~~~

Я ВЫУЧИЛ ЭТО в тюрьме. Компульсивность — это когда ты делаешь всё одно и то же. Обсессия — это когда ты всё об одном и том же думаешь.

Вообще-то, я и кое-что другое выучил. Но не так четко. И не так определенно.

В тот день, когда я освобождался, комендант вызвал меня для разговора.

Я ждал, а он сидел, склонившись над столом. Голова над бумагами, прямо воплощенное трудолюбие. На темени лысинка, как у принца Чарльза. Мне это понравилось, и я стал смотреть на нее. Наконец он выпрямился и сказал:

— Митчелл?

— Да, сэр?

Я могу подыграть, если нужно. До свободы оставалось — всего-то сигаретку выкурить. И нарываться я не собирался. Выговор у него — северный, неявный, но все еще подванивает йоркширским пудингом и всем этим достойным дерьмом. Спрашивает меня:

— К настоящему времени вы находитесь у нас в течение?..

Прямо как будто не знал. Я ответил:

— Три года, сэр.

Он губами пожевал, типа не очень поверил. Бумажки мои полистал, говорит:

— Вы отказались от условно-досрочного.

— Я хотел полностью выплатить свой долг, сэр.

Вертухай, стоявший сзади, фыркнул. Первый раз начальник тюряги взглянул прямо на меня. Глаза в глаза.

Потом спросил:

— Вы знаете, что такое рецидивизм?

— Сэр?

— Преступники совершают преступления повторно. Это такая обсессия.

Я слегка улыбнулся. Говорю:

— Я полагаю, вы смешиваете обсессию с компульсивностью.

И объяснил ему, в чем разница.

Он шлепнул печать на мои бумаги, говорит:

— Вы вернетесь.

Я хотел ему ответить: «Только в другой версии», — но понял, что Арни из «Вспомнить всё» вряд ли ему знаком.

Около ворот вертухай сказал:

— Зря ты ему нахамил.

Я руку протянул и говорю:

— А что было делать-то?

Упустил я свой шанс.

Так янки говорят. Стоял у тюрьмы, ждал, когда меня подхватят. Назад не оглядывался. Если это суеверие — пусть так оно и будет. А поскольку стоял я на Каледония-роуд, очень мне хотелось знать, похож ли я на каторжника — или хотя бы на бывшего каторжника.

Хреново.

Хреново и подозрительно.

Мне было сорок пять лет. Рост под метр восемьдесят, вес под девяносто. Причем в хорошей форме. Я врывался в качалку и выжимал из себя на пресс-бенче всё до последней капли. Ломал все преграды, чтобы высвободить эти самые эндорфины. И кокса не надо. Черт, а нужно ли это было в тюряге? Ведь до умопромрачения занимался. Волосы у меня седые, но еще густые. У меня темные глаза, и не только на первый взгляд. Нос весь переломан, а рот — чувственный.

Чувственный!

Мне нравится такое определение. Одна женщина мне так сказала, когда мне было двадцать. Женщину я потерял, а прилагательное осталось. Спасайте, что можете.

Притормозил проезжавший мимо фургон, посигналил. Открылась дверь, вышел Нортон. Мы минутку постояли. Друг ли ты мне?

Не знаю, но вот он здесь. Появился. Значит, друг. Я сказал:

— Эй!

Он ухмыльнулся, подошел, обнял меня. Просто два приятеля обнимаются напротив тюрьмы Ее Величества. Надеюсь, начальник это видел.

Нортон был ирландец, и понять его было невозможно. С ними со всеми так Говоришь, говоришь, а потом оказывается, что на уме у них совсем другое. У него были рыжие волосы, бледное одутловатое лицо, а фигура, как у борзой. Он сказал:

— Господи Иисусе, Митч, как ты?

— Снаружи.

Он это обмозговал, хлопнул меня по руке и сказал:

— Снаружи — это хорошо. Мне нравится… Пошли. Тюрьма меня нервирует.

Сели в машину, он протянул мне бутылку «Блэк Буш». С таким зеленым бантиком. Я сказал:

— Спасибо, Билли.

А он прямо застеснялся:

— А, это ниче… тебе расслабиться… отмечать будем сегодня вечером…. и вот еще…

Протянул пачку «Данхилл». Такую сочную, красную, хороший сорт.

Прибавил:

— Я подумал, тебе захочется чего-нибудь особенного.

Со мной была посылочная картонная коробка, которую выдают при освобождении.

Нортон уже заводил мотор, но я его остановил:

— Погоди-ка секунду.

И вышвырнул коробку.

— Что это было?

— Мое прошлое.

Я откупорил «Буш» и сделал большой благостный глоток. Сразу зажглось. Ух, как всегда. Протянул Нортону бутылку. Он покачал головой:

— Не, за рулем не пью.

А сам уже успел набраться, готовый почти. Он всегда предпочитал особые сорта. Мы ехали на юг, он бормотал что-то о вечеринке. Я отключился.

Если честно, я от него уже устал.

Нортон сказал:

— Предлагаю тебе прокатиться, полюбоваться красотами.

— Валяй.

Я чувствовал, что виски уже стучится внутри. Виски вытворяет со мной разные гнусные штуки, но самое главное, я становлюсь непредсказуемым. Даже сам не знаю, что натворю.

Мы поворачивали с Марбл-Арк и конечно же встали на светофоре. Возле машины тут же нарисовался чувак и начал протирать ветровое стекло грязной тряпкой. Нортон взорвался:

— Эти гребаные скребки, они повсюду!

А тот чувак — он даже не дернулся. Два быстрых мазка тряпкой — и на стекле остались скользкие грязные следы. Потом он возник у моего окна, заявил:

— Четыре, приятель.

Я засмеялся, опустил стекло, говорю:

— Тебе надо работу сменить, чувачок.

У него были длинные сальные волосы до плеч. Лицо худое, а глаза — такие я сотни раз видел на тюремном дворе. Глаза хищника на низшей ступени развития. Он запрокинул голову и харкнул. Нортон зашелся:

— О Господи Иисусе!

Я с места не двинулся, спрашиваю его:

— У тебя есть монтировка?

Нортон покачал головой:

— Господи, Митч, нет.

Я сказал:

— ОК.

И вышел.

Чувак удивился, но не отскочил. Я схватил его за руку и сломал ее о колено. Залез в машину, и тут загорелся зеленый. Нортон рванул с места и завопил:

— Боже, Митч, урод чокнутый! Ты десять минут как откинулся… и опять за свое?! Ты что, что ты сделал?!

— Я ничего не сделал, Билли.

— Ты парню руку сломал, и ты ничего не сделал?

— Вот если бы я ему шею сломал…

Нортон взглянул на меня с тревогой:

— Это у тебя, типа, шуточки такие, да?

— А ты как думаешь?

 

~~~

НОРТОН СКАЗАЛ:

— Я думаю, ты удивишься, когда увидишь местечко, которое я тебе подыскал.

— Только если оно рядом с Брикстоном.

— Это Клэпхем Коммон. С тех пор как тебя того… не было… оно стало модным.

— О, черт.

— Не, все о'кей… Парнишка-писатель, что жил там, попал на бабки по-крупному. Пришлось ему ноги делать. Все бросил: одежду, книги… так что ты будь спок.

— А Джои все еще в Овале?

— Кто?

— Который «Биг Ишью» продает.

— Не знаю такого.

Мы подъезжали к Овалу. Я сказал:

— Он здесь. Притормози.

— Митч… Ты хочешь купить «Биг Ишью»… сейчас?

Я вылез из машины, подошел к Джои. Он не изменился. Взъерошенный, грязный и жизнерадостный.

Я сказал:

— Привет, Джои.

— Митчелл… Боже праведный, я слыхал, ты срок мотаешь.

Я протянул пятерку:

— Дай журнальчик.

Сдачи я не ждал. Всё как всегда. Он спросил:

— Тебя там не обижали, Митч?

— Да не так, чтобы очень.

— Молодец. Закурить есть?

Я протянул ему пачку «Данхилла». Он повертел ее, сказал:

— Круто.

— Для тебя, Джои, только самое лучшее.

— Ты пропустил Кубок мира.

И еще кучу всего. Я спросил:

— Ну и как прошло?

— Мы его не выиграли.

— Ох-хо-хо.

— Ну, крикет на этом не кончается.

— Да, это точно.

За три года в тюрьме ты теряешь

время

сострадание

и способность удивляться.

Квартира меня поразила. Весь первый этаж двухэтажного дома. Великолепно обставлена, повсюду пастели, книги вдоль стен. Нортон стоял сзади, смотрел, как я отреагирую.

— Ничего себе! — выдохнул я.

— Ага, это что-то, правда? Пойдем еще посмотрим.

Он провел меня в спальню. Медная двуспальная кровать. Распахнул гардероб, весь полный одежды. И говорит, как продавец в отделе одежды:

— А здесь у вас

Гуччи

Армани

Кельвин Кляйн

и другие мудаки, имена которых я не могу выговорить. Бери, размеры от среднего до большого.

— Средний подойдет.

Вернулись в гостиную, Нортон открыл бар. Тоже набит под завязку. Спросил:

— Чего изволите?

— Пиво.

Он открыл две бутылки, одну мне протянул. Я удивился:

— Что, без стаканов?

— Сейчас никто из стаканов не пьет.

— Во как!

— Slàinte, Митч, и добро пожаловать домой!

Выпили. Пиво было отличное. Я показал бутылкой на все это великолепие, говорю:

— Это что за спешка такая у парня была, что он все оставил?

— Большая спешка.

— И что, ребята, которым он должен, ни на что тут глаз не положили?

Нортон с улыбкой ответил:

— Да я уже отщипнул маленько.

Я переваривал сказанное целую минуту. Наверное, из-за пива. Потом сказал:

— Ты, что ли, деньги давал?

Широкая улыбка. Гордый донельзя. Помолчав немного, объявил:

— Я только часть фирмы — добро пожаловать на борт.

— Что-то не хочется, Билли…

Он поспешно прибавил:

— Эй, я ведь не говорю, чтобы прямо сейчас. Погуляй, проветрись.

Проветрись.

Ладно, проехали. Говорю:

— Не знаю, как тебя благодарить, Билли. Это супер.

— Нормально. Мы же партнеры… правда?

— Правда.

— Ну, мне пора. Вечеринка в «Грейхаунде» в восемь. Не опаздывай.

— Я приду. Еще раз спасибо.

 

~~~

БРИОНИ — ЭТО КЛИНИЧЕСКИЙ случай. Настоящая шизофреничка. Я знал нескольких серьезно больных на голову женщин. Черт, я даже ухаживал за ними, но по сравнению с Бри это были просто образцы здравого смысла. Муж Бри умер пять лет назад. Не самая большая трагедия, потому что парень был полный засранец. Трагедия в другом: Бри до сих пор не могла поверить, что его нет. Она высматривала его на улице и, что еще хуже, болтала с ним по телефону.

Как у всех настоящих чокнутых, у нее случаются моменты просветления. Она становится разумной ясной деловой… а потом — бац! Исподтишка поражает новой ошеломляющей вспышкой безумия.

Вдобавок ко всему, она была потрясающе обаятельной, прямо обволакивала тебя. Выглядела как Джуди Дэвис, точнее, как та Джуди Дэвис, которая была с Лайамом Нисоном в фильме Вуди Аллена. Ее хобби — воровать в супермаркетах. Я не могу понять, как ее до сих пор не поймали, ведь она все делает с невероятным безрассудством. Бри — это моя сестра. Я ей позвонил. Она сразу подняла трубку. Спросила:

— Фрэнк?

Я вздохнул. Фрэнком звали ее покойного мужа. Говорю:

— Это Митчелл.

— Митч… о Митч… тебя выпустили?

— Как раз сегодня.

— О, я так счастлива. Мне так много нужно тебе рассказать. Приготовить тебе обед? Ты не голоден? Голодом они тебя не морили?

Мне хотелось смеяться или плакать.

— Нет… нет, я в порядке… слушай, давай встретимся завтра?

Молчание.

— Бри… ты слышишь?

— Ты что, не хочешь видеть меня в твой первый вечер на свободе? Ты меня ненавидишь?

И я, как дурак, рассказал ей о вечеринке. Бри тут же загорелась, говорит:

— Я приведу Фрэнка.

Я хотел заорать: «Ты, сука чокнутая, думай, что несешь!»

Но сказал:

— Хорошо.

— О Митч, я так рада. Я принесу тебе подарок.

О господи.

— Как хочешь.

— Митч… можно тебя кое о чем спросить?

— Ну… конечно.

— Они трахали тебя всей камерой? Трахали?

— Бри, мне нужно идти, позже увидимся.

— Пока, детка.

Я положил трубку. Ох, ну и вымотался же я.

Разобрался с гардеробом. После трех лет в джинсухе и полосатой рубашке такой гардероб — как пещера Аладдина.

Для начала отложил в сторону кучу барахла с логотипом «Томми Хилфигер». Затолкал в пакет для мусора. Пусть это мешковатое тряпье заберет «Оксфам» на благотворительность.

Потом обнаружил кожаный пиджачок от Гуччи, очень стильный. Решил: его точно возьму. Много белых футболок «Н&М», вроде той, которую Брандо обессмертил в фильме «В порту». Ребята в тюряге убить готовы за крутую пацанскую американскую футболку.

Джинсов нет.

Не проблема.

Есть шесть пар гэповских брюк цвета хаки. Блейзер «Френч коннекшн» и бенеттоновские свитера.

Не знаю, был ли у парня вкус, но деньги были точно.

Ну да, заемные, от барыги.

Был еще пиджак «Барбур» и плащ «Лондон фог». Отлично. Я буду стильным парнем в любую погоду. Странное дело, не нашлось никакой обуви. Но я не жалуюсь. Я что, полный идиот? Пара ботинок на мне.

Приняв горячий душ, использовал три полотенца, чтобы хорошо обсушиться. Их сперли из гостиницы «Холидей Инн», они были мягкие и приятные на ощупь. По-настоящему мне хотелось еще пивка, но об этом пришлось забыть. Впереди была попойка, может, до полусмерти, надо было хотя бы приехать полутрезвым. Быстро просмотрел книги. Целая стена была забита детективами. Обнаружил

Элмора Леонарда

Джеймса Саллиса

Чарльза Уилфорда

Джона Харви

Джима Томпсона

Эндрю Вокса.

И это только начало. Опа! Можно вообще из дому не выходить. Просто закопаться в преступления.

Я надел футболку, брюки-хаки и кожаный пиджак.

Посмотрел в зеркало. Вполне могу сойти за рабочего сцены из команды Фила Коллинза. Подумал: «Если бы у меня еще и деньги были — то берегись».

 

~~~

КОГДА Я ПРОХОДИЛ ПО КЛЭПХЕМ КОММОН, мне улыбнулась женщина. Знаю, все дело в пиджаке. В Старом городе была придорожная кафешка, всегда при делах. Стоит, где стояла. Местечко из категории «что на столах, то и в меню».

Нет большего наслаждения для бывшего заключенного, чем поесть в одиночестве. Я занял целый отсек и ловил кайф от того, что все это пространство мое. Точно знал, что закажу.

Карбогидратный кошмар, залитый неоновым светом медицинской перегрузки. Например, вот так

две колбаски

куча бекона

жареные помидоры

яйца

кровяная колбаса

тосты

чайник горячего чая.

О да!

В соседнем закутке сидел старый пердун. Пялился на меня. Лицом и повадками смахивал на «типичного». Назовем его Альфред.

Всеобщий любимец. У него всегда есть свой уголок в пабе и собственная оловянная пивная кружка.

У бармена-новичка он вызывает священный трепет.

Принесли мой заказ. Он говорит:

— Эта еда, сынок., ты знаешь, откуда она?

Не поднимая головы, я сказал:

— У меня такое чувство, что вы собираетесь меня просветить.

Он запнулся, но не остановился. Говорит:

— Большие ребята вроде тебя должны питаться картошкой.

Я голову поднял, посмотрел на него и говорю:

— Старым ребятам вроде вас не нужно лезть в чужие дела.

Он заткнулся.

Я постарался не набрасываться на еду. Я был на свободе, и мне ко всему нужно было заново привыкать. Закончив есть, расплатился, пошел к выходу. По пути остановился около Альфреда, сказал:

— Приятно было с вами поболтать.

Спустился к Стритэм, зашел в банк. Я не знал точно, сколько у меня денег: в тюрьму выписок о состоянии счета не присылают.

Лучше бы туда присылали банкиров.

Заполнил бланк, встал в очередь. Она продвигалась медленно, но я знал, как убить время.

Операциониста была дружелюбна, как человек при деньгах. Я протянул ей бланк Пробив номер по компьютеру, она произнесла:

— О!

Я ждал.

— Счет не активирован, — объявила она.

— Это пока.

Она посмотрела на меня. Кожаный пиджак льда не растопил, говорит:

— Мне нужно проверить.

— Проверьте.

Мужик сзади зевнул, спрашивает:

— Это надолго?

Я одарил его банковской улыбкой и ответил:

— Понятия не имею.

Операциониста вернулась с мужиком в костюме. Это был Мистер деловитость. Он сказал:

— Мистер Митчелл, не могли бы вы подойти к моему столу?

Я мог. Сел, посмотрел на стол. Табличка гласила:

МЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗАБОТИМСЯ О ВАС

Он немного позанимался банковскими делами, потом сказал:

— Мистер Митчелл, ваш счет не был активирован в течение трех лет.

— Это незаконно?

Он замялся:

— О нет… это… кхе-кхе… давайте посмотрим… с процентами у вас тысяча двести фунтов.

Я подождал. Он спросил:

— Полагаю, вы хотите активировать ваш счет?

— Нет.

— Мистер Митчелл, я могу вам предложить вклад «Экономный». У нас очень привлекательные предложения для мелких вкладчиков.

— Выдайте мне мои деньги.

— О да… кхе… вы желаете закрыть свой счет?

— Оставьте на нем один фунт… вы, ребята, так хорошо о них заботитесь.

Я забрал свою наличку — никаких теплых рукопожатий или радостного «до свидания».

Всегда спрашивайте себя, действительно ли они о вас заботятся.

Представление начинается. Я прикорнул и проснулся как от толчка. Гулко билось сердце, пот катился по спине. И не потому, что мне показалось, будто я снова в тюрьме, а потому, что я знал: я на свободе. Парни в камере предупреждали: «Нет ничего страшнее, чем быть на свободе».

Именно поэтому, думаю, многие из них возвращаются обратно.

А я поклялся вслух:

— Черта с два я вернусь!

Сделал сотню приседаний, сто раз отжался от пола и почувствовал: страх отступил.

Кухня была набита продуктами.

И никакой овсянки, слава тебе господи.

Выпил немного апельсинового сока, съел противный подгоревший тост. На кухне была микроволновка, и я заварил кофейку в чашке. На вкус он был абсолютное дерьмо, точь-в-точь к такому я привык Принял душ, бриться не стал. Пусть будет трехдневная щетина.

Что может быть хуже?

Буду выглядеть как папа Джорджа Майкла.

Намазался дезодорантом «Кельвин Кляйн». На этикетке написано: «Не содержит спирта». Так что пить это ни к чему.

Немного посидел, скрутил сигаретку. Просто стал мастером в этом деле. Могу скрутить одной рукой. А если еще и спичку научусь о зубы зажигать — полный успех мне обеспечен.

Совершил небольшую ревизию музыкальной коллекции. Удивительно, квартира — просто произведение искусства, а к великой цифровой революции парень не приобщился. В основном винил и кассеты. Мне подходит.

Включил Тришу Йервуд, «Любовь не обманет».

Прослушал два раза.

Я сам с юго-востока Лондона. Мы говорим «красота» только о машинах и футболе. Но и тогда нужно очень хорошо понимать, с кем имеешь дело.

Песня была великолепная.

Она пробудила во мне

тоску

чувство утраты

сожаление.

Черт, в следующий раз начну жалеть женщин, которых никогда не встречал. Наверное, это называется «когда тебе перевалило за сорок» и всё такое.

Я встряхнулся, наступило время рок-н-ролла. Надел гэповские брюки-хаки — узковаты в поясе, ну да ладно, если не дышать, то все в порядке. Белую футболку и блейзер.

Выгляжу клёво.

Настоящая приманка для начинающего грабителя.

Альбом все еще играл, и Триша волшебно пела дуэтом с Гартом Бруксом.

Нужно выключить.

Да, музыка реально сносит башку, это как пить дать.

 

~~~

ТО, ЧТО ТЫ СЧИТАЕШЬ мелким, ни с чем не связанным происшествием, влечет за собой цепь событий, которые невозможно предвидеть. Ты думаешь, что делаешь выбор, а на самом деле просто собираешь пазл своего предопределения.

Во закрутил!

К Овалу я приехал на метро. Северная линия была в своем наилучшем взвинченном виде. Два замызганных уличных музыканта кромсали ножами стенд «Улицы Лондона». Я бросил им пару монет в надежде, что они прекратят это занятие.

Они не прекратили. А как только закончили, сразу принялись за другой стенд. Выходя на Овале, я наткнулся на Джои с «Биг Ишью». Говорю ему:

— Хочешь на вечеринку, Джои?

— Тут моя вечеринка, Митч.

И не возразишь.

Через дорогу, у собора Святого Марка, припарковался «астон мартин». Из машины вышла молодая женщина. От деревьев около церкви отделились три хищника. Нет, не бездомные. Это были, как их называет Эндрю Вокс, шкеты. Подонки. Начали приставать к ней. Я раздумывал, вмешиваться или нет. Пиджак пачкать не хотелось. Джои говорит:

— Давай, Митч.

Я перешел через дорогу. Всё, допрыгались. Один, поближе, что-то базарил, другой, сзади, приготовился ударить.

Я крикнул:

— Эй, парни!

Все трое обернулись.

Хищникам лет по двадцать с небольшим. Белые и мерзкие.

Один сказал:

— Чё надо, урод?

Другой прибавил:

— Вали, придурок!

Подойдя поближе, увидел, что один из них женщина. Сказал:

— Оставьте леди в покое.

Парень глянул на мой пиджак и сделал неправильные выводы. Он придвинулся и сказал:

— И чё ты сделаешь, пиз...к?

Я ответил:

— Вот что.

И ткнул ему указательным пальцем в правый глаз. Обычный прием на тюремном дворе. Если сделать по-серьезному, можно глаза лишить.

Но я так не сделал. Хотя боль все равно ужасная. Повернулся к девке, говорю:

— А тебе я нос сломаю.

Она убежала.

Женщина, несостоявшаяся жертва, тупо смотрела на меня. Я сказал:

— Не самое удачное место для парковки.

Перешел обратно через дорогу и услышал музыку, которая доносилась из «Грейхаунда».

Слава богу, это не «Улицы Лондона».

Паб был забит до отказа. Над стойкой висел плакат:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, МИТЧ

Нортон, в костюме от Армани, радостно здоровается и говорит:

— Держи «револьвер».

— Что?

— Это коктейль.

— И что там?

— Что там может быть? «Блэк Буш», две дозы куантро и имбирное пиво.

— Спасибо, Билли, я возьму пинту горького.

Всевозможные Злодеи Второго Уровня подходили ко мне и жали руку. Злодеи из Списка А сидели и ждали, когда я сам к ним подойду.

Я подошел.

Вечеринка была в стиле «кошачья свадьба», по определению Доминика Дана. Со всех сторон сыпались обещания непыльной работенки, слышалось: «Позвони мне». Я заметил Томми Логана, подающего надежды наркобарона, обратился к нему:

— Томми, можно тебя на пару слов?

— Конечно, сынок.

Он моложе меня раза в два. Заметил:

— Ты выглядишь вполне готовым.

— Готовым к чему, а?

Вежливо посмеялись. Я сказал:

— Томми, сделай мне одолжение.

Он провел меня в конец бара. Чтобы слышно не было, но все как на ладони. Я сделал глубокий вдох и говорю:

— Мне нужна дурь.

У Томми бизнес такой — не показывать, что он чувствует или о чем он думает.

Он включил удивление, сказал:

— Я бы не хотел подсадить тебя на иглу.

— Всего разок, для друга.

— Господи, Митч, одного раза хватает.

И уже собрался прочитать мне лекцию. Я не стал слушать, спросил:

— Ну так как? Мне еще машинки нужны. Гипо… ну ты понимаешь.

— Ладно, к концу вечеринки я все приготовлю.

Он покачал головой, потом прибавил:

— Ты мне нравишься, Митч, поэтому я тебе говорю: относись ко всему легче.

— У Айрис Демент песенка такая есть — «Легче».

— У кого?

 

~~~

ПРИЕХАВШАЯ БРИОНИ ВЫГЛЯДЕЛА как сияющая бомжиха. Она была одета в нечто, напоминавшее дизайнерский мешок для мусора. Крепко меня обняла, говорит:

— Тебе нравится мое платье?

— Кхм…

— Я его украла из магазина Вивьен Вествуд.

Я не успел ответить, она спрашивает:

— Митч, тебе нужен «глок»?

— Я только что отказался от «револьвера».

Она с расстроенным видом проговорила:

— Девять миллиметров.

— Бри, господи, ты серьезно.

Она порылась в сумке, говорит:

— Сейчас покажу.

— Ради всего святого, не вытаскивай пистолет в этой толпе… Я возьму его позже, о'кей?

— О'кей, Митч.

Нортон заорал:

— Бри, что будешь пить?

— «Харви Волбенджер».

В паб вошла женщина. Это была леди из «астон мартина». Я сказал Бри:

— Извини.

— Фрэнк опаздывает, но он не забудет, Митч.

Незабвенный Фрэнк. Я подошел к той женщине, говорю:

— Ещё раз здравствуйте.

Она чуть не подпрыгнула, потом успокоилась, говорит:

— Я вас не поблагодарила.

— Всегда рад помочь… Вы за мной сюда пришли?

— Что? О господи, нет… Я материал собираю.

Мое сердце упало.

— Вы журналист?

— Да, любое сборище бандитов юго-востока — это новость.

Она посмотрела в сторону бара. Группа угрюмых мужчин была погружена в разговор. От них веяло угрозой. Леди из «астон мартина» кивнула на них:

— Вон та мерзкая компания.

— Вы правы. Это полицейские.

Она со смехом сказала:

— Вы серьезно?

— Выпить хотите?

— Минеральной воды. Я Сара.

— Митч.

Я подумал: не подлить ли ей чего покрепче в минералку, расслабить ее маленько? Решил: пусть идет, как идет. Она сделала глоток, говорит:

— Кажется, эта вечеринка в честь бандита, который только что вышел из тюрьмы.

— Это я.

— О!

Я хлебнул пива, прибавил:

— Я не уголовник Обыкновенный безработный.

Она немного подумала, спрашивает:

— А чем еще вы зарабатываете на жизнь, кроме спасения женщин?

— Только скажите. Я все умею.

Она это взвесила и говорит:

— Мне нужно кое-что уточнить. С вами можно связаться по телефону?

Я продиктовал ей свой номер и спросил:

— Не боитесь рекомендовать бывшего зэка?

— Если вы получите эту работу, вам самому придется беспокоиться.

Я засмеялся, не отнесся к этому серьезно.

Первое из череды неверно принятых решений.

Сара отошла — наверное, проводить журналистское расследование. Чуть позже подошел Томми Логан, сунул мне пакет. Я сказал:

— Томми, я твой должник.

Бри меня облапила, говорит:

— Митч, я только что встретила божественного мальчика.

— Ну-ну.

Она держала за руку панка. Лет девятнадцати-двадцати. Выглядел он как больной Дэвид Бекхэм. Только с глупой ухмылкой образцового гангстера. Говорит мне:

— Йо, брателло.

Если ты не черный, то в самом деле не знаешь, как на это ответить.

Разве что вмазать в висок, но я был не в настроении.

Бри включилась:

— Митч, я сказала ему, что ты возьмешь его под крыло.

— Не думаю.

Она вроде искренне удивилась:

— Он тебе не нравится?

— Бри, я его не знаю, я не хочу его знать, и вообще отдохни.

Она исчезла в толпе. Я потусовался еще немного, потом понял, что с меня хватит. Увидев Нортона, сказал:

— Билли, я всё.

— Что… уже?

— Я привык рано ложиться.

— О да, конечно… слушай, насчет работы…

— Деньги под проценты?

— Это не то, что ты думаешь. Нужно просто выходить со мной пару раз в неделю.

— Билли…

— Нет, послушай… эта твоя квартирка, шмотки — мне ведь не нужно тебе напоминать, что бесплатных завтраков не бывает.

Столько всего в обмен на какие-то жалкие принципы. Я хотел квартиру, одежду. Жизнь. Спрашиваю:

— Когда?

— Пятница подойдет? Я подхвачу тебя где-нибудь в середине дня.

— В середине дня?

— Наши клиенты рано не просыпаются. Поэтому у этих тупых уродов никогда нет бабок.

Джек Николсон в «Словах нежности» сказал: «Ему почти удалось удрать».

Я почти дошел до дверей, когда Томми Логан меня окликнул:

— Там шум на заднем дворе.

— Наплевать.

— Это вряд ли, там твоя сестра.

Я сначала подумал: пусть сама разбирается. Потом сплюнул:

— Черт!

И пошел туда. Мимо составленных штабелями ящиков из-под пива, мимо пустых кегов, во двор. Панк стоял, прислонившись к стене, на щеке глубокая рана от уха до подбородка. А Бри ему в рожу «глок» сует. Я сказал:

— Бри… Бри, это я, Митч.

Она не двигается, говорит:

— Он хотел засунуть свою штуку мне в рот.

Я подошел ближе, сказал:

— Пистолет этот ты вроде мне подарила.

— Да.

— Ну вот, давай я его заберу, а?

Она тяжело взглянула на панка, потом кивнула:

— О'кей.

И отдала мне «глок». А панк был уже почти в отключке. Ноги подкосились, сполз по стене, из раны кровь течет. Я наклонился, обшмонал карманы. Бри спросила:

— Ты что, его грабишь?

Не то чтобы ее это волновало, просто любопытно. Я ответил:

— Ищу его заначку. Этот придурок на коксе сидит. Слышала, как он носом шмыгал?

— Ты что, хочешь нюхнуть?

Я нашел пакет, вскрыл. Высыпал кокс на рану, кровь остановилась.

Бри спрашивает:

— Что ты делаешь?

— Это анестетик.

— А ты откуда знаешь?

— Сидел с наркоманом.

Я встал, взял ее за руку и сказал:

— Пошли.

Когда вывел на улицу, она предложила:

— Хочешь, пойдем поклубимся?

Я подозвал такси, посадил ее, говорю:

— Я тебе завтра позвоню.

— Митч, ты не очень расстроился, что Фрэнк не пришел?

— Нет, не думай об этом.

Я шел к метро, у меня был героин, пушка и полкулька кокса. Господи Иисусе, чего еще желать от одного вечера в старом добром Лондоне?

Я опять в своей квартире, скинул ботинки, открыл пиво и рухнул на диван. Потом сел, насыпал дорожку из кокса и быстро нюхнул. И минуты не прошло, а я уже задвинулся.

Черт, чистейший.

Бри я сказал правду — я действительно сидел с наркоманом.

Он мне все рассказал про герыч, про улеты. Как взлететь с Земли до звезд.

И я решил разок попробовать, когда окажусь на свободе.

Каждую ночь сосед воскрешал в памяти свой первый улет. Как будто ты всю жизнь прожил в темноте, и вдруг бац — ослепительный свет. Ты громко смеешься. Нервы как бархат, кожа светится. И энергия бьет ключом, будто ты на батарейках.

Про ломку он тоже мне все рассказал. Я прикинул, что смогу с этим справиться.

Но только не сегодня вечером. Это будет неправильно. Я пошел в спальню и положил все хозяйство под свитера. «Глок» сунул под матрас. Под коксом, кайфую, мотаюсь как заведенный. Подошел к книжной полке, достал Джеймса Сэллиса.

Поэзия

Утрата

Наркотики

Идеально.

Как-то, когда первая половина моего срока прошла, меня зашел проведать капеллан. Я валялся на койке, читал. Мой сокамерник был на собрании Анонимных алкоголиков. Священник был хорошо воспитан, он спросил:

— Можно войти?

— Конечно.

Куда угодно. Он сел на койку напротив, посмотрел на мои книги. Там были:

философия

серьезная проза

триллеры

поэзия.

Говорит:

— Ваше чтение эклектично.

Мне послышалось «электрично», я ему сказал:

— Что угодно, лишь бы заряжало.

Он набожно, без теплоты, улыбнулся, сказал:

— Нет, эклектично означает, что ваше чтение хаотично, не систематизировано.

Мне это понравилось, я говорю:

— Мне так нравится.

Капеллан взял томик поэзии, говорит:

— Рильке. Сейчас это весьма необычно.

Я поднапрягся, припомнил строчку:

— Все ужасное — это нечто, нуждающееся в нашей любви.

Сработало. Его как молнией поразило. А я свое гну, спрашиваю:

— Вот мы, осужденные, как вы думаете, нуждаемся ли мы в любви?

Он стал совсем благостным, говорит:

— Большинство из тех, кто находится в этих стенах, вовсе не чудовища, они просто…

Но не смог найти подходящего слова. Я ему:

— Вот и видно, что вы с нами не хавали. Вчера парнишка получил ножом в лицо за свой крем-карамель.

— Как прискорбно.

— Это один из способов всё поставить на свои места.

Я сел, скрутил косяк, предложил капеллану.

— О нет, но все равно спасибо.

Он меня почти заинтересовал, я его спрашиваю:

— Вы за рулем?

— Прошу прощения?

— Машину водите? Хочу поговорить о двигателях.

— О нет, я езжу на велосипеде.

Ну разумеется.

Он сложил руки на коленях, изобразил лицом сочувствие, спрашивает:

— Вас что-то тревожит?

Я заржал, указал на мир за пределами тюремных стен:

— Угадайте с трех раз.

— Как я вас понимаю.

— Придержите свои эмоции, падре. Ваши разговоры могут привести к бунту.

Он поднялся — священный долг выполнен. Сказал:

— Вы очень интересный человек Можно, я еще навещу вас?

Я улегся на койку, говорю:

— Мои двери всегда для вас открыты.

Понятно, что больше я его не видел.

 

~~~

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО я слушаю «Кэпитол», и тут звонит телефон. Я трубку поднял, говорю:

— Да.

— Митч? Это Сара.

— Привет. Ты написала репортаж?

— Нет. Но, кажется, я нашла тебе работу.

— Спасибо.

— Еще рано благодарить. Моя тетка живет в Холланд-парке. В громадном доме. И этому дому срочно нужен ремонт. Вся беда в том, что она тяжелая женщина и ни один работник в мире никогда к ней больше не придет. Поверь мне, у нее перебывала целая армия.

— А я-то чем лучше?

Длинная пауза.

— Ну, если мужчина красив, она простит ему что угодно.

— Вот как!

— Может, смотаешься и посмотришь? Платит она очень прилично.

— Конечно, почему нет.

— Ее усадьба называется «Вязы». Ты не заблудишься: в самом начале Холланд-парка, такая громадная подъездная аллея.

— Найду.

— Конечно, найдешь. Ты в театре что-нибудь понимаешь?

— Нет.

— Тогда вообще не заговаривай о Лилиан Палмер.

— Никогда о ней не слышал.

— Да и не важно. Но это моя тетка.

— С нетерпением ожидаю встречи.

— Не будь таким самоуверенным. Ну давай, пока.

Я решил испытать судьбу — вдруг повезет? — и спросил:

— Слушай, Сара, может, выпьем как-нибудь вместе?

— Думаю, что нет, — ответила она. — Я в этот подарочный набор не вхожу.

И повесила трубку.

В списках судьбы я не значился.

Инструментов у меня не было, но я подумал, что они появятся в процессе работы. У меня полно знакомых ковбоев, которые достанут всё что угодно.

Сначала нужно будет осмотреться, прикинуть, что понадобится. Если мне нужно стать мастеровым парнем, рабочая одежда подойдет лучше всего. Свитер и джинсы — то, что надо.

Иду к метро, думаю: «У меня есть дом, одежда, предложение о работе, а я всего сутки как откинулся».

Пацаны в тюряге ошибались: жизнь на свободе — это легкий океанский бриз!

Анонимные алкоголики все соотносят с БД. Это значит Безграничная Душа. На улице мы все сталкиваемся с БД… с БезДомными. Тех и других объединяет бухло. Алкоголикам нужно завязать, чтобы выжить. А бездомным для того же самого нужно бухнуть.

Не знаю, что это мне в голову лезет. Тюрьма не отпускает, наверное.

В общем, когда я с этим разобрался, то был уже около Холланд-парка. Вышел из метро на Ноттинг-Хилл, пошел вверх. Вязы, нет проблем. Как Сара и говорила, громадная подъездная аллея. Иду, посматриваю на деревья.

И вдруг дом. Я пробормотал:

— Ух ты!

Это был дворец, никакое другое слово не подходило.

Он вопил:

БОГАТСТВО!

Подошел к двери из массивного дуба. Вблизи дом выглядел обветшалым, даже жалким. Работы здесь хватит. Я взялся за дверной молоток, постучал.

Дверь открылась. В проеме стоял дворецкий, при всех регалиях. Я просто глазам не поверил. Я-то думал, все дворецкие давно смылись в Калифорнию, в сериалы, или еще куда. Этот был низенький и крепкий. Вроде Одджоба из фильма про Джеймса Бонда. Я был так поражен, что слова не мог вымолвить. Он изрек:

— Да?

Я представился, упомянул Сару и все ждал, что чувак засуетится.

А он только сказал:

— Мадам ждет вас. Проходите, пожалуйста.

Я прошел.

В громадный холл. Будь у меня пальто, дворецкий бы его взял. Провел меня в гостиную, объявил:

— Мадам будет с минуты на минуту.

И свалил.

Комната была громадная, с мебелью времен Регентства. Я это точно знаю, потому что выглядела эта мебель так, будто на ней никто никогда не сидел. Сотни фотографий в рамках, снята какая-то блондинка. Отрешенная и жестокая, как Лорен Бэколл. Большая картина над камином. Опять эта блондинка. По стенам афиши в рамках: «Лилиан Палмер в „Трамвае…“», «Участь Электры — траур», «Сладкоголосая птица юности».

Ну и все в таком роде. Они были старыми, хоть и в роскошных рамах. На окнах висели тяжелые гардины, и я решил впустить в комнату побольше света.

Отдернул гардины, открылся эркер. Вид на заросший сад. Машинально я начал скручивать папироску. Прикурил. Я смотрел в окно, когда за спиной раздался крик:

— НЕМЕДЛЕННО ЗАТУШИТЕ СИГАРЕТУ!

Я вздрогнул и обернулся, надеясь кого-нибудь увидеть. Мимо пронеслась женщина с криком:

— Как вы посмели открыть гардины? Свет испортит афиши!

Пока она занавешивала окна, я смог ее рассмотреть.

На ней было длинное черное платье. На спину спадали длинные белокурые волосы. Она повернулась.

Совсем не похожа на Бэколл. Скорее на жену Джона Кассаветтиса в его фильме «Глория».

Я не умею угадывать возраст, но, полагаю, ее назывался «очень дорогие шестьдесят».

Деньги и хороший уход сохранили ее лицо. У нее были поразительные голубые глаза, и они внимательно меня разглядывали.

— Полагаю, вы пришли на собеседование? Говорите. Вам есть что сказать?

Голос был глухой, почти грубый. Такой тембр придают сигареты и виски. Наглость — второе счастье, подумал я, а вслух произнес:

— Мне бы пепельницу.

Она указала на громадную хрустальную тарелку. Я затушил сигарету.

Надо признать, этот жалкий окурок изменил всю комнату. В этом блюде бычок выглядел как публичное оскорбление. Мне даже захотелось сунуть его в карман. Она сказала:

— Вы надеетесь произвести хорошее впечатление, вырядившись как посыльный?

— Можете со мной не церемониться. Мне нужна эта работа.

Она подошла ближе, и мне показалось, что она хочет меня ударить. Но она только рассмеялась. Отвязная штучка. Лучше не придумаешь.

Потом сказала:

— Сара сообщила, вы сидели в тюрьме. Вы кто, вор?

Резче, чем хотел, ответил:

— Я не вор.

— Боже мой, я тронула за живое? Нарушила уголовную этику?

Она произнесла это драматическим тоном. Прямо как на сцене.

Я понял, что она никогда с нее не уходила. Пояснил:

— Я дрался, и малость переборщил.

— Здесь никаких драк не будет, — подытожила она.

Я вдруг почувствовал, как накатывает желание. Откуда-то с левой стороны. Я просто не мог этому поверить. Мое тело отвечало ей. Она улыбнулась понимающей улыбкой, и мне уже не хотелось в этом разбираться. Совсем. Она продолжила:

— У вас будет испытательный срок — одна неделя. Джордан введет вас в курс ваших обязанностей.

Она пошла к двери, остановилась, сказала:

— Если вам непременно нужно что-нибудь украсть, возьмите эту отвратительную пепельницу.

И ушла.

Я пошел за Джорданом в гараж, который был больше похож на ангар. Первое что я увидел, был стоявший на подставках автомобиль. Я присвистнул, сказал:

— Это «Серебряный призрак»?

— Да, это он.

Я попытался угадать, что за акцент у Джордана, спросил:

— Вы немец?

— Венгр, — ответил Джордан.

Обвел рукой гараж и добавил:

— Здесь есть все, что вам может понадобиться.

Инструмент

рабочая одежда

лестницы

краска.

Я подумал, что это хорошо, кивнул:

— Хорошо.

Он показал мне таблицу на стене, сказал:

— Это ваше расписание.

— Что?

— Мадам любит, чтобы все было таблицезированно.

Ему стоило усилий произнести последнее слово, я подождал, понял, что его заклинило, говорю:

— Произносите по частям.

Он показал на таблицу:

— Пожалуйста, изучите это внимательно.

Я изучил:

Понедельник — покраска

Вторник — водостоки

Среда — крыша

Четверг — окна

Пятница — патио.

Я притворился заинтересованным, как будто это имело какой-то смысл. Сказал:

— А в субботу — гуляем.

Он проигнорировал мое замечание, говорит:

— Вы должны приходить ровно в семь тридцать. Съедаете легкий завтрак. Работа начинается ровно в восемь. В одиннадцать перерыв на чай, двадцать минут. В тринадцать ланч — один час. Работа заканчивается ровно в четыре часа.

Мне захотелось вскинуть руку в нацистском приветствии и заорать:

«Jawohl, Herr Kommandant!»

Вместо этого я спросил:

— Она сейчас работает?

— Мадам отдыхает.

— Господи, по этим афишам видно, что она уже лет тридцать как отдыхает.

— Она ждет подходящее транспортное средство.

Я кивнул на «роллс-ройс», сказал:

— Вот это должно помочь.

Его ответ был заглушён шумом подъехавшего фургона, на боку которого было написано:

ЛИ

СТРОИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ И ОБСЛУЖИВАНИЕ

Из фургона выбрался толстый мужик. Это заняло у него порядочно времени из-за веса, который он на себе таскал. Мужик был в комбинезоне и бейсболке. Грязной бейсболке с едва различимой надписью «ЛИ».

Он подгреб к нам, кивнул Джордану, посмотрел на меня и сказал:

— Это чё за недоумок?

Джордан говорит:

— Мистер Ли, вы здесь больше не работаете. По-моему, вам ясно дали это понять.

Ли отмахнулся:

— Протри глаза, Джорд. Эта старая летучая мышь еще не знает, с кем имеет дело. Я своего не упущу.

Джордан вздохнул, говорит:

— Мы нашли на ваше место нового человека, мистер Ли. Прошу вас покинуть нас.

Ли засмеялся, сказал:

— Да ладно, ступай, Джорд, принеси чашку чая, сахару два кусочка. Я тут разберусь.

И направился ко мне. Джордан оказался быстрее и нанес Ли два молниеносных удара в живот. Я едва успел заметить, что он бил не кулаком, а открытой ладонью. У Ли ноги подкосились, он застонал, заскулил:

— Ты чё делаешь?!

Джордан встал над ним и врезал обеими руками по ушам.

Я заметил:

— Это очень больно.

Потом Джордан помог Ли добраться до фургона, затолкал его внутрь, как мешок. Через несколько минут мотор взревел, и фургон медленно уехал. Джордан повернулся ко мне, спросил:

— Можете начать в понедельник?

— Без вопросов, — ответил я.

По дороге к аллее я раскурил сигаретку. Подошел к воротам, обернулся. Дом казался вымершим. Я пошел к Ноттинг-Хилл. По дороге наткнулся на Ли. Он стоял, прислонившись к своему фургону, массировал живот.

Когда я проходил мимо, Ли сказал:

— Можно на пару слов, приятель?

— О'кей.

— Я не уловил, как там тебя звать.

— Верно.

Он набычился. Я заметил, что уши у него ярко-красного цвета. Говорит:

— Ты чё, играть со мной вздумал, приятель?

— Почему бы и нет.

— Ты чё, шибко хорошо соображаешь, что ль?

— Только в работе. В твоей работе.

Он не знал, как продолжить, решил побазарить:

— Если хорошо соображаешь, держись от меня подальше.

Я сделал выпад, изображая удар в живот, но не ударил, а сказал:

— Тебе нужно завязывать с гамбургерами, Ли.

И ушел. Весь путь по Лендбрук Гроув я слышал его ругань. Старина Ли мне почти понравился. В конце концов, он продержался там целую неделю.

 

~~~

КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ в Клэпхем, я все еще ощущал влияние Лилиан Палмер. Решил, что пора перепихнуться. Зашел в телефонную будку, посмотрел на расклеенные там объявления. Любое сексуальное желание могло быть удовлетворено. Я остановился на таком объявлении:

ТАНЯ

ТОЛЬКО ЧТО ИЗ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ, СИСЯСТАЯ

ГОТОВА УДОВЛЕТВОРИТЬ ВСЕ ВАШИ ЖЕЛАНИЯ

Вот оно.

Я позвонил и назначил время. Да, она может принять меня сейчас. Адрес был где-то в Стритэме. Я ехал туда и, клянусь, нервничал.

После трех лет очень хочется знать, как всё пройдет.

Нашел дом, позвонил в домофон. Мне открыли, я поднялся на пару лестничных пролетов. Постучал в дверь. Вышел парень лет тридцати.

Я сказал:

— Господи, надеюсь, что Таня — это не ты.

— Гони полтинник.

Я заплатил, парень спрашивает:

— Еще что-нибудь нужно — травка, ускоритель, дурь?

Я покачал головой. Он отступил и позволил мне войти. Там сидела женщина, в комбинации и чулках с подвязками. И было ей вовсе не двадцать, и не была она ни сисястой, ни очаровательной. Сказала:

— Выпить хочешь?

И не латинка.

— Давай.

— Скотч?

— Отлично.

Я наблюдал за ней, пока она наливала. Отличная фигурка — я почувствовал, что желание возвращается. Не то что бы дикий восторг, но близко.

Взял стакан, сказал:

— Твое здоровье.

Она встала передо мной, говорит:

— Без извращений, без поцелуев, без связывания.

Что я мог ответить? Говорю:

— Всё по-серьезному.

Пошел за ней в спальню. По радио «Иглз» исполняли «Десперадо».

Если «Мой путь» Синатры — гимн шовинистов, то «Десперадо» — это символ веры осужденных. Таня протянула мне презерватив и легла на кровать.

Все закончилось очень быстро.

Она показала на ванную:

— Можешь там помыться.

Я помылся.

Когда я выходил, сказала:

— Давай еще двадцатку, и можешь еще раз.

Я говорю:

— Я так позабавился, мне как раз хватило.

Она мне вслед:

— Звони еще.

 

~~~

ВЕРНУВШИСЬ В КЛЭПХЕМ, я пошел в «Розу и Корону», сел на табурет у стойки, заказал пинту горького. Сижу, потягиваю пиво, скручиваю сигаретку. Рядом садится мужик лет шестидесяти. Общаться с ним не хотелось, и я состроил рожу типа «отвали от меня». Он заказал большую порцию рома, предупредил:

— Только не это пойло с желтой птичкой, которое «Кискади» разливает.

Я повернулся. Захотелось разделить с кем-нибудь посткоитальную меланхолию.

Понял, что он обращается ко мне, говорю:

— Чего?

— Не поверишь, два месяца назад делал ангиографию…

— Что делал?

— Было назначено обычное обследование, но сердечную артерию что-то закупорило, и врач…

Я перебил:

— Заткнись. Не хочу об этом слышать.

Он сник, спрашивает:

— Хочешь выпить?

— Я хочу, чтобы ты компостировал мозги кому-нибудь другому.

— Я просто хотел пообщаться.

— Со мной не надо, — отрезал я.

Прикончил пиво и пошел к выходу. Когда оказался снаружи, заметил, что прямо напротив, через дорогу, стоит человек и внимательно на меня смотрит. Лет тридцати, блондин, поношенный костюм. Парень как будто собирался что-то сказать, но повернулся и ушел.

Если бы машин было поменьше, я бы пошел за ним. Подумал: «Сегодня они появляются неожиданно».

Когда я входил в квартиру, зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Митч?

— Да.

— Это Билли Нортон. Звоню все утро — ты где был?

— Ходил на собеседование.

— Что? У тебя уже есть работа.

— Деньги в долг давать? Это не работа, а инфекция.

Он тяжело вздохнул, говорит:

— Завтра идем, как договорились.

— Да.

— Митч, это легко, никаких проблем. От тебя требуется только одно — прикрывать меня.

— Легко? Первый раз слышу, что забирать деньги — легкое дело.

Он всерьез рассердился, попытался сдержаться, сказал:

— Я принесу «Ред Булл».

— Что принесешь?

— Такой энергетический напиток Запьешь им пару таблеток амфетамина, и ты на полном взводе.

— И без мозгов.

— Я подхвачу тебя в двенадцать, идет?

— Жду не дождусь.

Потом я заказал пиццу по телефону и стал ждать, когда ее доставят. Читал «Боковой удар» Чарльза Уилфорда и сокрушался, что таких серий больше не будет. В тюрьме я прочитывал одну, даже две книги за день. И собирался сохранить эту привычку.

В дверь позвонили. Открыл. Это не пицца. Крепкий мужчина, русые волосы с проседью, темный костюм.

— Мистер Митчелл? — спрашивает.

— Да.

Протянул удостоверение, говорит:

— Я детектив, сержант Бэйли. Могу я с вами поговорить?

— О'кей.

Он прошел за мной внутрь, оценивающе оглядел комнату, говорит:

— Хорошее местечко.

Я кивнул. Он сел, начал:

— Мы получаем ежедневный бюллетень о бывших заключенных, возвращающихся в наш округ.

Если он ждал от меня какого-то ответа, то я его не дал.

Достал пачку крепких сигарет, мне не предложил, закурил и продолжил:

— Мне попалось ваше имя, но там нет адреса.

— Я не на условно-досрочном. Свободный человек.

— Ну конечно, конечно. Я позвонил вашему другу Нортону, и он был рад помочь. Я решил заскочить на минутку, посмотреть, как вы устроились.

Опять звонок в дверь. На этот раз пицца. Забрал ее, принес в комнату, поставил на стол. Бэйли оживился:

— О, пицца. Великолепно! Можно кусочек?

— Конечно.

Он открыл коробку, приступил:

— Ммм… слава богу, без анчоусов… Вот бы еще чайку?

Я пошел в кухню, поставил чайник. Он кричит с набитым ртом:

— Очень вкусно! Пиццу надо есть, пока горячая!

Когда я пришел с чайником, Бэйли половину уже прикончил.

— Господи, мне это было просто необходимо, — сказал он. — Пропустил ланч.

Выпрямился, рыгнул.

— Была какая-то особая причина для вашего визита? — полюбопытствовал я.

Он налил чай, говорит:

— Я посмотрел ваши данные. Вы отсидели три года за тяжкие телесные повреждения.

— Да.

— Я хотел бы узнать о ваших планах.

— У меня есть работа.

— Боже милостивый! Быстро. Надеюсь, легальная?

— Конечно.

Он встал, отряхнул крошки с пиджака, сказал:

— Ваш друг Нортон слишком круто по ветру берет. Вам бы лучше с ним не встречаться.

Мне эта дружеская болтовня поднадоела, говорю:

— Это что, угроза, сержант?

Он, с улыбкой:

— Ну и темперамент у тебя, парень. Ты ведь не хочешь опять нарваться на неприятности?

Я заткнулся, говорю:

— Тронут вашей заботой.

— Еще бы. Зови это интуицией.

Я вернулся в комнату, сунул остатки пиццы в мусорку. Окурок он затушил в чайной чашке. Я громко сказал в никуда:

— Гребаная свинья.

На следующее утро я раздумывал, что надеть, если собираешься идти вытрясать деньги. Получше? Похуже? Решил, что нужно одеться попроще. Джинсы и свитер.

Ровно в двенадцать приехал Нортон. Я сел в фургон, говорю:

— Подходящий сегодня денек.

Нортон был как на иголках, притоптывал ногами, барабанил пальцами по рулю. Когда мы отъезжали, я краем глаза заметил блондина в поношенном костюме и крикнул:

— Билли, постой минутку!

Он остановил машину, я выскочил. Человек исчез. Я вернулся обратно, Нортон спрашивает:

— Что?

Я покачал головой:

— Это бред, но мне кажется, что за мной следят.

— За тобой? Ну это чокнутым надо быть — следить за тобой. Вот бери — освежись.

Указал на картонки с «Ред Булл».

— Нет, я люблю работать без подогрева.

Он открыл банку, сделал большой глоток, произнес:

— Агрр…

— Ты ускорителя добавил?

— Всего полтаблетки, ерунда.

Мы неслись по Клэпхем-роуд, я говорю:

— Ты слишком круто по ветру берешь.

— Что?

— Это мне полицейский сказал.

Нортон уставился на меня. Я говорю:

— Следи за дорогой, козел!

Он заорал:

— Ты с легавым говорил… обо мне?!

— Ага, с тем самым козлом, который получил у тебя мой адрес.

— А…

Он заткнулся, через некоторое время говорит:

— Бэйли отстой, не парься.

— Этот отстой знает, где я живу. Это всегда неприятно.

Когда поворачивали на Эшмоул Истейт, Нортон добавил:

— Должен тебе честно сказать, Митч: ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

— Точно.

 

~~~

— НЕНАВИЖУ ГРЕБАНЫХ МОНАХИНЬ!

Нортон сплюнул при виде монахини, спешившей куда-то по тротуару.

В Эшмоул Истейт был женский монастырь.

Я сказал:

— Я думал, что у вас, ирландцев, есть религия.

Он хрюкнул, ГОВОРИТ:

— Что у нас есть, так это долгая память.

— Ну а если религии нет, нужно иметь Божье благословение.

Он посмотрел на меня:

— Господи, Митч, это чертовски круто.

— Но не оригинально. Это написал Дональд Роули, поэт.

Мы припарковались у многоэтажного дома. Нортон заявил:

— Ненавижу гребаных поэтов.

Мы вышли, Нортон перекинул через плечо спортивную сумку, посмотрел на меня:

— Нужно чё-нибудь?

— Нет, пойду, как говорится, чистым.

— В смысле, для защиты… биту бейсбольную, например? Там, куда идем, стихи не помогут.

— Нет. А что в сумке?..

Он зловеще улыбнулся, говорит:

— Средства поощрения.

Это было восемнадцатиэтажное здание. На входной двери домофон. Но уже весь раскуроченный. Мы толкнули дверь, прошли к лифту.

Нортон говорит:

— Постучи по дереву.

— Что?

— Ну лифт… Чтобы работал.

Лифт работал.

Весь расписанный граффити, он вонял мочой и отчаянием. Этот запах был мне очень хорошо знаком. А вам лучше его не знать.

Мы вышли на последнем этаже. Нортон сказал:

— Думай, что это гольф.

— Гольф?

— Ага, восемнадцать лунок.

Подошли к квартире, Нортон забарабанил в дверь. Вытащил маленькую красную записную книжку.

Дверь открылась, выглянул ребенок Нортон сказал:

— Мать позови.

Мать была индианкой и очень нервничала. Нортон сказал:

— Пора платить.

Она ушла в квартиру, вышла с пачкой денег, протянула. Нортон заглянул в книжку, пересчитал деньги, говорит:

— Немного не хватает.

Индианка сказала:

— Неделя очень тяжелая была…

Он ее перебил, повысил голос:

— Ты! Кончай горбатого лепить, на следующей неделе отдашь вдвое.

Она слишком быстро согласилась. Мы все трое знали, что денег у нее не будет.

Спустились на семнадцатый этаж. Я спросил:

— И что дальше? Они же увязают все сильней.

Нортон на ускорителе, чувство юмора в отключке, лыбится, говорит:

— Вот, ты ухватил самую суть. Со временем они отдают права на аренду.

— А потом?

— Да ты не беспокойся! У нас есть бригада специалистов по переселению.

— Так, дай-ка я догадаюсь. А потом вы все это пересдаете.

— В точку. Этим самым яппи, которые хотят, чтобы из окна было видно крикетное поле. У нас уже есть шесть квартир.

На следующих трех этажах история повторилась. Печальные женщины разных национальностей обещали продать свою жизнь. На двенадцатом этаже Нортон сказал:

— Эти испанские мерзавки ничего, кроме тоски, у меня не вызывают.

Открылась дверь, он вломился внутрь. Женщина закричала:

— Nada, nada, nada.

Нортон огляделся, говорит:

— Где он, где твой муж?

Распахнулась дверь в спальню, из нее выскочил мужчина в ярко-синих семейных трусах. Прошмыгнул мимо меня в коридор.

Нортон бросился за ним, как борзая, с улыбкой маньяка на лице.

У него сносило крышу.

Он схватил парня на лестнице, содрал с него трусы. Врезал ему несколько раз ладонью по заднице.

Затолкал в квартиру. Мужик заплакал, говорит:

— Забирай телевизор.

Нортон порылся в спортивной сумке, вытащил гвоздодер.

Подошел к телевизору и разбил экран вдребезги.

Сказал:

— Давай арендный договор.

Они дали.

На следующем этаже Нортон сказал:

— Надо отдохнуть.

Он весь вспотел.

Он уже почти до небес долетел, говорит:

— Помоги мне, Митч. Не жди, когда тебя попросят. Можешь присоединиться в любой момент.

Он проглотил таблетку ускорителя, запил банкой «Булла», спросил:

— Хочешь перепихнуться?

— Сейчас?

— Конечно. Некоторые готовы дать вместо того, чтобы платить.

— Наверное, нет. А что, полицию никто не вызывает?

— Оглянись вокруг, ты думаешь, полиция сюда поедет?

Я скрутил сигаретку, закурил, спрашиваю:

— А дети? Это тебя не беспокоит?

— Им пора начинать учиться. Крепче будут.

Он пренебрежительно посмотрел на мою самокрутку, заметил:

— Кончай курить это дерьмо. Сейчас ты уже в другой лиге.

Я пожал плечами:

— Мне нравится.

Он достал пачку «Данхилла», самые дорогие, закурил, говорит:

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

Он оглянулся, как будто нас подслушивали. В доме стоял ужасный шум.

Хлопали двери

кричали люди

плакали дети —

и все это под аккомпанемент рэпа.

— Как там было, в тюрьме?..

Я чуть не сказал: «Как здесь».

Но подумал о Томе Каконисе, американском авторе криминальных романов, который великолепно понимал тюрьму. Он писал:

«Назовите это джунглями, зазеркальем, королевством социопатов, графством ярости, где предательство является нормой, разрушаются моральные устои и жалость неведома или давно забыта. О, назовите это трубой, бьющей вас по хребту, ручкой от швабры в вашей заднице, каблуком на ваших ребрах. Это значит, что вы совершенно одиноки. И некому вас защитить».

Я не сказал этого Нортону. Я сказал:

— В основном скучно было.

— Да?

— Но это ничего.

Он допил, смял банку, бросил ее вниз. Она летела, ударяясь о каждую ступеньку. Я слышал, как она тарахтит, словно удаляющийся би-винг.

На девятом этаже мы попали в зону турбулентности. Нортон повторял свой номер с темнокожей женщиной, когда вышел ее муж и с размаху заехал ему кулаком в висок.

Потом двинул на меня. Он был большим и сильным. Но и только. Он не был мерзавцем.

Мерзавцем был я. Я уклонился от удара и тут же врезал ему по яйцам. Он начал падать, и я локтем двинул ему по затылку.

Потом поставил Нортона на ноги; он хотел запинать черного до крови. Я оттащил его, сказал:

— Может, хватит на сегодня?

Он согласился:

— Уже почти закончили. С восьмого этажа — пусто.

Спустились вниз на лифте. Нортон потер голову, сказал:

— Я был не прав, когда о стихах говорил.

— Что?

— Когда говорил, что они ни на что не годятся. Как ты того парня завалил — это, блин, поэзия.

Я направился к фургону, Нортон сказал:

— Пошли, здесь бар за углом, я угощаю.

В баре он предложил:

— Мы же рабочие ребята, давай закажем по паре виски с пивом.

— Как хочешь.

Бармену сказали, чтобы принес пару пинт и скотч на закуску.

Наступило время ланча. Блюдо дня — сосиски с картофельным пюре. Пахло хорошо, было почти уютно. Мы заняли столик в глубине зала, Нортон сказал:

— Slàinte.

— И тебе того же.

После скотча мы размякли. Нортон считал наличку, выписывал столбиком цифры в своей книжке. Когда он писал, то повторял цифры, беззвучно шевеля губами. Потом собрал деньги, перетянул пачку резинкой. Бросил мне через стол:

— Твоя доля.

— Господи, Билли, я на столько не наработал.

— Еще успеешь, Митч, поверь мне.

Когда мы ехали мимо Овала, я снова заметил блондина. Он входил в бар «Игроки в крикет». Я попросил Нортона остановиться. Он спросил:

— Что случилось?

— Хочу последить за преследователем.

— Какой в этом смысл?

— Никакого.

Я вылез, перешел дорогу, нырнул в паб. Мужчина сидел у стойки, спиной ко мне. Я дружески шлепнул его по спине, сказал:

— Угадай, кто это.

Он чуть в обморок не упал. Я заметил, что он взял маленькую светлого. Дал ему минутку собраться с мыслями. Он говорит:

— Я знаю, что сделал ошибку, когда вернулся.

Я отхлебнул из его стакана, сказал:

— Да это моча.

Он посмотрел на дверь, я улыбнулся. Он сказал:

— Я Энтони Трент.

— Ты сказал так, будто это для меня что-то значит. Для меня это ни хрена не значит.

— Ох, извините, конечно… Я жил в вашей квартире прежде, до того, как она стала…

— А теперь ты чего хочешь?

— Просто забрать кое-какие вещи…

Я еще хлебнул его из его стакана, спросил:

— А чего ты так быстро смылся?

— Я слишком много задолжал мистеру Нортону.

— Много — это сколько?

— Десять штук.

— Поэтому ты соскочил?

— У мистера Нортона крутые друзья.

Он внимательно меня разглядывал, и я спросил:

— Что?

— Мне кажется, на вас один из моих свитеров. Не отжимайте его в стиральной машине.

— Слушай, Энтони, это печальная история, но она станет еще печальнее, если ты будешь меня преследовать.

— Да, конечно… Я понимаю. Так я могу забрать вещи из квартиры?

Минуту подумав, я ответил:

— Нет.

Шлюха не помогла. Я все никак не мог выбросить Лилиан Палмер из головы. Мне казалось… что? Что я запал на старую кошелку? Вернись к реальности!

Но отрицай, не отрицай, а ее всезнающая улыбочка возвращалась снова и снова. Лилиан Палмер знала, что она меня завела. И желание взять, изнасиловать ее ломилось обратно, как я его ни гнал.

Я позвонил Бриони, спросил, не хочет ли она со мной пообедать. Она спросила:

— Ты сам готовишь?

— Конечно. Как насчет мяса во фритюре?

— О Митч, я вегетарианка.

Естественно.

— Тогда как насчет чего-нибудь вегетарианского во фритюре?

— Чудесно, Митч. Мне принести вино?

Мне показалось, она сказала «вину». Я продиктовал ей адрес, и она сказала:

— Бедный Митч, это, наверное, ужасная однокомнатная дыра?

— Вроде того.

— Я принесу цветы, чтобы ее украсить.

Такая мысль мне была не по душе, я сказал:

— Надеюсь, ты не станешь их красть?

Молчание.

— Бри?

— Я буду хорошо себя вести, Митч.

— О'кей.

— Фрэнку нравится, когда я хорошо себя веду.

— Да… хорошо… приходи в восемь.

Когда нарисовалось восемь, квартира стала совершенно уютной. Кастрюли на плите, замечательный запах из кухни, стол накрыт. Я открыл бутылку вина, налил в стакан. Вкус был горьковатый, мне понравилось. С выпивкой мне нужно быть осторожней. Мой тюремный срок с нею связан самым непосредственным образом.

Когда я пью виски, меня переклинивает. Я четко помню тот день. Нортон и я накрыли одного перца, который был нам должен три штуки.

Каждому.

Я самозабвенно напивался. Даже Нортон сказал:

— Господи, Митч, ты давай полегче.

Я не дал.

А про вечер того дня я ничего не помню.

Говорят, что я поругался с каким-то парнем. Мы выскочили на улицу.

Нортон за нами.

Он сумел оттащить меня от парня, чтобы я не забил его до смерти, да и то в последний момент.

И я получил три года.

Значит, судьба. Самое интересное, что руки у меня были абсолютно целы.

Даже кожа на костяшках не содрана. Я сказал про это адвокату, который вел мое дело. Он ответил:

— Ты ногами работал.

Да уж.

Мужчины в тюрьме находят самые разные способы, чтобы скоротать ночь.

Это может быть

паленый вискарь

петушок

клей.

Что касается меня, я весь день упражнялся, и к ночи мое тело выдыхалось. Некоторые молились, но потихоньку. Я повторял мантру из книги Брюса Чэтвина «Тропы песен». Вот так.

— И увижу я Храмы Будды на острове Ява. Я буду сидеть с саддху на погребальных полях Бенареса. Я буду курить гашиш в Кабуле и работать в кибуце.

Обычно это срабатывало.

В дверь позвонили. Я открыл — Бри. На ней были черный брючный костюм и розовый свитер. Она протянула мне громадный букет цветов. Я сказал:

— Проходи.

Когда Бри увидела квартиру, она выдохнула:

— Ух ты, это великолепно!

Налил ей немного вина, она пригубила, сказала:

— Вино с транквилизатором?

— Кхм…

— Хочется расслабиться, но чтобы крыша не ехала.

Звучало это многообещающе, но неправдоподобно. Она села, говорит:

— Я к тебе перееду.

— Что?

Она громко засмеялась. У нее был хороший смех, глубокий, с едва уловимой истерической ноткой. Сказала:

— Не бойся Митч, шучу.

— Нормально.

Я пошел посмотреть, как там наша еда. Все вроде было в ажуре.

Бри крикнула:

— Так хорошо пахнет, Митч!

Я сказал:

— Будет готово через десять минут, что скажешь?

— Прекрасно.

Когда я вернулся, она расставляла цветы. Я сел, скрутил папироску. Бри спросила:

— Тебе не кажется, что я изменилась?

— А… нет… Кажется, ты в порядке.

— Я прохожу курс лечения.

— Это же здорово, правда?

Она наклонила голову и сказала:

— Я никогда больше не буду говорить о Фрэнке.

Я хотел сказать: «Слава тебе, Господи», — но сказал просто:

— О'кей.

Она прошлась по квартире, зашла в спальню. Я услышал, как она открыла шкаф. Когда вернулась, сказала:

— Ты точно в полном порядке, Митч.

— Настоящая торжествующая наглость.

— Что?

— Так книга Дерека Рэймонда называется.

— Кого?

— Да не важно.

Она налила себе еще вина, показала на книги:

— Ты все это собираешься прочесть?

— Есть такой план.

Внезапно лицо ее стало печальным. Я сказал:

— Бри, я хочу их прочитать. Мне это нравится.

Она тряхнула головой, вздохнула:

— Так жалко.

— Чего?

— Что у тебя не будет времени.

— О чем ты, Бри?

— Там, на вечеринке, один человек сказал, что ты на свободе и шести месяцев не протянешь.

Я попытался ее подбодрить:

— Я легко это все прочитаю за шесть месяцев.

Не сработало.

— Я не хочу, чтобы ты опять попал в тюрьму.

Я подошел, обнял ее, сказал:

— Ну, брось. Обратно я не собираюсь.

— Обещаешь?

— Обещаю. У меня есть постоянная работа.

— Мне без тебя очень плохо, Митч.

— Давай поедим… Так что ты говоришь?

Еда была отменная. Я приготовил чесночный хлеб и грибы с чесноком.

Они ей больше всего понравились. Я открыл еще одну бутылку вина, и мы начали трескать. Тушеные овощи были так себе, но и они проскочили. Бри спросила:

— А что у тебя за работа?

Я ей рассказал. Когда я упомянул имя Лилиан, она сказала:

— Я слышала о ней. Она была лучшей Бланш Дюбуа из всех, которые когда-либо играли в Вест-Энде.

Каждый раз, как мне казалось, что я хорошо ее знаю, Бри меня удивляла. Я спросил:

— А ты откуда знаешь?

— Я люблю театр. Ты с ней спишь?

— Что? Господи, Бри, она старше меня.

Бри посмотрела на меня, говорит:

— Как она выглядит?

— Ну, как Джина Роулендс, совсем неплохо.

— Значит, ты будешь с ней спать?

На десерт были

греческий йогурт

чизкейк

торт «Черный лес».

Я спросил:

— Чего больше хочется?

— Всего.

И она не шутила.

Потом я пошел варить кофе. Сварил, принес на подносе. Поднос был с портретом леди Ди, и я знал, что Бри это понравится. Она свернулась клубком на диване и тихо похрапывала. Я поднял ее и отнес в мою комнату. Накрыл пуховым одеялом, посмотрел на нее немного, сказал:

— Спи спокойно, сестренка.

Решил не убирать со стола. Сел в кресло, включил телевизор, приглушил звук Показывали «Полицию Нью-Йорка», Дэнис Франц попеременно уничтожал хот-доги и преступников. Выключил. Смотреть кино о копах я был не в настроении. Даже про детектива Сиповица.

Полчаса спустя начал подкрадываться виски. Просачиваясь и пошептывая на краю моего сознания. Если начать сейчас, я прикончу бутылку… легко. Вскочил, схватил пиджак и решил, что лучше будет прогуляться.

Да.

 

~~~

КАМЮ СКАЗАЛ: «НЕТ такого несчастья, которое нельзя преодолеть с помощью смеха».

Ага, смех да еще бейсбольная бита помогут тебе на пути от Клэпхема до Овала.

Я думал примерно так: «Пойду проведаю Джои, продавца „Биг Ишью“, и потреплюсь с ним».

На Стоквелл стоял парень с плакатом. Парень был в длинном, почти до самой земли, брезентовом плаще. Такие плащи отлично идут в комплекте с лошадью.

На плакате было написано:

НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО

Я как раз проходил мимо, и парень улыбнулся широкой беззубой улыбкой. Я сказал:

— Хороший совет.

Он огрызнулся:

— Пошел ты…

Когда я подошел к Овалу, Джои не было. На его месте стоял парнишка лет двадцати, продавал газеты. Я спросил:

— А что случилось с Джои?

Он ответил:

— Всегда что-нибудь случается.

Я схватил его за рубашку, услышал, как отлетела пуговица.

Сказал:

— Ты мне, блин, не хами.

— Он здорово расшибся.

— Что?

— Честно, босс! Два пацана из Кеннингтона его сильно отделали.

— Где он сейчас?

— В больнице Святого Фомы. Он очень плох.

Я отпустил парня, сказал:

— Ты тут особо не расслабляйся. Это место Джои.

Парнишка посмотрел на свою разорванную рубашку, сказал:

— Ты мне рубаху порвал. Не надо было этого делать.

— Все претензии к Камю.

— Это еще кто?

Я тормознул такси, велел отвезти меня в больницу. В регистратуре я сто пятьдесят раз обломался, прежде чем смог найти Джои. Он был в десятой палате. Плохое предзнаменование.

Когда я туда поднялся, путь мне преградила дежурная медсестра.

— Он не в состоянии принимать посетителей, — сказала она.

Проходивший мимо доктор остановился, спросил:

— В чем дело?

На нагрудном значке надпись: «Доктор Р. Пател».

Дежурная ему объяснила, он сказал:

— А, это парень с «Биг Ишью». Все в порядке, я об этом позабочусь.

Повернулся ко мне, прибавил:

— Конечно, если вы родственник..

— Родственник?

— Ну, скажем, брат.

Я посмотрел ему в глаза. Никогда не видел таких добрых глаз.

Теперь увидел. Кивнул:

— Конечно, я его брат.

— Джои в очень плохом состоянии.

— Вы считаете… он может умереть?

— Думаю, в ближайшие двадцать четыре часа.

Я протянул руку, сказал:

— Спасибо, доктор.

— Пожалуйста.

В палате было тихо. Кровать Джои была около двери. Когда будут выносить тело, много шума не наделают. Я подошел. Выглядел он очень плохо. Под глазами синяки, кровоподтеки по всему лицу, губы порваны. Над левой рукой капельница. Я взял его за правую.

Он открыл глаза. Сказал:

— Митч.

Попытался улыбнуться:

— Тебе на меня лучше не смотреть.

— Ты их знаешь?

— Да, два пацана из предместья. Они здесь живут неподалеку. Лет по пятнадцать… один на Бекхэма похож. И ногами бьет, как он. Другой — черный.

Он закрыл глаза, проговорил:

— Морфий у них забористый.

— Хорошо загрузило?

— Если бы у меня был такой на Овале, я стал бы продавцом месяца.

— Еще станешь, приятель.

Он опять открыл глаза, сказал:

— Не хочу умирать, Митч.

— Эй, брось.

— Могу я тебя кое о чем попросить, Митч?

— О чем угодно.

— Не позволяй им меня кремировать. Терпеть не могу огонь…

Он ненадолго отключился.

Я придвинул стул, но его руку не выпустил.

Во рту у меня пересохло — наверное, из-за вина.

Подошла сиделка, спросила:

— Вам что-нибудь принести?

— Чаю, пожалуйста.

Она вернулась, сказала:

— Есть только кофе.

— Отлично, спасибо.

Вкус у кофе был как у чая, в который налили касторки. Курить хотелось страшно, но отойти я не мог. Прошло два часа. Джои пришел в себя, увидел, что я на месте, опять закрыл глаза.

Около пяти утра он сказал:

— Митч?

— Я здесь, приятель.

— Мне снилась красная роза… Что это значит?

А хрен его знает. Я сказал:

— Скоро весна придет.

— Я люблю весну, — сказал Джои.

Потом добавил:

— У меня ноги такие холодные.

Я подвинулся к краю кровати, сунул руки под одеяло.

Ноги у него были как лед.

Я начал растирать их, сказал:

— Я принесу тебе термоноски, Джои. Они и на Овале пригодятся.

Я растирал ему ноги, пока не почувствовал чью-то руку на своем плече. Это был доктор.

— Он скончался, — сказал он.

Я прекратил растирать Джои ноги.

Самое главное, теперь они были теплые.

Доктор сказал:

— Пройдемте ко мне в кабинет.

Я прошел.

Он закрыл дверь, предложил:

— Если хотите, можете курить.

— Спасибо, я покурю.

Он полистал бумаги, сказал:

— Городской совет позаботится о похоронах.

— Вы имеете в виду кремацию.

— Это обычная процедура.

— Нет, не надо. Я сам все организую.

Доктор покачал головой:

— Разве это разумно? Понимаете, участок земли в Лондоне сейчас так же дорог, как место для парковки, разве что размером поменьше.

— Он с юго-востока Лондона, там ему и оставаться.

— Очень хорошо. Вам нужно подписать кое-какие бумаги.

Я докурил и говорю:

— Большое спасибо за помощь.

— Не за что.

Мы обменялись рукопожатиями. Когда выходил, понял, что устал как проклятый. Взял такси, попросил довезти до Клэпхема. Водитель посмотрел на меня в зеркало, сказал:

— Тяжелая ночь, приятель?

— Это ты точно подметил.

Много позже я наткнулся на стихотворение Энн Кеннеди, под названием «Правила похорон».

Там была такая строчка: «Не хочу быть сожженным, а одежду мою вы в мешок положите и пошлите домой».

А заканчивалось так:

Я открыл входную дверь и сразу почувствовал запах домашней выпечки. На кухне Бри что-то готовила. Она крикнула:

— Подожди минутку.

Я плюхнулся в кресло, совершенно разбитый. Почувствовал запах кофе, и запах был хороший. Как всегда. Бри внесла поднос. На нем были

апельсиновый сок

кофе

тосты

брауни.

Брауни?

Она показала на них, спросила:

— Знаешь, что это такое?

— Кхм…

— Астральные кексы, булочки с травкой. Я научилась их делать в Амстердаме. Ешь медленно — они как будто взрываются в голове.

Я съел немного тостов, запил кофе, задался вопросом, нужно ли мне, чтобы моя голова взорвалась. Посмотрел на Бри:

— А ты сама будешь?

— О нет, Митч, с таблетками их лучше не смешивать.

Я подумал: «Какого черта?»

Осторожно откусил. Сладко. Сказал себе: если что и поимею, так только аллергию от сахара. Бри спросила:

— Грабить ходил?

— Что?

— Ну, я знаю, грабители работают по ночам.

— Господи, Бри, я не грабитель… У меня есть нормальная работа.

Она на это не купилась, сказала:

— Я не против, чтобы ты грабил, но только так, чтобы тебя не поймали.

Я съел еще один астральный кекс. Бри спросила:

— А до тюрьмы ты преступными делами занимался?

Я не мог это отрицать.

Чтобы отвлечь внимание, рассказал ей о Джои, даже про розу рассказал.

Бри спросила:

— Он тоже был грабителем?

Я почти терпение потерял, сказал:

— Что ты заладила это дерьмо — грабитель, грабитель. Не могла бы ты — пожалуйста — перестать употреблять это слово?

— Пойти с тобой на похороны?

— О… Конечно. Было бы хорошо.

— А что мне надеть, Митч?

— Ну… Что-нибудь черное, я думаю.

Она захлопала в ладоши:

— Я взяла одну вещь «Шанель» в «Селфриджиз», но еще ее не надевала.

Стараясь подавить сарказм, я сказал:

— Взяла?..

— Ты сам просил не говорить о кражах.

Я проглотил кекс.

Потом у меня поехала крыша.

Джаз.

Я слышал джаз. Оркестр Дюка Эллингтона играл «Атласную куклу».

Черт, откуда всё это взялось? Я знаю, что не спал, но и в сознании не был. Я хотел двигаться, но чувствовал себя слишком вялым. Смутно, краем глаза, я с трудом видел Бри: она расплывалась. Но это были пустяки. Жизненно важно было только одно — узнаю ли я следующую мелодию? Билли Холлидей. Ее песенка «Наша любовь останется здесь». Потом зазвучала другая музыка, и я стал Брюсом Спрингстином с его «Темнотой на краю города». Потом я был усилителем, разносящим все в щепки. Я чувствовал, как все вырубалось. Попытался свернуться клубком, потом заснул.

По крайней мере, так мне показалось.

 

~~~

РАННЕЕ УТРО. ПОЗВОНИЛ Нортон. Я попросил найти мне участок земли на кладбище. Он отвечает:

— Это кое-чего стоит. Не только денег. Мне нужна твоя помощь.

— Говори.

— На Брикстон наедем, пацаны не справляются.

— Видимо, там деньги просто сами в ладоши сыплются.

— Завтра вечером, Митч. Я тебя подхвачу.

Когда на следующий вечер Нортон меня подхватил, он очень нервничал.

Я залез в фургон, Нортон сказал:

— Могилу я нашел, вот контакт.

И протянул мне клочок бумаги с адресом.

— Спасибо, Билли, — сказал я. — Очень тебе благодарен.

Огляделся в фургоне, спрашиваю:

— «Ред Булла» нет?

— Сегодня другие заморочки.

— В смысле?

— Может быть реальный напряг, ничто не должно мешать. Заходим, берем бабки, валим.

Брикстон стоял на рогах. На улицах толпа. Прямо карнавал. Я говорю:

— Господи, они дома когда-нибудь бывают?

Нортон угрюмо кивнул:

— Ага, бабы… Субботний вечер, мужики слоняются, бабы как приклеенные смотрят сериалы.

Припарковались у многоэтажки недалеко от Голдхарбор Лейн. Нортон сунул мне спортивную сумку, сказал:

— Бейсбольная бита. Если будет напряг, сразу сваливай. Понял?

— Понял.

Вышли из фургона, прошли мимо мусорки, зашли в дом. Первые несколько квартир прошли нормально. В двух Нортон получил деньги, в остальных забрал арендные книжки. Добрались до третьего этажа. Нортон на взводе. Я говорю:

— Ну что? Все идет как надо?

А он головой покрутил, говорит:

— Мы еще отсюда не выбрались.

Подходим к квартире на третьем этаже, Нортон впереди, я сзади. Стоят шесть черномазых, в черных костюмах, белых рубашках и сияющих черных ботинках. Один впереди, другие сзади шеренгой.

— Черт, — произнес Нортон сквозь стиснутые зубы.

Я спросил:

— Что, плохо?

Он крикнул:

— Бежим!

И помчался как подорванный. А я стою. Не то чтобы меня от храбрости расперло, просто я на парней посмотрел и понял, что не убежать мне никуда.

Биту бросил, сказал:

— Это мне, наверное, не пригодится? Да, парни?

Главный слегка улыбнулся. Я спросил:

— Вы кто? «Нация ислама»?

«Нацию ислама» я с тюряги знаю, и, самое главное, знаю, что с ними не стоит выделываться.

Мой последний вопрос был:

— Больно будет, да?

Первый удар разбил всмятку мой нос. Били меня

грязно

со знанием дела

жестоко.

И самое главное, тихо. Ни слова не произнесли, пока меня обрабатывали. Настоящие профи. Закончили и без звука промаршировали наружу. Я хотел крикнуть: «Это всё, что вы можете?!»

Но рот не раскрывался. Двое вернулись, выволокли меня и бросили в мусорку. На некоторое время я отключился. В конце концов выбрался оттуда, упал на землю. Дохромал до полицейского участка и опять вырубился. Пока «скорая» ехала, кто-то украл мои часы.

Очнулся в больнице Святого Фомы, надо мной стоит доктор Пател.

Покачал головой, говорит:

— Какую захватывающую жизнь вы ведете, ребята.

О господи, мне было совсем кисло. Все тело болело. Я спрашиваю:

— Что, совсем плохо?

— Нос разбит. Я полагаю, об этом вы знаете.

Я кивнул. Зря, конечно: больно было ужасно. Доктор продолжил:

— Ничего больше не сломано, но вы весь как один большой синяк. Похоже, тот, кто вами занимался, хорошо знал, что делал. Побольнее и чтобы не очень навредить.

Я попросил его взять мои шмотки, поискать адрес могилы Джои. Он нашел. Я спросил:

— Можете об этом позаботиться?

— Да, конечно.

— Когда меня выпишут?

— Вам нужно отдохнуть.

Договорились, что я уйду утром; доктор накачал меня обезболивающими, дал с собой на несколько дней. Пока я там валялся, мне пришло в голову, что Джои, может быть, еще здесь. И я ему по-прежнему компанию составляю. Хотя совсем не так я себе это представлял.

 

~~~

ВЕЧЕРОМ В ВОСКРЕСЕНЬЕ ехал до дома на частнике. Попросил водилу:

— Можешь купить бутылку ирландского виски?

Подумал, что сам выйти из машины еще смогу.

Но вот залезть обратно — вряд ли.

Он кивнул. Я ему бабки даю, он говорит:

— Тебя что, автобусом переехало?

— Ага, черным.

— Это хреново. Вискарь какой-нибудь особенный?

— «Блэк Буш».

— Хороший выбор.

Он за секунду смотался, протягивает бутылку, говорит:

— Налей горячую ванну, и «Рэдокса» туда.

— Да, спасибо.

Дома я передвигался, как инвалид, проглотил несколько таблеток обезболивающего.

Доктор Пател предупреждал: «Не принимайте их вместе с алкоголем».

Ага, щас. Открыл бутылку, глотнул хорошенько. Ох-хо-хонюшки, прям как будто осел лягнул. Очень норовистый осел. Включил радио. Трейси Чепмен, «Прости». Настроил. Открыл кран в ванной, пустил кипяток. Отхлебнул еще немного «Буша».

Час спустя я блестел от ванны и выпивки, боли совсем не чувствовал.

Нашел шерстяной банный халат, завернулся в него. На халате была монограмма, но я не разглядел букв. Позвонили в дверь. Я прошаркал, открыл.

Стоит Нортон, голову повесил, говорит:

— Господи, что они с тобой сделали?

— Все самое худшее.

Он посмотрел на банный халат, ничего не сказал, потом спросил:

— Войти можно?

— Почему нет?

Глянул на почти пустую бутылку:

— Расслабляешься?

Я проигнорировал вопрос, зашел, плюхнулся на софу. Сказал:

— Там в холодильнике пиво есть.

— Да, хлебну немного.

Открыл банку, сел напротив меня, говорит:

— Извини, Митч. Я думал, ты за мной подорвешь.

— А я не подорвал.

Он попытался возмутиться:

— А я тебе разве не сказал? Не говорил, что ли, если круто будет, сваливай?

— Я, наверное, забыл.

Он сделал большой глоток, посмотрел на меня:

— Не беспокойся, Митч, мы их сделаем, да?

Я совсем расклеился — и сердиться не мог. Оставим на потом. Он бросил на стол толстую пачку денег, сказал:

— Самое малое, что я могу заплатить, о'кей, старина?

— О'кей.

Пытаясь выглядеть дружелюбным, полюбопытствовал:

— А что за работу ты нашел?

Я ему все рассказал, даже как дворецкий толстяка отделал. Он говорит:

— Старуха?.. Так ты ее греть, что ли, будешь?

— Не пори чушь.

— Расскажи мне еще раз о «Серебряном призраке».

Черт бы побрал эту выпивку, но я рассказал, и, наверное, рассказал слишком много. Надо было видеть, как у него глаза загорелись. Но, как я уже сказал, я тогда вообще ничего не замечал. Он говорит:

— Пахнет поживой.

— Что?

— Надо бы зайти.

— Эй!

— Да ну, брось, Митч, все как в старые добрые дни… Будет тонна

бабла

                ювелирка

                                картины.

Я поднялся — в банном халате я выглядел, конечно, не очень круто, — сказал:

— Билли, забудь об этом. Как ты думаешь, копы кого первым дернут?

— Да ладно, просто сказал. Я пойду.

В дверях я предупредил:

— Я серьезно, Билли, держись от этого дома подальше.

— Ладно, Митч, век воли не видать.

Опять в койку. Посмотрел на остатки «Буша». Сон сморил меня раньше, чем я дотянулся до бутылки. И я был очень рад этому, когда проснулся утром в понедельник — потрепанный и грязный, но более или менее готовый к работе.

Зазвонил телефон. Доктор Пател. Он организовал всё, что нужно для похорон, и спрашивал, нужны ли какие-нибудь дополнительные услуги. Я сказал, что нет. Джои похоронят во вторник вечером. Я поблагодарил доктора, и тот повесил трубку.

Вы же знаете, метро у нас на последнем издыхании, поэтому иногда приходится ездить на автобусе. И снова Холланд-парк показался чуть ли не другой планетой.

Джордан открыл входную дверь, как только я к ней подошел. Посмотрел на меня неодобрительно, говорит:

— Несчастный случай?

— Слишком усердная тренировка.

— Вам здесь нельзя.

— Что, простите?

— Для работников вход через задний двор.

Мы обменялись взглядами, я запомнил это на будущее.

С заднего двора зашел в кухню. Выглядела она как в «Слуге». И, увы, за кухонным столом не было Сары Майлз. Вошел Джордан, предложил:

— Чай… кофе?

— Кофе сойдет.

Он начал прилаживать фильтры, я спросил:

— Кофе настоящий?

Он натянуто улыбнулся, махнул рукой на шкаф и сказал:

— Здесь мюсли, кукурузные хлопья, хлеб для тостов. Что хотите.

Я кивнул. Он посмотрел на меня, добавил:

— Или вы привыкли к овсянке?

Теперь была моя очередь натянуто улыбнуться. Я спросил:

— Вы тут один за всех?

— Мадам больше никто не нужен.

Кофе закипел. Запах был отменный, это точно. Одно из постоянных разочарований: кофе никогда на вкус не бывает так же хорош, как его аромат. Взял чашку, попробовал, говорю:

— Черт, хороший кофе.

Он поднял указательный палец, говорит:

— Мадам не позволяет ругаться в доме.

— А она нас слышит?

Ответа не последовало. Я достал пару таблеток болеутоляющего, проглотил их, запил кофе. Джордан спросил:

— Сильно болит?

— А вы как думаете?

Он вышел. Вернулся с какими-то пакетиками, сказал:

— Размешайте один в стакане воды, эта штука просто чудеса творит.

Терять мне было нечего, взял стакан, разорвал пакетик, высыпал, добавил воды. Вода стала розовой.

— Красивый цвет.

— Мадам получает их из Швейцарии.

Я выпил: вкус сладковатый, но не противный. Говорю:

— Хоть я и люблю поболтать, но пойду-ка лучше поработаю.

Джордан мне:

— Вы ведь здесь для этого, не так ли?

В гараже я еще раз восхитился «роллс-ройсом». Я бы дорого дал, чтобы на нем порулить. Долго переодевался в комбинезон. Нос болел как сволочь. Сверился с графиком работ:

Понедельник — покраска.

Очень хорошо. Оконные рамы и ставни действительно не мешало покрасить… Вытащил лестницу, принялся смешивать краску. Прошло полчаса, и я почувствовал облегчение. Боль, которая корежила мое тело, ушла. Я сказал вслух:

— Господи, благослови Швейцарию.

Одна из самых полезных вещей в тюрьме — это плеер «Уокмен». «Уокмен», и еще телохранитель. Надеваешь наушники — и улетаешь. Но на прогулке этого делать не стоит. Тут ты обязан быть бдительным на все сто процентов.

Прислонил лестницу к стене, надел наушники. На кассете была Мэри Блэк.

Она зажигательно пела «Все еще верую» — странные молитвы в неподходящих местах.

Веруйте.

Войдя в рабочий ритм, я даже не заметил, как оказался у окна спальни. Увидел кровать под балдахином. Потом появилась Лилиан в шелковом халате. Я подумал: «Ого, лучше свалить отсюда».

Но даже не пошевелился.

Она сняла халат. Охренительно голая. Тело в великолепной форме. У меня встал. Потом она начала медленно одеваться. Черные чулки и шелковое нижнее белье. Посмотрела вверх, улыбнулась одними уголками губ. Я отодвинул лестницу, мозги аж вскипели. Мэри Блэк пела «Ярко синюю розу», но я уже не слушал. Передвинул лестницу к другому окну, занялся им.

Весь остаток дня я не видел Лилиан. Но она засела мне в мозг, как раскаленный уголь. Подошло время ланча, я отправился на кухню. На столе аккуратно разложены сэндвичи. Рядом ваза с фруктами. В доме ни звука. Я перекусил в тишине, вышел покурить. Пришел Джордан с хозяйской половины. Я сказал:

— Вы совсем не шумите.

— А зачем?

На это ответить нечего. Я и не стал отвечать.

Подумал: «Да пошел он» — и занялся сигареткой. Он стоял, наблюдал за мной. Потом заметил:

— Вы хорошо работаете.

— Рад, что вам нравится.

Помолчали. Я сказал себе: пусть копает. Он спросил:

— Вам здесь нравится?

— Что? А… немного непривычно.

— Можете жить здесь.

— Что?

— Не в хозяйском доме — над гаражом есть комната, выглядит немного по-спартански, но уютная. Ну конечно, телевизор и душ.

Я встал, говорю:

— Вы серьезно?

— Сэкономите время на дорогу.

Я подумал: отказаться всегда успею. Если афера с Клэпхемом накроется, всегда приятно иметь запасной вариант. Кивнул:

— Я подумаю.

А Джордан, как будто прочитав мои мысли, добавил:

— Возможно, будете также водить «Серебряный призрак».

Когда я добрался до Клэпхема, швейцарский эффект прошел, и я был весь разбит. Напротив дома стоял BMW. Затемненные окна. Открылась дверь, появился Нортон, говорит:

— Кое-кто хочет тебя видеть.

— Сейчас?

Я не смог скрыть раздражения в голосе. Нортон меня утихомирил. Очень люблю, когда меня утихомиривают Он сказал:

— Это босс. Лично приехал, чтобы встретиться с тобой.

— Срань господня!

Из машины вылез громадный мужик в кашемировом пальто. Иссиня-черные волосы, лицо в оспинах, лет ему было хорошо за шестьдесят. В повадке — сознание привычной силы. С водительского места вылез еще один тип, крупнее, чем первый. Просто бычара.

Нортон сказал:

— Мистер Гант, это Митч.

Гант протянул руку, мы обменялись рукопожатиями. Он говорит:

— Я много слышал о тебе… Митч.

— Мистер Гант… О вас я совершенно ничего не слышал.

Он посмотрел на Нортона, потом громко рассмеялся. Манерно так, откинув голову назад и показав все тридцать два зуба.

— В дом зайдем?

Я открыл дверь, пропустил их внутрь. Гант оценивающе огляделся, сказал:

— У тебя нет автоответчика.

— Нет.

Он посмотрел на Нортона, щелкнул пальцами, и сказал:

— Позаботься об этом.

Я сказал:

— Я пивка глотну. Вам чего-нибудь предложить?

Нортон и телохранитель отказались. Гант сказал, что выпьет со мной пива. Я пошел, принес, глотнул пару таблеток болеутоляющего. Гант спросил:

— Можно присесть?

— Конечно.

Он снял пальто, закатал рукава. Татуировка Королевского флота Ее Величества. Выпил пива из бутылки. Обычный работяга, да и только.

Я начал сворачивать сигаретку. Он говорит:

— Можно одну попросить?

Протянул ему готовую, дал прикурить. Он глубоко затянулся, проговорил:

— Я почти совсем не курю, но скажу тебе: это вещь.

Я кивнул, прикинул, что скоро перейдем к делу. Он спросил:

— Что у тебя здесь за табак?

— «Голден Вирджиния», какой же еще!

Гант еще раз щелкнул пальцами, сказал Нортону:

— Закажи для Митча про запас.

Я понял, кого Гант мне напоминал. В серии романов Лоуренса Блока о частном детективе Мэтте Скаддере есть персонаж по имени Мик Баллу. Кровожадный убийца, мясник, безжалостно расправлявшийся с врагами. И в то же время он — работяга, для которого нет ничего приятнее, чем выпить со своими ребятами.

Но самая большая ошибка — думать, что он один из них.

Гант наклонился ко мне и говорит, типа, между нами, мужиками:

— Ты вел себя молодцом в Брикстоне.

Я еле удержался, чтобы не потрогать разбитый нос. Гант продолжил:

— Надо иметь кое-что в штанах, чтобы не драпануть от полудюжины парней.

Я попытался изобразить на лице скромность. Что весьма трудно, когда оно разбито. Он прибавил:

— Такого человека, как ты, сразу видно. Хочу отдать многоэтажку в Пэкхеме под твой контроль.

Я посмотрел на Нортона — он был невозмутим. Я сказал:

— Я польщен, но я в вашем деле пока что новичок Помотаюсь немного с Билли, поучусь еще.

Он широко улыбнулся, говорит:

— Веско. Но я люблю награждать тех, кто того заслуживает. У меня есть для тебя особый сюрприз, мой мальчик.

— Да?

— В среду свободен?

— Конечно.

— Вот и хорошо. Билли заберет тебя в семь. Ты не пожалеешь.

Гант поднялся — дело сделано. Когда он был у дверей, я спросил:

— Слышали когда-нибудь о Мике Баллу?

— Кто это?

— Персонаж из романа.

Он покачал головой:

— Я выдумками не интересуюсь.

И все трое ушли.

Во вторник я чувствовал себя лучше. Пошел на работу. Не видел ни Джордана, ни Лилиан. Вход для работников был открыт, моя еда была на столе. Я хорошо проработал весь день. Было очень странно никого не видеть. Подошло время ланча, я прогулялся до Ноттинг-Хилл Гейт. Просто хотелось посмотреть на людей. Зашел в «Девоншир», взял полпинты горького с «ланчем пахаря». Занял место у окна, стал смотреть на мир. Напротив сидел хиппи в футболке с надписью:

ДЖОН ЖИВОЙ

ЙОКО ОТСТОЙ

Такие типы водились на Портобелло Роуд. Длинные, свисающие прядями волосы. Его мозги законсервировались в 60-х, и с тех пор с реальным миром он не пересекался. В руках он держал потрепанный томик «Беовульфа». Сделал мне знак «мир тебе». По крайней мере, так я его понял. Перед хиппи стояла пинта «Гиннеса», он изрек:

— Ты трудящийся.

— Что, заметно?

— По рукам, приятель. Хорошая честная пахота.

Я подумал, что он был бы хорошим судьей. Кивнул. Он говорит:

— Ты герой рабочего класса, приятель.

— Ты так думаешь?

— Приятель, Джон обо всем сказал… закурить есть?

Дал ему самокрутку, он сказал:

— Класс.

Мне было пора уходить. Говорю ему:

— Развлекайся.

— Слышь, братан, купи часы.

— Не, не надо.

— Это «ролекс», чувак, настоящий.

— Это мне не по статусу.

— Мне тоже, приятель, но ты можешь попробовать, а?

На это у меня были разные варианты ответов, но я сказал:

— Просто… представь себе.

Осчастливил его.

В четыре пополудни я закончил работу, вокруг ни души. Я подумал:

а) они мне доверяют;

б) они меня проверяют.

В любом случае, я ничего не украл. Если по-честному, я немного посидел в «Серебряном призраке». Погрузился в какие-то сумасшедшие мечты. В машине пахло

полированной обивкой

дубом

старой кожей

богатством.

По дороге к аллее оглянулся на дом. В окне спальни качнулась штора.

Улыбнулся.

На Гейт зашел в лавку «Оксфам», нашел темный костюм. Он был почти впору. Волонтер за кассой сказал:

— О, какая великолепная находка.

— Никакая она не великолепная, просто мне нужен такой костюм.

А удачной находкой было старое пингвиновское издание сборника Лори Ли «Как я вышел однажды из дома летним утром».

Напротив «Бургер Кинг» парень продавал «Биг Ишью». Я купил один экземпляр, сказал:

— Сегодня вечером хоронят одного продавца «Биг Ишью».

— Да?.. Где?

— В Пэкхеме.

— Я пас, приятель, слишком опасный район.

— Думаю, он оценил бы, если бы ты пришел.

— Он умер, ему уже нечего оценивать.

Через двадцать минут я был дома, принял

душ

пиво

болеутоляющее.

Не болит.

Примерил костюм из «Оксфама». Рукава пиджака были коротки, брюки длинноваты, но в остальном сидел он на мне как перчатка. Я достал из шкафа хрустящую белую боссовскую рубаху. Она подошла как молитва.

Позвонили в дверь.

Бриони. Она была великолепна в черном костюме. Я сказал:

— Бри, ты великолепна.

— Я знаю.

Вошла, критически меня осмотрела, говорит:

— Выглядишь как гробовщик.

— Спасибо, Бри.

Она порылась в сумке, извлекла свежую розу и спросила:

— Подойдет?

— То, что надо.

— Выпить можно?

— Что хочешь?

— Что-нибудь смертельное, а то я только пару колес заглотила.

— «Блэк Буш»?

— Отлично.

Чокнулась с моим пивом, сказала:

— За Майкла.

— За кого?

— Твоего друга.

— Он Джои.

— Ты уверен?

— Я точно знаю.

— О'кей, за Джои.

Мы выпили. Я вызвал такси, машина прибыла через минуту.

Водила оказался растаман, в салоне воняло марихуаной. Я сказал: «Пэкхем», и таксист кивнул:

— Отпад.

Кладбище находилось на задворках автобусной станции. Через дорогу был игровой зал. Я подумал, что Джои будет приятно услышать:

ФУЛ-ХАУС! [22]

Служащий похоронного бюро нас уже ждал. Могила была готова, над ней стояли двое. Священника не было. Несколько минут спустя подошел еще один человек.

— Доктор Пател, — сказал я, — как хорошо, что вы пришли.

Представил его Бри. Она не отпускала его руку дольше, чем следовало. Служащий спросил:

— Кто-нибудь скажет прощальное слово?

Я покачал головой. Он дал сигнал могильщикам; они опустили гроб в могилу. Я бросил на гроб «Биг Ишью», Бри бросила розу. Внезапно в воротах появился мужчина в килте, при всех шотландских делах, с волынкой, и заиграл «Одинокого лодочника».

Я не разбираюсь в красоте, но волынщик был великолепен.

Бри сказала:

— Сюрприз напоследок.

— Как ты его нашла?

— Рядом с «Селфриджиз», он там всегда играет.

— Спасибо, Бри.

Она таинственно улыбнулась, проговорила:

— Тебе спасибо за доктора.

О-хо-хо.

Я сунул могильщикам немного денег. Один сказал:

— А вы знаете, что Род Стюарт работал могильщиком?

Что на это сказать? Я спросил:

— А сам-то ты поешь?

— Не, я только танцую, — ответил он.

И смеются во всю глотку.

Потом я заплатил волынщику. Взял на себя, так сказать, все расходы.

Доктор Пател о чем-то очень серьезно разговаривал с Бри. Я сказал:

— Как водится, после похорон нужно освежиться. Можно вас угостить?

— Да, — ответили они. Оба.

Надо было сваливать к черту из Пэкхема, и мы поехали в бар «Чарли Чаплин». Самое лучшее, что можно сказать об этом заведении, — это что оно очень большое.

Бри и доктор сели за столик, я пошел сделать заказ.

Бармен пританцовывал над своей винной картой, с чувством произнес:

— Мне нравится твой костюмчик.

— У нас в семье он передается по наследству У него глаза загорелись, подумал, наверное, что я игрок Добавил:

— Смотри, не потеряй его.

— Ни в жизнь.

Мое остроумие истощилось, я заказал

поджаренные сэндвичи

горячий пунш

закуски к пиву

чипсы

орешки.

Бармен наконец принес заказ, сказал:

— Voilà!

Мы набросились на еду. Доктор вел себя как надо. Опрокинул горячий пунш, запил пивом, прилично откусил от сэндвича. Бри пошла зарядить музыкальный аппарат, и вскоре раздалось:

— «Хей, если видел ты самую красивую девчонку…»

Даже я так петь могу. Говорю доктору:

— Док, так здорово, что ты пришел.

— Пожалуйста, называй меня Санджи.

— Я попробую.

Он засмеялся, сказал:

— Ужасно будет, если я скажу, что мне очень весело?

— Это просто необходимо, чтобы тебе было очень весело.

Вернулась Бри, сказала:

— Этот музыкальный автомат просто какой-то импровизатор.

Повернулась к Санджи, спросила:

— Ты родился в Индии?

— Да, я из Гоа. Кроме рейвов и хиппи у нас там есть еще мощи святого Франциска Ксаверия.

Бри и я, должно быть, выглядели озадаченными. Он спросил:

— Вы не католики?

— Даже не атеисты.

Он похрустел орешками, сообщил:

— Его тело остается нетленным, и это считается чудом.

Сказать на это было нечего, и я промолчал. Он продолжил:

— А кто-то украл большой палец его ноги.

— Что?

— Правда. В нашем мире есть почитатель святого Франциска, укравший большой палец его ноги.

Черт бы побрал этот горячий пунш, но я не мог придумать ничего толкового. Сказал:

— Это, наверное, добрая католическая традиция — равняться по носкам.

Он улыбнулся, но, я полагаю, его это не очень развеселило. Бри извинилась и ушла попудрить нос. Санджи оценивающе на меня посмотрел, спросил:

— Могу я… встречаться с твоей сестрой?

Черт!

— Я бы тебе отсоветовал.

— Тем не менее….

— …ты будешь. Санджи, ты хороший парень, ты мне очень нравишься. Но она не для тебя.

— Ты позволишь мне сделать попытку?

— А я могу тебя остановить?

— Нет.

Пришла Бри, Санджи сказал, что следующий заказ сделает он, и спросил:

— Всё то же самое?

Я сказал:

— Почему бы и нет.

И он ушел.

Бри наклонилась ко мне, сказала:

— Я его люблю.

— Господи.

— Нет… правда, Митч, он как будто мой двойник по духу.

Я постарался не злиться и отвлечь ее. Спрашиваю:

— А как же Фрэнк?

В ответ — испепеляющий презрительный взгляд.

— Фрэнк умер, Митч. И чем быстрее ты с этим свыкнешься, тем будет лучше для нас всех.

Вернулся Санджи, и я понял, что мне пора уходить. Пожал ему руку, сказал:

— Уверен, что мы с тобой еще встретимся.

Он сосредоточенно на меня посмотрел, не то как врач, не то как индус, заверил:

— Я буду вести себя с ней как джентльмен.

— Это ты так думаешь.

На выходе бармен мне говорит:

— Эй ты, мрачняга, тебе еще рано уходить.

— Уже отвеселился.

Он руку на бедро положил, глаза закатил и произнес:

— Уммм… крутой парень.

На улице я поймал такси, решил, что на следующей неделе куплю себе машину.

Приехал домой, хотелось только одного — упасть и отрубиться.

Включил ящик. Вы не поверите, только начался «В упор».

А когда появился Ли Марвин — и почти в таком костюме, как у меня, — я сказал:

— Вот это крутой парень.

 

~~~

В СРЕДУ ВЕСЬ ДЕНЬ ШЕЛ ДОЖДЬ. Но на работу я пошел. Джордан был на кухне, оценивающе меня оглядел, сказал:

— Ваши раны заживают.

— Вы так думаете?

— Они так выглядят.

Прямо дзен-буддизм какой-то.

Несколько водопроводных труб засорились, он спросил, могу ли я с ними что-нибудь сделать.

Я сказал:

— Конечно.

Вот ублюдок. Я целый день провозился, чтобы их прочистить.

К четырем часам я, распластавшись, лежу под водопроводной трубой, грязная вода капает на лицо, и тут появляется она. В красном джерси, которое просто прилипло к ее формам. Говорит:

— Вот то, что мне нравится: мужчина на спине.

Я закончил проклятую работу, поднялся. Она подошла, ростом мне по плечо. Опять с этой хитренькой улыбочкой на лице. И я не знаю, из-за чего — то ли из-за похорон Джои, или из-за того, что меня избили, или из-за каких-то флюидов, или просто крыша съехала?..

Короче, я ее схватил, прижал к себе и поцеловал. Сначала она сопротивлялась, а потом впилась в меня. Я ей в рот язык засунул, схватил руками за задницу — и улетел. Дождь лил как из ведра, она отодвинулась, проговорила:

— Надеюсь, ты сможешь закончить то, что начал.

И ушла.

И стояли мы под дождем, я и мой член, и я вспомнил, что сегодня вечер среды. Сюрприз от мистера Ганта. Когда в гараже я сдирал с себя промокший насквозь комбинезон, зашел Джордан, говорит:

— Насчет квартиры над гаражом: дело проясняется. Всё готово.

— Черт, я не знаю.

— Там есть душ, чистый спортивный костюм… пользуйтесь, пожалуйста.

Пошел пользоваться.

Это было что-то вроде студии:

кровать

душ

маленькая кухонька.

И, черт возьми, стопки чистых роскошных полотенец. Осужденному полагается одно полотенце на неделю.

Хорошенько ошпарился в душе, вышел, заметил небольшой холодильник под телевизором. Весь забит пивом. Открыл «Гролш», хлебнул хорошенько.

Постель свежая, я едва не уступил соблазну. Но меня еще ожидал сюрприз от Ганта. Спортивный костюм был новый, черный, большого размера, на спине надпись:

С НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ ОТ «КЛАРИДЖИЗ» [25]

То, что надо.

На выходе встретил Джордана, он сказал:

— Мисс Палмер выразила особое… одобрение… за вашу… работу.

— Я готов удовлетворить любое ее желание.

Черт бы побрал «Гролш». Джордан печально улыбнулся, сказал:

— Только делайте это с умом.

Северная линия, как обычно, словно взбесилась, и домой я добрался не раньше семи. Возле дома была припаркована машина Ганта. Дверь открылась, Нортон сказал:

— Опаздываешь, залезай.

Бычара был за рулем, я уселся рядом с Билли на заднем сиденье. Он спрашивает:

— Ты где, блин, был?

— Эй, Билли… охолони. Я на работе был.

Он посмотрел на спортивный костюм, сказал:

— Ты что, в «Клариджиз» работаешь?

— Только по совместительству.

Он был очень возбужден, на лбу выступили бисеринки пота. Дымил, прикуривая одну сигарету от другой. Я спрашиваю:

— Что за сюрприз?

Он что-то пробормотал, потом сказал мрачно:

— Увидишь, мать твою.

Подъехали к Нью Кросс, остановились у старого склада.

Я говорю:

— Тут что, гомики тусуются?

Нортон посмотрел на меня. Вылезли из машины, зашли внутрь. Нортон говорит:

— Нам в подвал.

— Я и не знал, что сюрприз под землей.

— Ты еще многого, мать твою, не знаешь, парень.

Спустились.

Пахло гнильем, мочой и запустением. Я знал этот запах. Внизу был Гант с двумя парнями. Они стояли возле привязанного к стулу мужчины. Черного. Рот его был заклеен полоской серебристого скотча. Из-под нее просачивалась струйка крови, я понял, что они выбили ему зубы. Это фирменная фишка юго-восточного Лондона. Черный был одет в найковский свитер, весь пропитанный потом, и гэповские брюки цвета хаки, мокрые между ног. Гант был в пальто «Барбур» и вельветовых брюках цвета загара. Автоматический «браунинг», болтавшийся у него на боку, казался неуместным. Гант сказал:

— А… Митч! Как приятно, что ты смог к нам присоединиться.

Черный на меня пристально посмотрел, глаза большие-пребольшие, и в них мольба о помощи. Гант говорит:

— Как я уже сказал, я высоко ценю твою сольную работу с этими… защитниками. Поэтому сейчас, в знак благодарности, отдаю тебе одного из них.

Я глубоко вздохнул:

— Это не тот.

Гант чуть не взорвался от ярости, посмотрел на Нортона, на черного, потом медленно перевел взгляд на меня. Глаза у него были как черные камешки. Говорит:

— Откуда ты знаешь? Они все на одно лицо.

— Мистер Гант, тех, кто лупит тебя с особым старанием, запоминаешь очень хорошо.

Он с размаху пнул черного по колену.

Потом повернулся к Нортону, сказал:

— Ты, урод, ты что сделал — притащил сюда первого попавшегося негра?

Нортон промолчал.

Гант взял себя в руки, пожал плечами, произнес:

— Ну бог с ним.

И выстрелил черному в голову.

Выстрел гулко отозвался в подвале, и, клянусь, я даже слышал, как испуганно взлетели голуби.

— Извини, Митч, потратил твое время, — сказал Гант.

Тысяча мыслей пронеслась в моей черепушке, но я решил: играть так играть. Говорю:

— Еще не все потеряно, мистер Гант.

Он, сдерживая сарказм, говорит:

— Правда?

— Надо все это оформить. Оставляете чувака на стуле, привозите в таком виде к дому в Брикстоне, вешаете табличку, типа…

— Табличку? — переспросил Гант.

— Ну да. Как вам, например, такая:

ВЫ ЗАНИМАЛИ.

                ВАМ РАСПЛАЧИВАТЬСЯ

Гант заулыбался, прямо расплылся в ухмылке. Говорит:

— Блестяще, мне нравится. Нортон, приготовь что нужно.

Нортон, в полном расстройстве, заметил:

— Мистер Гант, уж слишком это мудрено.

Гант пронзил его взглядом.

Подошел ко мне, руку на плечо положил, говорит:

— Мистер Митчелл, мне кажется, я вас недооценил.

Я скромно на него взглянул. Он отступил на шаг, говорит:

— Бог мой, классный костюм.

В четверг утром собираюсь на работу, нос болит как бешеная собака. Все попытки проанализировать события прошлого вечера я отмел.

«Тринадцатая долина», Джо де Веккио: «Всё ништяк, давай рули».

Притворимся, что так было нужно.

В очереди все платят чеком или карточкой. У меня нет недельного проездного, поскольку я вот-вот собираюсь обзавестись машиной. Передо мной стоит пожилой мужчина, очень расстроенный из-за того, что приходится терять время. Наконец мы получили наши билеты и пошли к турникетам. Пока проходили, у него выпал бумажник.

Толстый такой.

Видели только я и билетный контролер.

Бывают такие мгновения, всего одна яркая секунда, когда ваши инстинкты опережают убеждения. Я наклонился, поднял бумажник и сказал:

— Сэр, это вы, наверное, обронили.

Встретился глазами с контролером; он указательный палец приложил к фуражке. Пожилой мужчина поражен и очень доволен.

Движением плеча я отмел его благодарности. Себя я очень хорошо знаю. Когда по двенадцать часов лежишь взаперти на двухъярусной койке, проникаешь в самые глубины. Если бы контролер не заметил, я бы кошелек подхватил, плевое дело.

Зайдя в вагон, занял место в углу, собираюсь включить «Уокмен». У меня там был Леонард Коэн: «Танцуй, пока не кончится любовь» и «Старый синий плащ». Только кнопку нажать.

Старикан уселся рядом, говорит:

— Страшно не люблю беспокоить, но я вам ужасно благодарен.

А голос у него еще мягче, чем у Маргарет Тэтчер, когда она предлагает ввести налог на доходы физических лиц. Я кивнул. Он приободрился, говорит:

— Я должен рассказать вам совершенно невероятную историю. Это имеет некоторое отношение к тому, что сейчас произошло.

У каждого хмыря в Лондоне есть своя история. Я только одного хочу — чтобы они их не рассказывали в метро. Но этот начал:

— Мне нужно было сдать анализ мочи!

Недолго помолчал, словно хотел убедиться, знаю ли я, что такое моча, продолжил:

— А поскольку я не смог в больнице, они предложили мне сделать это дома.

Я постарался сделать вид, будто вслушиваюсь в каждое его слово.

— Но, боже ты мой, в чем же это можно принести?

Мне было совершенно до фонаря, я кивнул:

— Это сложно.

— Поэтому я взял старую бутылочку из-под «Джонни Уокера».

Если он ждал от меня одобрения, то он его не дождался. Заговорил снова:

— А по пути в больницу я зашел на почту за своей пенсией.

— Хм-м…

— А когда вышел, бутылочка пропала. Вот казус, да?

Мы подъехали к станции «Набережная», мне нужно было перейти на Кольцо. Я сказал:

— Есть еще в штанах, да?

Старикан выдавил улыбку, но теперь уже увядшую.

 

~~~

ВСЮ ПЯТНИЦУ Я ПРОВЕЛ на крыше; ее нужно было капитально ремонтировать, и я решил сказать об этом Джордану. Он ответил:

— Мы полагаем, что будем иметь с ней дело и в следующую зиму.

— Мне что, тогда не беспокоиться?

Он ответил с вялой улыбкой:

— Заделай самые безотлагательные прорехи, мы же не хотим, чтобы на мадам протекало.

Я прикинул, что могу сделать так, как мне заблагорассудится. После целого дня косметического ремонта у меня начала кружиться голова. Решил принять душ и пивка. Новый спортивный костюм не ждал меня на кровати. И что интересно, я был немного, самую малость, разочарован.

Моя первая полная неделя если уж не самой честной, то, по крайней мере, регулярной работы.

Появился Джордан, протянул мне конверт и сказал:

— Мы подумали, что вы предпочитаете наличные.

— Вы правильно подумали, Джорд.

Он не уходил, и меня так и подмывало сказать ему: «Свободен». Но я только спросил:

— Что еще?

— Вы не хотите их пересчитать?

— Я тебе доверяю, приятель.

Он щелкнул по волоску на лацкане, сказал:

— Тогда вы сделаете серьезную ошибку.

Я пересчитал деньги, сказал:

— Черт… Это за неделю или за месяц?

Он улыбнулся. Я не то чтобы воспарил до небес, но для вчерашнего заключенного это было совсем неплохо. Я добавил:

— Вот что я тебе скажу, Джорди, я куплю тебе громадный пузырь выпить чего-нибудь, из твоих краев.

А он ответил, как отрезал:

— Я не якшаюсь с наемными работниками.

Я надеялся хоть мельком увидеть Лилиан, но не получилось. В метро прикинул, какие у меня планы на выходные. Планы были хорошие: найти двух отморозков, которые запинали Джои до смерти. В восемь вечера того же дня я перекусил карри и собрался выйти купить полдюжины пива.

Зазвонил телефон.

— Да?

— Мистер Митчелл, это Гант, надеюсь, я вас не побеспокоил?

— Нет, сэр, немного расслабляюсь.

— Правильно делаешь, Митч… Я могу тебя так называть?

— Конечно.

— Не осталось плохих воспоминаний от вчерашнего вечера?

— Нет, сэр.

— Могу я задать тебе один вопрос?

Хотелось бы мне знать, с чего это он говорит, как придурок, но, может, он так прикалывается. Я говорю:

— Стреляйте.

Пауза, потом:

— Очень хорошо, очень вовремя. Мой вопрос: что ты считаешь самой большой ценностью?

— Черт, я не знаю. Может быть, деньги… секс… цифровой телевизор.

— Это власть, Митч, а самый мощный инструмент власти — это информация.

— Вы к чему-то клоните, сэр.

Прямо кишки мне выматывает. Он говорит:

— Я бы хотел поделиться с тобой кое-какой информацией.

— Слушаю, сэр.

— Не по телефону. Я заказал столик на восемь часов в «Браунз», завтра вечером.

— «Браунз»?

— Это в Ковент-Гарден.

— О'кей.

Он положил трубку. Все это «сэрство» оставило какой-то горький привкус, и я пошел прополоскать рот. За всю свою жизнь я не смог бы придумать, что он может мне сказать такого, чтобы это было хоть немного мне интересно.

 

~~~

В СУББОТУ УТРОМ я проснулся от похмелья с небольшим привкусом карри. Ничего серьезного, просто немного перебрал красного перца. Вспомнил о «Браунз».

Это место для меня.

Вообще-то, по правилам меня бы туда не впустили, и я бы на них за это не обиделся. Мы свой статус понимаем. Для них я был низовка. Но когда дергаешься на крючке у Ганта, лучше, если всё будет чинно.

Между тем мне было чем заняться. Я знал, что убийцы Джои были подростками. Один был одет в майку, как у Бекхэма, другой черный. В субботу после обеда они, должно быть, мяч гоняют.

Переоделся.

Надел потертые джинсы, грязный свитер — типа, хозяйством занимался. Достал «глок», проверил. Все в порядке. Быстро его зарядил. По дороге к метро у Овала все время его рукой придерживал. Если нужно описать, как я себя чувствовал, я бы сказал, что я был

уверен в себе

и

абсолютно спокоен.

Проверил Кеннингтон Истейт, все тихо пока. О'кей. Прошелся до Уолворт Роуд, поручкался с местными бандитами — я с ними когда-то работал. Они зазвали меня в паб, спросили, чего принести. Я сказал:

— Бутылку «Бекс».

Минуты не прошло — передо мной пять бутылок. Они знали, что я только-только откинулся, спросили:

— Как там было, тюряга и вообще?

— Здесь лучше, — ответил я.

И был награжден аплодисментами.

Паб был надежный. В смысле, его хозяин срок отмотал.

Лет так восемнадцать, и без досрочного. Можно поговорить.

Джефф, главарь банды, спросил:

— Бабки нужны?

Я покачал головой:

— У меня есть постоянная работа.

Дружное ржание и еще четыре бутылки «Бекс».

Команда бомбила почтовые отделения, обычно на севере или на западе. Они не жадничали, имели хороший куш. Когда мне было двадцать с небольшим, я сидел с ними. Джефф говорит:

— Митч, на следующей неделе мы работаем на севере. Хочешь — подруливай.

Это было очень заманчиво. Не меньше двух косых можно срубить, реально. Но, увы, у меня было совсем другое расписание.

— Может, чуток попозже, — сказал я.

К пиву я не притронулся. Было около половины третьего. Я сказал, что мне пора уходить, и мы проехались до юго-востока, душевно распрощались. Когда я вышел, мне на минуту захотелось вернуться.

В Кенсиштон Истейт происходило ожесточенное футбольное сражение. Я сел на заборчик, наблюдаю. Играют по пять человек в команде, выкладываются по полной. Где-то с краю приметил черного пацана… он был на замене.

Рядышком сели двое местных. Угостил их пивом, разговорил.

Потом я увидел его: майка, как у Бекхэма, и яростный, жестокий талант.

Забил гол с середины поля, да так что описать невозможно.

Позади меня какой-то мужик сказал:

— Его уже взяли.

— Не понял?

— Того пацана. В начале сезона он переходит к Беро.

Я сказал, совершенно искренно:

— Большой талант.

— Во-во, живет, только чтобы играть. Забери у него футбол, и он никто.

Игра вскоре прекратилась. Я подождал. Мало-помалу зрители разошлись. Бекхэм остался. Он продолжал играть — гонял мяч, носился, весь погруженный в свою футбольную мечту. Черный пацан ждал с ленивым видом.

Время рок-н-ролла.

Встал, потянулся, осмотрелся кругом. Никого. Медленно подошел к поклоннику Бекхэма. Пацан меня даже не заметил. Достал «глок» и прострелил ему сзади оба колена.

Четыре выстрела.

Обернулся к черному — у того челюсть натуральным образом отвалилась, — засунул ему ствол в рот, проговорил:

— Не сейчас, подожди немного.

Потом ушел. Где-то на задворках Кеннингтон-парк сел в 3-й автобус и через пару минут уже доехал до Ламбет Бридж.

Пока ехал по Набережной к Вестминстеру, весь обливаясь потом, включил в мозгу песню «Хей, Джо» в исполнении Хендрикса.

Я был дома. Весь на адреналине, в холодном поту, сердце скачет. В мозгу одна мысль: «А чтобы убить — надо прицелиться повыше».

Господи. Снова и снова перематывал, как стрелял в Бекхэма. Так чертовски просто.

Труднее всего было остановиться на четырех выстрелах. Я ведь только вошел во вкус. Боже правый, я начал понимать, как искушает оружие.

Классный городишко.

Посмотрел на часы: до встречи с Гантом осталось часа два. Надо прийти в себя, расслабиться. Свернул большой косяк, пробормотал: «Кэмберуэллская морковка». Открыл банку пива и залпом ее опустошил. Пару раз рыгнул — и был уже почти в норме.

Пошел в душ, включил холодную воду, заорал:

— Перехожу в глубокую заморозку!

Вспомнил первую неделю в тюрьме, как попал на «паровозик». Восемь-девять парней по очереди тебя натягивают, кровь повсюду, а ты думаешь: «Я вам припомню…»

Я так и сделал.

Вышел из душа, стряхнул с себя воду и неприятные воспоминания.

Теперь одеваться-пристебаться. Ага.

Надел гэповские хаки, темно-синий свитер и блейзер, тот самый.

Подумал: «Да здравствует Фил Коллинз».

Готов к выходу, прикончил косяк, тут телефон зазвонил.

Поднял трубку, говорю:

— Да?

— Митч, это Бриони.

— Привет, сестренка.

— Ты в порядке?

— Что?

— У тебя странный голос.

Черт, еще бы он не был странным, когда весь день стреляешь по молодым футболистам. Спрашиваю:

— Что-то случилось?

Не мог сдержать любопытства.

— Я влюбилась, Митч.

— Молодец.

— Ты как-то зло разговариваешь.

— Я счастлив за тебя, Бри, о'кей?

— У меня было три оргазма.

Этой информации для меня было в три раза больше, чем нужно. Сказал:

— О!

— Ты сердишься, Митч? Сердишься, потому что я предала нашу расу?

— Что?

— Я бы предпочла белого, но это карма.

В голове вертелась тысяча гадких шуток, но я сказал:

— Будь счастлива, Бри.

— Нашего первенца мы назовем в твою честь.

— Спасибо, Бри.

— Я тебя люблю.

— И я тоже.

Положила трубку.

Если уж говорить серьезно, как после таких звонков можно верить, что в жизни есть какой-то смысл?

К восьми добрался до Ковент-Гарден. У входа в «Браунз» стоял швейцар. Еще прежде, чем он начал свою нацистскую болтовню, я сказал:

— Меня ожидает мистер Гант.

— Проходите, сэр.

Внутри сплошь плюш и эпоха Регентства. У стойки администратора я еще раз проделал номер с Гантом, и меня пригласили пройти в зал.

Всего несколько посетителей. За столиком у окна он сам.

Поднялся, чтобы поздороваться со мной. В сером шерстяном костюме, выглядит как воплощение успеха. Тепло пожал мне руку, сказал:

— Очень приятно, что ты смог прийти. Скажи, пожалуйста, здесь, в Ковент-Гарден, два «Браунза». Как ты догадался, какой тебе нужен?

— Около другого нет вышибалы.

Он негромко рассмеялся, предложил:

— Выпьем перед ужином?

У Денниса Лихейна роман был такой, «Глоток перед битвой».

Я сказал:

— Мартини с водкой.

Помаленьку начал осваиваться. Подошел официант, Гант заказал два мартини. Официанту лет за сорок, на меня едва посмотрел. Тут все понятно. Прямо-таки коктейль из надменности и презрения. И вдобавок ко всему, настоящая образина. В тюрьме таких много… и все — надзиратели.

Принесли напитки, мы пригубили. Гант сказал:

— Я хочу, чтобы ты взял на себя сбор денег в

Брикстоне

                Стритэме

                                и Кеннингтоне.

— Да я не знаю, мистер Гант…

— Называй меня Роб, ладно?

— О'кей. Роб.

— Тебе не нужно будет больше мотаться из квартиры в квартиру. Будешь бригады распределять, смотреть, чтобы они не слишком много сливок снимали. Все мы любим получить немного сверх положенного, но жадных пидоров никто не любит… Этот твой мистер Нортон слишком зарвался, — добавил он.

— Роб, он мой кореш.

Официант принес меню. Роб сказал:

— Рекомендую камбалу.

— Я, наверное, стейк возьму.

— А…

Сделали заказ, Роб заказал пару бутылок вина, названия которого я не смог бы выговорить. Официант произнес их без запинки, я слышал. Принесли еду, мы налегли на овощи и картошку. Роб ел со смаком.

— Тебе стоило попробовать эту рыбу, — заметил он.

— В тюрьме рыбы хватает.

Официант разливал вино, когда я это сказал. Пусть послушает.

Роб спросил:

— Слышал, в Кеннингтоне сегодня стреляли?

— Нет. Пропустил новости.

— Подстрелили молодого футболиста.

— Если посмотреть «Скай Спортс», так можно диву даться, как их всех не перестреляли.

— Ты туда захаживаешь, а?

— В Кеннингтон?.. Это не мой район.

Роб закончил жевать, уставился на меня, говорит:

— Ты ешь не как зэк — Не понял.

— Еду не охраняешь.

— С тех самых пор, как «Майами блюз» прочитал.

Он заказал десерт: яблочный пирог и два шарика мороженого.

Я отказался. Наконец перешли к кофе, Роб зажег сигару, говорит:

— Кури, не стесняйся.

Мне очень хотелось, чтобы официант посмотрел, как я скручиваю сигаретку. Чтобы весь вечер ему испортить. Роб проговорил:

— Видно, книга избавила тебя не от всех привычек?

Ответа на это не требовалось. Он спрашивает:

— Помнишь, я тебе сказал, что информация — это власть?

— Да.

— Взамен я захочу кое-что получить от тебя… Интересно?

— Конечно.

— Ты отсидел три года за тяжкие телесные.

— Да.

— На тебя затмение нашло.

— Да.

— Это не ты.

— Что?

— Это твой друг Нортон сделал.

— Не может быть.

— У тебя на руках ссадины были?

— Нет… но.

— А у Нортона все руки были искромсаны. Бармен пошел за тобой, он все видел. Ты уже на ногах не держался. Нортон смылся, а копы тебя нашли. Еще кофе хочешь?

— Господи… Я… нет.

— Бренди… от шока помогает.

Официант принес большой такой шаровидный бокал, в таком можно рубашку постирать. Оставил бутылку арманьяка на столе.

Роб щедро плеснул.

Голова кружилась. Я одним глотком выпил бренди. Внутри все зажглось, сильно заболело сердце.

Роб сказал:

— Тебе, наверное, потребуется время… чтобы переварить информацию.

— Зачем ты мне это все рассказываешь?

Роб немного подумал, ответил:

— Я мог бы сказать, что ты мне нравишься, но не думаю, что ты на это купишься. Нортон стал моей головной болью. А теперь он твоя головная боль.

— А что, если я ничего не сделаю?

Он положил руки на скатерть, сказал:

— Тогда я, честно говоря, буду очень удивлен.

Я закурил сигаретку, попытался все это переварить. Спросил:

— Тебе что-то было нужно от меня?

— Да. Как ты думаешь, мои откровения имеют цену?

— Для этого есть только одно слово — да. Чего ты хочешь?

— «Роллс-ройс». «Серебряный призрак».

Я громко рассмеялся.

— Шутишь. Я езжу на автобусе, приятель.

— Но к одному у тебя есть доступ.

Монетка звякнула. Я скрипнул зубами:

— Нортон ублюдок Это он тебе сказал.

Роб улыбнулся, я его спросил:

— А что ты сам его не украдешь? Черт, ты же знаешь, где он стоит!

Он покачал указательным пальцем. Мне это очень понравилось. Говорит:

— Ты ничего не понял, Митч. Я хочу, чтобы ты украл его для меня.

— Да почему, ради всего святого?

— Давай назовем это жестом доброй воли.

Роб извинился и пошел в туалет. Официант появился как из-под земли, насмешливо фыркнул:

— Принести счет, сэр?

— Да, и побыстрее, мать твою.

Вернулся Роб, настоял, что сам заплатит. Я не возражал.

Когда мы выходили, он тронул меня за руку, сказал:

— Спешки никакой нет… Ну, скажем, доставка через месяц?

На улице его ждала машина, он сказал:

— Я могу предложить тебя подвезти, но ты сам сказал, что ездишь на автобусе.

— Роб, мне кажется, я не приму твое предложение.

— Тогда аренда твоей квартиры пять сотен в неделю.

— Да ну брось, Роб.

— Да, и еще кое-что: теперь, когда нас слышат, я для тебя мистер Гант.

Сказал, сел в машину и уехал.

Я хотел пройтись пешком по Друри Лейн, но решил, что на сегодня мне театра хватит.

 

~~~

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ я съехал из Клэпхема. Собрал только самое необходимое —

пушку

                деньги

                                наркоту.

Взял пиджак от Гуччи — надо быть чокнутым, чтобы такое не взять. Пару свитеров и джинсы. Оставил блейзер и черный костюм. Похорон я больше не планировал. Захватил полдюжины детективов. Все уместилось в одной сумке: путешествуем налегке. И отчалил.

Я шел по аллее Холланд-парка и надеялся, что они дома. Зашел через вход для прислуги. Джордан сидел за кухонным столом, читал раздел «Бизнес» в «Санди таймс». Если он и удивился, увидев меня, то виду не подал, просто спросил:

— Пришли на сверхурочные?

— Вообще-то я пришел к вам жить.

Он тщательно сложил газету, сказал:

— Мадам была права.

— Да?

— Она сказала, что вы переедете через неделю.

Он поднялся, добавил:

— Пейте кофе, я приготовлю вашу комнату.

Я присел, подумал: «Черт, это было совсем нетрудно».

Я уже скручивал сигаретку, когда вспомнил о запрете на курение. Но все-таки закурил. Живу я здесь. Джордан вернулся, заметил дым, но никак не отреагировал. Сказал:

— Думаю, там есть все, что нужно: душ, плита, холодильник Нет телефона, но я одолжу вам мобильник, пока линию не протянем.

— Каковы основные правила? — осведомился я.

— Простите?

— Да ладно, приятель, — что делаем, чего не делаем?

Он улыбнулся — этому парню нравилось планировать, — сказал:

— Все очень просто. В главное здание не заходите, пока вас не вызовут.

— Вызовут. Просто жду не дождусь.

Вызов пришел быстрее, чем мы оба ожидали. Зазвонил колокольчик Джордан извинился и ушел.

Вернулся через десять минут, говорит:

— Мадам приветствует вас в усадьбе и хотела бы знать, готовы ли вы водить машину, так как это будет частью ваших обязанностей.

— Нет вопросов. А мне нужно будет носить униформу?

— Мы не практикуем униформу.

Я отнес сумку в гараж и пошел распаковываться. В комнате пахло освежителем воздуха. На столе лежал мобильник. «Роллс-ройс» в гараже, мобильник у меня в руке — добро пожаловать в храм удовольствий.

Сначала позвонил Джеффу, сказал:

— Джефф, это Митч.

— Привет, Митч, рад был с тобой встретиться в субботу. Передумал насчет работы?

— Нет, приятель, спасибо. Ты что-нибудь знаешь про злодея по имени Гант?

— Во как… Новости хуже некуда, с этим типом лучше никаких дел не иметь.

— О-о!

— Твой кореш Билли Нортон на него работает.

Мой кореш!

— Хочу спросить на всякий случай, Джефф, а ты не знаешь, где он живет?

— Да, я кое-что делал для него, никогда больше не буду. Поверь мне, приятель, тебе туда лучше не соваться.

— Все как всегда, да, Джефф?

— Точно, подожди мину….

После паузы:

— Ригал Гарденз, девятнадцать, Далвич. Ему принадлежит дом и почти вся улица.

— Спасибо, Джефф.

— Держись от него подальше, приятель.

— Попытаюсь.

Потом позвонил Бри, сообщил ей мой новый адрес и номер мобильного телефона. Она ничего не сказала. Я даже спросил:

— Бри… ты меня слышишь?

— Это адрес той старой девки, да?

— Это не то, что ты думаешь. Это работа.

Бри сказала:

— В ее возрасте это, наверное, очень трудная работа.

И бросила трубку.

Черт, если бы Бри не принимала всё близко к сердцу, у нее могло бы развиться чувство юмора.

Мобильник уже дымился. Я позвонил Нортону. Он говорил так, будто я его разбудил.

— Билли, я тебя разбудил?

— Нет… я… кхм… фигней разной занимался. Это ты, Митч?

— Да.

— Тебе пи…ц, чувак.

— Извини, не понял.

— Гант очень хочет тебя поиметь. Да… еще ты уволен.

— Ну, Билли, ты говоришь так, будто сильно от этого расстроился.

Глубокий вздох.

— Что с тобой, чувак? Я принес тебе такое сладкое дело, а ты взял и все обосрал.

— Ведь ты мой кореш, да, Билли?

— Да.

— Тогда слушай: Гант к тебе тоже не так чтобы замечательно относится.

— Послушай, Митч… Опять ты за свое. У тебя мозги набекрень.

— Билли, у него для тебя очень плохие новости.

— Митч… Это ты мои плохие новости. Он сказал, что ты ему кое-что должен.

— От мертвого осла уши.

— Ты лучше верни ему, Митч, он просто взбесился.

— И последнее, Билли. Как выглядели твои руки после того, как я уделал того парня три года назад?

Долгое молчание, потом Нортон сказал:

— Ты попал, чувак Я говорю с пустым местом.

И повесил трубку.

Теперь я понял, что это правда. Грязный ублюдок.

В первый год моего тюремного срока надо мной на верхней шконке жила черная маргаритка, местный петушок. Его опустили в первую же неделю, он вошел во вкус и продавал себя даже оптом. Ему было всего восемнадцать, но для тюрьмы он был вполне совершеннолетним.

Он развивал свое мастерство, делал минеты за косметику, за глубокий анал получал женское белье. Каждую ночь в одиннадцать тридцать он запевал «Фернандо». Медленно, хрустально-чисто. Весь в печали и утратах.

«Слышишь ли ты барабаны, Фернандо?..»

И на несколько минут, пока продолжалась песня, все наше гребаное пенитенциарное заведение погружалось в гробовое молчание. Ни звука. Только этот одинокий болезненно-ломкий голос.

Однажды вечером он стоял впереди меня в очереди за шамовкой. Я сказал:

— У тебя чудесный голос.

Он обернулся — на щеках румяна, глаза подведены кремом для ботинок, — говорит:

— О, большое спасибо. Хочешь, я у тебя отсосу?

— Нет, спасибо. Я просто хотел сказать, что у тебя настоящий талант.

Я уже пожалел, что к нему пристал. Еще немного с ним потусуюсь, и опять стану добычей. Я дернулся, чтобы уйти, он сказал:

— Нет… я бесплатно.

О господи.

Не знаю почему, но я сделал последний заход, спросил:

— А почему ты это всё… этим занимаешься?

— Это моя единственная защита.

Кто я был такой, чтобы осуждать. Я отошел, а в следующий раз, когда он со мной поздоровался, сказал:

— Ты, твою мать, с кем говоришь?

Я твердил себе: избегая его, я защищаю себя. Иногда я в это почти верил.

Несколько месяцев спустя его задушили колготками.

Я встал, бросил мобильник на кровать, произнес вслух:

— Ну, мальчик Билли, за Фернандо ты заплатишь.

Были времена, когда весь Лондон закрывался на воскресенье. Сегодня по воскресеньям даже книжные лавки работают. Я направился в Бейсуотер и окунулся в арабский мир. И даже если там кто-то говорил по-английски, то я этого не слышал. Зашел в универмаг «Вайтлиз», нашел то, что мне было нужно, — отдел игрушек на третьем этаже. На витрине стоял «Серебряный призрак», а по бокам красовались «ламборждини» и «феррари». Подошел продавец. Я сказал, что хочу купить «Призрак», и продавец показал мне его. Просто чудо, в каждой миниатюрной детали. И отнюдь не дешевый. Пока мне упаковывали машинку, я рассматривал «Де Лореан». Продавец заметил мой интерес, но я покачал головой. Подумал: «Они и так никому не могут его впарить».

Взял пакет, несколько марок Написал: «Роб Гант» и его домашний адрес.

Наклеил почтовую марку и написал большими буквами: «ПОЛУЧАТЕЛЮ ДОПЛАТИТЬ».

Отправил.

Прогулялся до Гайд-парка, провел целый час, слушая жужжание роллеров. В следующий раз возьму с собой «глок». Скорость надо ограничивать.

Я еще не решил, что делать с Нортоном. Подумал, что оставлю пока этот вопрос открытым. Я его хорошо знал, он точно захочет со мной разобраться. И Гант тоже появится. Надо было уезжать из Лондона, но куда я мог податься?

Да и не хотелось мне уезжать.

Вдобавок ко всему, меня заклинило на Лилиан Палмер, и я очень хотел знать, куда меня всё это заведет. Где еще меня могут подстрелить за рулем «Призрака»?

Зашел в кафешку, заказал яичницу с беконом. Обслуга была из тайцев, вежливых до омерзения. Еда была хорошая, но слегка отдавала перцем. Черт, да что я вообще понимаю? Может быть, они мне тоже на что-то намекают.