ГАМБУРГ, ГЕРМАНИЯ

21 ИЮНЬ 2005

НАШИ ДНИ

Тело Джины доставили в аэропорт.

Глава отдела ФБР Уолтер Фриск сам встретил Макса с самолета – должно быть, работа Джулза.

Фриск лишь просто пожал Максу руку, кратко пробормотал что-то насчет горя и потери, а затем воспользовался местными привилегиями, чтобы беспрепятственно пройти через таможню и терминал, и спустился в морг аэропорта.

Все это тоже было работой Джулза. У младшего агента определенно хватало пороху.

Когда они подошли к двери в комнату, где находилось тело Джины, Джулз поблагодарил Фриска, а затем вежливо, но твердо отослал того, сказав ему – не спрашивайте – подождать снаружи в холле с охранником.

Предоставив Максу возможность войти одному.

Что он и сделал. На ногах, ставших внезапно свинцовыми. Как бы ни были ужасны последние двенадцать часов, следующие несколько минут будут гораздо хуже, и он собрался с духом.

В помещении временного хранения Джина была не одна. Вдоль стен сложили множество подписанных контейнеров с телами, что выглядели как космические капсулы.

Без сомнения, они принадлежали другим жертвам теракта, наряду с туристами, скончавшимися от сердечного приступа или погибшими в автомобильной катастрофе, а также несколькими эмигрантами, которые наконец возвращались домой.

Кто-то передвинул открытый контейнер с Джиной – Макс просто не мог думать о нем как о гробе – к столу в центре комнаты. Еще они натянули белую простыню ей на лицо. Он просто стоял там, уставившись на ее профиль под саваном.

Ее выдающийся нос.

Джина, смеясь, называла его клювом. Своим флаером на дополнительный огромный кусок тирамису, когда она обедала в «Маленькой Италии». Макс никогда не говорил ей, но считал, что это делало ее экзотическое лицо даже более красивым. Только он никогда не говорил, как любил его.

Как любил ее.

Время шло. Минуты. Много, много минут.

А Макс не поднимал простыни. Он не мог заставить себя пошевелиться. Он не хотел видеть ее мертвой.

Все же он знал, что должен посмотреть. Он не мог поместить ее на обратный рейс домой до того, как опознает тело и подтвердит, что это она.

Но до тех пор, пока он не увидел ее, пока не коснулся холодного, безжизненного лица, он мог притвориться, что это неправда. Что Джина в действительности не мертва.

Что ее глаза все еще лучились так же, как когда она смеялась и наклонялась, чтобы поцеловать его.

«Я останусь, пока буду нужна тебе».

Но она не осталась. Вероятно, потому, что Макс уверил ее, будто не нуждается в ней.

А теперь она его больше никогда не поцелует. Потому что он был чертовски напуган.

– Макс, я вхожу. – Джулз Кэссиди закрыл за собой дверь с сильным щелчком.

Иисусе. Каким-то образом Макс обрел дар речи.

– Не надо.

Слова лишь немного отличались от рыка. Кэссиди не вздрогнул и не поколебался.

– Сладкий, ты простоял здесь примерно полчаса, – мягко сказал он. – Я лишь собираюсь отвернуть простыню с ее лица, чтобы мы смогли его увидеть, ладно?

Очевидно, Джулз не ждал от Макса ответа на этот вопрос, потому что не дал тому времени. Просто потянулся и... Боже, боже, боже!

Джина была страшно, ужасно обожжена.

Макс отшатнулся, отступил на шаг назад, но затем...

Он остановился. Весь воздух вышел из него, как будто его ударили в живот, он не мог дышать, не мог говорить.

Но Джулз мог.

– Это не она, – прошептал он с удивлением в голосе. – Святые угодники, это не Джина.

Кто бы ни был в этом гробу, она была молода, женского пола, с длинными темными волосами и выдающимся носом. Будучи живой, она, вероятно, немного походила на Джину, особенно на расстоянии. В полумраке. Но, кем бы она ни была, она не была Джиной Виталиано.

Определенно, Макс собирался взорваться.

Но он знал, что не мог, потому что скандал отнял бы слишком много времени.

Вместо этого он обернулся взглянуть на ряды гробов, выстроенные вдоль стен, и Джулз – отличный парень – точно понял, о чем тот подумал. И быстро пришел на помощь.

Замки не были заперты. Они распахнули один и...

Старик.

– Простите, что побеспокоили вас, сэр. – Джулз Кэссиди осторожно закрыл крышку.

Макс двинулся к следующему, буркнув: «Он мертв, ему все равно».

Он щелкнул замком, откинул крышку, и его сердце остановилось, потому что внутри лежала еще одна молодая темноволосая женщина, но – еще раз спасибо, Господи, – она тоже не была Джиной.

Однако что-то в нем наконец щелкнуло.

Он, должно быть, издал какой-то звук, потому что Джулз оказался прямо рядом с ним.

Джулз – единственный знакомый Максу человек, который извинялся перед трупом. Или осмелился заключить босса в утешающие объятья, человека, чьи перфекционизм и нетерпимость к глупым ошибкам – один страйк, и ты вне команды – были легендарными.

– Мы найдем ее, сладкий, – сказал Джулз Максу прямо в ухо, – найдем. Но я, честно, не думаю, что найдем здесь.

Несколько оглушающих секунд казалось, Джулз был единственным, кто удерживал Макса.

– Господи, я хочу, чтобы она была жива, – выдавил Макс, осмелившись облечь чувства в слова.

Он так сильно хотел этого, он не доверял себе в беспристрастности к совпадениям.

Макс отстранился от Джулза, вытер слезы с лица. Черт возьми, пока он не найдет Джину, у него нет времени на слезы.

– Ты правда думаешь, что она еще жива?

Доброта и симпатия, что он увидел в глаза Джулза, взбесили его.

– И, черт возьми, не отвечай, как мой друг! Ты мне не друг. К черту дружбу! – выпалил Макс, до жути осознавая при этом, что с любым другим подчиненным у него бы не произошло такой беседы. – Ты работаешь на меня. Отвечай, как будто твоя работа зависит от того, скажешь ли ты правду, как ты ее видишь – как опытный оперативный сотрудник.

Джулз кивнул, одновременно закрывая второй гроб и принося извинения тамошнему обитателю, на сей раз тихо.

– Это был бы не первый раз. – Он посмотрел на Макса, пока они переходили к следующему контейнеру. – Не то тело. Вы знаете это так же, как и я, сэр. Путаница происходит очень часто.

Он открыл замки, и Макс напрягся, пока поднималась крышка и...

Молодой мужчина. Очень обгоревший, очень мертвый молодой мужчина. Где-то плачет его мать.

– Но я думаю, – продолжил Джулс, пока они двигались к следующему, – суть в том, что нормально позволить себе хоть немного надежды.

Максу пришлось снова вытереть лицо. С тех пор, как он услышал о смерти Джины, он не плакал. Он просто превратил свое сердце в твердый камень. Но сейчас эти чертовы слезы просто не могли остановиться.

Потому что его сердце снова билось. Он ощущал его бешеные удары в груди.

Он ощущал не только надежду. Еще он боялся. Если Джина жива, то где же она, черт возьми? Если она не мертва, то, должно быть, в опасности.

– Нам тут нужно небольшое содействие, – продолжил Джулз, посмотрев туда, где гробы были сложены примерно по шесть в высоту. – Я останусь. Фриск может прислать кого-нибудь из своей команды на помощь.

Он сделал паузу, удостоверился, что Макс слушает.

– Еще мы должны перепроверить в лаборатории анализ на ДНК. Ты ведь понимаешь это, верно?

– Да.

Некоторые из погибших в результате террористического акта представляли собой буквально мешанину из частей тел. Это мрачное знание помогло сдержать поток брани.

– Почему бы вам не вернуться в отель? – предложил Джулз. – Я все проверю с командой Фриска, выясню, почему они внесли эту девушку в список как Джину Виталиано. Ну, знаете, был ли при ней паспорт Джины, или его нашли где-то на мостовой и решили, что он принадлежит этой девушке. Боже, Макс, если паспорт Джины потерялся или был украден...

Возможно, Джина путешествовала по вспомогательному маршруту, скажем, в Берлин. По стране. Возможно, она может и не знать, что ее паспорт пропал. Черт, она может даже не знать, что считается мертвой. Если паспорт Джины украли, она может вернуться в свой отель, прямо сейчас.

– Я знаю, это смелое предположение, – произнес Джулз, – но ведь не впервые случается такая путаница, даже и... Стой!

Переизбыток надежды поставил Макса на колени.

Очевидно, если он не позволит себе плакать, как маленькая девочка, чтобы облегчить то эмоциональное давление, что собралось в нем, он рискует свалиться в глубоком обмороке.

Джулз скрючился над ним, проверяя пульс.

– Ты в порядке? У тебя же не типа сердечный приступ или удар, нет?

– Пошел ты, – огрызнулся Макс, отводя его руку. – Я не так стар.

– Если ты думаешь, что болезни сердца случаются из-за возраста, то тебе определенно стоит записаться на прием к кардиологу, например, завтра...

– Я просто... споткнулся, – сказал Макс, но когда попытался встать, обнаружил, что равновесие пока к нему не вернулось. Проклятье.

– Или, может, ты стал на колени, чтобы помолиться, – произнес Джулз, поскольку Макс опустил голову, пережидая головокружение. – Так звучит несколько правдоподобнее, если ты хочешь правды.

«Алло, Бог? Это я, Макс. Я знаю, что уделял Тебе мало внимания последние, м-м-м, лет сорок, но если Ты дашь мне второй шанс, я совершенно точно скажу Джине, как сильно ее люблю. Потому что я абсолютно уверен, что не сделал никому из нас ни на миг лучше, умолчав об этом, ведь так?»

– Я сделал то, что... – Макс остановился. Черт с ним. – Я не обязан объясняться перед тобой.

– Верно, не обязан. – Джулз проигнорировал попытки Макса оттолкнуть его и помог шефу подняться. – Но, может, ты захочешь подготовить что-то вроде речи «Прости-меня-за-то-что-был-такой-задницей», когда столкнешься лицом к лицу с Джиной. Правда, должен признать, что падение на колени может оказать сильное влияние. Это определенно придаст драмы.

Макс поправил костюм, отряхнул брюки. Глубоко вдохнул, тяжело выдохнул.

Нужно было не забывать продолжать дышать.

Потому что Джина не собиралась ждать его в номере отеля. Жизнь не так проста и легка.

Для начала, он все еще не знает, почему она оставила Кению, или даже с кем путешествовала, если уж на то пошло.

– Хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спросил его Джулз. – В отель? Так ты не упадешь снова, чтобы, может, на этот раз разбить нос и...

Макс покачал головой.

– Мне нужно, чтобы ты оставался тут.

Кроме Макса, Джулз единственный мог опознать Джину.

Все еще был шанс, что она среди этих тел, просто не в своем контейнере.

И еще больше шансов, что ей понадобится один из них, чтоб добраться домой. Он должен помнить об этом. Даже если она жива, она пропала.

Но есть и вероятность, что ее нет в живых. Потому что, если она и не погибла от взрыва, то, возможно, паспорт украл кто-то, кто не хочет, чтоб она сообщила об этом. В лучшем варианте сценария она связана и заперта где-нибудь в подвале. В худшем – она уже под грязным полом подвала.

Но вероятность, что Макс найдет Джину живой, была больше, чем когда он впервые вошел в эту комнату. И он был за это благодарен.

Джулз взялся за ручку двери, сигналя телом «готов?».

Макс в последний раз вытер лицо. Он был готов, как и всегда, но сначала прокашлялся.

– Спасибо.

Может быть, впервые в жизни Джулз Кэссиди не попытался пошутить. И не стал придавать этому особое значение как-либо иначе. Он просто кивнул и распахнул двери, сказав:

– Пожалуйста, сэр.

И они оба вышли из комнаты.

Сэр.

Не «сладкий». Даже не Макс.

Не там, где кто-то может нечаянно услышать.

Но когда они вышли в холл к Фриску и охраннику, Джулз просто не смог сдержаться.

– Так насчет повышения, – пробормотал он таким тихим голосом, что даже Макс с трудом его расслышал. – Оно у меня в кармане, верно, плакса?

И Макс сделал то, что, как он думал, больше никогда не доведется. По крайней мере, час назад, когда пересекал гамбургский терминал, чтобы опознать тело Джины в хранилище аэропорта.

Он по-настоящему рассмеялся.

КЕНИЯ, АФРИКА

23 ФЕВРАЛЯ 2005

ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА НАЗАД

Было уже за полночь, когда Молли наконец пришла в его палатку.

Джоунс ждал этого, ждал ее, и он знал, что ему следует делать.

Он только не осознавал, как трудно это будет.

– Ты не можешь войти, – сказал он ей, но она заговорила одновременно с ним, проходя внутрь.

– Никто меня не видел, – сказала она и затем поцеловала его.

О чем он думал? Что Молли кротко ждала бы снаружи, что она поймет, что хоть угроза и стала меньше, но не исчезла, что они не могут знать наверняка, что никто не видел, как она шла сюда?

И Иисусе, неужели он вправду по-глупому верил, что когда снова окажется с ней наедине, как сейчас, то сможет отступить и сказать ей не целовать его?

Он вечность прождал, чтобы быть с ней – это было так чертовски долго...

Она крепко целовала его. И герой, которым он был, не мог удержаться, чтобы не целовать ее так же в ответ. Он целовал ее, даже зная, что не должен, не может. Потому что – пошло оно! Она пылала в его руках и так прижималась к нему, что и он чуть ли не дымился, потому что столько лет так сильно хотел ее.

Она дотронулась до него, пробежала ладонями по его спине и плечам, шее и волосам, как будто хотела убедиться, что он и правда весь здесь. Истинный джентльмен, он сосредоточил свое внимание и обе руки на ее восхитительной заднице, а она открылась ему, обвив одну ногу вокруг него в попытке прижаться еще ближе.

– Ты такой худой, – выдохнула она. – И трость – ты в порядке?

– Да, сказал он, – я в порядке. Трость – притворство.

Он знал, что должен попросить ее называть его теперь Лесли или Лес. Но проклятье, он любил быть Дейвом Джоунсом. Это Джоунс впервые встретил ее. Это в Джоунса она влюбилась.

Она поцеловала его снова и, да, она определенно хотела быть ближе – она расстегнула его штаны, задрала свою юбку, придвинулась и...

Молли вскрикнула, и Джоунс знал, что он тоже, и только внезапное понимание, что они слишком громко себя ведут, помешало ему кончить прямо там и прямо сейчас, с первым сладким толчком внутрь нее.

О Боже, о Боже... Спасибо тебе, спасибо тебе, спасибо тебе...

Вот только это случилось совсем не так, как он себе представлял.

В его фантазии, в совершенной версии их воссоединения, когда он наконец возвращался, Молли всегда приветственно целовала его так сладко и нежно. Она была такой мягкой и теплой, а ее красивые глаза всегда были полны слез. Одна скатывалась вниз, и он убирал ее большим пальцем, и обхватывал лицо Молли ладонями, и шептал, что мечтал об этом дне.

Вместо этого он жадно целовал ее, пытаясь поглотить звуки, которые она издавала, прижимаясь к нему, балансируя на одной ноге, на цыпочках, пока он ее трахал.

Или, скорее, энергично занимался с ней любовью.

Молли чрезвычайно не любила Т-слово.

Несмотря на то, что она определенно любила заниматься кое-чем на букву Т. Он никогда не учитывал этого в своей маленькой фантазии, но ему следовало бы. Очевидно, не у него одного долгое время была бессексовая диета.

Она тоже ждала его – вот только она держалась на чистой вере. Она не знала, что он планирует найти ее. Она понятия не имела, что он провел каждый день с их последней встречи, работая на этот особый момент.

Эмоции разрывали его, и он знал, что соль, которую ощущал, целуя ее, была не только от ее слез.

И, благодаря Бога, он добавил в список «Вещей, за Которые он Благодарен» темноту в палатке. Есть предел тому, что может вынести человек.

Он почувствовал ее оргазм – еще раз спасибо, Боже – потому что у него оставалось, может, всего три секунды до своего – Иисусе! – а он не надел презерватив. Он быстро вышел из нее, и она немедленно поняла почему.

– У меня есть один, – сказала она, возясь в кармане.

Она принесла с собой презерватив – и Джоунс знал, что это было не случайно. Она пришла сюда сегодня, намереваясь с головой нырнуть обратно в их отношения горячие и страстные, точно такие же, как они закончились. Никаких вопросов, никакого «итак, чем именно ты занимался последние три года?».

И стоя здесь, тяжело дыша, вглядываясь в ее лицо в темноте, он влюбился в нее заново.

Его женщина.

Что ж, ладно, на самом деле он никогда не называл ее так в лицо.

Но прямо сейчас было не время.

– Сохрани его, – сказал он ей, но она потянулась к нему.

– Нет, Молли, стоп.

Он видел ее неверие даже в полумраке.

– Мы уже пробыли тут слишком долго, – сказал он и застегнул штаны – что было не так-то просто сделать – оставив рубашку навыпуск. Он вытер глаза рукавом, пригладил волосы, нашел очки Лесли, заправил проволочные дужки за уши.

– Поправь свою юбку.

Она не поняла и не двинулась, чтобы поправить одежду, пока он не схватил ее одной рукой, а трость – другой, и не вытащил девушку из палатки на лунный свет.

– Боюсь, это ужасно неуместно, – произнес он с британским акцентом Лесли Полларда, и хромая пошел вперед ко все еще освещенной столовой, – что вы пришли в мою палатку в столь поздний час без сопровождения, мисс Андерсон.

– Мне жаль, – сказала она.

Она вроде не выглядела как женщина, у которой только что был секс. Нет, покрасневшее, залитое слезами лицо и всклокоченные волосы, возможно, принадлежали женщине, которая тосковала и горевала.

Если у вас было воображение категории Джи…

– Но я...

– Я знаю, что у вас много вопросов о нем. Вашем умершем друге. Дейве Джоунсе.

Он рылся в карманах штанов в поисках носового платка, пользуясь благоприятной возможностью и пытаясь хоть наполовину уменьшить давление на яички. Но нет, это было безнадежно. Он был обречен.

Прежде, чем протянуть Молли носовой платок, он воспользовался им, чтобы вытереть уголок рта: господи, забыл, что она начала пользоваться помадой и оставила предательский след на его лице.

– Я не уверен, что могу поведать вам больше, – добавил он. – Я встречал его лишь несколько раз.

Трудно было сказать, что смутило ее больше: его требование соблюдать приличия, его крайне правдоподобная хромота или то, что он носил носовой платок.

Она вытерла глаза, высморкалась.

– Я слышала сплетни, что... Дикие вещи, как будто он убил того человека и, не знаю, сбежал, вероятно, с его женой, – сказала она. – Но потом кто-то сказал, что он и ее тоже убил...

Не может быть. Эта старая история проделала такой путь к чертовой Африке?

Очевидно, она была искажена и изменена, как сообщение в известной игре в испорченный телефон, но до сих пор...

– Я хорошо его знала, – продолжила Молли. – Дейва Джоунса. Он никогда бы не причинил никому вреда.

Гм... Джоунс сделал мысленную пометку – обговорить это в другое время. Прямо сейчас, так или иначе, у него были другие первостепенные задачи. Они наконец выбрались из хорошо прослушиваемого окружения спящих палаток, и он склонился пониже к девушке, понизив голос и сменив тему:

– Важно, чтобы ты не делала ничего необычного, Мол. Это может показаться сумасшедшим или параноидальным, но, проклятье, если ты успела услышать про...

Послушай, я не хочу, чтобы у дурных людей появился повод говорить, что моя добродетельная экс-подруга внезапно закрутила с каким-то парнем, которого только встретила. Разве что теперь ночевки с незнакомцами обычное дело в твоем репертуаре.

– Ты же знаешь, что нет, – сказала она ему.

Ага. Он кивнул.

– А значит любой, у кого есть мозги, сложит два и два и поймет, что это, должно быть, я.

Она остановила его, положив свою руку на его. Но прикосновение продлилось недолго – ведь она знала, что в столовой сестра Маура пьет чай, отдыхая после ночной смены в больнице.

Может монахиня и не могла видеть их здесь в лунном свете, но они не могли знать этого наверняка.

– Значит, мы должны быть осторожны, – сказала она. Ее глаза опять наполнились слезами. – Не могу поверить, что ты действительно здесь. Ну и ну, это ужасная стрижка.

– Мы были осторожны в Индонезии, – ответил ей Джоунс.

Он снял очки, протер их краем рубашки. Так можно занять руки. Чтобы не попытаться убрать волосы с ее лица. Или снова притянуть ее, чтобы поцеловать и закончить то, что они начали.

– И сколько времени прошло, прежде чем весь лагерь оказался в курсе? Два дня или три?

– Тогда мы должны быть даже более... – начала она.

Он перебил ее.

– Осторожности недостаточно. – Вернул очки обратно. – То, что случилось в моей палатке сегодня ночью... Мол, это не должно повториться опять.

– То, что случилось в твоей палатке, – заметила она, – случилось лишь наполовину.

Да. Он хорошо это знал.

– На какое-то время, так или иначе, – добавил он.

– Ты серьезно, ведь так? – спросила она, ища его взгляд.

Он изо всех сил постарался выглядеть решительным. В теории эта часть его грандиозного плана была легче.

– Нам нужно сделать все правильно, – пояснил он ей, напоминая об этом и себе.

– Когда? – спросила она. – Как долго продлится «какое-то время»?

– Месяцы, – произнес он.

Молли рассмеялась – взрыв недоверия.

– Ты объехал полсвета, чтобы...

– Выпить кофе, – кивнул он. – С тобой. Сидеть за одним столом с тобой. Черт, Мол, сидеть в одной столовой с тобой уже достаточно – мне даже не надо быть за тем же столом.

– Месяцы, – уточнила она. – Периоды времени, которые состоят из полного лунного цикла.

– Да, – сказал Джоунс. – И мы должны начать с того, что ты не будешь говорить со мной, не знаю, может, несколько недель.

Она начала заводиться. Она просто не могла этого принять.

– Ты не можешь всерьез...

– Джоунс умер, – сказал он ей. – Подумай об этом. Я тот, кто принес тебе эту весть.

Есть выражение, ну знаешь, насчет пристрелить посланника... Что ж, ладно, набожные леди обычно не стреляют в людей, но, вероятно, они какое-то время их избегают.

– Я определенно достаточно взрослая, чтобы отделить плохие новости от того, кто их принес, – парировала она. – Или ты не заметил три новые морщины на моем лице...

– Нам нужно сделать эту картинку реальной, – снова прервал ее он. – Разве ты не понимаешь, что меня до ужаса пугает даже просто быть здесь? Я не подвергну тебя опасности. Снова. Господь знает, гореть мне в аду за то, что я сделал в прошлый раз...

Она оборвала Джоунса, отмахиваясь и от его смертных грехов и от лет, что он провел в отчаянной попытке их искупить.

– То есть ты думаешь, если я буду игнорировать тебя неделю или две, это убедит людей, которые следят за нами – которые могут даже не делать этого, смею добавить – что ты не ты. Ну и что дальше?

Одна из тех, кто мог даже не следить – бой-баба, сестра Мария-Маргарет – открыла скрипучую дверь большого деревянного дома, в котором ютились монахини. Она двинулась к ним, повязывая на ходу пояс вокруг талии.

Он вынужден был заговорить быстрее.

– Затем мы постепенно сблизимся. Время от времени будем разговаривать в столовой.

В конечном итоге ты пригласишь меня к себе на чай. Днем. И в присутствии твоей соседки.

Мы растянем это на столько месяцев, сколько понадобится чудику вроде Лесли Полларда, чтобы понять, что он тебя любит. Затем прибавим немного энергии, чтобы наконец что-нибудь с этим сделать.

Перед ними выросла сестра.

Лесли повернулся к монахине.

– Простите, мы разбудили вас? У мисс Андерсон проблемы со сном, естественно, после таких дурных вестей... Она пришла в мою палатку с кое-какими вопросами, и, конечно, это было не подходящее место для беседы, так что... Я подумал, возможно, стакан горячего молока?.. – он заговорщически понизил голос. – Она была так расстроена, я просто не хотел оставлять ее одну.

Сестра Мария-Маргарет не закудахтала, не обняла Молли, не проявила ни малейшего сочувствия. По правде, взгляд, которым она одарила Джоунса, был исполнен подозрения.

Но, должно быть, точно так же она смотрела на каждого мужчину, что ходил по Божьей земле.

Он повернулся к Молли, посылая ей безмолвное извинение и добавляя прощальный кивок:

– Оставляю вас в хороших руках, мисс Андерсон.

– Спасибо за то, что были так добры, – проговорила Молли, – мистер Поллард. И прошу прощения за то, что нарушила ваш покой и за... все.

Он точно знал, что она подразумевает под всем, и да, он знал, что следующие несколько месяцев будут самыми длинными в его жизни.