Жизнь — разновидность кошмара. Все бы ничего, но надоедает. Когда вы слабеете, враги и воры не оставляют вас в покое. Даже тогда всякая мразь процветает и бравирует своей безжалостностью. Если вы заболеваете, вам прежде всего требуется хороший адвокат. Когда вам вручают смертный приговор, туда добавляют новые, отредактированные правила борьбы. В зависимости от ваших обстоятельств вам приходится либо отступить, либо залечь поглубже. Вы слабы.

Гарольд Бродки. «Эта дикая тьма»

Смерть предпочтительнее ежедневного отступления.

~ ~ ~

Мики провел меня в дом по коридору, стены которого были увешаны черно-белыми фотографиями. Старый Голуэй. Женщины в шалях, мужчины в матерчатых кепках. Может быть, во мне говорило виски, но мне то время казалось лучше. Мы прошли в гостиную, уставленную антиквариатом и кожаной мебелью. Огромный открытый камин. Перед ним стоял Трубочист, опершись о мраморную каминную доску. В комнате находились еще трое молодых людей в спортивных костюмах. Трубочист резко спросил:

— Что вас задержало?

Вопрос был адресован Мики, который взглянул на меня и ответил:

— Пробки на дорогах.

Трубочист повернулся ко мне и спросил:

— Пить будете?

Мики издал такой звук, будто подавился. Я ответил:

— Спасибо, с меня уже хватит.

— Я отведу вас к нему.

Он провел меня через дом. В другой комнате женщина и трое детей смотрели передачу «Кто хочет стать миллионером?». Я слышал, как Крис Таррант спросил:

— Ответ окончательный?

Мы вошли в гараж. Голый Рональд Брайсон был привязан к кухонному стулу. Рядом с ним электрообогреватель.

— Я вас оставлю.

Перед Брайсоном стоял еще стул. Его голова склонилась на грудь, казалось, он спит. Его кожа была белой как мел, ни единого волоска. Я не разглядел синяков и почувствовал облегчение.

— Рональд.

Он резко поднял голову, весь рот в крови. Не сразу сфокусировал глаза. Потом произнес:

— Гря… грязный пес.

Зубов не было, десны покрыты засохшей кровью и слюной. Речь искажена, почти невозможно разобрать, что он говорит. Поэтому привожу его слова так, как я их разобрал.

Я сказал:

— Ты хотел меня видеть.

Он напрягся, пытаясь разорвать веревки, и сказал:

— Они выдрали мне зубы плоскогубцами.

Я пожалел, что не согласился выпить, когда Трубочист предлагал. Он сказал:

— Джек, ты должен сказать им, что произошла ужасная ошибка. Я знаю, я плохо себя вел, но я не убивал этих людей.

— Нет, убивал.

— Джек, пожалуйста! Во мне есть что-то такое, что заставляет меня все время пытаться привлечь к себе внимание. Я позволяю людям думать, что я совершил все эти ужасы, но на самом деле… — Его голос стал еле слышным. — Это всего лишь игра. Я хорошо работаю, но иногда становлюсь вроде одержимого. Я набрасываюсь на людей, которым помогаю, и начинаю притворяться, что совершаю преступления. И тогда мне приходится переезжать. Ты можешь проверить. В Лондоне… такое много раз случалось, но это все фантазия.

Я закурил сигарету и сказал:

— Ты изгадил мой дом, звонил, пугал мою девушку.

— Я только хотел привлечь твое внимание. Чтобы ты решил, что я тебе ровня.

Я встал, и он закричал:

— О господи, Джек, не уходи.

Я наклонился к нему поближе. Страх исходил от него подобно дыму. Я сказал:

— Даже если бы я поверил всему, что ты рассказал, есть одна вещь, от которой тебе не отвертеться.

— Что, Джек? Скажи мне… я все смогу объяснить… абсолютно все.

— Рука.

Мне показалось, что он искренне изумился. Он спросил:

— Какая рука?

— У одной из жертв была отрублена рука и оставлена на пороге. А я получил пластиковую руку по почте. Откуда тебе об этой руке знать, если ты не сам все сделал?

— Джек, клянусь, я ничего ни о каких руках не знаю. Никогда ничего тебе не посылал. Господи милостивый, ты должен мне поверить.

— Я не верю.

Я повернулся, чтобы уйти, и он начал рыдать, умоляя меня вернуться. Я закрыл за собой дверь и прошел в гостиную. Трубочист спросил:

— Он признался?

— Нет.

Трубочист посмотрел мне в глаза и спросил:

— Какое ваше последнее слово?

— Он это сделал.

— Ладно. Мики отвезет вас назад. Я приеду через несколько часов, и мы рассчитаемся.

На обратном пути мы не разговаривали. Я услышал, как часы пробили полночь, и подумал:

— В полночь плохо одному.

Когда я вылезал из машины в Хидден Вэлли, Мики сказал:

— Я начал читать стихи. Кого из поэтов вы порекомендуете?

Я некоторое время молчал, делая вид, что размышляю, потом ответил:

— А мне насрать, кого ты читаешь.

Оказавшись дома, я решил почитать — почти боялся продолжать пить в том же темпе. Выбрал Честера Хаймса: он злобный и забавный. В «Примитиве» я подчеркнул следующий абзац:

Но в этот момент пробуждения, пока ее разум еще не восстановил свою невозмутимость, не разобрался в своих аргументах, не определился в антагонизмах и не прибегнул к рационализации, в этот момент эмоциональной беспомощности… она не могла во всем обвинять мужчин. Было время для слез, днем можно было лгать, но утро было временем для страха.

Я задремал в кресле. Раздался звонок в дверь, и я, шатаясь, поднялся. Взглянул на часы. Пять. На пороге стоял Трубочист с бутылкой виски «Блэк Буш». Я провел его на кухню. Он сказал:

— Я принес гвоздику, можем соорудить горячую выпивку.

— Почему бы и нет?

Я вскипятил чайник, налил воду в кружки, положил туда гвоздику, сахар и налил виски. Протянул одну кружку ему и сел. Он сообщил:

— Дело сделано.

— Ладно.

— Вы хотите о чем-нибудь меня спросить?

— А вы скажете?

— Может, и нет.

Мы выпили, потом он налил нам по новой. Я сказал:

— Эта рука меня беспокоит.

— Что?

— Которая пришла по почте.

Он коротко рассмеялся, эдак невесело, и заметил:

— Это работа Мики.

— Что?

— Он часто ездит в Белфаст. Посчитал, что вас необходимо подстегнуть. Я много позже узнал. Ребята мне рассказали.

— О господи!

— В чем дело?

— Бог мой… дайте подумать.

Я попытался успокоиться, получше вспомнить, что говорил Брендон Флод. Сказал:

— Трубочист, я сейчас опишу вам человека. Хочу, чтобы вы выслушали очень внимательно и затем сказали, кто именно приходит вам на ум.

— О'кей.

Я набрал в грудь воздуха и начал:

— Молодой мужчина, слегка за тридцать, очень умный… единственный ребенок. Умеет работать руками, водит фургон, оборудованный по спецзаказу, сталкивался с полицией, но не по-крупному, скорее всего, кого-то избил. Вежлив, хорошо излагает, образован.

По мне ручьями тек пот. Трубочист не колебался ни минуты:

— Мики, а в чем дело?

— Ничего, простое любопытство.

Если бы он не валился с ног от усталости, возможно, он добился бы от меня ответа. Но он с трудом держал глаза открытыми. Поэтому пожал плечами, вынул конверт и протянул его мне:

— Премия. За хорошую работу.

— Я перееду.

— В Лондон?

— Нет, в гостиницу «Бейли».

— Но вы можете жить здесь.

— Спасибо, но самое время сменить обстановку.

Он встал, протянул руку и сказал:

— Еще увидимся, Джек Тейлор.

— Разумеется.

После его ухода я открыл конверт. Достаточно денег, чтобы долгое время ничего не делать. Я снова запечатал конверт.

На следующий день я уже сидел в «У Свини». Над набережной с криками метались чайки. Вскоре появился Билл Касселл. Казалось, он стал еще худее. Он сел на свое привычное место, я пристроился напротив. Положил конверт на стол и попросил:

— Посчитай.

Он посчитал и спросил:

— Тут порядком денег. Что ты хочешь? Убить кого-нибудь?

Я закурил, в последний раз взглянул на «Зиппо», подтолкнул зажигалку к Биллу и сказал:

— Его зовут…