Я стояла под душем дольше обычного, с закрытыми глазами, надеясь, что от горячей воды пройдет скованность в теле. «Это опасный перекресток с мертвой зоной, машины и велосипеды сталкиваются там постоянно, — повторяла я словно заклинание, одеваясь на работу. — Опасный перекресток, опасный перекресток, опасный перекресток». Мне не хотелось вспоминать о предупреждении Мэтта Кавано. Я не могла поверить, что сообщники Дельриа начали на меня охоту. Ради всего святого, ему даже не предъявили обвинения в убийстве… На том углу происходит куча аварий. Постоянно.

Я напомнила себе, что прошлым вечером выиграла четыреста пятьдесят долларов и получила информацию о Барри. Разница между хорошими и плохими журналистами состоит в уровне смелости: если я поддамся страху, то до конца жизни буду прозябать в бюро, обиженная на весь мир, как Кэролайн. Или того хуже.

Я приехала на работу в Южный округ в восемь утра, чтобы пораньше разделаться с происшествиями, зафиксированными местной полицией и службой пожарной безопасности, позвонила сержанту Холсторму и спросила, готова ли судебная экспертиза. Малейшее промедление, и главный редактор в Провиденсе отдаст мое задание Джонатану Фрицеллу.

Я надеялась, что Кэролайн тоже придет пораньше, но она, как ни странно, опаздывала. К приезду начальницы я навела справки по преступлениям и пожарам в трех районах и написала три пресс-релиза. Кэролайн пришла с опухшими глазами, и она шмыгала носом, когда снимала у шкафа зеленую куртку и пушистый малиновый шарф.

— Ты в порядке? — спросила я, наблюдая, как она достает из кармана стопку носовых платков.

— Я-то что. Это ведь тебя чуть не убили в пятницу вечером! — со злостью сказала она.

— У меня все нормально, — возразила я. Не стоило беспокоить ее подробностями последних игр со смертью.

— Дикари. Просто звери. — Начальница включила компьютер, вздохнула и, пока шел долгий процесс загрузки, снова повернулась ко мне. — Прекрасный получился очерк о владельце магазина. Как его звали, твоего друга? Такой человек… Я плакала, когда прочла. Слезы текли сами собой.

— Барри, — ответила я. — Барри Мазурски.

— Да, отдал столько сил помощи ветеранам… Ну почему убивают всегда хороших? Почему бы им не ограбить магазин моего бывшего мужа и не застрелить его? Паразитов в обществе должно быть меньше. Ну почему жертвами становятся настоящие семьянины, которые по двадцать-тридцать лет живут с женами?

— Да уж, — согласилась я.

Интересно только, какого именно из своих бывших мужей она имеет в виду и не будет ли его кончина означать прекращения выплаты алиментов, которые, по словам Кэролайн, и так слишком малы. Я поднялась и направилась на кухню.

— Будешь кофе? — крикнула я.

Кэролайн спросила, есть ли у нас чай. Я наполнила чайник водой и подождала, пока он закипит. Написанный очерк не выходил у меня из головы: святой Барри Мазурски, невинная жертва случайного насилия, замечательный супруг, который скорее всего оставил бедную семью с кошмарными воспоминаниями и невыплаченными долгами. Но ведь в субботу я не могла знать, что Барри украл деньги у приюта для бездомных ветеранов. Из пристрастия к азартным играм вовсе не вытекает способность к воровству. Вода закипела. Я была почти на сто процентов уверена, что так оно и есть.

В том же шкафу, где лежала коробка с чайными пакетиками, нашлась и маленькая баночка меда рядом с тюбиками кетчупа и соуса для мяса. Я добавила мед в чашку Кэролайн.

— Тебе следовало сегодня остаться дома, — сказала я, ставя чай на стол.

— Никому в главном офисе не понять, каких усилий мне стоит приходить на работу, — пожаловалась она, делая большие глотки и просматривая новые сообщения на мониторе. Ее ногти грязно-розового цвета звонко стучали по клавишам.

Я села за стол и просмотрела стопку заметок, которые собиралась повесить на доску объявлений. После обеда состоится заседание финансового комитета Саут-Кингстона по вопросу о проведении ремонта в младшей школе. Это была самая животрепещущая тема, касавшаяся бюджета города, и она камнем повисла у меня на шее. Как мне высидеть на утомительном собрании? Как вернуться и написать об этом статью? И при этом выразить свое небезразличное отношение?

Отвозя меня домой в воскресенье вечером, Леонард сказал: «Ты опубликуешь эту историю за неделю до выборов, на первой полосе. Это поможет мне, это поможет тебе и спасет многих людей от такого вот конца, как у Барри».

— О, тебя тут все хвалят, — сказала Кэролайн, имея в виду редакторские отзывы в «Кроникл».

— Что там говорят?

— «Смелый, острый материал. Браво, Ахерн!» — зачитала Кэролайн. — Это от Натана, главного редактора, а он скуп на похвалу. «Ужасающая история. Лаконично». А это от Эрни Сантоса, литературного редактора. «Я скорбела вместе с автором статьи». Кстати, в каком бюро она работает? Кто-нибудь ее знает? — Кэролайн цинично рассмеялась. — Подписи нет, но надо полагать, это Нина Даггарт. Она скорбит вместе с автором каждой печальной истории.

Я была довольна, однако что-то продолжало меня беспокоить, удерживать, что-то непонятное.

— Видишь? — спросила Кэролайн сиплым от простуды голосом. — Даже Джонатан Фрицелл не нашел что сказать, а он ведь мастак говорить гадости.

— В субботу вечером я получила важные сведения, — призналась я. — Из анонимного источника, через два часа после того, как сдала статью. Барри Мазурски был заядлым игроком. Он подозревался в присвоении денег приюта бездомных ветеранов, когда работал там казначеем. Барри задолжал кредиторам, у которых в конце концов кончилось терпение.

— И они его прикончили?

Я кивнула.

— Кредиторы так обычно не поступают. Ведь тогда деньги уплывают.

— Возможно, убийца хотел его только попугать, но Барри достал пистолет. Не знаю, но версия с карточными играми подтверждается. Вчера я ездила в «Мохиган сан», где Мазурски был завсегдатаем.

Кэролайн обдумала сказанное.

— Так в чем проблема? У тебя хорошая информация, правдивая.

— Зато очерк в воскресной газете представил Барри как святого.

Начальница лишь отмахнулась.

— Ты всего-навсего процитировала нескольких человек, которым хотелось канонизировать Барри. У нас принято восхвалять жертву любой трагедии, которая попадает на первую страницу. Кто бы ни умер, он тут же становится матерью Терезой. Никто не станет говорить, что получивший пулю в лоб заслужил ее. Никто.

Мне полегчало. Осталась проблема территориальной политики. Как журналистка Южного округа я должна освещать события, происходящие в Наррагансете, Саут-Кингстоне и Норт-Кингстоне. У меня нет права писать о деле Провиденса, требующем специального расследования. И прежний опыт не имел никакого значения.

Я понимала, меня останавливает не ужас, который я испытала из-за смерти Барри, и не территориальная политика. Это только отговорки. Все дело в серебристом седане, мчавшемся прямо на меня, дело в страхе, что в следующий раз кровь от пулевого ранения будет сочиться из моего лба.

— Кстати, я слышала, Джонатан Фрицелл претендует на место в следственной команде, — сказала Кэролайн. — Если хочешь получить работу, пошевеливайся.

— Я собираюсь послать статью в главный офис, — произнесла я. — «Жертва пристрастия к азартным играм». За две недели до референдума.

— Молодец, — шмыгнула носом начальница, скомкала бумажный платок и бросила его в мусорное ведро, но промазала. Тут ей в голову пришла другая мысль. — Эй, а мне каково придется? Я тут застряну, выполняя всю работу одна. Пусть уж пришлют кого-нибудь из Уэст-Бэй, чтобы помогать, когда ты уйдешь.

— Анонимно? — переспросила Дороти Сакс. — Вы хотите сказать, что не знали, кто передает вам информацию?

Я почувствовала себя идиоткой.

— Не совсем анонимно, полагаю. Конфиденциально.

— Конфиденциальный источник?

— Да.

— И вы ему доверяете? — Нечто в ее тоне меня насторожило.

Вспомнились слова Уолтера о желании доказать, что ошибка с Техианом была случайной.

— Я не доверяю никому, пока не найду подтверждения.

Дороти сухо рассмеялась.

— Приходите в редакцию к четырем.

Хотя Провиденс меньше Бостона, редакция «Кроникл» просторнее и лучше оборудована, чем в «Леджере». Такое же открытое пространство: множество столов посередине и вдоль стен, но ковер, как в шикарном отеле, и компьютеры самые новейшие, с широкими плоскими мониторами. Все висящее на стенах, даже доска объявлений, — в дорогих рамках.

Когда я брала здесь первое интервью, столь превосходная, со вкусом отделанная редакция послужила мне утешением, навела на мысль, что перемещение из «Леджера» в «Кроникл» не такой уж и большой шаг вниз по журналистской лестнице. Все редакторы твердили, что «Кроникл» — одна из немногих независимых местных газет. Здесь имеются свои стандарты. Высокие стандарты. И журналисты должны им соответствовать.

Теперь, зайдя в переполненную редакцию, где в четыре часа кипит работа, я была полна решимости не пугаться ни шикарной обстановки, ни высоких стандартов. Ведь некогда я была членом следственной команды в более крупной газете, в большом городе. Мне попалась хорошая история. И вовремя. Референдум по вопросу легализации азартных игр должен состояться через две недели.

Дороти Сакс сидела за своим столом, разговаривала по телефону. Она жестом пригласила меня присесть. Я огляделась по сторонам. Все стулья были заняты журналистами и редакторами, погруженными в состояние высокой умственной концентрации, поэтому я осталась ждать в идущем по периметру проходе, между стеной и последним рядом столов, изучая доску объявлений.

В «Кроникл» есть некий писательский комитет — группа журналистов, которые выбирают лучшую статью месяца. Фотография победителя вешается на доску.

Кэролайн плохо отзывалась об этом комитете. Говорила, будто он состоит из кучки самонадеянных критиков, которые надевают французские береты, пьют эспрессо и прячутся в кафе, притворяясь экзистенциалистами. Как я поняла, статьи Кэролайн ни разу не номинировали.

В прошлом месяце победителем стал Джонатан Фрицелл, который взял большое интервью у мэра после того, как главного помощника обвинили во взяточничестве. Мэр заявил, что высокопоставленные чиновники часто становятся жертвами фиктивных обвинений, но в Америке «люди считаются невиновными, пока их вина не доказана». Статья показала мэра в обычном для него хорошем расположении духа, хотя по тону повествования было ясно, что «Кроникл» на это не купился.

— Собрание состоится там, — сказала Дороти.

Она закончила телефонный разговор и стояла передо мной, тыча в направлении маленького конференц-зала. Я последовала за ней вдоль длинного ряда столов в помещение со стеклянными стенами.

Велев мне занять любое свободное место, Дороти посмотрела на простецкие наручные часы и оглянулась.

— Натан и Марси хотят послушать ваше предложение. Они подойдут с минуты на минуту.

Натан Голдштайн был главным редактором, которому понравилась моя статья. Марси Киттнер занимала должность редактора и руководила работой местных бюро, что делало ее непосредственной начальницей Кэролайн. Пытаясь разглядеть через стекло их приближение, я заметила, что несколько журналистов вытянули шеи, всматриваясь внутрь конференц-зала.

— Добро пожаловать в аквариум, — сказала Дороти.

— У вас получилась хорошая статья, — отметил Натан Голдштайн.

Он подошел, сутулясь, и, не глядя на меня, бросил на стол записную книжку. Я не сразу и поняла, что Голдштайн обращается ко мне. Сев в дальнем углу зала, он поднял маленькие глаза, которые оказались неожиданно пронзительными.

Редактор ждал моего ответа.

— Спасибо, — произнесла я, должно быть, слишком поздно.

Марси ничего не сказала. Она села рядом со мной и начала писать что-то в блокноте. От нее пахло духами с ароматом розы, слишком сильным для маленького помещения без окон.

— Давайте послушаем, какими вы располагаете сведениями, — предложил Натан, широко махнув рукой, словно чтобы отогнать удушающий запах.

Я рассказала ему о присвоении денег благотворительного общества и о своей поездке в «Мохиган сан», где нашла подтверждение тому, что Барри был заядлым игроком.

— Согласно моему источнику, Мазурски был вынужден занять деньги, чтобы вернуть присвоенное. Он оказался обманщиком и недобросовестным заемщиком. Произошедшее убийство было умышленным. Это предупреждение всем остальным, кто не платит долги.

Натан смотрел куда-то в сторону, поэтому его реакцию было сложно понять. Зато Марси не скрывала своего изумления.

— Как? — спросила она, что в Род-Айленде означает: «Извините, что?» — Разве в вашем очерке о Мазурски не написано о добропорядочном гражданине?

— Да, это так, — ответила я, стараясь не оправдываться. — Информация поступила через несколько часов после сдачи статьи. От человека, знавшего Барри с другой стороны…

— Он готов дать интервью? — спросил Натан.

Я покачала головой:

— Это конфиденциальный источник.

Марси с Натаном переглянулись. Теоретически газеты не поощряют использование конфиденциальных источников. На практике же постоянно цитируют их.

— Даже если перечитать первоначальное описание убийства, все становится очевидным, — вмешалась Дороти. — Я заметила это еще при редактировании. Все произошло слишком быстро. И полиция замалчивает факты. Они даже не сказали, сколько денег украдено.

Натан слегка наклонил голову, делая вид, что слушает, а сам сосредоточил внимание на сделанной в блокноте пометке.

— Насколько тесно наша сотрудница связана с расследованием? — спросил он у Дороти. — Если она основной свидетель обвинения, то о журналистике и речи быть не может.

— Мне сказали, я имею косвенное отношение к делу, — ответила я, — поскольку находилась в дальнем углу магазина, ничего не видела и не могу опознать убийцу.

Объяснение оказалось достаточным. Редактор сделал еще одну пометку.

— Так что именно вы предлагаете?

Мы переглянулись с Дороти, не понимая, кому из нас адресован вопрос.

— Я хотела бы получить специальное задание провести частное расследование, — начала я. — Следует проверить взятые кредиты и найти подтверждение задолженности. Поговорить с женой, спросить у нее, поступали ли угрозы. Возможно, она согласится дать официальное интервью о пристрастии мужа к азартным играм…

Натан записал что-то в блокнот.

— Откуда нам знать, что конфиденциальный источник надежен, а не вводит нас в заблуждение? — спросила Марси у Дороти.

— Это невозможно знать наверняка, — ответила Дороти. — Всегда есть риск напрасно потратить время в поиске истины. Это и называется журналистикой. — И затем добавила для Натана: — Хэлли в этом деле не новичок. У нее есть награды за следственную работу в «Леджере». Она знает, как находить подтверждение фактам.

— Сколько это займет времени? — спросила Марси.

— Статья должна выйти до референдума. Поэтому максимум две недели, — выпалила Дороти опять же Натану, который сверился с календарем в органайзере.

По другую сторону конференц-зала стояла тишина. Несколько журналистов собрались за ближайшим столом и с любопытством наблюдали за нашим собранием. Интересно, сколько сплетен может родиться за один день и не делают ли здесь ставки на то, кому достанется задание?

Марси не собиралась сдаваться:

— Разве продолжение темы должен писать не Джонатан? У меня хватает сотрудников и нет необходимости брать на пару недель журналистку из Южного округа.

— А у меня недостает людей из-за акций в поддержку референдума. Джонатан занят собственным расследованием. — Дороти с Натаном обменялись многозначительными взглядами. — К тому же Хэлли присутствовала на месте преступления.

Оба закивали, и я поняла, что такова политика «Кроникл»: натолкнувшийся на находку прибирает ее к рукам, а проигравшие плачут. Наконец Марси написала что-то в блокноте, вырвала листок и передала по столу Натану. Там оказался список имен, вероятно, тех журналистов, которым уже дали задания. Натан задумчиво просмотрел его и повернулся к Дороти:

— У штата проблемы с кадрами.

— У всех проблемы с кадрами, — спокойно сказала Дороти. — А нам по-прежнему надо освещать новости.

Минуту подумав, Натан вложил список Марси в блокнот. Затем надел на ручку колпачок и почесал за ухом.

— Честно говоря, я вообще не вижу смысла продолжать эту тему. — Слова были обращены к Дороти. — Мы рискуем опорочить мертвого человека. Огорчить его семью. Получить иск за клевету. И ради чего? Ради еще одной истории о пристрастии к азартным играм? Кому какое дело?

Марси засияла от восторга. Дороти опешила.

Я сделала глубокий вдох и почувствовала на зубах привкус розы от духов Марси.

— Билли Лопрести есть до этого дело, — произнесла я.

На меня устремились все взгляды. Натан перестал чесать за ухом и ткнул в меня ручкой, приглашая продолжать.

— Согласно моему источнику, Лопрести оказывает влияние на полицию, чтобы затормозить расследование до конца референдума.

Дороти просверлила Натана взглядом, что заметила и Марси. Она прищурила глаза, понимая, что ее не во все посвятили, и сложила на груди руки, ожидая реакции Натана. Он минуту изучал ручку, будто пытался разобрать невидимую надпись, потом сжал ее в ладони.

— У вашего источника есть доказательства? — спросил он.

— Нет, — призналась я. — Это просто наводка. Но, как вам известно, для Билли очень важен исход референдума: проект по изменению береговой линии откроет много вакансий, появятся новые контракты. Мне хотелось бы поговорить с журналистом по вопросам политики, чтобы узнать детали. Или с человеком, который дал бы мне доступ к надежным внутренним источникам.

— Она могла бы работать с Джонатаном, — тихо произнесла Дороти.

Натан кивнул, и я вспомнила, как Дороти упомянула, что Джонатан уже ведет расследование. Вот откуда их многозначительные взгляды. Фрицелл, видимо, пытается доказать ту же самую теорию о давлении Лопрести на полицию.

Снаружи послышался гул работающего ксерокса. Натан взглянул на часы с таким видом, будто собрание заняло уже слишком много времени.

— Значит, так, условимся сразу, — начал он, — мне все равно, сколько у вас конфиденциальных или независимых источников. Очерк не увидит свет до тех пор, пока вы не заставите кого-нибудь из членов семьи Мазурски подтвердить, что он страдал от пристрастия к азартным играм.

Я кивнула в знак понимания. Взгляд Натана перекинулся с меня на Марси, а затем на Дороти. И, глядя на нее, Натан произнес для меня:

— Хорошо. Даю вам неделю.