Юго-Западный фронт

19 мая 1942 г.

Собирался 15-го вылететь с Кокки в Омск, но 14 вызвал Поспелов и предложил ехать старшим на Юго-Западный фронт, где началось наступление на Харьковском направлении с 12 мая. Я, конечно, согласился.

Володя 15-го ушел в Свердловск, отвез Валю в Тагил, а затем в Невьянск, и 17-го вернулся. Я доставал обмундирование, отбивал всякие льготы.

Сегодня выехали на своей машине из Москвы под Харьков. Провожали нас Гершберг, Баратов, Зуев.

К ночи доехали до Тулы. Остановились у замнаркомугля Оника. Он сообщил, что из 58 шахт уже пущено 57, план добычи перевыполняется.

20 мая.

Утром поехали дальше. Ехали бывшей оккупированной территорией Тульской, Орловской, Курской областей. Сожженные дотла деревни, много немецкой техники. Жители до сих пор куда-то перебираются со скарбом. Доехали (через Елец-Ливны-Задонск) в Воронеж.

21 мая.

Отлично выспались. Встретил здесь Куприна — его перебросили также с Брянского фронта на Харьковский. Поехали трое на двух машинах. Доехали до переправы через Дон. Ночевали в редакции райгазеты.

22 мая.

Ехали. Сидели в грязи у райцентра Алексеевка. Таскали машины на руках. Ночевали в доме колхозника. Утром зашли в штаб к Ганкатадзе (Чанкатадзе?), командующего юго-западной группой.

23 мая.

Прибыли в Валуйки. Встретил Реута. Пришел Костя Тараданкин. Был с визитом в политчасти.

24 мая.

Был с Куприным у бригадного комиссара Ушакова, зам нач. политуправления.

25 мая.

Был с Куприным у члена военсовета, бригадного комиссара Кириченко. Говорили о статье для «Правды» об украинских националистах и о положении журналистов.

26 мая.

Выехали по аэродромам. Поехала с нами Наталья Боде, фотограф фронтовой газеты «Кр. Армия». Были на аэродроме бомбардировщиков Пе-2 полковника Егорова (комиссар Панкин). Заночевали. Ночью стучали зенитки. Узнали, что немец бомбит Валуйки.

27 мая.

Утром переехали на аэродром штурмовиков (командир — подполковник Комаров, комиссар Сорокин). Мировые дела и мировые ребята! Встретили тоже отлично.

В 9 часов вечера выехали обратно в Валуйки. Сбились с дороги, ехали всю ночь. Ночью видели разрывы вдали: немец был в Валуйках. Оказалось, что накануне он сидел на подходе 3 часа, а вчера с 8 вечера до 5 часов утра народ укрывался по погребам. У Боде разбомбило и сожгло вагон с фотолабораторией и всякими экспонатами. Бомба упала у метре от вагона. Все пропало у девушки, не во что было даже переодеться. Вообще — накидали много, и по мелочи в 10–15 км. Есть много жертв, побиты дома, порвана связь.

Погода мерзкая. После жары — вдруг холодно. Внезапные дожди. Брр! Ночью замерзли, как собаки.

28 мая.

Спали до 5 ч. вечера. Потом поехали в политуправление. Аттестатов наших все еще нет. Ходим, попрошайничаем. Ночью — опять бомбежка. Рядом стучат зенитки так активно, аж хлопают ставни, и домишко ходит ходуном. Спали. Далматовский сообщил хорошую песенку:

Жил был у бабушки серенький козлик,

Вот как, вот как….

Бабушка козлика очень любила,

Вот как, кот как…

И вот однажды после бомбежки,

Остались от бабушки рожки да ножки,

Вот как, вот как…

Во всем есть свой комизм. Вчера бомба упала в угловой домик политуправления. Все стекла — ясно — повылетали. Было это во время ужина. Все легли на пол. Фотограф Рюмкин ползком облазил все столы и собрал масло.

29 мая.

Написал и передал очерк о штурмовке танковой колонны. Получилось ничего. Читал генералу Шкурину — начальнику штаба ВВС. Доволен.

Ночью — тревога. Но бомб мало. Люди готовятся переезжать. Парикмахер спрашивает — зачем это? Это — бомбежка. Известинцы и др. выезжают на ночевку в соседние села. Остальные лезут в погреба. Из окруженных 6-го и 57-го подразделений с боями вышли некоторые газетчики. Шли с ними Розенфельд, Наганов, Бернштейн, но они потерялись во время боев. Тревожно. Положение подразделений тяжелое: нечем стрелять и драться. Связь только по радио. На остальных участках затишье. Из сводки Информбюро за 28 мая вечер харьковское направление уже исчезло. А как меня гнали не опоздать!

30 мая.

Ребят все еще нет. Тревога ночная была небольшой — 2–3 часа. В погреб нашей хозяйки сбегается пол-улицы. Вечерком вчера сидели, банковали, была Боде. Пили водку — огурец. Вот, очевидно, откуда пошел «зеленый змий». Хотели сегодня уехать в армию — нет бензина.

Днем сильный дождь. Мы из бани вышли и снова промокли. Вечером наломал сирени — хорошо пахнет. Сажусь писать очерк о бомбежке харьковского аэродрома.

31 мая.

Полный цирк! Днем поехали в отдел снабжения на край города — я, Устинов и Боде. Нежданно налетели самолеты: три бомбардировщика в сопровождении одного мессера, и затем — еще 2 с одним мессером. Мы начали наблюдать. Как вдруг засвистит!

— Ложись! — крикнул я — Бомба!

Тут же и легли на траве, а Сашка — под забор. Рядом рвало и метало. Только и слышался свист, да взрывы. Земля качалась. Зажгли эшелон недалеко. Минут 10 полежали. Вот и все. Забавно: одна мысль — куда ранит? Наташа держалась молодцом.

Вечером все было в полной норме. Часиков с 10 начались массированные налеты. Ревут зенитки, светит полная луна, бледные лучи прожекторов. Налет повторялся каждые 10–20 минут до 3 ч. утра. Пришлось под конец залезть в погреб. Ничего, жить можно, даже весело было.

В середине ночи немец сбросил 4 ракеты на парашютах. Осветили, как новые луны. И снова бомбили.

Тесно!

1 июня.

День прошел спокойно. Приехал Костя Тараданкин из 21-го подразделения. Рассказал, между прочим, что проехался по нашим следам. Был и у штурмовиков (там ему сказали, что я был у них) и у пикировщиков. Летчик-бомбардировщик Богданов, которого мы видели утром 27 мая, через день не вернулся из полета.

Вечером в 8 часов выехали в 28 подразделение. Перед этим был у Корнейчука и Ванды Василевской. Она рассказала о потрясающем факте. В феврале немцы вели на расстрел по Киеву 150 моряков (затем еще 100) Днепровской флотилии. Вели по улицам, голых, в кандалах. Выгоняли жителей смотреть. Моряки шли и пели — сначала «Интернационал», затем «Раскинулось море широко». Какая потрясающая выдержка! Ванда пишет об этом.

На отъезд получили селедки, достали бутылку Зубровки — сырца. Хозяюшка Мария Ивановна сварила картошечки, и мы чудно посидели перед разъездом: Куприн, Григоренко, Реут, Боде и мы.

Затем поехали. Отъехали километров 15–20, видим — идут немецкие самолеты на город. На наших глазах тут же произошел легкий воздушный бой двух ястребков с четырьмя «Юнкерсами» — безрезультатный.

Началась зенитная стрельба. Проехали еще километров 20- над нами самолеты — строчат из пулеметов. А позади, минутах в 10 ездки, рвутся бомбы. Вовремя уехали!

Сейчас в 22:30 в тьме доехали до Ольховатки. Сидим в хате, заночевали. Вместе с нами лектор обкома партии. Во тьме отчетливо видны зарницы и разрывы зениток в трех местах: Валуйках, Купянске и Озерном. Там дают пить! Шарят прожектора. Луны еще нет.

Над головами все время проходят эшелоны немцев — тут лежит их трасса. Тянут, как ночью журавли через село. Все время слышен гул самолетов.

2 июня.

Утром выехали из Ольховатки. Мчались по темным дорогам. В том месте, куда мы ехали, политотдела уже не оказалось. Выяснили новый адрес — едем туда.

Нашли. Маленькая деревушка. Все учреждения разбиты по хатам. Оставили машину на краю села — замаскировали. Пошли. Начполитарма нету. Нашли редактора газеты — батальонного комиссара Киряшева. Чудный парень. Посоветовал ехать в дивизию Истомина — лучше всех дралась в майском наступлении против танков.

Ол-райт!

Пошли обратно — обстрелял самолет.

Поехали. Дивизию нашли в лесочке-осиннике. Там же КП. Полковник Истомин — средних лет, крепкий, ладный, типичный русак-вояка. Рад нам. Сразу водки, приглашает на одеяло. С 1923 г. в армии.

— Бриться гостям! Да с одеколоном обязательно!

Высокий, ладный, такой же здоровый, как полковник, комиссар дивизии полковник Давидович.

В 18 часов явились командиры и комиссары полков. Основной вопрос почему кое-где плохо кормят. Затем сообщил им о нашем приезде.

Потом рассказал мне о боевых днях, посоветовал поехать в 907 полк, представленный к ордену Красного Знамени.

В 9 часов выехали туда. КП в хвойном лесу. Связной заблудился. Стояли в лесу часа два. Вспыхивают зарницы, артиллерия, жужжат самолеты, иногда освещает полнеба зарево залпов — бьет «катюша».

В 12:30 разыскали блиндаж командира полка — майора Скибы и комиссара батальонного комиссара Ильюшенкова.

Недалеко, за Сев. Донцом идет бой, тут пока тихо.

Разбудили. Выпили. Закусили. Легли спать.

3 июня.

Встали. Позавтракали. Вышли. Чудное утро. В лесу — блиндажи, шалаши, окопы, артиллерия, машины, все. А издали — лес пуст.

С утра — за работу. Два батальона этого полка 15 мая выдержали атаку около 250 танков и выбили из них около 80. Говорил со многими: Сикбой, Ильюшенковым, бойцом Щегловым, бронебойщиком Переходько, бойцом Васильевым, бойцом Дымовым. Последний пришел ко мне контуженный, полу-зрячий на один глаз. Над ухом рана, она гноится — так он сначала у речки ее обмыл.

Несколько раз пролетали немцы Стучали пулеметы, тявкали зенитки. Мы работали.

Пообедали. И к полковнику. Чудно посидели вечерок. Говорили о судьбах офицерства, о традициях русских командиров.

Легли в 12 на воздухе. Непрерывно летают немцы. Пальба. Рядом ухнули бомбу. Тут спать не густо. Но ничего, сошло. Пошли было в блиндаж — там мокро и сыро.

4 июня.

Встали в 7 ч. Завтракать. Полковник и комиссар все время дружески переругиваются, подшучивают.

Комиссар полковнику:

— Ты давно встал?

— Давно, уже позавтракал.

— А чего после завтрака улыбаешься? Володя (повару), что на завтрак?

— Яйца.

— Чьи?

— Ваши! (хохот).

После завтрака выехали на станцию Приколодное. Выезжая туда увидели справа 7 самолетов. Разрывы зениток.

— Ходу!

Водитель рванул и со скоростью в 100 км/ч помчался по поселку, чтобы выехать за пределы станции. А немцы в этот день усиленно бомбили все ближайшие станции.

— Ненавижу железную дорогу! — говорит водитель Курганков.

Мчались так, что кидало, как мячик. Жители мечутся. Я смотрю на самолеты. Одни отходит и, увидев нас, разворачивается и дает две очереди. Мимо! Мчимся. В стороне — клубы разрывов бомб, столбы дыма. Ходу, ходу!

Ночуем в Ольховатке.

Начполитарма Радецкий сообщил интересный факт. Командир и комиссар одной роты 907 полка испугались танков и подняли руки, сдались в плен, бросили бойцов. Бойцы, озверев, кинулись в атаку, отбили обоих и доставили их на КП дивизии. В тот же день их расстреляли.

5 июня.

Переночевали в Ольховатке и в путь. С трудом нашли, куда переселились наши ребята. Вообще, все хозяйство раскинулось на много десятков верст вокруг.

По слухам немцы начали сегодня новое наступление на Изюм-барвенковском направлении. Планы у них большие, но еще Наполеон говорил, что великий полководец не тот, кто предложит план, а тот, кто его выполнит. Днем приехали в Валуйки. Ночью — часиков в 9 вечера и до 01:30 был очередной концерт. Немцы сбросили пару ракет и несколько бомб. Стрельба шла почти непрерывно. Старухи крестились, бормотали «Господи Иисусе».

6 июня.

Валуйки. Утром отправили пленки в Москву. День дождливый. Во время обеда пришла на центр города на высоте 300–400 метров шестерка гансов. Сделала два-три захода. Все время стояла непрерывная канонада. Дообедали, пошли. Шофер Куприна хорошо сказал:

— Василий Федорович (Реут) очень легко выскакивает из машины, но с трудом залезает обратно.

Днем в воздухе на наших глазах развалился «И-16». Летчик выбросился на парашюте. Несколько ястребков, охраняя, сопровождали его до земли. Много разговоров.

Сейчас снова дождь, дождь. Небо совершенно прохудилось.

Вечером сидели за языком, водкой, салом и колбасой. Куприн рассказывал о каком-то художнике. Долго и нудно.

Ба! Мяукают кошки, перепутавшие времена года. На дворе — дождь, слякоть, ручьи грязи.

* * *

Во время поездки немного поснимал. Снял:

— мельницу

— командиров дивизии Истомина, бритье в 907 полку.

— старушку Чаплыгину, читающую письма от сыновей в Ольховатке, читает учительница Анна Владимировна

— пожар в Валуйках после бомбежки 31 мая.

— разрушенный и сожженный дом после пребывания немцев в дер. Гнилуши.

— трофейное орудие в Белом Колодезе.

7 июня.

Валуйки. Погода совершенно смешная. Утром дождь. Из танковой бригады № 6 прислали вездеход за Боде. Уговорила и нас поехать. Поехали. Бригада дней 5 назад вышла из боев. Дрались хорошо, рядом с Истоминым и Родимцевым. Ребята поснимали там (днем-солнце), а я сделал три материала: эвакуаторы танков, рождение воина (плохое), танкист-герой.

Вечером погода стала блядкской. Дождь. Разыгрался ветер. Низкая облачность. В комнате окна выбиты от недавних бомб, холодина. Сидим в ватниках, мерзнем. Брррр!..

8 июня.

Валуйки. Тихий день. Без конца дождь. Писал. Ночь прошла спокойно. Лишь к вечеру пролетел разведчик.

9 июня.

Валуйки. Солнце. Писал. Пока тихо. С КП вернулся Ляхт. На фронте всюду тихо. По данным разведки немцы готовятся к наступлению. Вечером выехали в Политуправление.

10 июня.

Ночевали в небольшом поселке вблизи Политуправления. Все вместе: Ляхт, Куприн, Реут, Устинов, я. Спали на сене — отлично.

Ясная тихая ночь. Над нами непрерывно ночью самолеты. Над Валуйками лучи прожекторов, разрывы зениток, зарева от бомб, ракеты.

Утром проснулись от ожесточенной орудийной канонады. В чем дело — никто не знает. Разговоров тьма. Но дуют сильно — так и громыхают непрерывно.

В 2 часа дня я и Устинов выехали в Воронеж. На перетолк с редакцией. Реут и Куприн поехали менять мотор.

К ночи добрались до Коротояка. Ночевали у редактора Гринева.

Снял под ночь наведение понтонного моста через Дон.

11 июня.

Чудный день. Встали, побрились. В 8 утра выехали от Коротояка, перевалили на пароме Дон. Отъехали километров 15- сзади слышна зенитная канонада, взрывы бомб. Немцы бомбят переправу.

К 2 ч. приехали в Воронеж. Город оживлен, красив, много нарядных красивых женщин. Война чувствуется, однако, во многом: на перекрестках вместо мужчин — женщины-милиционеры, часто попадаются часовые-женщины.

Днем узнали причину канонады, слышанную нами около Политуправления. Сводка за 10 июня сообщила, что в течение 10-го шли на Харьковском направлении бои с немецкими войсками, перешедшими в наступление.

Вечером, когда подошли ужинать к ДКА, услышали радио (в 21:00) о поездке и переговорах (и договорах) Молотова в Лондон и Вашингтон. Здорово! У репродукторов — толпы. Интересно, как он — летал или плыл?

В 23:20 перед сном прослушали зенитную стрельбу. Видимо, немцы берутся полегоньку и за Воронеж. Дежурная говорит, что за последнее время город не бомбили, но постреливают часто.

Купил письма Пушкина и стихи Суркова «Декабрь под Москвой».

12 июня.

День прошел тихо. В столовой наслаждался чаем с пирожным. Ух, здорово!

Вечером узнал печальную весть: 5 июня из Валуек в Москву вылетел Костя Тараданкин. Идучи из редакции домой он попал под машину. Измят изрядно, лежит в госпитале. Ну и ну! Стоило воевать 11 месяцев, быть во всех переплетах, чтобы попасть в такую историю.

А вот другая аналогичная история: фотограф Копыта снимал в тылу конную атаку. На него наскочила лошадь, подмяла, еще и еще несколько. И он — в госпитале. Копыта под копытом. Сегодня видели в здешнем театре «Фельдмаршала Кутузова». Плохо!

13 июня.

Вечером в 18:30 говорил с Москвой, с Косовым. Просят материалы о боях на Харьковском направлении. Дела там тяжелые и бои, как сводки квалифицируют, оборонительные. В Москве тихо, частые дожди.

Только кончил разговор — канонада. Потом — свист и взрывы 6 бомб. Недалеко. Пошел. Народ на улицах возбужден весьма. Оказывается, нагло проскочил днем и сбросил бомбы в центре города. Одна упала рядом с парком ДКА — убито много детей и гуляющих. Повреждено здание «Коммуна».

В 9 ч. вечера — тревога. Гудки. Продолжалась до 12 ночи. Немного постреляли, взрывов не слышно.

Вечером приехали с фронта Куприн и Реут. Говорят — канонада не утихает весь день и ночь. Авиация немцев активизировалась весьма. В воздухе непрерывный гул. Усиленно бомбят станции ж.д., бомбят Коротояк (понтонную переправу), по-прежнему Валуйки. Вчера над ними жгли 5 ракет сразу. Реут войной сыт по горло.

Купил в киоске письма Пушкина — читаю взасос.

Фотографы рассказывают о поведении фоторепортера Гаранина.

Приехал он в 6-ю армию — шасть к начальнику отдела агитации Иткину:

— Я прибыл по поручению т. Мехлиса. Мне нужно для съемок несколько кило тола. (т. е. для инсценировок взрывов).

А как только началась баталия настоящая — ходу оттуда.

Впрочем, и остальные фотографы снимают так. Зельма все танковые сцены снимал под Воронежем, в т. ч. и сдачу немцев в плен и бомбежку танка с самолета. А «Известия» — ничего, печатают оного Зельму (Шельму).

Вот и завтра все фото-ватага идет снимать в 8 км. отсюда танковый бой. Сильно!

14 июня.

Тихо. Тревога. Тихо.

15 июня.

Тихо. Дождь. Были в бане. Очень хорошо. Говорил по телефону с Гершбергом. Заявляет, что «золотой век» в редакции кончился. Снова введены дежурства членов, их — восемь. Все пошло по до-октябрьски, организованнее, но тяжеловеснее. И — главное — позже выходят.

16 июня.

Дождь весь день. В 0:30 вспомнили, что Сашка Устинов — именинник. Легонько выпили. Уснули. Встали в 12- решили отметить. Реут купил цветов и редиски, Боде — сметаны и луку, Куприн и именинник достали водки. Соорудили салаты, чудно посидели, поснимались.

До смерти хочется домашнего крепкого чая. В 12 ночи — постреляли.

17 июня.

Дождь. Днем солнце. Перед вечером — пальба. Ночью — тоже. В городских организациях распространились слухи, что немцами взят Купянск. Одначе, сегодня же прибыли воздухом из Купянска летчики из истребительного полка Минаева. Живое опровержение.

18 июня.

Хороший день и, тем не менее, тихо. Вечером пошли, поглядели здешний дансинг в саду им. 1 мая. Забавно — девочки-подростки, скучающие барышни их всех много. Юнцы, несколько младших командиров — их мало. Девушки танцуют с девушками за неимением кавалеров. Танцуют неумело, плохо. Играет патефон, радио. Дансинг устроен в помещении летнего театра. Под потолком — три синие лампы. Вход — 3 рубля. В саду же пусто.

Любопытно: в Воронеже нет почти совсем милиционеров-мужчин. Вместо них — девушки. Отлично регулируют, вежливы, но неимоверно много свистят. Лица у большинства — интеллигентные.

Возвращаясь из дансинга в гостиницу, услышали около 11 ч. вечера радио-доклад о последних соглашениях СССР с США и Англией. Я высказал предположение, что это — речь Молотова. Одначе — не знали. Уснули.

Утром 19 июня на домах красные флаги. Почему?

19 июня.

Оказалось флаги — по случаю сессии Верховного Совета СССР, ратифицировавшей международные соглашения. И вчерашняя передача действительно доклад Молотова.

Встретил Брауна — старшего батальонного комиссара, редактора фронтового радиовещания. Говорит, что положение наше улучшилось и настроение хорошее. Немы заняли Бел. Колодезь и там их остановили.

Вот гады — пролезли-таки к ж.д.!

Вечером Боде уехала на фронт.

20 июня.

Вчера веером говорил по телефону с Лазаревым. Предлагает мне выехать в Москву. Я выдвинул идею поехать на южный фронт. Он считает, что надо возвращаться, но решил посоветоваться с Поспеловым.

Сегодня утром в столовой ДКА встретил двух летчиков — из полка пикировщиков, в котором мы были в конце мая. Полк погорел, осталось два экипажа. Остальные погибли в полетах. Какие были ребята!

Командует полком сейчас майор Якобсон (раньше — помощник командира). Бывший командир — полковник Егоров, сибиряк — назначен командиром дивизии.

Вечером видел полкового комиссара Баева, начальника отдела кадров ГлавПУРККА. Он сообщил, что Мехлис снят и разжалован приказом наркома в корпусного комиссара (видимо — за Керчь). Начальником Глав ПУР назначен Щербаков. Отсюда — усиление агитационной работы. Баев приехал подбирать кадры агитаторов. В отделе агитации создан Совет, в который вошли цвет партии, в т. ч. Ярославский, Поспелов и другие.

Днем видел Безыменского. Приехал с Брянского фронта. Скучный. Матерно рубал Союз писателей и Фадеева. «Пишешь что-нибудь?» «Ничего путного…» Съел он бутерброд с икрой у нашего воронежского собкора Жуковина и написал ему стихотворное извинение-послание.

Реут сегодня ночью уезжает в Москву, Куприна отправляю на КП.

21 июня.

День тихий. Бездельничали. В сводке появились «бои с наступающим противником на одном из участков Харьковского направления». Где бы это могло быть?

Днем зашел писатель Славин с женой. Он — скучный, спецкор «Известий» на Брянском фронте.

— Пишите?

— Да, должен закончить пьесу. Идет медленно.

Она — артистка, художественный руководитель женской бригады Всероссийского театрального общества. Говорит о ней без всякого энтузиазма, спрашивает, как пролезть в Москву и где достать очищенную водку. Бригада выступает в частях.

Вечером пошли в летний театр ДКА. Смотрели «Богдан Хмельницкий» в исполнении театра им. Шевченко (Харьковский). Хорошо! Декорации — убогие, на гривенник. Играют здорово, чувствуются традиции, школа. Народу — полно. В парке — девушки, ищущие командиров с пайком.

22 июня.

Харьковский участок из сводки исчез. Зато вечерняя сводка за 21 сообщила, что ценой огромных жертв немцам удалось вклиниться в нашу севастопольскую оборону. Очень погано!

Англичане сдали Тобрук! Вот так так…

Вечером были у Безыменского Он уехал обратно к себе на Брянский фронт.

Оттуда зашли к Славину. Там нас напоили отличным крепким чаем. Благодать!

Увидели у него настольную зажигалку, сделанную из электро-патрона. Элетро-бензиновая. Жена его сказал, что оные делает какой-то учитель физики. Пошли к нему гуртом.

Прелюбопытнейшая фигура. Зовут его Константин Фирсович. На вид 35–40 лет, худощав, худоват, круглые очки (не роговые), курчавые, спадающие на лоб черные волосы, вышитая украинская рубашка. На самом деле — 50 лет. Живет во дворе музыкальной школы, над гаражом, две комнатки и кухня. Чисто. В его комнатке — много проводки, пара столов, заваленных инструментами, кусками проводов, в углу — станочки. На стенах — семейные фото, портреты композиторов. Он кончил когда-то физмат Московского университета (тогда еще «императорского»), был долгие годы преподавателем физики и математики, но последние 4 года преподает музыку в муз. школе. А сейчас — делает зажигалки.

Разговорились. Оказывается, был летчиком в империалистическую войну. В 1920 г. на польском фронте на «Фармане» потерпел аварию. Падал с 1500 м. Упал, поломал в нескольких местах череп, все ребра на правой стороне, все зубы, оба бедра. Очнулся на шестом месяце. Нажил эпилепсию. Ходил на костылях 8 лет, оставлял их только за сохой — жил на хуторе на Украине. Выжил, выздоровел («хотя и не лечился я»). Организм крепкий. «До сих пор не знаю, что такое теплое пальто, шапка, калоши».

Месяцев 7 назад, когда была угроза Воронежу, подал заявление в военкомат — предложили в морскую авиацию (на связь, санитарную). Дал согласие, потом отказался («не знаю моря и морской авиации»). Через месяц вызвали — предложили в санитарную. Согласен. Послали на медкомиссию: полная браковка. Комиссар говорит: «ничего, сделаем — пошлем на свою комиссию» и позвонил председателю по телефону: «окажите товарищу содействие». Но и те вынуждены были подтвердить бракованный скелет.

Занялся по-прежнему музыкой и новой отраслью — зажигалками. Последними не столько из-за денег, сколько для отвлечения мыслей, чтобы не думать. Дело в том, что у него трое детей — все комсомольцы. Сын, дочь — лет 20–22 и дочь 15 лет. Сына 8 месяцев назад взяли в армию и вот он попал в окружение и пропал без вести. Семь месяцев ничего не известно. Горюет, тоскует, не спит ночью. «Начал смиряться с мыслью, что он погиб». Старшая дочь замужем за чекистом и живет в Коротояке (он был там уполномоченным НКВД, а сейчас переброшен на фронт, она осталась в селе), младшая учится. К среде (послезавтра) сделает и нам по 2 зажигалки.

Сегодня утром дважды палили зенитки. Мы спали, не слышали.

23 июня.

Харьковского направления в сводке нет. Вечером, вернее ночью, зашел Славин с женой. Посидели, выпил водки. Зашел разговор о литературе. Славин ругал Ставского, Вишенцева за безграмотность и прозаические вирши. Зашел разговор о том, что будет делать литература после войны, как сумеет отразить те катаклизмы, которые произошли в характере народа, моральных устоях и пр. Я высказывал мнение, что сейчас мы показываем только действия людей, но не даем их облика психологического. Он согласился.

Договорились оба о том, что читатель страшно истосковался по лирике. Отсюда тяга и огромный успех стих. Симонова «Жди меня», повести Панферова «Своими глазами» и пр. немногих вещей.

Сказал Славин о своем любопытном разговоре с генералом Игнатьевым (автором «50 лет в строю»). Генерал сказал: «Самые храбрые люди журналисты».

— Почему?!

— А они все время возвращаются на фронт. Это — самое страшное.

И верно замечено.

24 июня.

Вечером были в театре им. Шевченко. Смотрели пьесу «Талант» украинского классика Старицкого. Отлично. Ночью приехал с КП Ляхт. Сидели до 3-х, разговаривали. Два-три дня назад мы предполагали начать наступление. Немцы опередили. Бои идут по данным на 22 июня за Белым Колодезем (он у немцев), на подступах к Ольховатке, в 38 км. от Валуек. Основная сила — авиация. заменяющая даже арт. подготовку и танки. Пехота наша держит слабо. Отлично показала себя вся танковая бригада Еременко, в которой мы были 9-10 июня. Она сдержала натиск на Валуйки. Валуйки все время бомбят, сильно разрушена Россошь: пострадало 300 домов. На фронт идут большие пополнения, особенно техники, в т. ч. американской и английской.

Сегодня (во вчерашней вечерней) сводке говорится: «…на Харьковском направлении наши войска вели бои с наступающим противником. Наши войска несколько отошли на новые позиции». Такая формулировка по Харьковскому направлению. За последние полтора месяца — впервые. Тревожно!

Редакция предложила мне задержаться на ЮЗФ на некоторое время, усилить информацию о боях. Это понятно: сейчас на всем фронте только два активных участка: Севастополь и тут. Думаю послезавтра выехать на КП.

Вот только узнать где он: не переехал ли?

Гриша Ляхт привез мне с КП 10–12 писем. Читаю весь вечер. Тут и от Зины, и от Славки («папа, сколько немцев ты укокошил?») и от Абрама, и деловые. Сейчас буду продолжать чтение.

28 июня.

В ночь на сегодня немцы устроили полный концерт. Еще в ночь на вчера, часиков в 11 вечера они прощупывали оборону Воронежа. Объявили тревогу, постреляли. Мы не вышли из номера, сидели, банковали.

Вчера, в 10:20 вновь начали строчить зенитки. Круто. Я сидел дома один, ребята ушли в город. Писал о танкистах («Единоборство»). Стрельба усилилась. Вышел в фойе, сидит старик книжник. Купил у него «Одиссею» в переводе Жуковского. Пришел обратно. Стучат. Повинуясь какому-то предчувствию, сложил бумаги со стола, убрал зажигалки в шкаф и уложил чемодан. Потом вышел в коридор. Полно народу, все пережидают. Слышно, как где-то кладут бомбы.

В коридоре увидел режиссера театра им. Шевченко Шарлотту Моисеевну Варшовер. В халате. Предложил ей спуститься вниз, в вестибюль. «Я должна взять сумку». Зашли к ней в номер. Окно открыто. Подошли. Ночь лунная, чистая. Вблизи виден пожар. Вдруг — свист, присели, квартала за полтора взрыв. Фонтан искр и пламени.

— В коридор!

Снова свист. Мы вниз. Она поискала уголок потемнее (из-за халата), сели на вешалки в гардеробе у окон. Я закурил. Снова свист, взрыв. Вскочили, кинулись к колоннам. В тот же миг раздался страшный взрыв, повылетали все стекла и двери, погас свет, здание заходило ходуном. Это бомба легла у тротуара гостиницы, как раз у окон моего номера.

Режиссер мой присела, голову опустила до земли и закрыла лицо руками. И страшно и смешно.

Прислушиваюсь — взрыв чуть дальше. Значит, пронесло. Народ голосит, крики, разом все рванулись в бомбоукрытие. У улицы уже бежали: помогите, где санитары — погибает раненый. Не шелохнутся — испугались. Я и еще несколько человек вышли. Взрывом оторвало ногу постовому милиционеру. Мы взяли его, подняли, внесли в подъезд, он без сознания. Одна женщина разорвала свое белое платье, перевязала, но не помогло. Через полчаса он умер.

Зенитки продолжали стрелять валом. Строчили пулеметы — шли низко. Канонада сливалась порой в один гул. Неподалеку от нас полыхали три пожара. В вестибюле не осталось никого. Нашел бомбоубежище. Битком. Темно. Окликнул Ляхта, Устинова. Их нет. Откликнулась Варшовер. Протиснулся к ней, встал у стенки. Так пробыли до 2-х часов ночи. Зенитки продолжали бахать. Слышались и взрывы.

Мы разговорились. Оказалось, что Варшовер — жена Корнейчука (умолчала только о том, что он ныне женился на Ванде Василевской). Рассказала забавную историю, как она зимой попала в Уфу, застряла. А надо было ей двигаться к семье в Семипалатинск. В нее влюбился какой-то железнодорожный начальник, занимавшийся трофейным имуществом. Он решил отправить ее в трофейном вагоне с трофейным паровозом. Неожиданно Москва потребовала трофеи. Отдали. Тогда начальник начал делать комфортабельную теплушку, обили ее всю войлоком, сделали салон, поставили зеркало, печи, мебель и т. д. Получили разрешение Москвы на прицепку к пассажирскому. Потом потребовалось разрешение Куйбышева (это их дорога). Все сделано. Вдруг выясняется, что прицепить нельзя — у поезда автосцепка. Варшовер решила ехать просто поездом. Но заболела воспалением легких. Начальник тем временем начал ладить новую комфортабельную теплушку с автосцепкой. Почти закончил, но его нежданно отозвали в Москву. А она уехала на ЮЗФ. Театр этот им. Шевченко готовился переезжать в Харьков…

Забавно она попала и в Уфу. Летела самолетом в Семипалатинск. Авария, посадка в поле. Семь суток добирались по снегам до Уфы.

Ребята провели ночь в каком-то домишке, недалеко от гостиницы, лежа в сенях на полу.

В 2 ч. ночи я поднялся в номер. Страшное дело. Все вверх дном. Повылетали рамы, двери. Сила взрывной волны была такой, что распечатало и разорвало письмо Куприну, лежавшее на столе. В закрытой уборной разнесло в кусочки зеркало. Вышибло наружную дверь. На кровати — кусок дерева с сучьями (росло на улице).

Пришли ребята. Убрали свои вещи, ушли в другой номер, уснули.

В 12 проснулись. Бьют зенитки. Умылись. Пришел Жуковин. В городе нет ни одного не пострадавшего района. Видимо, клали по секторам. Было около 30 самолетов. В городе вильное возбуждение — все стремятся скорее уехать.

В час приготовились ехать на фронт. Опять зенитки. Поехали.

29 июня.

(запись сделана в Коротояке, на квартире у редактора Гринева, пока готовится обед)

Ехали караваном — три машины. Я и Устинов, спецкоры ТАСС Зиновий Липавский и Щукин и корреспондент информбюро ст. батальонный комиссар Антропов. Вчера к вечеру доехали до Коротояка — там уже через Дон не паром, а понтонный мост.

В Коротояке пообедали, во тьме двинулись дальше. До Острогожска. Ехали, конечно, без фар. С трудом нашли квартиру. Спали все в ряд на полу, на шинелях. Ночь провели спокойно.

Из-за разных хозяйственных хлопот выехали только к концу дня. Доехали до с. Щербаково. Тут решили заночевать, т. к. дольше — ж.д. станция, а мы ж.д. дорог во время войны не любим. Тут — колхоз им. Карла Маркса. Переселенцы, почти сплошь украинцы.

Ночевали в школе, натащили свежего сена. Пили яблочное вино. До полуночи наблюдали цирк над Лисками. Пятую ночь подряд бомбит. Прожектора, гул самолетов, разрывы зениток, слышны взрывы, видно зарево большого пожара.

30 июня.

Утром выехали. Приехали в Россошь к 2 ч. дня. Нашли всех. Городок пыльный, большой. На улицах непрерывное движение, машина за машиной. Немедля отправил отсюда очерк «Единоборство» о танкисте Фокине из 6-й бригады, уничтожившем за 2 боя 11 танков и 5 орудий.

Увидел здесь Алешу Суркова. Ругается. Тоскует по Западному фронту. Встретил Федю Константинова — лектора ЦК, бывшего зав. отделом библиографии «Правды», ныне корреспондента Информбюро. Его уже начали тягать делать доклады для партактива, для жителей.

Сняли хатку на окраине. Позже выяснилось, что рядом — зенитки, а с другой стороны — аэродром. На Россошь налетов не было недели две. Зато тогда — три дня подряд. В дым разбило вокзал, депо, поезд. Много жертв.

1 июля.

Россошь. Получали бензин, всякие карточки. От редакции — ворчливая телеграмма — недовольны оперативной информацией, предлагают мне взять это лично на себя.

Встретил Рузова — корреспондента «Известий». Он только что вернулся из 21-й части. Три дня назад немцы начали там сильное наступление. Очень много танков и авиации. Самолеты крестят все слева направо. Его сопровождали от передовой до Валуек. Валуйки не трогали 4 дня — сейчас (вчера) начали опять В городе — пустынно.

Бомбят и Овчинниково по старым следам (там было ПУ ЮЗФ).

Вечером пожелали друг другу спокойной ночи. Только на войне познаешь истинный смысл этих слов.

2 июля.

День тихий, солнечный. Утром прошел разведчик, довольно низко. Зенитчики хитро молчали. Вечером узнали, что все наши корреспонденции с 29 июня лежат на узле, некоторые отправлены самолетом.

…..!!!

К вечеру натянуло облака. Видимо, будет дождь. Я, Антропов и Рузов собираемся играть пульку.

Собрались, просидели до 3 ч. утра.

3 июля.

Россошь. В сводке появилось: «сегодня бои с наступающим противником на Белгородском и Волчанском направлениях.» Речь идет об участках 21 и 28-ой.

На участке 21-ой они еще в конце мая рванули восточнее Тернового (отбитого ими обратно) двумя дивизиями и 200 танков. Пошли быстро. Заняли Волчанск, потом вышли к Осколам.

На участке 28-ой заняли Ольховатку (плакала Сашкина фуражка), Волоконовку. Т. о. ж.д. перерезана в двух местах.

Пошли делать информацию. Связи с частями нет, только по радио.

Утром летал над Россошью самолет. Сбросил пару бомб у вокзала.

Узнав о нашем приезде из поезда «Красный Артист» прилетела Боде. Рассказывает о страшной бомбежке Валуек. Бомба попала в поезд. Кругом убитые, раненые. Останавливала бойцов, заставляла оказывать помощь под бомбежкой. Вся была залита кровью. Ушла оттуда пешком!

4 июля.

Россошь. Днем пролетело 4–5 самолетов. Шли на 2000–3000 метров над центром города. Я как раз брился. Зенитки. Рядом с нашей хатой — батарея. Аж стекла зазвенели. Сын хозяйки Виктор прибежал тревожный:

— Лазарь Константинович! Кипяток-то продолжать кипятить?

— Давай, давай.

Сразу успокоился и занялся делом. Видимо, это были разведчики. По всем правилам надо ждать налета. Сейчас немецкая авиация зверствует. Бомбят города один за другим, стремясь морально подавить. Вчера или позавчера сильно утюжили Острогожск (сейчас его эвакуируют), Лиски и др. города.

Приехал Ляхт. Рассказывает, что все дни немцы сильно и днем и ночью бомбят Воронеж. На днях днем налетело 52 самолета. Утюжили без всякого сопротивления. В гостинице осталось 12 человек — переехали жить в подвал, штаб разбежался. Учреждения уже два дня не работают. Толпы жителей уходят пешком. На обочинах шоссе стоят сотни людей, молча протягивающих вперед полулитровки. Шоферы за подвоз берут по 3–5 тыс. рублей. Столовые (даже обкома и ДКА) не работают.

Город психологически подготовлен к сдаче, хотя несомненно, что армия будет его защищать упорно. Это слишком важный пункт, да и рубежи (Дон, Воронеж) солидные.

Началась эвакуация. Готовят ко взрыву. Кое-что неладно. Из Киева эвакуировали рацию в 50 kW (типа «Коминтерн»). В Воронеже ее демонтировали. А сейчас готовят ко взрыву.

Судя по разговорам, немцы заняли Касторное, находятся в 40–60 км. от Воронежа, заняли Большие Лавы, снаряды ложатся у Валуек.

Вечером на 6 машинах выехали ночевать в хутор Висицкий (7 км. от Россоши). Военных тут нет. Приехали сюда: я, Устинов, Антропов, Константинов, Ляхт, Куприн, Рузов, Зельма, Липавский. Заняли несколько хат. Потолковали. Сели играть пульку. Кончили в 4.

5 июля.

Утром все разъехались по делам. Я остался писать очерк. Хочу написать «Руки пахаря» о бронебойщике Переходько, уничтожившем за один бой три танка.

Хатка наша небольшая, да и все село небольшое, вытянулось по склонам песчаной горы вдоль яра. Хозяйка уложила нас на перинах и подушках. Выспались чудно. Утром прибрала, на пол насыпала листьев сирени для запаха, на окно — ромашку и шелковицу, на стены — ветки сирени. Уютно, чисто.

6 июля.

Устинов вчера уехал снимать в танковую бригаду, расположенную к N от Россоши. Остальные — в городе. Часиков в 12 я поехал в Ново-Постояльный в ПУ. Там застал большое оживление. Все укладываются. Немедленно послал машину за Устиновым.

Ожидая, наблюдал непрерывный цирк немецкой авиации. Шли бомбардировщики, истребители. Поблизости каждые 15–20 минут стукали зенитки. Иногда трещала одиночная пулеметная очередь. Пошел бриться — опять под зенитки. Брадобрей Каминский побрил молниеносно, но худо.

Часика в 3 разыгрался над селом на высоте 200–400 м. воздушный бой: 3 мессера и 2 наших. Длился минут 10–15, долго! Одного сбили (какого неизвестно), летчик на парашюте — километрах в трех.

Часов с 4 дня машины начали уходить. Приехал Устинов и Боде. Устинова я послал в хутор за вещами. Ребята встревожены (немцы находятся уже в 20 км. от нахождения бригады), но съемку делали.

В 5 мы выехали. Ехали через Россошь. Утром и днем немцы основательно побомбили станцию, нефтебазу, эшелоны. База и один эшелон горят. Дым огромный.

Машин до хрена. Наш маршрут дан через Богучар, но регулировщик говорит, что там переправы нет и направляет на Белогорье. Едем туда.

Несколько налетов. Останавливаемся в лесах. На дорогах видны свежие воронки.

Не доезжая километров 15 до Белогорья, встречаем (часиков в 9 вечера) возвращающиеся машины. Что?!

Переправа горит. Решил ехать дальше. Машин все больше и больше. Вот и подступы к Белогорью. С горы в полутьме видно несколько больших очагов пожара. Горит почти весь городок, в т. ч. и переправа. Бомбить ее начали с 2 часов дня, но подожгли около 8 часов вечера.

Решаем ехать на соседнюю переправу против Павловска (село Басовка). Огромный поток. Узнаю, что в леске находится дивизионный комиссар Член Военного Совета Гуров. Нашел, представился. Знает. Просит подождать. Пока выясняется где-что, лежим. Ночь. Ракеты. Бомбежка. Устинов — заяц. Потеряли Гурова. Снова ракеты. Принимаем решение пойти к переправе пешком. Ракеты, бомбежка, пулеметы. Перевернутые машины. Разбитая рация «Nord». Раненый лейтенант — киевлянин.

Идем пешком. Отъезд Курчанкова. У переправы дискуссия бат. комиссара с бойцами. Плоты. Бакенщик. Конники. Переезд. Поход. На машинах. Вокруг раненые — легко и тяжело.

7 июля.

Казинка. Здесь застали несколько человек из ПУ. Остальные съезжаются. Где остальные ребята — неизвестно. Руководит всем делом зам нач. ПУ полковой комиссар Александров. Ведем беседу, днем поспали несколько часов.

Эвакуируют скот, слухи о бомбежке школы, все сидят в погребах. Весь день в воздухе немцы. Пикируют на аэродром и паромную переправу, бомбят ее второй день, но ничего сделать не могут.

Народ из ПУ подъезжает. Едут через Старую Кальтву (на пароме) или через Богучар, там мост, хотя и бомбят, цел. Через день его зажгли и машины шли через огонь, заливая его ведрами и по огненной улице.

Вечером распространился слух о взятии Павловска — десант. Устинов переживает. Я успокаиваю, бойтесь очевидцев!

Ночевка. Часть машин ушла дальше.

8 июля.

Утром поехали. Я и Боде с Александровым. Дорожные впечатления. Солдаты. Раненые. Эвакуировавшиеся беженцы. Куда они идут? Жена ГСС Григорьева.

В 5 часов прибыли куда надо — штаб в Калаче, ПУ — в хуторе Николинка. Пообедали. Концерт вахтанговцев., отличный спектакль. Они на фронте — с февраля.

9 июля.

Николинка. Ребят наших все нет. Искупались, позагорали. Устинов завтра поедет по всем переправам искать Курганкова. Как передает радио, Совинформбюро сообщило: 1. о создании Воронежского фронта 2. о больших боях на ЮЗФ. Немцы пишут о большом нашем наступлении на Орловском направлении («большие силы, наши части в ряде пунктов переходят в контратаки»). Очень интересно.

Вечером дежурный доложил, что пришла машина за корреспондентом. Пошел. Курганков! Испытал до х… Ждал нас час, затем бомбежка, ракеты, решил, что надо ехать, а без нас де лучше, надежнее. Бомбили его три дня. От переправы к переправе. Перебрался в станице Вешенской, в 100 км. от Ростова. Ехал на керосине, доставал в МТС. Отлично!

Корреспондентский корпус, оказывается, в Урюпинске. Ух, куда их занесло!

10 июля.

Николинка. Немцы сообщили, что заняли Воронеж. Липа! Просидел все утро в разведотделе у полкового комиссара И.Мельникова. Показал интересные материалы. Ребята в городе. Невыносимо жаркий день.

Вечером было совещание о задачах печати у зам. нач. ПУ полкового комиссара Александрова. Приехали Антропов, Константинов, Липавский — были в Урюпинске.

Немцы жмут до Дона и вниз по Дону. Расчет: окружить 38, 28, 9 армии. Идут бои на улицах Воронежа. Поблизости Дон не форсирован.

11 июля.

Николинка. Проснулся в 6 ч. утра. Ясное голубое небо. Уже третью ночь спим непосредственно под яблоней, хорошо!

С 6 ч. утра до 9 ч в воздухе непрерывно шум моторов. Идут высоко, невидно, на Восток.

Днем все гудят — то наши, то «тощие» мессеры. Четыре мессера в течение получаса пикировали и расстреливали бензобазу в Калаче. Зажгли, было 3 грандиозных взрыва. Сбросили несколько бомб на соседний с нами аэродром, зажгли у нас на глазах «Р-6», погнались за ТБ-3 (тот шел прямо на них), но тот ушел чудом.

Незадолго до этого был над нашим хутором воздушный бой. Стрельба из пулеметов. Но безрезультатно.

Липавский рассказал, что жил рядом со штабом 21. К слову говоря, до этого путешествия он в течение недели 8 раз менял место.

Ляхта и Куприна что-то все нет.

14 июля.

Сталинград. События развивались так. Штаб решил переехать в хутор Ново-Анненковский. В ночь с 11 на 12 мы выехали. Газетчики решили идти самостоятельно. Отправились я с Устиновым, Липавский со Щукиным, работники «Сов. Украины» на полуторке. Ночь непроглядная. Дорогой моя машина села сломалась шпонка задней полуоси. Мой шофер и шофер Липавского Жеребцов два часа во тьме в степи что-то стругали, ладили и, все-таки, сделали. Через 20 км. опять сломалась. Полуторка взяла нас на буксир. Машин — море. Пылища каракумовская, солнца не видно. Дотянули до ближайшей МТС — оставили машину ладить.

На переправе через Хопер я увидел Рузова, затем Куприна — разыскивали меня. С Куприным поехал в Урюпинск — нашли там Ляхта. Слава Богу — все целы. Оттуда — в Ново-Анненковскую.

Вечером 12-го, когда мы не успели еще расположиться, пришло сообщение о преобразовании нашего фронта в Сталинградский и выезде нас в Сталинград. Поехали опять. Ночевали в казацком хуторе Витютин. Вечером сегодня прибыли в Сталинград.

Около города много техники, танков, на запад и юг непрерывно идут составы с танками, орудиями, зенитками. Приятно!

15 июля.

Все попытки, предпринятые для связи с редакцией — безрезультатны. Телефон не работает, телеграф забит по пробку. Ночь на сегодня просидели с Липавским в обкоме, дожидаясь ВЧ. В к час ночи к Чаянову (1-му секретарю обкома) приехал Хрущев. Мрачный. Сидел до 4 утра.

Я пару часов говорил со вторым секретарем Прохватиловым и двумя другими секретарями. Рассказал о положении. Для них — новость. Сталинград до вчерашнего дня полностью спокоен. Сегодня и город и секретари нервозны. Повсюду пошли директивы: в случае чего — уничтожать, вывозить. Последними уходят райкомы. Это хорошо.

Сталинград пока не бомбят. Но очень сильно бьют по узлам, в частности, Поворино. В итоге только сегодня получили «Правду» за 7 июля — раньше получали на 3-ий день.

В 5 ч. утра связался по ВЧ с редакцией. Поспелов был очень рад: «Мы вас потеряли, послали Потапова и Болкунова из Саратова искать». Говорил потом с Лазаревым. Предложили прилететь, чтобы рассказать обо всем.

В 8:40 утра я и Устинов вылетели. Летели вдвоем на целом Дугласе. Шли бреющим. Я спал всю дорогу — Устинов разбудил над Москвой. Пришли в 12:20.

Вечером докладывал обо всем Поспелову, Лазареву. Все меня чуть не похоронили.

Обрисовал обстановку: немцы рванули танками от Коротояка до Вешенской, пехота отстала — в эту прореху ринулись наши части. На левый берег немцы нигде не переправились, но создана очень серьезная угроза нашим армиям, еще остающимся там (на правом берегу) и всему южному фронту.

Тем паче, что усиливая клин, немцы начали наступление на Лисичанском направлении и заняли Миллерово. Южный фронт волей-неволей должен податься.

Наши части отходят без боев. Как заявил мне вчера вечером нач. ПУ дивизионный комиссар Галаджев, за последние три дня соприкосновений с противником не было. Мы занимаем оборону по левому берегу Дона. Подошла 5-ая резервная армия. Прибыло еще 200 самолетов. Хорошо!

16 июля.

Общее внимание приковано к Воронежу. Стоит отлично. Бои идут на улицах, и немцев заставили перейти к обороне. Командует там Голиков, членом ВС у него Мехлис.

На калининском немцы тоже предпринимают атаки, но небольшие. На западном мы — тоже самое.

17 июля.

Был у Коккинаки. Встретил, как брата. Говорили долго. Занимается по-прежнему выжиманием максимума с самолетов из своих многочисленных заводов. Как раз сегодня в полете предложил Ильюшину сделать самолет для тарана.

— Вот это будет дело. Надо бить, а самому быть целым. Как правило. А по нолям — это к чертям. Правда, иногда надо таранить. Вот тут на днях пришло два разведчика немецких. Ходили на 5000 м. Все кольцо палило, весь город смотрит, зубоскалит. Ушли — обидно. Да я бы сам первый пошел таранить!

Очень опечален гибелью генерала Логинова — своего друга, командира дивизии. Эту дивизию Володя собирал для себя, выдергивал по одному человеку отовсюду. Сейчас — лучшая дальняя дивизия.

— Хочу пойти на фронт. Тошно стало. Раньше хоть инспекционными делами занимался. Летал на Эзель по бомбежке Берлина. Вернулся — Сталин принял через 2 часа. Летал на юг — тоже. Обещал, что потом пустит. Вчера подал заявление: пишу совершенно конкретно, что летчики летать не умеют, прошу разрешить научить, показать, доказать. Жду ответа.

25 июля.

Редакция приняла решение остаться мне в Москве, сесть в прежнее кресло. Пока отписываюсь о поездке, пишу передовые — написал две: о стойкости и о задачах авиации (напечатана сегодня).

В связи с передовой об авиации позавчера говорил с командующим ВВС РККА Новиковым. (в 3 ч. ночи по вертушке). Он просил обязательно поставить следующие вопросы: бить в первую очередь танки и артиллерию, бить бомбардировщики, хорошо маскировать свои машины и притом каждый день менять лицо аэродрома, знать оружие (в частности штурмовика — «там всего до черта»), менять тактику.

— А как с тараном?

— Я бы его не популяризировал. Раз подошел близко — стреляй.

Вчера вечером долго говорил (в 3 ч. ночи по вертушке же) с командующим авиацией дальнего действия генералом-лейтенантом Головановым. Особенно он напирал на маневр.

— Маневр позволяет усиливать авиацию многократно. Один самолет стоит при маневре трех. А без маневра — три самолета работают, как один. Вот немцы, посмотрите как маневрируют. Кидают все куда надо. Сначала в Керчи, потом — на юго-запад. И не отвлекаются. А самолетов у них меньше, чем у нас. Это точно, по документам.

Зашел разговор о взаимодействии. Жалуется.

— Просили меня помочь под Воронежем. Надо было занять село у единственной немецкой переправы через Дон. Договорились. Мы работаем с 12 до 3, а в 3 ч. утра встает пехота в атаку. Начали. Метода: сначала сотки (меньше у нас нет, мы мелочью не занимаемся), потом 250 кг., потом 500, потом — тонну. Нагнетаем мораль. Пехотинцы аж аплодируют. Кончили. А они пошли в атаку в 9 ч. утра. И залегли, конечно: «там, говорят, стреляют». А вот другой пример. Там же. Укрепился немец отчаянно, не могли взять. Побомбили. Пехота пошла сразу и взяла без выстрела! Но таких примеров довольно мало.

Мы разработали свою тактику. Массированные налеты. Это — наше. Вот англичане сейчас применяют. Начали то ведь мы. И сейчас применяем, но своеобразно. Массовый налет поодиночке. Раньше шли скопом и бомбили по ведущему. Если ведущий штурман нацелился правильно — все кладут правильно, если нет — все кидают впустую. А поодиночке — каждый целится. Да и проскочить легче.

Положение на фронте становится все тяжелее. Немцы яро жмут на юг. Сейчас бои идут в районе Ростова (причем вчера ставка Гитлера сообщила о взятии города, а за несколько часов до этого передавали: «по сведениям из Берлина взять Ростов сразу нельзя, т. к. большевики сильно заминировали весь город»), Новочеркасска и Цымлянской. В Цымлянской немцы яростно стараются форсировать Дон. Вчера одному полку удалось это сделать, но его уничтожили. К концу дня последовала новая атака и нескольким подразделениям, как сообщает «Красная Звезда», удалось вклиниться на южный берег. Бои продолжаются.

Лазарев считает, что если удастся удержать Ростов еще несколько дней, то его судьба будет решена положительно и наступление немцев выдохнется.

На других участках — сравнительно тихо. На Ленинградском фронте наши начали наступление и с удивлением обнаружили пустоты в немецкой обороне. Видимо, перебросили войска южнее. В частности, вернулся из партизанских отрядов из Брянских лесов наш военкор Сиволобов. Он говорит, что в районе Орла и Курска немцы сконцентрировали очень много войск. Не собираются ли они оттуда начать наступление на Москву?

Наши самолеты начали часто летать группами ночью на Кенигсберг (Головановские). Это отрадно.

Сейчас 2:30 ночи на 26 августа, минут пять постучали зенитки. Ночь лунная, ясная. Ничего не видно. На днях бомбили Сталинград.

Представляю, как драпают сейчас люди, эвакуировавшиеся из Москвы в Баку, Тбилиси. Пока нет приказа об эвакуации промышленности Кавказа. Вывозят только нефть и хлеб.

26 июля.

Положение на юге столь же сложно, немцы продолжают напирать Бои идут на окраинах Ростова. У Цымлянской им удалось переправиться даже танками и они немедля растекаются по берегу, чтобы расширить прорвы и обеспечить побольше переправ. На других фронтах — тихо.

Из третьей поездки по партизанским районам вернулся наш корр. Мих. Сиволобов. Пробыл больше трех месяцев на сей раз. Попыхивает по-прежнему трубочкой, но рассказывает невеселые вещи.

Немцы двинули на этот партизанский край танки, авиацию, артиллерию. И раздавили. Все деревни сожжены дотла. Жители ушли в лес и образовали так наз. гражданские лагеря. Отряды подробились. Большим отрядам жить нельзя: ни спрятаться (они прочесывают леса), ни прокормиться. С харчем очень туго. Последние два месяца отряд, где был Сиволобов, питался только мясом (коровы и лошади). Видеть мяса уже не могли. Хлеба нет, картошки нет, ничего. Курили рябину.

У гражданских (кочующих деревень) лучше. Они кой-чего все-таки припрятали. В частности, прятали в искусственных могилах. Немцы прочухали начали разрывать: глядь, взаправдашний немец лежит!

Террор страшный. Во многих местах расстреливают детей старше 10 лет «большевистские шпионы». Среди ребят и верно много наших помощников молодцы, не боятся.

Но несмотря на это, партизанские отряды действуют, в частности, по ж.д. Брянск-Рославль. Не проходило дня, чтобы ее не подрывали. Немцы охраняют ее зверски: понастроили через каждые полкилометра будки с блиндажами, ходят патрули, у всех мостов на 200–400 метров вырублен лес, ночью — ракеты. Научились гады! И все же рвут!

Сиволобов был, конечно, отнюдь не корреспондентом. Он был одним из руководителей отряда (командир, комиссар и он), ходил на операции. Перед последним вылетом в отряд (в апреле) он, к слову говоря, летал туда и свез им две тонны боеприпасов на «Дугласе». Перед этим был у командующего фронтом генерала Жукова, долго толковал с ним и взял у него самолет.

Сегодня снова, после 2.5 месячного перерыва дежурил по отделу.

От Мержанова телеграмма: «все живы». Слава Богу! А то уж мы южный фронт совсем потеряли.

30 июля.

Вчера стало известно о приказе т. Сталина по южному фронту. Очень резкий и серьезный. Смысл: больше отступать нельзя, отход с позиций без приказа — преступление перед Родиной, ни шагу назад. Создаются заградотряды, для командиров, отошедших без приказа — разжалование и штрафные батальоны, для рядовых — штрафные роты, для бегущих — расстрел на месте. Приказ указывает, что Ростов был сдан без приказа Ставки, а держать его было можно.

Прилетал Михайловский. Он в ВВС калининского фронта у Громова. Говорил — немцы сняли почти всю авиацию с калининского фронта и перекинули на юг. То же говорят и наши ребята по западному фронту.

Бои сейчас идут в излучине Дона и южнее Ростова. Немцы, видимо, натолкнувшись на растущее сопротивление, сегодня пишут, что битва за Кавказ еще впереди. На других участках — сравнительно тихо.

Вечером был у В.С. Молокова. Еще перед отъездом на фронт я узнал, что его освободили. Вместо него назначили генерал-лейтенанта Астахова. Был он тогда у Маленкова и Молотова, но ничего конкретного на будущее не обещали. Маленков велел заняться некоторыми делами, связанными с перегонкой самолетов. Василий Сергеевич слетал месяца полтора назад в Крест-Хольджай, поглядел и с тех пор сидит дома, ждет дальнейших указаний. Несколько обескуражен.

За ним сохранили квартиру, машину, ставку, наркомовский паек, кремлевку, всякое прочее.

Встретил меня великолепно. Посидели часика три. Выпили, закусили. К моему приходу Надежда Ивановна испекла сдобные булочки и пирог с рисом очень и очень!!

Потолковали об авиации. В.С. весьма обрушивался на отсутствие инициативы у многих авиакомандиров. Говорили о гражданских летчиках. Очень хвалит их на войне: вся предыдущая работа готовила и закаляла их. Высказал он мысль о создании «пиратской» авиации, задача которой клевать то, что увидит. А в нее — летчиков из авиации спецприменения. Очень интересная мысль.

От Молокова позвонил в редакцию и узнал, что меня разыскивает Погосова. Позвонил ей. Оказывается, вчера из Мурманска приехал Сашка. В 23:15 я отправился к нему.

Он уже почти полгода в Мурманске, занимается погрузкой и разгрузкой американских и английских пароходов.

Рассказывает интересные вещи. Приходя они караванами по несколько десятков судов. Английские — всякого тоннажа, американские — большинство новые, очень добротные, не меньше 10 000 тонн. Американцы — народ отличный, но под их флагом плавает и много других — бразильцев, бельгийцев, чехов и т. п. — это шпана. Англичане держатся хмуро, заносчиво. Сашка рассказал любопытный случай. Понадобилось ему выговорить оборудование с одного английского парохода. Пришел. Капитан, с которым и раньше холодно встречался, встретил нелюбезно. Зашли в каюту. Капитан сел в кресло, предложил Погосову место напротив и вдруг положил на стол ноги в резиновых ботах, прямо под нос Сашке. И закурил сигару. Сашка неторопливо достал портсигар, закурил «рашен сигаретт», положил на стол ноги в болотных сапогах и продолжал курить, сбрасывая пепел на ковер. Англичанин опешил, с минуту сбрасывал пепел в пепельницу, затем снял ноги и учтиво спросил: «Чем обязан?». В итоге — дал все, что просил Сашка.

Мурманск бомбят усиленно. Пострадало с полгорода. Основательно досталось и порту, но, тем не менее, работает на 95 % своей мощности. Несколько кораблей — на дне. В день бывает до 10–12 тревог, т. е. налетов. Порой налетает до сотни самолетов. Силен и отпор — очень часты воздушные бои, хорошо бьют зенитки.

Сашку ранили. Одна бомба взорвалась перед окнами, осколки и стекла — в морду. Наложили 18 швов, причем сначала залатали в порту, а затем главхирург Северного флота доктор Арапов, когда доставили к нему, все расшил и зашил по-своему («когда заживет — меньше заметно будет»). И верно, сейчас — почти незаметно. Получил Сашка медаль «За боевые заслуги» — отвалил Папанин. Сашка просится штурманом в военную авиацию — не пускает. Guarantee allow.

Довольно серьезны потери союзников на море. По сему поводу Сашка рассказал две истории.

Однажды к нему пришел представитель английской миссии, ведающей приходом кораблей, в сопровождении какого-то английского дяденьки. Представил его и сказал, что дяденьке повезло дважды. Их торпедировали. Было много убитых. Дяденька что-то вроде зам. главы английской морской миссии в СССР. Спустили шлюпки. По традиции дяденька вместе с капитаном сошел последним на плот. Спустя какое-то время их встретил немецкий катер. Спросил откуда и забрал капитана, остальных оставил. Немцам было невдомек, что тут есть птица поважнее. Повезло, действительно дважды. Сашка спросил: как нравится у нас в водах? Дяденька ответил: «Теперь я начинаю понемногу понимать, что война тут иная, чем на Западе».

Второй случай. Подорвали какой-то американский корабль. Экипаж — на плоты и шлюпки. Плоты потеряли. Поручили Моте Козлову найти. Долго бился, отыскал на западной стороне Южного острова Новой Земли. Сел. На «Консолидейтеде». Сначала американцы руки вверх. Сказали им, что русские летчики. Обрадовались, руки целуют. Ероплан качается на плаву на якорях. Все на берегу, кроме второго пилота и механика. Вдруг вынырнула немецкая субмарина (и это у Новой Земли!!), открыла огонь. Ероплан потопила, механика убили, пилота — ранили. Сейчас вся группа в Амдерме уже, будут вывозить на самолете.

Рассказал о рейсе «Красина». Он был в бухте Провидения. Пошел вниз, прошел Панамским каналом, затем вверх, через Атлантику, Англию, Исландию — к нам. Сейчас снова в Арктике. Вёл Миша Марков, получил за это «Красное Знамя». Корабль не узнать: пушка, зенитки, пулеметы, караван. — легкий крейсер!

Во время нашей беседы пришел Володя Камразе — бортмеханик. Сейчас он в авиации дальнего действия у Голованова, инженером эскадрильи. Летал недавно на Курск («шли на 7500. Разведка, фото. Фронта не чувствовал. Зенитки не били. Летал, как в мирное время»).

Звонил Юрка Орлов. Улетает завтра в Архангельск к Папанину. Вот молодец. С начала войны не слазит с самолета. Сколько раз летал в Мурманск. Скольких людей вывез из Ленинграда! Сколько овса, боеприпасов, харча, людей возил в тыл к Белову с его корпусом!

Когда я уже уходил — столкнулся с Леней Рубинштейном. Прилетел вчера с Крузе из Красноярска, завтра улетает на своем «Дугласе» на юг, на Кавказ.

Сколько людей встречаешь в один день на перекрестке! Как покидала всех война. Люблю эти встречи на полустанке.

Вчера был у меня наш корр. Михайловский. Он — в ВВС Калининского фронта у Громова. Юмашев там замом, Байдук — командует отличной дивизией штурмовиков. В оперотделе у Громова — Хват, спецкором «Сталинского Сокола» Регистан.

Только что Соловейчик из «Красной Звезды» сообщил, как меня похоронили. После сдачи Севастополя они потеряли всякий след своего корреспондента Иша. Начали розыски, справки. Люди, разыскивавшие Иша сообщили телеграфно: «Иш, Корбут („Красный Флот“) и Бронтман остались в Севастополе, не вышли». Это совпало как раз с тем, когда обо мне не было сведений три недели.

Слух распространился по всей «Красной Звезде», начал идти и по другим газетам. Все приняли за чистую монету. Даже жалели!

Вообще же потери в газетном корпусе очень серьезные. Вчера мы получили сообщение от Мержанова, что на самолете погиб корреспондент «Красной Звезды» Вилкомир. Сообщили Ортенбергу.

— Знаю, — ответил он. — Это уже 12-ый.

Рассказал я об этом Чернышову из «Комсомольской Правды».

— А у нас одиннадцать, — сказал он.

У нас с начала войны погиб Певзнер (в Киевском окружении был ранен, еще раз ранен, застрелился), убит на Ленинградском фронте Атич, пропали без вести Ратач и Нейман (в Киевском же окружении), разбился на самолете Евгений Петров.

Во время майской Изюм-Барвенковского окружения пропали без вести Мих. Розенфельд и Мих. Бернштейн (оба в последнее время работали в «Красной Звезде»), Наганов («Комсомольская правда», был в Одессе, Севастополе), Джек Алтаузен и много армейских газетчиков.

В Севастополе погибло (видимо) много газетчиков, не успевших уехать, в том числе Иш, Корбут, Хамадан.

В Киевском окружении погибли Огин (он же Шуэр), Лапин и Хацревин (все «Красная Звезда»).

Во время окружения 19-й армии осенью прошлого года на Западном фронте погиб вместе со всей армейской газетой бывший правдист Лев Перевозкин, писатель Штительман и др.

31июля.

От нашего корреспондента по южному фронту получил воздушный почтой корреспонденцию от 28 июля. Пишет, что немцы подошли к Мажычу, наши части переправились на южную сторону канала, удерживают за собой переправу.

На Калининском фронте вчера началось крупное наступление наших частей. Слухи о нем ходили уже несколько дней. Наши части прорвали оборону, занимают один пункт за другим. Бои идут в глубине немецкой обороны на Ржев. Похоже, что Ржев нами уже взят. До поры до времени нам предложено ничего о Калининском фронте не писать.

День серый, дождливый.

В районе Калача (Сталинградская обл) немцы сосредоточили 8 дивизий и авиационный корпус и пытаются прорваться к Дону на этом кратчайшем радиусе. Бои идут шесть дней. Пока удается отливаться.

4 августа.

Говорят, есть приказ: выстоять! Стоять — не отступать, выстоять во что бы то ни стало.

Надо дать передовую.

Наступление на узком участке у Гжатска. Самолеты поставили непроницаемую дымовую завесу. Серая пелена, толщиной в 6.5 км. и такой же высоты окутала лес. Наша пехота, невидимая для врага, бросилась вперед и обрушилась на доты, дзоты и пр.

Передний край был сломан бойцами Берестова. «Наши войска, с боями овладевая опорными пунктами немцев, развивали успех».

В 23 ч. мне позвонил Вадим Кожевников и обиняками рассказал, что он был там и очень удовлетворен виденным:

— Немцы накануне начали чего-то двигаться. Стреляли, обрушивались огнем. Мы молчали, засекали. А утром дали жить, вплоть до «катюш». Вообще, сосредоточено всего — я еще не видел столько.

Все было опытно-показательно. Лучшие методы — и наши и немецкие, лучшая техника, образцовое взаимодействие, безукоризненная точность (минута в минуту), лучшие генералы. А было нелегко. Прошли сильные дожди. Все размокло. Я шел с маршем. И, несмотря на дорогу, прибыли в срок. В 7 часов утра уже с воздуха можно было видеть пешеходов (т. е. отступающих), а на земле — пленных. Перешли на ту сторону, заняли много пунктов.

— О чем напишете?

— Об артиллеристах

— Покажите, Вадим, стойкость.

— Не могу. Эта проблема у нас не стоит. Это — у соседей разных.

К слову говоря, часиков в 7–8 вечером я звонил по вертушке Шевелеву. Только начал с ним говорить, он извинился: «подожди, у меня на трубе Западный фронт»..

В трубку было слышно, как он говорил «понятно… понятно… ясно..» А затем сказал: «Так вот, Новодранов дает 38, такой-то 36, такой-то 25 и т. д.» Было ясно, что речь идет о помощи самолетами. Получалось, что одно только ведомство Шевелева дает для операции около полутораста самолетов. Сейчас ясно, о чем шла речь.

Шпигель написал, показал Поспелову. Утвердил. Рассказал о нашем наступлении — выслушал очень внимательно. Затем я попросил отпустить меня на несколько дней в авиачасти — показать, что такое есть мастерство летчиков.

— Очень хорошо. Только немного позже. Сейчас надо, чтобы вы были здесь. Может быть, надо будет куда-нибудь послать. Может быть, даже в связи с тем, что вы сейчас рассказывали.

У нас в клубе, оказывается, действует бильярд. Сегодня, в разговоре с Кокки, случайно упомянул об этом. Прямо загорелся.

— Во сколько встаешь?

— Обычно в 2–3.

— Поздно! Давай, не поспи, часиков в 12–13 встань и сыграем завтра. Идет?

Я согласился.

8 августа.

5 августа в ЦК было совещание (у зав. отдела печати Пузина) о работе и нуждах военных корреспондентов. Меня не звали. Я поинструктировал своего зава Лазарева.

Сыграл с Кокки на бильярде (одну выиграл, вторую продул, контру тоже).

Позавчера Лазарев попросил меня оформить проект решения ЦК по этому вопросу. Я написал. В основу положил: консультации, допуск в части, уравнивание с командирами, обеспечение питания и обмундирования, пенсионное обеспечение семьи в случае гибели, освобождение от военного налога.

Приехал с Калининского фронта Хват. Худой, как жердь. Был месяцев 8 в Ташкенте, потом написал несколько писем с предложением услуг: Громову, А.С.Яковлеву, Е.К. Федорову, Н.Н. Кружкову. Любопытна их судьба (писем).

Громов немедленно прислал телеграмму: «Ты необходим для важной работы. Немедленно выезжай часть».

Левка вылетел и стал работать у него (с 20 июля) в оперативном отделе штаба ВВС Калининского фронта.

Яковлев письмо получил и тут же забыл о нем — Левка вчера ему звонил, и разговор был весьма и весьма прохладный. Вот зазнался!

Женя Федоров узнал то, что просил Хват, но все не собрался ответить.

Колька Кружков прислал ему литер и приглашение работать в редакции фронтовой газеты СЗФ «За родину», которую он редактирует.

Сегодня утром перед сном сидели мы — Хват, Гершберг и я — и вспоминали последнюю газетную сенсацию перед войной — раскопки гробницы Тимура, на которых Левка был спецкором ТАСС. Ну и баталия была!

В сводке появился Кропоткин. Ух! Вот и еще одно место, где бывал, занято врагом.

Приехал с Воронежского фронта Цветов. Немцы заняли почти 3/4 города. Вывезти мы почти ничего не успели. Зарылись гады в землю по уши, вышибить их невероятно трудно. На третий день занятия рубежей немцы уже начали укреплять их стальными конструкциями, бетоном.

Лишь в одном месте мы их основательно жмем: около Коротояка. Там нам удалось не только переправиться, но и крепко давануть, забрать несколько пунктов.

Был Левитский с Северо-западного фронта. Рассказывает, что 16-ая армия по-прежнему сидит на своем месте, сохраняя плацдарм. Питают немцы ее по коридору шириной в 7–8 км.

8 августа.

Сенька Гершберг рассказал очень интересную историю. Месяца полтора назад вызвал его Ярославский и сказал, что ему предстоит сделать доклад об экономических мероприятиях советской власти за время войны. Доклад — на сессии лекторов ЦК. Сенька опупел, начал отказываться, предложил кандидатуры Леонтьева — члена редколлегии, члена-корреспондента АН, Косяченко — зам. пред. Госплана. Ярославский отрезал: «Это решение ЦК. Я назвал Вашу фамилию Щербакову, он сказал: „Хорошо, попробуем“.

Деваться некуда. Сенька начал готовиться, написал доклад 40 стр., никогда раньше не делал этого. В назначенное время собрали сессию, кроме лекторов были вызваны секретари обкомов по пропаганде и секретари обкомов просто — из ближайших районов (до Урала). было ряд докладов, в т. ч. Ярославского — о текущем моменте, Минца — о партизанской войне, Митина моральный фактор, полковника Толченова — военный обзор и др.

В этой компании Сенька трусил страшно. В назначенный день выступил. Читал два часа (в зале заседаний ЦК). По общим отзывам — отличный доклад, очень конкретный, построенный на неизвестном аудитории материале (ибо об экономике, а особенно — об экономической политике мы ничего не пишем). Все Ярославский, другие — остались очень довольны.

Тогда МГК попросил его повторить доклад для московских пропогандистов. Сделал.

Потом ГлавПУРКК — для военных лекторов. Сделал.

Рогов — для лекторов флота. Сделал.

Начали звонить райкомы — отказался.

Но пришлось сделать еще один доклад. По решению ЦК на двух московских заводах — „Красный Пролетарий“ и № 23 (бывший № 22) работают проп. группы ЦК, задача — поставить там образцово пропаганду и агитацию с тем, чтобы потом перенести этот опят на всю страну. Сделал и для них.

Сейчас ему позвонили и сказали, что он должен сделать этот доклад на собрании членов военных советов армий в Солнечногорске. Щербаков решил их периодически собирать для повышения их квалификации. Будут доклады о международном положении, о текущем моменте, о военном положении, о силах антигитлеровской коалиции и т. п. И Сенькин. Завтра едет.

Молодец!

По инициативе Хозяина принято решение о всемерном развитии добычи местного топлива. Даем об этом материал (статьи, заметки).

12 августа.

Военное положение за эти дни не улучшилось. На юге немцы продвигаются все вперед. Бои идут на Северокавказском фронте, как сообщает сводка, в районах Черкасска, Краснодара, Мйкопа. На Сталинградском фронте — в районе Клетской и северо-восточнее Котельниково (как сообщает Ляхт — около с. Тонгута). Немцы пишут, что они заняли Пятигорск, Майкоп, Краснодар, и что их колонны движутся на Новороссийск и Туапсе. Как будут развиваться операции дальше? Дальше на юг идут горы. Неужели они и там пролезут?! Майкоп мы взорвали и зажгли.

На Воронежском фронте мы отбили несколько пунктов в районе Коротояка, под самим Воронежем — стандартно. На Брянском — небольшие подвижки. Наше наступление на Западно-Калининском фронте развивается медленно. прибыли оттуда Курганов и Лидов. Жмем на Ржев и мы, и Калининский фронт. Прошли две линии обороны, продвинулись в общем на 60–70 км. Немцы пишут, что бои идут на окраинах Ржева. Но все страшно затрудняют дожди. Из-за этого стоят танки, машины, артиллерия. Нет подвоза боеприпасов, продуктов. Даже в штабной столовой 20-й армии на завтрак дают сухари и кипяток, обед — каша и сухари. Отлично действует наша авиация. Особенно дали Ржеву.

Сегодня Вишневский прислал из Ленинграда очерк, из которого стало ясно, что мы вели наступательные бои и на Ленинградском фронте. Отбили даже Урицк, но сумели удержать и отдали обратно.

Вчера звонил Бесуднов с Северо-западного фронта. Сообщил, что выезжает в части. „У нас на одном участке начинается представление“. Ну что ж, Бог в помощь! Вообще, видимо мы, пользуясь тем, что немцы сосредоточили все силы на юг, пытаемся рвануть в других местах.

За границей — сплошной шум из-за событий в Индии. Индийский национальный конгресс инициированный Ганди, потребовал полной автономии Индии, увода английских войск и т. п., угрожая в противном случае компанией гражданского неповиновения. Индийское правительство разогнало конгресс, арестовало лидеров (в т. ч. и Ганди) и начало расправляться с зачинщиками и активистами кампании. Дело идет. Посмотри — что дальше.

У нас в редакции сенсация. Неделю назад московский корреспондент американского агентства Кинг пригласил Якова Зиновьевича Гольденберга (Викторова) на завтрак. Посоветовался, принял. 10 августа вечером он явился в ресторан „Арагви“. Там, в отдельном кабинете, его ждало целое общество. Сам Кинг, еще 2 журналиста, директор какого-то агентства, секретарь американского посольства, полномочный посол свободной Франции (де Голля) г. Карро с женой. Был обильный ужин, а затем начали из него пытать. Карро, выпив, разошелся, начал кричать, что он не понимает либерализма англичан, которые держат сразу двух послов — и Виши, и деголлевского. У Яши узнавали его мнение о втором фронте. Он сказал откровенно, что союзники тянут.

А вчера Кинг уже передал заграницу, что известный советский международный обозреватель г. Викторов считает, что немцы тянут из последних сил и поэтому второй фронт весьма поможет.

Уже несколько дней в иностранной печати идут усиленные разговоры о том, что в Москве идут тайные военные переговоры военных миссий США, Англии и называют даже Китай — о едином плане действий. Кстати, Кинг говорил Гольденбергу, что сюда приехал глава американской миссии, который привез личное письмо Рузвельта Сталину.

А сегодня в Москву прилетел Черчилль. Прибыл он днем на большом четырехмоторном самолете. Встречали его Молотов и другие. Снимал Миша Калашников, Кислов, Петров, киногруппа Кармена. Миша говорит, что старик невысокий, полный, в черном костюме, очень устал, видимо, болтаться. Сразу с аэродрома он поехал в гостиницу, а оттуда — к Сталину.

Вечером был у Коккинаки. Прилетела на пару недель его жена — Валя. Посидели, поужинали. Стало уютнее.

— Видишь? — говорит Володя и показывает на сетчатую занавеску, на салфетки.

— Этой занавеской хорошо рыбу ловить, — говорит брат Володи Павел.

— Через полторы недели, когда Валька уедет, мы весь этот уют приспособим к делу.

Зашел разговор о войне. Кокки горячо говорил о необходимости организованного действия во всем, чеканных массированных ударов:

— Авиация должна действовать кулаком, личная храбрость — хорошая вещь, но 100 машин — еще лучше. Все надо делать целесообразно. Надо дать населению Германии почувствовать войну. Ну что мы раньше пускали по 2–3 машины — это буза, треск. А вот бросили сразу соединение на Кенигсберг — это вещь. Помню в октябре прошлого года, отступая из Калинина, наши войска не успели взорвать мост через Волгу. Приказали авиации. Днем стали посылать „ДБ-3“. Идут на 600–800 м. У немцев — очень сильная зенитная защита. Срубили 21 машину, а мост цел. Я не выдержал, позвонил Сталину в ноябре, говорю: „Безобразие, разве так можно воевать? Я предлагаю послать десять штурмовиков и прикрыть из истребителями“.

Послали, сделали.

Кроме того, иногда со скуки развлекается пилотажем. Так, на днях сделал на „сотке“ к общему удивлению иммельман, петлю и еще что-то.

Кроме того, договорился с ВВС о том, чтобы ему разрешили облетать все новые иностранные машины, дабы иметь о них представление. Завтра утром будет летать на американском бомбовозе „Бостон“, потом на „Дугласе-7“, потом на истребителе „Аэро кобра“.

Посидели до часу ночи. Обратно шел пешком. Чудная звездная ночь, без луны. Падают звезды, чиркая небо, как ракеты с самолетов. На улицах пусто, изредка — машины. На углах — патрули, проверяющие документы. Город насторожен.

13 августа.

В сводке появились Минеральные Воды, немцы пишут, что они заняли Элисту. Прут, сволочи! Приехал Ставский, говорит, что позавчера немцы предприняли наступление в районе Белев — Киров. В первый день немного продвинулись, вчера им дали крепко по зубам. Наше наступление на Ржев, задержавшееся было из-за дождей, сейчас снова активно продолжается. Действует там у нас более тысячи самолетов, несколько тысяч орудий, в т. ч. новых.

Звонил мне Саша Раппопорт. Был он раньше газетчиком, работал на Украине в ТАСС, плавал со мной на „Сталине“ за „Седовым“. В начале войны бы взят в армейскую газету, оттуда перевели в оперотдел дивизии. За Тихвин получил Красное Знамя, послали учиться в Академию им. Фрунзе. Вчера вернулся, капитан. Он рассказывает, что мой очерк „Стойкость“ прорабатывали в Академии, до этого Цветов говорил — что читали всюду на Воронежском фронте, в частях. Приятно!

ЦК сегодня вынес постановление о работе военных корреспондентов. Указывается, что газеты и политуправления плохо и слабо руководили ими, что они торчали в тылах, давали оперативные материалы либо повторяющие сводки информбюро, либо — порой — раскрывающие военную тайну. Предложено: сократить количество корреспондентов, утверждать их в Управлении пропаганды и агитации ЦК, сидеть в частях, главная задача — показывать живых людей.

Приехал с Северо-западного фронта Ник. Кружков, редактор фронтовой газеты „За родину“, полковой комиссар. Нашел я его у Рыклина. Сидят, банкуют. Колька рассказал забавный анекдот:

— Просыпается однажды Разин. Спрашивает: „Филька, ну как я вчера здорово выпил?“. „Обыкновенно, Степан Тимофеевич“. „Не бузил?“ „Что вы, Степан Тимофеевич!“ „Ну ладно, позови княжну“. „Какую?“ „Обыкновенную персидскую“. „Никак нельзя. Вы ее вчера изволили в набежавшую волну выкинуть“. Сел Разин, схватился руками за бороду: „Ую-юй“ Вот, опять начудачил…».

Гриша ответил двумя, связанными с бездеятельностью англичан, и вызванными, видимо, нервозностью нашего люда по поводу затяжки второго фронта:

— Вызывает Бог Майского (нашего полпреда в Англии). «Что это вы, товарищ Майский, там за войну начали?» «Это не мы, это немцы, мы обороняемся!» «Позвать сюда Гитлера! Что это ты за войну там начал?» «Я тут не при чем. Это англичане всегда гадят». «Позвать сюда англичан!» (явился Черчилль). «Мы?! Господи помилуй! Да никогда! Найдите хоть одного поющего англичанина!»

— В одной турецкой газете была чудная карикатура. Стоит англичанин у военной карты и говорит: «Для войны нужно три вещи: деньги, солдаты и терпение. Деньги есть у Америки, солдаты у России, ну а терпения у нас хватает».

Недавно погиб белорусский поэт Янка Купала. Он напился пьяным и свалился с 11-го (кажется) этажа в пролет лестницы гостиницы «Москва». Сейчас его называют очень метко «пьЯнка Упала».

Раппопорт говорит «УзбекистОн» (так его называют эвакуированные. Об эвакуированных говорят «дал эвака».

За последнее время мы много перепечатываем. Рыклин зовет Поспелова «Петр Перепечатник» (по аналогии с Федор-первопечатник).

17 августа.

Официально вчера объявлено, что наши войска оставили Майкоп. С других участков ничего нет. Прилетел с юга фотограф Рюмкин, рассказывает, что картина там такая же, какую я видел на ЮЗФ. Раненые. Дети, эвакуированные из Ленинграда. Жители. В Махачкале все забито желающими уехать. Куда? Отпускаем Як. Цветова и моего зама Золина в Астрахань вывезти свои семьи.

Черчилль вчера улетел. Сегодня дали коммюнике о его пребывании.

Позавчера выступал у нас профессор Ерусалимский, рассказывал о своей поездке в Иран и Ирак (май — июнь). Говорит, что лучше всех относятся к нам иранца, высланные в свое время из СССР. Рассказывает любопытные подробности о, так называемом, курдском восстании — инсценировке, сделанной иранским правительством для того, чтобы ввести свои войска в Северный Иран (так называемый, грабеж курдов, встречи на дороге, демонстрации и т. д.).

Иранская армия, по его мнению, чепуха и воевать не может, дисциплина в ней, однако, автоматическая. В английской армии (и в Ираке и в Иране) дисциплина херовая (по принципу «Хэлло, Джек»). Англичане явно стараются показать, что их больше, чем на самом деле. В индусских частях дисциплина отличная и они оставляют очень хорошее впечатление. У иракских дисциплина так себе.

Две мелочи из доклада. Английский вице-консул в Тегеране раньше был в Финляндии, Польше, Румынии, Болгарии, Турции, т. е. по всей границе с СССР. Отлично говорит по-русски (вплоть до того, что предлагает не выпить, а «чекалдыкнуть»).

В Ираке Ерусалимский встретил наш теплоход «Арктика», вышедший из Владивостока через 2 дня посел начала войны Японии с СШО и Англией. Он рассказывал, как во время японской бомбежки Манилы английские офицеры прятались под столы, под кровати, один сидел на корточках в углу консульства, закрыв лицо руками. Вот вояки!

Сегодня утром, после номера, решили немного посидеть. Взяли с собой свои ужины и пошли к Гершбергу: я, Гольденберг, Калашников. На столе — тьма тарелочек, 0.25 водки белой, 0.5 водки настоянной на каком-то цитрусе, 0,5 портвейна. Мишка принес кило черного хлеба и, кроме того, было до хера наименований: бутерброды с паюсной икрой (2 шт), колбаса украинская (4 ломтика), копченая (6 ломтиков), огурцы малосольные (1 шт.) и свежие (2 шт.), редиска (5 шт.), морковь (5 шт.), картошка (1 порция от ужина), котлеты (1 шт.). Выпили водку, портвейн, потом чай с сахаром и печеньем.

Яша Гольденберг стал хвалить свою черносмородиновую настойку. Ах, так! Вызвали машину, поехали к нему. И впрямь — чудна! Послушали Карузо, Шаляпина, Утесова (пластинки). В 10:30 утра легли спать.

Да, чуть не забыл одного обряда. В ноябрьские дни мы пили довольно много всяких испанских и польских ликеров. Миша Калашников сберег бутылочку и когда в мае поехал в Чернолучье, захватил с собой. Там собрались по случаю приезда наши жены (Гершберг, Калашникова, Мержанова, Верховская, Зина и пр.), выпили полбутылки, а остальное решили распить, вернувшись в Москву в том же составе. Но тут вспомнили о мужьях. Мише поручили собрать мужей, дать им пригубить, а остальное оставить до приезда жен. Вот мы и попробовали по наперстку между водкой чистой и настоянной. Благодатная вещь.

19 августа.

В ночь на сегодня, в час ночи позвонили мне домой из редакции. Я лежал, хотел чуть отоспаться, накануне не выспался.

— Где ты пропадаешь? Идет награждение 837 летчиков. Садись за передовую.

Награждали дальних бомбардировщиков. Позвонил командующему авиацией дальнего действия генерал-лейтенанту Голованову. Он рассказал мне кого и за что наградили.

— Сегодня был у т. Сталина. Он мне сказал, что надо больше писать об АДД. А то, говорит, вы — молчальники.

— А что у вас интересного?

— Ну вот сейчас, например, наши самолеты бомбят Данциг.

— Много?

— Очень много.

Сегодня днем я ему позвонил.: все самолеты вернулись без потерь. «Сейчас пишем рапорт наркому, вечером ждите сообщения». Я немедленно послал в дивизию Реута и Устинова. Дали в номер снимок участников и их рассказы.

Днем был писатель Пав. Лукницкий из Ленинграда. Он провел там всего зиму, а весну пробыл на внешней стороне кольца Ленинградского фронта. Очень красочно рассказывал свои впечатления после перерыва:

— Нормы хлеба: 500, 400 и 300 г. Рабочим хватает, остальным — мало. Служащие и иждивенцы варят суп из травы, пекут хлеб из нее. Вещь уже почти стандартная — на рынке лепешки из травы имеют стандартную цену. Рабочие, кроме всего, получают безталонный обед. Но все-таки нехваток чувствуется.

Возродилось гостеприимство. Придешь к кому-нибудь, обязательно угостят. Правда к чаю — мелехонькие кусочки сахара, но все же… Жизнь возрождается. У писателя Гуздева сохранилась даже собака — вероятно, единственная в Ленинграде. На улицах много народа. Гуляют, смеются, любятся. На велосипедах — очень распространенном виде движения — катают девушек. За две недели моей беготни по улицам видел только двух несомых покойников. Зимой за один выход встречал десятки, на глазах за одну прогулку умирало несколько человек. На улицах у людей незаметно экономии движений — то, что было характерно раньше. Хотя дистрофики — преимущественно старики — еще встречаются. На углу Литейного какой-то человече установил весы. Народу отбою нет. Все хотят знать — на сколько граммов они поправились после того, как потеряли 24 кг. Вода есть. Правда, подается во дворы, иногда доходит до 1-ых этажей. Поэтому — обычная картина — на мостовой стирают белье, машины объезжают. Все клочки земли усеяны огородами. Марсово поле — сплошной огород. На грядках — фамилии владельцев. У памятника Суворову овощей нет (неудобно, полководец!), зато посажен табак.

Оживленно на рынке. Деньги поднялись в цене, нужны, раньше — только меняли. Спичка (одна) стоит рубль (спичек нет и все ходят с лупами), литр водки — 1500 руб., кило хлеба -400 руб. Город усиленно готовится к зиме и возможному наступлению немцев. На перекрестках окна домов заложены кирпичом и бетоном, превращены в ДОТы, много противотанковых препятствий. Особенно это заметно на окраинах. Усиленно идет эвакуация населения. Вывозят по 10 тысяч человек в день. Многие не хотят: одним жаль перенесенных страданий, другим — вещей, третьи — боятся ехать, считая, что на новом месте будет еще хуже. Немного развито воровство. Правда, некоторые, уезжая, просто настежь распахивают двери своих квартир: пусть забирает все, кто хочет.

Звонил Кокки. Говорит, что очень занят. Одновременно ведет три работы, ведет вне Москвы, сюда прилетает только ночевать.

Летает на «ВВ» — «воздушная вошь», так он называет У-2. Самолет старенький, весь в заплатах (на одной плоскости — 20 дыр.). Летает по 5 человек (трое в задней кабине, один у пилота на плечах). «Когда летим вчетвером, говорим: ух, и свободно же!!»

Кокки говорит, что основная его работа состоит в том, что он летает с завода на завод, где делают штурмовики или бомбардировщики Ильюшина, и ускоряет выпуск, передает опыт (по модификации, новым агрегатам).

Кроме того, ведет работы «для себя» — то ставит дополнительные баки, то новый мотор то какую-нибудь штуку.

Кроме того, инструктирует дивизии АДД. («Сначала в одной летали с полным весом на N часов, потом на 1.5 N часов, а я все гоню — хочу на 2,5 N».

Кроме того, он летает на всяких машинах одного ремонтного завода (и налетал там вдвое больше заводских летчиков) — это для того, чтобы набить руку. «Я скрипач — должен ежедневно тренироваться».

Вася Реут получил сообщение, что в мае убили его брата Михаила минометчика на Калининском фронте.