О том, как из старого делается новое. Первое зеркальце тряпичной Бальбиси, или «как видим, так и описываем»

Пани Аксамитова выложила дымящуюся картошку на выщербленную салатницу. Хоть пан Аксамит и снабжает такое множество людей красивым, разрисованным розами и голубками фаянсом, однако — по пословице «сапожник ходит без сапог» — тот, кто продаёт фаянс, сам ест из выщербленной посуды. Маленькие Аксамитята густо облепили стол. А бабуся Латковская тем временем потихоньку взбиралась на свой чердак. Бабуся — шлёп-шлёп… А за ней — кума Забота. Покряхтывают обе. Приостанавливаются на каждой лестничной площадке. Бабуся Латковская несёт узелок, размышляет и подсчитывает про себя:

— Если это всё выстирать и отгладить, будет оно выглядеть, как новое, или не будет? А не разлезется ли по швам от стирки? Может, платье лучше отделать кружевами?

— Потише, потише, а то мне уже ноги отказывают! — прерывает эти размышления шлёпающая за бабусей Забота.

Добрались они наконец до бабусиной каморки. В клетке проснулась и захлопала крылышками канарейка. Зажгла бабуся лампу. Надела на нос очки в проволочной оправе, и тотчас же всё повеселело. Потому что в маленькой комнатушке бабуси Латковской всё было весёлое — и одеяло из цветных лоскутков, и бархатные собачки, и разноцветные тряпичные кошечки. Вытащила бабуся из узелка красное шёлковое платье, то самое, которое ещё в мешке хвасталось своей светской жизнью, а за ним и зелёный бархатный плащ, что выступал в настоящем театре. И до чего же они оба переливались красками!

Даже бабусина Забота повеселела, пристроилась на швейной машинке и давай советовать хозяйке:

— Анелька собирается на свадьбу. Купит она у нас это платье, купит! Нужно только тут немножко надставить, а там укоротить. Но прежде всего мы его выстираем и выгладим.

И неплохо она, должно быть, посоветовала, потому что на другое утро обе уже рядышком сидели за работой.

Потом кума Забота прыгала по исколотым иглой бабусиным пальцам, попискивала в мыльной пене, а в конце концов шипела под горячим утюгом. Зато платье получилось как новое. Сидит бабуся у окна и дожидается сестрицы Заботы — Выручки.

Пришла наконец Анелька, та, что собиралась на свадьбу, а за Анелькой появилась у бабушки Латковской и долгожданная Выручка.

Примерила Анелька платье из красного шёлка и тут же купила. Выручка была не жирнее и не худее своей сестрицы — Выручки пана Аксамита. Но поскольку она уже здесь, то так она и останется в маленькой весёлой комнатке пани Латковской.

Купила бабуся целый литр керосину, чаю, сахару, взяла в лавочке солонины и крупы, а также целый пучок свёклы. Стоит сейчас эта свёкла на огне в котелке. Бабуся подбирает обрезки с полу. И красные шёлковые и ситцевые в цветочках. Потом вытаскивает из ящика стола лоскуток бархата, моточек чёрного шёлка и розовые тряпочки. Не то это труд для неё, не то забава!

Щёлкают блестящие ножницы. Там и сям мелькает острая игла. И вот из обрезков, из лоскутков получается трикотажное туловище, ручки, ножки… На розовом лице выскочил носик. Правда, чуть-чуть вздёрнутый. На голове выросли блестящие шёлковые косы. Лоскутки красного шёлка превратились в шёлковую юбочку.

А бабуся Латковская уже ищет что-то в своей жестяной коробке с пуговицами. Нашла две чёрные бусинки. Пришила одну — и тряпичная кукла тотчас же оглядела себя в стёклышках бабусиных очков. Пришила другую — кукла даже головой завертела, хотела что-то сказать, но пока у неё ещё не было рта. А как только бабуся вышила ей красный шёлковый ротик сердечком, она сразу же закричала:

— Ах, бабуся, какая же я красивая! Наведи только мне чем-нибудь румянец — не хочу я быть такой бледной!

Тем временем стала закипать на огне свёкла. Подпрыгивает, стучится в крышку котелка:

«Стук-стук, бах-бах, горячо как — страх!»

Посадила бабуся тряпичную куклу у горшка с цветущей геранью, а сама кинулась к котелку:

— Ой-ой, свеколочка моя! Пригорит ещё!

Задвинула бабуся заслонку в плите, помешала в котелке ложкой и снова призадумалась. Чем бы кукле этот самый румянец навести?

А кума Забота уж тут как тут:

— А может, свеколкой ей?

— Ай-яй, правда ведь! — обрадовалась бабуся. Зачерпнула поскорее блюдечком горячего свекольного соку, взяла лоскуток и ну наводить тряпичной кукле румянец, да такой, что рядом с ним сразу же поблёкла цветущая розовая герань! Может, это она от зависти — кто её знает…

Дело в том, что кукла и впрямь была очень красивая. Кума Забота и та улыбнулась ей — правда, только уголочком рта.

Сидит себе кукла около внезапно побледневшей герани и, попросту говоря, сохнет. А сама украдкой смотрится в оконное стекло, словно в зеркало. Тут пятнистый бархатный пёсик как залает:

— Гав-гав!.. Так нас с вами, моя панночка, стало быть, вместе понесут на продажу?

— Что такое? На какую продажу? Меня, такую красивую куклу, понесут куда-то там продавать?

— Мяу! — отозвалась тряпичная кошечка. — Не велика барыня! Будешь работать — маленьких детей забавлять…

Не успела кукла ничего возразить (а у неё безусловно нашлось бы сто и одно возражение), как вдруг ворвался ветер, и она — хлоп! — вылетела в окно.

— Бальбинка! Моя Бальбинка! — воскликнула бабуся и чуть не выронила из рук горшочек со свёклой.