История этой любви так же туманна и печальна, как и декорации, на фоне которых она состоялась. Декорациями можно назвать затененные арками улицы прилежащего к реке района. В этих улицах всегда безлюдно, всегда их пронизывает сырость, на них нет ни рекламных огней, ни приветливых витрин больших магазинов.

В одной из улиц этой части города, недалеко от китайского квартала, находилась прачечная, владельцем которой был китаец. У окна на втором этаже этого заведения постоянно сидела женщина восточного типа. Местные жители привыкли уже давно к тому, что день за днем, месяц за месяцем, год за годом, она сидит у этого окна, как неподвижная безмолвная кукла. Люди знали кое-что о жизни этой печальной женщины и сострадали ей.

Женщина эта была глухонемой. Она была женой хозяина прачечной, которого звали Нгу Йонгом. Как уже было сказано, она день за днем проводила свою жизнь, сидя у окна. Она смотрела на улицу, но словно бы ничего на ней не видела. Ее продолговатые восточные глаза не выдавали темную тайну, захороненную в ее душе.

Монотонность жизни этой женщины изредка нарушалась совершенно неожиданными вспышками. Она сбегала вниз, останавливалась в дверях и, конвульсивно жестикулируя, издавая громкое мычание, рвущееся из ее груди, пыталась что-то высказать. В такие моменты ее муж бросался к ней, брал ее за руку, говорил успокаивающие слова и мягко, но настойчиво отводил ее наверх.

Соседи китайца, свидетели таких сцен, сочувствовали ему, одобряли его чуткое отношение к жене, а иногда даже предлагали свою помощь.

Вот то немногое, что знали о ней люди. А вот какова была истинная ее история. Мой Тун, так звали женщину, родилась в Попларе. Ее мать была англичанкой, отец — китайцем. Рождение ее не было встречено с восторгом. Семья матери совершенно не признала девочку, семья мужа оказала помощь, достаточную ровно настолько, чтобы ребенок не умер от голода. Дело в том, что Мой Тун стала сиротой с очень малых лет. Вскоре родственники отца спровадили девочку в один из ресторанчиков китайского квартала, где она выполняла самую неблагодарную и грязную работу. В этом ресторанчике ей пришлось провести долгие годы. Дни тянулись один за другим, не побуждая Мой Тун к размышлению, не вызывая у нее каких-либо чувств, не пробуждая любознательности. Она жила жизнью рабыни, которая не подозревает, что можно жить иначе. Хотя она и была рождена родителями, принадлежавшими к различным расам, но унаследовала лишь восточную покорность судьбе, не переняв западной строптивости и свободолюбия. Она принимала мир таким, каким он был для нее. Она выросла в квартале, прилежащем к судоходной реке, населенном разношерстным бедным портовым людом. Воспитания она не получила, если не считать тот традиционный для китайской женщины набор элементарных жизненных правил, предусмотренных для самых нижних слоев общества.

Однажды поздно вечером в ресторан забрел молодой морской офицер. Он был сильно пьян. Мой Тун видела раньше этого моряка в городе. Она сразу узнала его загорелое, мужественное лицо, которое при случайных встречах в городе вызывало в ней смутное волнение. Моряк, хотя и был пьян, а, может быть, потому, что был пьян, обратил внимание на девушку. Надо признать, что Мой Тун была очень привлекательна, особую прелесть ей придавало смешение европейской оживленности с восточной сдержанностью. Молодой офицер без всяких трудностей овладел девушкой, которая отдалась ему совершенно безропотно. За этой ночью последовали другие. Мой Тун нравилась офицеру, он делал ей недорогие подарки, называл шаблонными ласковыми именами. Потом он ушел в море, а когда вернулся, то возобновил свидания. В конце концов все завершилось стандартным оперным финалом — он сообщил ей, что должен жениться на другой, и навсегда покинул этот квартал Лондона. Так же покорно, как отдалась ему в их первую ночь, приняла Мой Тун его прощальные слова.

Конечно, со временем у Мой Тун родился ребенок. И беременность Мой Тун, и рождение ребенка — все это не вызывало удовольствия у хозяина ресторанчика. Все же он не выставил служанку на улицу и принял на себя заботу о новорожденном. Забота эта состояла в том, что он передал ребенка на попечение старухи, известной всему китайскому кварталу. Мой Тун души не чаяла в своем малыше, он был для нее живой памятью о прекрасном возлюбленном, покинувшем ее. Она не сразу согласилась на предложение хозяина. Только тогда, когда она поняла, что вынуждена работать у своего хозяина, что другого пути зарабатывать на жизнь, свою и ребенка, у нее нет, подражать бедным девушкам, зарабатывающим на улице, она не могла, все-таки матерью ее была благородная англичанка, — только тогда она согласилась отдать ребенка на воспитание с условием, что сможет навещать его.

Прошли печальные шесть лет ее жизни. Единственной радостью для нее были часы, проведенные в конце каждой недели с ее маленьким сыном. Дни, проведенные в разлуке с ним, становились все более тягостными, и часто она просыпалась по ночам и безмолвно плакала.

Мальчик рос крепышом. Мой Тун покупала для него костюмчики моряка и называла его «мамочкиным матросом».

В эту пору и произошла ее встреча с Нгу Йонгом, который только что купил прачечную у другого китайца, возвращавшегося на родину. Дела в прачечной пошли хорошо, но для полного счастья не хватало хозяйки в доме. После недолгих поисков подходящей для этой роли женщины Нгу Йонг встретил в ресторанчике молодую служанку. Мой Тун сразу ему понравилась, именно такою и хотел он видеть хозяйку своего дома.

Нгу Йонг был очень серьезным, деловым старым китайцем, он никогда не поступал необдуманно. Он навел справки и выяснил, что служанка принадлежит по сути дела хозяину ресторанчика. Переговорив с хозяином, он получил согласие, и тогда Мой Тун превратилась в товар. Между ее хозяином и Нгу Йонгом завязался торг. Старый китаец задал множество вопросов, касающихся ее характера, поведения, нравственности. Ответы хозяина были подробными, обстоятельными. Отвечал он охотно, хотя и не совсем искренне. Главный секрет был сокрыт, и предложено было Мой Тун держать существование маленького сына в глубокой тайне. Хозяин рисовал ей безоблачное счастливое существование в доме ее будущего мужа. Ради этого счастья Мой Тун должна навсегда отказаться от мальчика. Мой Тун ничего не сказала на это. Не высказала она никакого возражения против предлагаемого ей брачного союза с Нгу Йонгом. Разница в возрасте не беспокоила молодую женщину, в этом сказалось, наверное, достаточно сильное влияние ее наполовину китайского происхождения. Она согласилась на брак, не утруждая себя долгими размышлениями по этому поводу, ей было достаточно того, что жизнь ее будет хорошо обеспечена, а это, в свою очередь, как-нибудь отразится и на жизни ее мальчика. Ни разу она не задала себе вопрос, достанет ли у нее сил сохранить свою тайну.

Переговоры с хозяином ресторана были, наконец, завершены, и настал торжественный час обстоятельного разговора с будущей женой. Нгу Йонг уселся в кухне ресторанчика перед молодой женщиной. Он аккуратно положил свои пухлые руки на жирные колени и, покачивая старческой толовой, стал излагать правила поведения китайской жены. Его тусклые глазки, прикрытые морщинистыми веками, приглядывались к Мой Тун, оценивали ее. Да, это был очень хороший товар, он не прогадал. Ему нравилась скромность, покорность Мой Тун, видно, все сказанное про нее хозяином было чистой правдой. Все же напомнить лишний раз, какою должна быть китайская жена, не вредно. Китайская жена должна быть послушной, верно служить своему господину, никогда не задавать вопросов, все время заботиться о том, чтобы в доме все было хорошо, порвать все связи с посторонними людьми (в частности, с ее прежними знакомыми из ресторанчика) и, кроме всего, быть доброй и верной.

Когда Нгу Йонг заключил свои нравоучения чтением нескольких стихов, которые он знал из священного четверокнижия, то голос его уже устал и немного ослабел. Завершающую часть своей речи он произносил уже медленно и тихо, что придало дополнительную весомость словам о карах, которые ожидают неверных жен.

Мой Тун выслушала пространные рассуждения Нгу Йонга терпеливо, но не проявила видимого интереса к этой скучной лекции. Правда, она ответила на все его вопросы, и ее ответы, произнесенные послушно и скромно, полностью удовлетворили старого китайца. Он посчитал возможным перейти к заключению торговой сделки с ее хозяином. Торг был коротким, они сошлись на средней цене.

Мой Тун стала женой Нгу Йонга и перешла жить в его дом. Она выполняла все требования старого китайца — была женой послушной, заботливой. О том, что у нее есть сын, от которого она не собиралась отказываться, Нгу Йонг, конечно, не знал. У него и не могло возникнуть подозрения, что молодая жена скрывает от него какую-либо тайну, настолько послушно и охотно выполняла она все свои обязанности. Мой Тун научилась угадывать все желания мужа, прежде чем он их высказывал, она содержала дом в идеальном порядке и не общалась ни с одним посторонним мужчиной, что, кстати, было бы и невозможно — старый китаец зорко наблюдал за ней. Неусыпный его надзор она постоянно чувствовала и даже, когда выходила в город за покупками, ее не покидало чувство, что строгие глаза старика продолжают наблюдать за ней.

Тем не менее, жить, не встречаясь со своим сыном, который был ее сердцем, единственной радостью, она не смогла бы. Встречи были необходимы, но устроить их теперь было очень сложно. Она не могла уже, как это бывало прежде, посещать мальчика по четвергам каждую неделю — это было бы немедленно замечено. Она ничем не смогла бы объяснить свое регулярное отсутствие. Он очень быстро раскрыл бы ее секрет, выследив самостоятельно или поручив слежку одному из своих людей. В результате он выгнал бы ее из дому, они с сыном просто погибли бы от голода.

Свидания с сыном должны были теперь стать случайными, от одной возможности до другой. Условия жизни Мой Тун сильно улучшились, чтобы ими рисковать. Отказаться от обеспеченного существования в доме богатого китайца было невозможно, это ударило бы и по ее сыну. Пожалуй, лучше всего было какое-то время не общаться с мальчиком, в крайнем случае, взглянуть на него изредка издали, а, может быть, даже ограничиться сообщениями доверенных лиц, которым будет поручено посещение ребенка.

Все же Мой Тун не смогла отказаться от встреч. Однажды, проснувшись посреди ночи, она долго не могла уснуть и упорно думала о своем мальчике, очень живо она представила себе его милое лицо, вообразила, как он обнимает ее за шею, даже услышала его тихий шепот на ушко, выпрашивающий у мамы денежку. Ей страшно захотелось повидать сына, и она долго обдумывала сложный план встречи, который ей удалось выполнить на следующий день. Через целую цепочку людей, которым она могла доверять, она договорилась о том, чтобы женщина привела мальчика в условленное место. Если бы люди Нгу Йонга застигли ее за разговором с сыном, можно было бы все представить как случайное общение с чужим ребенком, сыном женщины, обычную ласку, которую уделяют малышу. Встреча получилась, как было задумано, и о ней не стало известно ее мужу.

Для следующего свидания был придуман вариант с посещением кондитерской. Мальчик лакомился пирожными и фруктовыми соками. Она любовалась им, отдаваясь мимолетному счастью.

Когда она вернулась домой, то на верхней ступеньке лестницы ее встретил Нгу Йонг, хотя обычно в это время дня он находился в прачечной. Он сделал ей замечание, потому что она провела в городе больше времени, чем нужно было для покупки провизии. Она сказала в свое оправдание, что ходила на отдаленный рынок, где цены всегда дешевле; кроме того, по пути туда ей пришлось сделать круг из-за ремонта на одной из улиц. Если бы мысли молодой женщины не были заняты воспоминанием о недавней встрече с обожаемым сыном, то она с большим вниманием приняла бы пристальный и несколько странный взгляд мужа, обращенный на нее во время ее объяснения.

Каждое следующее свидание нужно было обдумывать серьезно и тщательно. Мой Тун припомнила одно из случайных мест той поры, когда она шесть лет назад встречалась и ходила по городу с молодым морским офицером. Это был заброшенный подвал в районе порта. Его заливало, когда вода в реке сильно прибывала. Сначала подвал ремонтировали после наводнений, но потом от этого отказались и перестали его использовать для хранения товаров. Подвал никем не охранялся, никому не был нужен и оказался очень удобным для свиданий той поры. Мой Тун посетила этот подвал, она нашла его точно таким, каким он был тогда. Вход в подвал был совершенно незаметен, его мог найти только тот, кто случайно набрел на это убежище.

Вот в этот подвал и привели сына. Там было темно, светил только электрический фонарик, принесенный Мой Тун. Мальчика совсем не пугала темнота. Ему очень понравился таинственный подвал, он стал обследовать все его уголки, заливаясь веселым смехом. Мой Тун любовно следила за его игрой, ее радовало бесстрашие мальчика, и она думала, что от своего отца, моряка, он унаследовал страсть к приключениям.

Вдруг женщина, которая привела на свидание мальчика, тревожно сказала:

— Тише! Вы слышите?

Мальчик от неожиданности бросился к матери и замер, прижавшись к ней. Они прислушались.

— Ох, кто-то идет сюда, — заохала женщина. — Я так и чувствовала, когда шла сюда, что не надо бы идти… Ох, ох!.. Я лучше уйду, а вы, как знаете!.. Это не мое дело, а ваше…

Она быстро пошла по ступенькам из подвала. Тут же послышался с улицы ее крик:

— Ай, берегитесь!

Мой Тун в ужасе схватила мальчика за руку и подтолкнула к нише в одной из стен подвала.

— Спрячься туда! Быстро!

Она закрыла мальчика железной дверцей и опустила задвижку. Повернувшись, она увидела спускающегося в подвал Нгу Йонга.

Все происшедшее было так внезапно, что она оцепенела и не могла сказать ни слова.

— Так вот где ты встречаешься с любовником? Где он?..

Грозный окрик вывел ее из шокового состояния.

— Любовник?! У меня нет любовника!

— Зачем же ты пришла сюда?

— Сюда… сюда… я пришла, чтобы…

— Где он?

— У меня нет… нет… — Тут ее ошеломила мысль, что надо спасти сына, надо спасти сына, пусть даже он считает, что она изменяет с любовником. — Я хочу сказать… я хочу сказать… — Нет, ей никак не удавалось овладеть собой, мысли путались.

Китаец издал какой-то и горестный и угрожающий стон. Он запустил руку в карман своей куртки и вытащил нож. Она почувствовала прислоненное к горлу холодное, твердое лезвие.

— Я тебе говорил, как наказывают неверных жен. Ты помнишь?

Мой Тун отступила на шаг, Нгу Йонг подошел на шаг. Спина Мой Тун коснулась стены и прижималась к ней. Теперь женщина перемещалась вдоль стены, прижавшись к ней. Нгу Йонг шел рядом. Она пыталась оттолкнуть его. Так они подошли к той части стены, где вверху было оконце с решеткой, выходящее к реке. Они остановились, тяжело дыша. Лезвие ножа отодвинулось от горла. Китаец стал осторожно колоть острым концом ножа разные места ее груди. Женщина, не выдержав напряжения, застонала:

— У меня не было никого! Не бы-ы-ло…

Голос ее сорвался, она глубоко вдохнула сырой, затхлый воздух и крикнула снова. Но крика не было. Голос исчез.

Китаец перестал колоть. Он прорычал:

— Признайся, где он?!.

Мой Тун затрясла головой, замычала, умоляюще сложила ладони. Нгу Йонг замолчал, слушал. Вдруг он убрал нож в карман. Наказывать неверную жену уже не нужно — ее покарало страшной карой небо, оно лишило ее языка.

Нгу Йонг взял жену за руку и повел ее к двери. Она вырвалась, оборачиваясь к закрытой дверце, за которой прятался ее сын. Китаец посмотрел тоже на эту дверцу. Горестные, громкие звуки, которые только и могла издавать Мой Тун, ее порывистые жесты убедили китайца в его не совсем правильной догадке. Он зло усмехнулся и грубо подтолкнул женщину к выходу.

Когда он привел совершенно обезумевшую и почти обессилевшую женщину домой, то на сочувственные расспросы отвечал коротко:

— Мы с ней увидели страшное несчастье в городе. Она потрясена.