Я считаю себя безукоризненным убийцей и поэтому я, конечно, интересуюсь детективными романами. С большим интересом я прочитал недавно статью известного критика, занимающегося этим жанром литературы. Он утверждает, что самые лучшие детективные романы — это те, в которых упор делается не только на «кто» и «как», но и не в меньшей степени на «почему». Приятно сознавать, что даже в вымышленной жизни характер убийцы считается достойным объектом для анализа. В былые времена основное внимание уделялось поиску убийцы, его обнаружению и аресту. С другой стороны, я не думаю, что размышление над вопросом «как» будет пустой тратой времени, ведь примененный метод раскрывает индивидуальность убийцы.
Мне хотелось бы заметить, что мы, убийцы, не совершаем обычно ошибок. Такое убеждение складывается у меня под впечатлением того, что полиция раскрывает только те убийства, где была допущена ошибка. В большинстве убийств мы действуем очень профессионально. В самом деле, подумайте о том, как мало число раскрытых убийств по отношению к числу нераскрытых, хотя против нас работают многочисленные, хорошо организованные полицейские силы.
В понятии обывателя убийца — это человек, резко отличающийся от нормальных людей. Какие эпитеты выбирают обычно, описывая убийц? Выбирается что-либо преувеличенное: «ужасное чудовище», «бесчувственный злодей» и что-нибудь еще в этом роде. Подобное отношение к убийцам основано скорее на мелодраматическом отражении жизни, чем на ее истинной сути. В реальной жизни убийца отличается от других людей только тем, что у него хватает смелости осуществить древнее правило: «Каждый сам за себя».
Уважая трудолюбивых авторов детективных романов, я решил помочь им и опубликовать мои заметки, основанные на опыте убийцы. Я справедливо отношу себя к людям интеллигентным, а посему считаю эту задачу выполнимой на достаточно культурном уровне.
Я должен сознаться, что когда я убил Сюзанну Бретвейт, я сделал это, не испытывая к ней никакого враждебного чувства. А ведь многие могли предполагать, что у меня были причины ее ненавидеть. Я любил ее очень пылко и, конечно, женился бы на ней, если бы не ее нелепая выходка — она предпочла мне Стэнли Бретвейта. Будучи достаточно образованным человеком, я без труда мог предсказать, что она подготавливает свои собственные похороны, выбирая в качестве мужа денежный мешок.
Скорее всего, меня привлекала женственность Сюзанны, но, к несчастью, ее женственность искала опоры в мужественности, которой в избытке было у этого грубого верзилы Бретвейта. Он тоже обладал интеллигентностью, но только той напористой интеллигентностью, которая отличает преуспевающих дельцов. Он унаследовал небольшую сумму денег, но, общаясь с опытными бизнесменами, понял, как можно эту сумму увеличить. Он стал умело играть на бирже, где вел себя не как спекулянт, полагающийся на случай, но как капиталист. Он проявил свои способности, когда начался тот сенсационный бум на бирже, вызванный открытием месторождений золота в Южной Африке. Не поддаваясь общему азарту, он довольствовался небольшими, но надежными приращениями капитала. В результате, когда начался неизбежный отлив, у него уже была порядочная сумма в наличных деньгах. И вот тогда он стал скупать акции, упавшие почти до нуля. Когда наступил неизбежный прилив, Стэнли Бретвейт удвоил свой капитал. Вот такой это был человек!
Когда я познакомил Сюзанну со Стэнли Бретвейтом, она сразу почувствовала лучи успеха, исходящие от этого человека. На нее эти лучи подействовали очень впечатляюще. Настолько, я бы сказал, впечатляюще, что моим претензиям на бракосочетание с Сюзанной был нанесен нокаутирующий удар — они улетели вдвоем в Европу.
Я не думал, что когда-нибудь встречусь с ней вновь. Прошло полтора года, и ко мне постучали в дверь. Я открыл дверь и увидел на пороге Сюзанну с чемоданом в руке. Она уютно расположилась на диване и рассказала мне свою историю. Я не услышал ничего необычного. Мужественная сила, которой отличался Бретвейт, бесцеремонно отодвинувшая в сторону мои деликатные качества интеллигента, вскоре выродилась в самый вульгарный эгоизм. Естественно, он стал выглядеть в глазах Сюзанны тираном, она долго терпела его грубость, наконец, не выдержала, ушла от него и вернулась ко мне, рассчитывая на мои прежние нежные чувства.
Она так на это рассчитывала, что даже не заметила, что ее появление не вызвало у меня особого восторга. Я не только не был в восторге, но даже был раздосадован ее внезапным возвращением. Когда она улетела в Европу, я очень быстро успокоился. Я целиком посвятил себя птицеводству. Дело в том, что я очень люблю домашнюю птицу и предпочитаю сам разводить ее. Я завел ферму и так ее механизировал, что мое присутствие там не было необходимым.
Появление Сюзанны должно было перевернуть весь сложившийся порядок моей жизни. Я хорошо знал, что мне придется развлекать ее, на что уйдет много времени, которое я мог бы истратить с большей пользой. Хотя процесс выращивания цыплят на моей ферме был хорошо продуман и максимально механизирован, все же эти малютки рисковали простудиться или заразиться какой-нибудь болезнью, если я не смогу уделять им прежнего внимания.
Все это молниеносно пронеслось в моей голове, когда на пороге моего дома возникла Сюзанна с чемоданом в руке. Она хорошо рассчитала время своего появления. Я вынужден был приютить ее на ночь, другого места ночлега для нее в деревне не было, а ближайший поезд в город отправлялся только утром.
Сюзанна, не предполагающая, что в моей голове идет паническое обдумывание ситуации, заунывно описывала злодеяния покинутого мужа. Я же метался от одной мысли к другой. Если мы проведем всю ночь под одной крышей, то моя решимость спровадить Сюзанну будет сломлена. Кроме того, в те времена, когда я так пылко ее любил, я имел неосторожность уверять ее, что в любой момент она может рассчитывать на мою помощь. Я всюду выдавал себя за человека, верного своему слову. Если я не помогу ей, моя репутация погибнет.
Рассеянно слушая Сюзанну, я вдруг уловил в ее словах очень неприятную угрозу моему финансовому благополучию. Я понял, что она уже уверовала в том, что снова покорила меня, и помощь, которую я должен буду ей оказать, потребует от меня многих расходов. Сюзанна рассчитывала затеять основательный судебный процесс со Стэнли Бретвейтом на мои денежки, и мне уже виделись руки адвокатов, протянутые к моему кошельку. Это видение было таким ярким, что гнев стал нарастать во мне с неимоверной быстротой, и меня охватило страстное желание тут же свернуть шею этой нарушительнице всего покоя моей хорошо налаженной жизни.
Обычно такие позывы к совершению убийства остаются невыполненными из-за нерешительности, трусости или слабохарактерности. Не знаю, насколько я решителен и смел сам, но угроза всему распорядку моей жизни была так очевидна, что я нашел в себе силы защититься.
Короче говоря, задушенная Сюзанна, откинувшись на спинку дивана, лежала передо мной. Ее мертвое посиневшее лицо неприятно отличалось от лица женщины, только что оживленно развивавшей передо мной стратегический план нападения на мой кошелек. Ее беспорядочно разбросанные и сразу помертвевшие кудри перестали быть украшающим обрамлением лица, каким они только что являлись. Короче говоря, мертвое тело Сюзанны, распростертое передо мной, не вызывало у меня симпатии. Тем не менее, мне предстояло теперь заняться ее трупом по всем правилам, почерпнутым мною из детективных романов. Я приступил к делу сразу. Не то, чтобы я потерял голову от страха, нет, я был хладнокровно спокоен и понимал, что спешить не обязательно — до начала серьезного следствия пройдет несколько недель, но мне хотелось как можно скорее применить свои знания.
Через три недели Джон Терон, инспектор местной полиции, заглянул ко мне. Он поинтересовался, не известно ли мне что-нибудь о некой мадам Бретвейт?
Надо сказать, что Джон Терон, инспектор полиции, — это совсем не тот Джонни Терон, которого вы встретите в его свободные от службы часы, особенно, когда он, пропустив пару стаканчиков, развлекает публику во дворе трактирчика своим коронным номером — стрельбой из пистолетов в стиле вестернов. В эти минуты он великолепен, присев на корточки, он с изумительной меткостью стреляет из двух пистолетов, потом плюет на стволы «для охлаждения», как он говорит. Это стоит увидеть — просто героический ковбой, окруженный любопытствующими слабаками.
Однако инспектор южноафриканской полиции Джон Терон — это совершенно другой человек, это серьезный и умный полицейский. Когда он меня спросил, не известно ли мне что-нибудь о мадам Бретвейт, я сразу понял, что он убежден: мне кое-что известно.
Когда обнаружилось ее исчезновение, то расследование пошло естественным путем и привело к моей ферме — в этом я был убежден. Поэтому я не стал разыгрывать крайнего удивления, а просто рассказал Джону Терону охотно и подробно все, что было. А было так: три недели назад Сюзанна Бретвейт (я кратко изложил историю нашего знакомства) заехала вечерком повидать меня, мы поговорили о том, о сем, и она в тот же вечер уехала.
Джон Терон расспросил меня о некоторых подробностях. Он спросил, почему я не сообщил в полицию о ее визите, когда прочитал в газетах о ее исчезновении? Я сказал, что никогда не читаю газет. Если бы я и прочитал о ней в газете, я все равно не сообщил бы в полицию, потому что она ушла от мужа. Она просила меня помочь ей, но я отказался. Она так обозлилась, что немедленно уехала, бросив здесь шляпу, перчатки и чемодан. Я не знаю, куда она уехала. Она бросила чемодан, и я не могу точно сказать, увезла ли она свою сумочку.
Вот тогда Джон Терон сказал, что он хочет взглянуть на чемодан Сюзанны. Я принес чемодан. Он не был заперт, инспектор открыл его. Там и лежала ее коричневая сумочка, где было немного денег, золотые серьги, жемчужное ожерелье, кольцо с брильянтом, несколько ключей, один из которых подходил к чемодану, и коробка с румянами. Джон Терон долго рассматривал содержимое чемодана, а потом спросил меня, в чем она была одета в тот вечер?
Я ожидал, что этот вопрос он должен задать несколько позже, но все равно ответ у меня был заготовлен. Я в общих чертах без уточнения описал ее одежду, которую я надежно спрятал три недели назад. Мои ответы полицейскому были очень искренними.
В действительности же происходило так. Я открыл запертый чемодан, найдя ключ в ее сумочке. Я сознательно не стал его запирать снова, чтобы упростить этот вопрос. Я работал в перчатках, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, то есть я хотел избежать этой элементарной ошибки.
Терон внимательно слушал мое описание одежды Сюзанны, а потом вынул из чемодана платье, которое не выглядело новым. Он спросил, не то ли это платье, которое было на мадам Бретвейт в тот вечер? Я, конечно, ответил, что это не то платье. Он задал еще несколько незначительных вопросов, после чего ушел, захватив чемодан, шляпу и перчатки.
Мою ферму пока оставили в покое. Однажды вечером я пошел в деревню выпить стаканчик вина в трактирчике. Честно говоря, мне хотелось увидеть благодушного Джонни Терона, исполняющего свои театральные номера. В тот вечер его не было.
Я знал, что полиция вернется в мой дом, потому что след Сюзанны обрывался именно здесь.
Они пришли через неделю, Джон Терон и с ним констебль Бэрри. Это был молодой человек, рано начавший лысеть и тем не менее завоевавший сердце местной красавицы Рене Отто. Правда, она его видела всегда в фуражке. Между прочим, их отношения были одним из деревенских сюжетов для обсуждения.
Полицейское управление в Иоганнесбурге решило взять под контроль это дело и направило в помощь Джону Терону и констеблю Бэрри своего инспектора Бена Либенберга.
В это утро Джон Терон был молчалив, он сказал только:
— Господин инспектор, разрешите вам представить господина Вильямса.
Я поклонился инспектору из Иоганнесбурга и любезно спросил, чем могу быть полезен ему?
Это был человек высокого роста с изящными манерами, он более походил на актера, чем на сыщика. Впоследствии я узнал о нем еще одну подробность — он мастерски приготовлял различные коктейли. Он сам изобрел множество рецептов. Эту подробность я узнал от Терона, когда у нас с ним снова появилась возможность вместе посидеть за бутылкой вина. Он мне рассказал о коктейле «Мамба Вэр», сражающем быстрее, чем змеиный яд.
Инспектор Либенберг извинился за причиненное мне беспокойство и попросил разрешения осмотреть мой дом. Дело в том, что люди видели, как она приехала ко мне, а потом ее следы потерялись. Уж не прячется ли мадам Бретвейт на моей ферме? Я не мог понять, был ли в этом оттенок шутки?
Я ответил, что для меня будет огромной радостью показать весь мой дом господину инспектору.
Пока полицейские осматривали дом и ферму, я сопровождал их и охотно рассказывал, как я тут все здорово устроил, чтобы совсем обходиться без посторонней помощи. Я им показал, какие у меня запасы угля, объяснил, что уголь загружается снаружи, а в печь подается через квадратное окно. Под кухней находится резервуар для воды. Вода для ванной подается по трубам с помощью ручного насоса. В дом на различные нужды вода поступает из бака на крыше, а туда накачивается ветряным двигателем из колодца.
Я повел их на птичий двор. Моя птицеферма, длиной около ста метров, была поделена на отдельные боксы, приспособленные для интенсивного выращивания домашней птицы. Внутри помещения стоял непрерывный гул, сопровождавший усилия тысяч кур-леггорнов, бодро производящих на свет тысячи яиц. Я показал полицейским инкубаторы и грелки для инкубаторных цыплят, многочисленные подсобные помещения, в которых я ставил различные эксперименты.
После осмотра этих помещений мы отправились в сарай под шиферной крышей, в котором я держал мою сельскохозяйственную технику: тракторы, молотилки, мельницы, дробилки, косилки и прочие машины. Там же находились плуги, бороны, сеялки и все такое. В этом же сарае я хранил запасы корма для птиц. Я придавал большое значение составлению рациональных кормовых смесей, поэтому вдоль стены сарая располагались отсеки для зерна, кукурузы и питательной муки из кукурузы, сушеного мяса, арахиса, костей, люцерны и других продуктов.
Полицейские осматривали все очень внимательно, измеряли размеры отсеков, делали заметки в записных книжках.
Из помещений я повел их на поля. Я применял оросительную систему, и участки, засеянные люцерной, радовали глаз изумрудной зеленью, а на полях кукурузы преобладал золотисто-коричневый цвет. Дальше тянулись луга, на которых паслись мои коровы, быки и лошади.
Когда завершился этот длительный осмотр, инспектор Либенберг поблагодарил меня, и я увидел, что он был утомлен. Я так разошелся, что хотел ему рассказать еще о том, что на моей ферме двадцать работников, вооруженных метелками и щетками… но спохватился, поняв вовремя, что все хорошо в меру.
Прошла спокойная неделя, но я уже чувствовал, что за мной следят, и это меня раздражало. Каждый день мимо моего дома проходил констебль Бэрри, наблюдающий издали за тем, что происходит у меня в доме, в хозяйственных постройках, на лугах и на полях.
Я решил подстегнуть события и разыграть небольшую комедию своего бегства, то есть совершения ошибки. В одно прекрасное утро я сел в машину и помчался на предельной скорости прочь из моих владений. Проехав так около восьми километров, я замедлил скорость, свернул с дороги и спрятал машину в густых кустах. После этого я пешком добрался до пещер возле заброшенного выработанного рудника. Эти пещеры не представляли интереса для туристов и мало посещались. Я предполагал, что полиция уже успела их осмотреть. Выбрав себе грот поуютнее, я расположился в нем для спокойного отдыха. Естественно, что я захватил с собой из дому лампу и запас продовольствия. За свое оставленное хозяйство я не беспокоился, потому что рассудил так: птице засыпан корм в кормушки не менее чем на три дня, вода для питья поступает автоматически, крупный скот сам найдет пищу и воду, цыплята достаточно подросли, чтобы обходиться без искусственного обогрева. Единственный урон, которого мне не избежать, это частичная потеря яиц, которые разобьются, выпав из переполненных гнезд. С этим я мирился, нельзя же совершить убийство, чтобы при этом совсем ничего не разбилось.
Я прекрасно провел время, читая взятый с собой детективный роман. Интрига была построена блестяще, а полицейские действовали успешно и остроумно, но я-то хорошо уловил, что для их успеха автору пришлось кое в чем им помочь и кое-что поудобнее подстроить. Когда я это понял, то пришел в очень хорошее расположение духа.
Утром на третий день я решил возвратиться домой. Вылезая из машины, я очень удачно столкнулся именно с инспектором Тероном. Человеческая физиономия не может одновременно изобразить такой, например, набор чувств: удивление, возбуждение, любопытство, радость, удовлетворение, досаду, дружеское расположение, служебную сдержанность. Инспектор Терон попытался осуществить эту невыполнимую затею.
Когда у него это не получилось, он просто спросил меня, где это я пропадал? Я с удовольствием отчитался, что ездил осмотреть пещеры, потому что у меня мелькнула мысль, не там ли заблудилась бедная мадам Бретвейт? Я ее там не обнаружил, но зато заблудился сам и вот теперь, наконец, выбрался. Инспектор выслушал меня и щелкнул пальцами, насколько я понимаю, от досады, что я был так близко, а он уже меня разыскивал на более далеких расстояниях от фермы.
Пока Терон размышлял, что ему предпринять при таком повороте событий, я осмотрелся у себя в доме. А мой дом представлял собой разворошенный муравейник. Этого я как раз не предвидел. Полицейские мелькали во всех углах моей фермы и даже забрались на крышу дома. Некоторые из них сосредоточенно вышагивали по двору, напряженно вглядываясь себе под ноги, искали следы на земле, причем некоторые из них еще и ковыряли эту землю. У колодца и у плотины в моей оросительной системе тоже хлопотали любознательные полицейские.
Словом, не было клочка моей фермы, куда они не совали свой нос. Перед воротами сарая уже была груда инвентаря, выкинутого на улицу. Что делалось внутри, я не видел, но понимал, что и там кипит работа.
Самым радостным зрелищем для меня оказалось представление, происходящее на птицеферме. Оттуда выгнали всех птиц, чтобы изучить бетонный пол. Это было не так просто: пришлось убрать трехвершковый слой навоза. Когда я подходил к птичьему двору, то с удовольствием посмотрел на аккуратные темные кучки, выстроенные рядком перед воротами.
Вдоль стены, с наружной ее стороны, несколько полицейских старательно открывали фундамент.
Все полицейские, занятые розыском, трудились в поте лица своего, и их и без того трудная работа дополнительно осложнялась тем, что толпы кур стремились с чисто птичьим безмозглым упорством вернуться в свой курятник. Им надо было нестись, и они настойчиво усаживались то на узкий край фундамента, то на его более широкие выступы, а именно в этих местах полицейским хотелось порыться как следует. Беднягам летели в лицо куриный пух и пыль. Надо сказать, что леггорны — это такая порода кур, с которыми надо уметь обращаться, с ними надо или болтать без умолку, или же не произносить ни единого слова. Один из полицейских неосторожно окликнул своего товарища — эффект был поразительный: тысяча кур единым взмахом крыльев взмыли в воздух в облаках перьев. Полицейские скрылись за густой завесой земли, навоза, соломы и куриного пуха.
К сожалению, мне пришлось прервать наблюдения за деятельностью полицейских — Терон решил отправиться со мной в комиссариат. Там он передал меня констеблю Хендэлу. Я вежливо поздоровался с ним, на что он ответил довольно холодно.
Инспектор Терон начал мне задавать различные вопросы в довольно бесцеремонном тоне. Я слегка занервничал и много курил. Когда я хотел взять четвертую сигарету, с фермы прибежал один из полицейских.
— Инспектор! Мы нашли тело!
Я так и подскочил на месте.
— Где вы его нашли?
Не знаю, какой оттенок чувств мне удалось вложить в мой выкрик, может быть, мне не удалось проделать это с хорошим вкусом. По крайней мере, о том, что моя совесть чиста, из этого возгласа заключить было можно. Чтобы проверить впечатление, я повернулся к Терону, он смотрел на меня очень внимательно, и я обнаружил в его взгляде тень сомнения.
Выдал я себя этим возгласом или отвел от себя подозрение, трудно сказать. В любом случае, я не собирался признаваться в содеянном, какие бы они трюки ни применили. Однако было бы неприятно, если я заронил подозрение в душу Терона, он тогда немедленно признает меня убийцей. Вот как раз этого я хотел бы избежать, потому что мне нравилось приходить в деревенский кабачок и отдыхать там за стаканчиком вина, и я хотел продолжать такой образ жизни впредь.
Таким образом, мы с инспектором Тероном посмотрели друг на друга, и тогда он спросил у полицейского, где они нашли тело? Полицейский уже без особого интереса и довольно туманно описал ему какое-то там место на лужайке. И они опять посмотрели на меня, и я очень хорошо понял, что комедия продолжается. Им очень хотелось, чтобы я как-нибудь высказался по этому поводу. Тогда я им сказал:
— Это очень любопытно. Я никогда бы не подумал, что в этом месте можно зарыть труп. Я говорю труп, потому что предполагаю, что вы нашли тело мертвое и, очевидно, убитое. Я прав?
Я-то прекрасно знал, что никогда в жизни им не отыскать не только тело Сюзанны, но даже и малейшего следа, связанного с этим убийством.
Они, конечно, такие умники, они знали, что убитого можно сжечь, они проверили золу в печи и наскребли сажи из дымохода, ничего человеческого там подмешано не было.
Они продемонстрировали свои обширные познания, разобрав все сливные трубы, чтобы в сточных водах обнаружить растворенное в кислоте человеческое тело. Полиция в Иоганнесбурге была не глупее, чем в цивилизованном мире, но результат оказался нулевой.
В конце концов полицейские сдались, что их, конечно, весьма смущало. Они были совершенно убеждены, что Сюзанна убита, но никаких доказательств предъявить не могли. И постепенно облако подозрений, висевшее над моей головой, рассеялось, потому что никаких причин для того, чтобы я убил Сюзанну, невозможно было придумать.
На Рождество я послал инспектору Терону парочку отборных петушков, чтобы он знал, что я никакого зла на него не держу.
Последующие месяцы прошли мирно и даже, можно сказать, идиллически. Правда, небольшая тучка пролетела по моему спокойному, радостному небу — инспектора Терона перевели в Родезию. Мы ему устроили теплые проводы. Билл Виггинс дал для этого прощания вино; а я — птицу. Бедняга Джонни! У него немножко смазалось прощальное представление ковбойской стрельбы, которым он развлекал нас в последний раз. Сильный ветер, залетавший в тот день во двор кабачка, мешал ему держать равновесие тела в различных сложных и неустойчивых позах, необходимых актеру этого спектакля. Один из порывов ветра мог даже свалить его с ног, но Джонни ухватился за бельевые веревки, протянутые через двор, и удержался на ногах.
Бесстрастное время быстро отодвинуло все эти события и привело к новым заботам. Я очень серьезно занялся постройкой нового инкубатора усовершенствованной конструкции. Это дело меня очень увлекло, и заботы о домашнем хозяйстве стали мне казаться досадной обузой. Я долго обдумывал, как выйти из положения, и решил все-таки нанять для поддержания порядка в доме экономку. Такая вскоре подыскалась. Это была крупная белокурая девица, приятная полнота которой еще носила отпечаток девчоночьей пухлости. О, эта девка оказалась работящей! Немного только меня настораживает ее постоянная дружелюбная улыбка, не перешло бы это дружелюбие в несколько иную плоскость любовной привязанности. Но если отставить в сторону сомнения, которые постоянно отравляют нам жизнь, то следует признать, что благодаря трудолюбию моей экономки я сижу вот сейчас вечерком за своим столом и с удовольствием пишу свои мемуары человекоубийцы.
Не могу удержаться от довольной улыбки, расползающейся по моему лицу, когда думаю, что мои воспоминания могут быть приняты каким-нибудь издателем и выйти в свет. Особенно приятно представлять себе, как их будет читать инспектор полиции Джон Терон. Скажем, вот он узнает из чтения, что те аппетитные цыплята, которые так ему нравились, были откормлены не без примеси плоти убиенной Сюзанны Бретвейт. Хе-хе, как ему это выворотит все внутренности. И тут его реакцию можно считать совершенно неадекватной, потому что я никогда не пошел бы на вульгарное откармливание птицы умерщвленной плотью в необработанном виде. У меня все было сделано на научной основе: мясо и кости после дробления, размола, сушки и других технологических операций были превращены в питательную муку, а кровь была обработана по другой методике. Откормочная смесь приготавливалась затем по энергетически сбалансированным рецептам и только после этого поступала к столу цыплят.
Все мои научные сведения я почерпнул из вполне благопристойного ежемесячного журнала «Спутник фермера».
Припоминаю, как тщательно я проделал всю эту кропотливую работу по дроблению и размельчению Сюзанны Бретвейт. Особенно пришлось повозиться с дроблением зубов, они при допущении оплошности могли оказаться уликой для следствия. А ее искусственно завитые кудри просто сжег на голове. Я не пожалел своих сил и времени пропустить в дальнейшем через эти же дробилки и мукомолки огромную массу безобидных костей животных, кукурузных зерен и люцерны для того, чтобы полностью уничтожить следы предшествующего помола.
Я не могу утверждать, что цыплята из партии, откормленной с добавкой в комбикорм, превращенной в муку Сюзанны Бретвейт, особенно отличались от моей обычной продукции, об этом хорошо бы спросить у Терона и других потребителей. Впрочем, не желая хвастаться, я все же могу сказать, что моя репутация птицевода очень высока, и ко мне для обмена опытом по откорму и составлению рациональных смесей постоянно приезжают фермеры из разных мест.
Вот такие дела! Все эти пикантные подробности дойдут в один прекрасный день до слуха изящного инспектора иоганнесбургской полиции Бена Либенберга, и он, возможно, захочет поднять давнюю историю, связанную с безуспешными поисками трупа пропавшей женщины на некоей ферме… Да только, что он сможет доказать? Невозможно выполнить лабораторный анализ мяса цыплят, угощавшихся рациональной смесью с добавкой Сюзанны Бретвейт, потому что они и сами были с аппетитом съедены инспектором Тероном и его друзьями, благодарными зрителями театра одного ковбоя.
Кроме того, я не такой уж простачок: я ставил условие при продаже возвращать мне кости цыплят. Публика у нас покладистая, и кости мне возвращались, тем более, что я дал удовлетворительное объяснение: я испытываю постоянную потребность в сырье для костной муки. Кстати, вот вам хорошая иллюстрация к закону великого химика Лавуазье: «Ничто не пропадает, ничто не создается вновь».
Я с удивлением иногда думаю о том большом количестве людей, ставших невольными участниками каннибальского пиршества, сотворенного моими руками. Дело в том, что откормленные Сюзанной Бретвейт куры усердно неслись, закладывая в яйца все тот же строительный материал, но там, пожалуй, счет уже шел на молекулы.
Скрупулезный инспектор Либенберг мог бы проверить куриный помет, но и в этом деле он не достиг бы результатов. Все давно уже перемешано, перелопачено, никаких вещественных доказательств у инспектора Либенберга не будет. Я не думаю, что мой литературный труд может быть принят им за официальное признание. Нельзя же арестовать какого-либо автора, любителя придумывать детективные романы только за то, что ему удалось выдумать очень удачную версию, объясняющую совершенное в действительности убийство.
Конечно, если мои мемуары прочитают в нашей деревне, то эффект может оказаться скандальным. Но я и в этом случае ничего не потеряю, а даже выиграю: уменьшится число посетителей, приходящих ко мне в гости от безделья.
Хочу сообщить довольно интересную последнюю новость: моя экономка Энн Лиссен начинает в меня влюбляться. Она окружает меня постоянной заботой и при этом стремится присутствовать возле меня. Мне, любителю сосредоточенного уединения, такие новшества абсолютно не подходят. Я обдумываю эту ситуацию и так, и сяк, и не могу прийти к удовлетворительному решению. Я не могу отчитать ее за услужливость, потому что она все делает от чистого сердца. Я не могу ее уволить, потому что у нее нет другой профессии, а у меня она справляется со своими обязанностями отлично. Уволить девушку при таких обстоятельствах? Нет, я не такой черствый человек. Я пытался настроить ее на вечерние прогулки, полезные для здоровья, она сказала, что в одиночестве гулять не любит. К сожалению, у нее нет не только друзей, но даже и знакомых. Что сказать, несчастная девица! Такую даже и оплакать некому, если не дай бог что-нибудь произойдет… Я, кажется, еще не сказал, что мои дела идут в гору. Сейчас мне понадобится очень большая партия добротно откормленных цыплят. Дело в том, что мою ферму собирается посетить президент Ассоциации фермеров-птицеводов. Тут уж нельзя будет ударить в грязь лицом.