В гавань входил пестрый дагуерский корабль. Если бы следившая за ним Тиш Голденхок догадывалась, как это событие повлияет на ее судьбу, она бы, наверное, сделала все, чтобы не покидать привычную скучную колею. И по сей день, возможно, они с Милтоном жили бы тихой, незаметной жизнью, считая дни, оставшиеся до приобщения к Согласию.

Но боги не наградили Тиш даром предвидения. Поэтому с серебристой скалы она смотрела… нет, она зачарованно любовалась «Леди Сесилией», подходящей к выгнутой, как лук, пристани.

Подобных судов ей еще не доводилось видеть. Высота его была больше длины; корабль вздымался над зеркальными водами, словно какой-то невероятный остров. По его полированным деревянным бокам выстроились в плотные ряды многочисленные сводчатые окна; к стеклам прижимались лица — туристы жаждали новых впечатлений.

Должно быть, он находился тогда среди гостей. Вот еще одно лицо появилось в окне, его черты казались бы идеальными, если бы не кривой зуб. Но нет, он не мог принадлежать этой толпе зевак, и Тиш знала бы это, обладай она талантом предвидения.

«Леди Сесилия» возвышалась, как… Нет, этого не передать словами. Она не опрокидывалась только благодаря величайшему мастерству корабелов. Самим фактом своего существования она посягала на могущество гравитации. При движении судна его мачты не отклонялись от вертикали, лишь живописно вздувался пышный наряд из шелковых парусов да матросы сновали по оснастке с проворством белок.

Далекий визг заставил Тиш повернуть голову. Не сразу удалось разглядеть крошечные серповидные силуэты парящих птерозавров. Выдался ясный день, планетарные кольца исполосовали небо на юге. Но отчего же так грустно при виде этих красот?

Тиш тяжело вздохнула. Надо возвращаться в «Падающую каплю», становиться за барную стойку, помогать Милтону и пятнадцатилетнему сыну Дрюсу.

Но тут она снова посмотрела на украшенную золотом, усыпанную каменьями, увешанную флажками «Леди Сесилию», что входила в гавань, и невыносимая тяжесть отчаяния вдруг легла на женские плечи. Отчаяние — вот ее доля. Не красоты этого мира и не его чудеса.

Тиш побрела назад по выдолбленной в скале дороге. Конечно же, она счастлива. Живет не в какой-нибудь дыре. У нее добрый муж и славный сынишка. Чего еще желать? Миры Диаспоры не ведают голода; если здесь кто-нибудь и страдает, то лишь по собственной воле. «У каждого свой удел, — подумала Тиш, — и мой далеко не из худших».

«Ты счастлива, — в который раз сказала она себе. — Жизнь удалась, хвала Согласию».

Помещения «Падающей капли» были выдолблены в серебристом утесе Пенхеллиона, ее высокие, от пола до потолка, окна открывали восхитительные виды на изгибающийся подковой берег, на Великий водопад, срывающийся в море с тысячеметровой высоты. Над гаванью играли радуги, рождаемые во взаимных ласках водопада и солнца. Птерозавры, чайки и летучие рыбы простреливали ковер водяной пыли; изгибались, вылетая из волн, дельфины и русалки.

Когда к барной стойке приблизился незнакомец, Тиш привычно любовалась этими красотами.

— Я… э-э… — Он разложил на отшлифованной веками столешнице из свирельного дерева монеты.

Тиш с трудом оторвала взгляд от окон. Улыбнулась посетителю, очередному безымянному туристу с идеальной внешностью: чистая и гладкая кожа, шелковистые кудри. Ему лет двадцать, хотя с такой же легкостью может оказаться и сто с лишним.

Он улыбнулся ей в ответ.

Кривой зуб. Как нарочитый мазок лукавого портретиста. Единственный крошечный порок — резец чуть скошен, сверху дырочка, снизу наползает на другой зуб. Точно пятнышко на бриллианте.

Вот тут-то и была очарована Тиш Голденхок, совсем как в тот недавний миг, когда увидела входящую в гавань «Леди Сесилию». Она поняла, кто он, этот незнакомец, этот не вполне идеальный посетитель. Вернее, что он. Искусственный человек всегда должен иметь изъян, как раз для того, чтобы не бросалась в глаза его искусственность.

— Я… э-э… — невольно повторила она его звуки. — Чего желаете?

— Мне… — Он указал на один из кранов.

— «Роли»? — потянулась она за высоким стаканом. — Поаккуратней, утром голова будет тяжелой, если привычки нет. Этот сидр прямо как осел: смирный, пока лицом к нему стоишь, и норовит лягнуть, стоит повернуться задом.

Она поставила полный стакан перед гостем и взяла несколько монет из рассыпанных им по стойке.

— Давно вы у нас в Лаверне? — спросила Тиш, предугадывая ответ.

Он только что сошел на берег вместе с толпой других туристов, не знающих ни языка, ни местных цен. Эти богатеи, наверное, так и живут, мало что соображая, — большой тур длится долго, декорации меняются часто.

Он помотал головой и снова улыбнулся. Наверное, сутки, а то и считаные часы назад он находился в джунглях, или в бурлящем мегаполисе, или в подводном курорте на немыслимой глубине, где-нибудь в десяти, или в ста, или в тысяче световых лет отсюда.

По крайней мере, ей полагалось так думать. Но Тиш всегда предпочитала слушать интуицию. Частенько она сочиняла биографии людей, заходивших в «Падающую каплю». Шпионаж, супружеская измена, пристрастие к тяжелым наркотикам, половые извращения… Иногда даже оказывалась права, но, как правило, ее подозрения не подтверждались. Этот человек — не турист, хотя он, возможно, и правда раньше здесь не бывал.

— Вы на «Леди Сесилии» путешествуете? — спросила она, надеясь, что он как-нибудь выдаст себя. И зная, что этого не случится.

— Да. — Он опустил голову, чтобы сделать большой глоток сидра, затем огляделся. — То есть путешествовал…

— Тиш!

Милтон. Жестикулирует. Вдоль барной стойки выстроилась очередь. Тиш и не заметила, как «Падающая капля» заполнилась людом. Она отошла от незнакомца и обслужила старуху Рут: как обычно, кружка «Золота пивовара» и блюдце орешков.

Чуть позже от нее не ускользнуло появление троицы из густеющей снаружи вечерней мглы. Тоже чужаки, как и почти вся нынешняя клиентура. Но на туристов не похожи совершенно. Цепкие взгляды шарили по толпе, и когда глаза одного из чужаков добрались до Тиш и задержались на кратчайший миг, она внутренне сжалась — ее будто просветила жесткими лучами бесчувственная машина.

Но нет, эти трое были людьми, пусть и явно наделенными сверхспособностями. Одинаковые темно-серые костюмы. На поясе у каждого — это она заметила только сейчас — нечто опасное на вид.

До сего дня ей не случалось иметь дела с оружием, кроме, разве что, гарпунов, капканов на джинни и тому подобного. И людей, ведущих себя как механизмы, она не встречала, хотя на Дагере попадались машины, похожие на мужчин и женщин.

Один из троих вдруг вскинул, указывая, руку; двое других разом повернули головы и застыли: ну в точности изготовившийся к нырку песчаный рыбак. Тот, что показывал, раскрыл ладонь, из нее в глубину заполненного посетителями зала ударил луч.

Тиш повернулась и увидела того, кому этот луч предназначался: человека с высоким бокалом, не донесенным до рта с безупречными, кроме одного-единственного, зубами.

Незнакомец выпустил из пальцев бокал, резко присел, а в следующий миг метнулся к стойке, где толпились посетители.

А трое… Они уже не у двери, они пронеслись по залу и очутились там, где только что находился незнакомец. Замерли как вкопанные; лишь неживые, как у роботов, глаза шарят вокруг.

Тиш отказалась от недавнего умозаключения. Эти трое не просто люди с усиленными способностями. Они — нечто большее. Они — нечто иное.

А где же ее незнакомец?

В дверях образовалась давка; туда-то он и устремился и вот уже тянется к ручке…

Но ручка исчезла. Мутнеет дверь, ее кромки размягчаются, расплываются, и вот уже нет выхода, как и не было. Глухая стена.

Рука незнакомца скользнула по гладкой поверхности. Почему он стоит, зачем царапает стену?

Трое не шевелились, их взгляды сошлись на незнакомце… На пустом месте.

Человек с кривым зубом снова юркнул в гущу народа.

Тиш подалась вперед, оперлась руками на стойку. Бешено колотилось сердце, перевозбужденный разум играл в салочки с целой ордой событий, втиснувшейся в краткий — считаные секунды — отрезок времени.

Опять суматоха.

Причина ее — турист. Вскинувший над головой деревянный стул.

Он стоял на фоне заката — разбухшее солнце тяжело опускалось в радужные воды. Кольца Лаверне расчертили небо в яркую полоску: ленты густейшего малинового цвета, между ними чарующее золото, которое уже тускнело, переходя в сонный пурпур.

Небо раскололось. Линии — абсурдные, словно прочерченные неким безумным великаном, — разделили его на огромные зубчатые льдины.

Кто-то закричал, другой завизжал, третий…

Тиш уже не видела нападавших, исчез с глаз и незнакомец. Правда, в поле ее зрения находилось одно из высоченных окон, в которое влетел стул. Стекло пошло трещинами, но все же удержалось в раме.

Затем она увидела незнакомца, силуэт в прыжке на фоне пылающего неба.

Он ударился в стекло. Оно поддалось не сразу, и Тиш подумала, что турист застрянет в нем, как стул. Но прошел миг, и все полетело наружу: стекло, стул, человек.

Снова кто-то закричал, другие подхватили. Толпа попятилась от бездны.

Тиш отвела взгляд. Бар расположен на полукилометровой высоте, между ним и каменистым пляжем внизу ничего, кроме воздуха. Пережить такое падение не способен никто.

Когда она подняла глаза, трое уже стояли у оконного проема, вглядывались в сумерки. Не разговаривали, но по их позам Тиш угадала: эти существа каким-то образом общаются друг с другом.

И тут она подумала: а зачем им это понадобилось? Что привело их сюда в мирный погожий вечер? Почему они совершили то, что совершили?

Кому и зачем нужно врываться в бар и нападать на посетителя столь возмутительным образом?

И вообще, кому понадобилось гоняться за богом? Пусть даже это не целый бог, а всего лишь частица?..

Тиш вошла в вентиляционную шахту и спустилась к серпантину Фанданго, главной транспортной артерии Пенхеллиона. Путь, вырубленный в подошве утеса, начинался у пристаней и вился на три километра к востоку.

Выйдя из шахты, Тиш очутилась среди торговых рядов. Кивала на ходу, улыбалась, перебрасывалась двумя-тремя фразами со знакомыми торговцами. Сюда она прибыла не ради покупок, и почти любой встречный сразу об этом как-то догадывался. Эти самые торговцы поставляли товары напрямик в «Падающую каплю», и Тиш нечасто случалось бывать на рынке.

Все же в такие путешествия она брала с собой корзину, хотя сейчас в корзине, под рушником в шахматную клетку, лежали краюха хлеба и пучок перьев кетцаля.

Уклоняясь от рикш и мотороллеров, она пересекла дорогу. Грациозно перекинула ноги через низкое ограждение и спустилась на камни. У самого берега первым делом глянула на вяло бьющиеся волны, потом изогнула шею, чтобы посмотреть вверх, но не смогла отличить от других фасад «Падающей капли». Очень уж много угнездилось на утесе подобных увеселительных заведений и жилищ. Место считалось престижным, Тиш в этом отношении здорово повезло.

Она взобралась на большой валун, опустилась на колени и подумала, отчего ей так грустно. Знакомое чувство, но прежде оно одолевало только в первые месяцы после рождения Дрюса. Ей тогда предлагали лекарство, но она отказалась: как ни крути, грусть входит в спектр бытия, испытывать ее — долг живущего. Однажды Тиш унесет все свои чувства в Согласие, и это станет ее скромным вкладом, каплей тоски в океане людского опыта.

Но сегодняшняя печаль… как же она горька. И не припомнить, когда это началось. Тиш подозревала, что и не было четкой стартовой линии. Возможно, еще когда смешивался генетический материал в момент зачатия ее самой… Да, нынешняя меланхолия с послеродовой депрессией имеет мало общего. Она не столь глубока, хотя и гораздо навязчивей.

«Хватит, — приказала она себе, — не будь плаксой».

Тиш сняла с корзины полотенце и достала краюху. Разломала на три куска и каждый постаралась закинуть как можно дальше в волны. Затем ветерок поймал подброшенные ее рукой перья кетцаля, и Тиш провожала их, трепещущие, взглядом, пока они не легли частью на в воду, частью на камни.

Пища — для похода, перья — для прохода. Старинная семейная традиция. Возможно, еще земного происхождения.

И она от всей души пожелала незнакомцу благополучно вернуться в Согласие.

У Милтона были квадратные плечи и квадратное лицо. Бармена почти в любой момент можно было увидеть улыбающимся, поскольку для его лица такое выражение было самым подходящим.

Тиш посчастливилось выйти замуж за хорошего человека.

Когда она вернулась в «Падающую каплю», Хиллари и Доншен уже собирались уходить. Они починили узорное окно, через которое накануне вечером вылетел незнакомец вместе с одним из барных стульев.

Милтон расслабленно глядел в новое стекло, по своему обыкновению, добродушно улыбался.

Тиш подошла сзади, положила ладони ему на плечи, заставила повернуться и поцеловала: сначала закрытым ртом, а потом ее язык ненадолго проник меж его губ.

Он отступил, улыбаясь еще шире, — верный признак, что сбит с толку ее поведением.

— Полегче, полегче, — сказал он. — Что на тебя нашло? Неужто билет на большой тур выиграла?

— Не угадал. — Она ухватилась за его рубашку и улыбнулась. — Нет, Милтон, просто я хочу тебя изнасиловать.

Он испугался, точь-в-точь как зверек пугается резкого движения рядом. Прежде Тиш умилялась такой реакции.

— Но… А если кто-нибудь войдет?

— Мы уже закрылись.

Она играла тканью его рубашки, зная, что тянет за растущие на груди волосы.

Его это всегда заводило.

— Дрюс…

— Его здесь нет, — отрезала она.

— Но он может…

— Значит, тебе следует поторопиться. Но момент уже уходил…. Ушел.

Как будто на самом деле его и не было. Тиш отпустила рубашку мужа, отстранилась. — Милтон, ты хороший, — произнесла она, глядя на бухту. Когда оглянулась, Милтон улыбался, потому что такое выражение было самым подходящим для его лица.

На этом бы все и закончилось, если бы она не поднялась на самый верх обрыва. Окно починено, незнакомец и трое его преследователей исчезли. Жизнь Тиш Голденхок (и жизнь Милтона, знал он о том или нет) как будто возвращалась в привычную колею.

Но не тут-то было. Через четыре дня после того, как Тиш принесла жертвы для благополучного перехода незнакомца в Согласие, она снова вошла в шахту, поднялась на Уступ и там увидела… призрака. Во всяком случае, именно такова была ее первая мысль.

Здесь, у кромки обрыва, выстроились в ряд жилые дома, бары и магазины, причем с таким расчетом, чтобы желающему полюбоваться гаванью и Великим водопадом пришлось войти в одно из зданий.

Тиш заглянула в бар под названием «Авангард», чтобы пообщаться с Билли Нарвалом. Он был сверхдолгожителем и сейчас щеголял белой как снег шевелюрой, рекламируя свой многолетний опыт девицам, которые не прочь получить уроки любви. В «Авангарде» яблоку было негде упасть, на смену «Леди Сесилии», уже два дня как уплывшей курсом на юг, прибыли два круизных судна.

Чуть захмелев от красного портвейна, которым по праву гордился бар, Тиш вышла наружу. Впереди, чуть поодаль, шагал мужчина, и было что-то знакомое в его осанке. А еще был легкий запах, от которого мигом возник слабый вкус корицы у нее па губах.

Мужчина обернулся — и это был он. Незнакомец. Живой и здоровый, ничуть не пострадавший от падения с огромной высоты.

Тиш вцепилась в дверной косяк и прокляла портвейн — как за слабость в ногах, так и за призрака.

А незнакомец уже исчез. На несколько секунд Тиш даже сумела убедить себя в том, что он и не появлялся.

Она взяла себя в руки и попыталась вспомнить, ради чего взобралась на Уступ. Ведь не для того же, чтобы лишь посплетничать с Билли Нарвалом, потешить свое самолюбие его вниманием.

Тиш ринулась сквозь толпу, следуя за незнакомцем. Да какое там следуя — гонясь.

Она убавила шаг, вспомнив визит троицы в «Падающую каплю». А может, и с ними было, как с ней сейчас? Случайных людей внезапно охватил азарт погони? Она знала, такое бывает. Согласие способно дотянуться до любого. И управлять его действиями.

Но зачем? Для чего нужно преследовать этого человека? Тиш была убеждена, что он сам принадлежит к Согласию, он — частица бога, обретшая плоть. Чем же тогда являются охотники? Или, точнее, чем является то, что управляет ими?

Вроде бы не металась в ее разуме тень чужой воли, не овладевала ее телом, ее чувствами внешняя сила.

Она пошла дальше, выхватывая взглядом лица из толпы.

Незнакомца удалось найти в кафе, он прихлебывал жасминовый чай и слушал вмонтированный в середину стола вещатель. Она уселась напротив.

— Можно?

Он улыбнулся и мановением руки заставил устройство смолкнуть. Вопросительно посмотрел на Тиш.

— «Падающая капля», — напомнила она. — Вы… так внезапно удалились…

На его лице отразилось понимание.

— Извините, — кивнул он. — Я не предвидел того, что там случилось. Хотя следовало бы.

Она улыбнулась:

— И правда, следовало бы.

— Ущерб значителен?

— Пустяки, — ответила она. — Расходы на ремонт покрыты городской казной. Деяния Господни…

Они посидели молча, и Тиш уже было с беспокойством подумала, что он предпочел бы одиночество.

— Как вам удалось выжить? — спросила она напрямик.

— Есть способы, — уклончиво ответил он. — Это не важно.

Тиш улыбнулась. Он пока ни единым словом не попытался развеять ее подозрение. Ее фантазию.

— Ну и как вам все это? — Она решила, что надо поддерживать беседу. — Нравится Лаверне?

— Нравится. Кругом столько необычного. Страна, люди. Ты. Все прекрасно. Ты прекрасна. Прекрасно и то, что меня преследуют, что мне желают зла.

Последние слова вызвали у Тиш замешательство. Кто же он, этот загадочный красавец, сидящий напротив нее за столиком и говорящий о ее красоте? Ни дать ни взять ребенок, впервые открывший глаза и увидевший мир.

— Может, пройдемся? — спросил он.

Они прошлись. Миновали крайние дома; дальше дорога превращалась в едва различимую тропку. По ней Тиш Голденхок шагала рука об руку с богом.

— Если я тебе ничего не должен, почему ты пошла за мной? — спросил он через некоторое время.

— Ни разу еще не встречала таких, как ты, — ответила Тиш. А затем, набравшись храбрости, добавила: — Гостей оттуда.

Он качал головой, улыбаясь, словно дивился окружающему миру, этой простой беседе.

— Люди, — проговорил он. — Вас всегда ко мне влекло…

Она поняла, что он имеет в виду. И вот — соприкосновение… Ее маленькая ладошка в его большой, гладкой, сильной руке — как фитиль в масляной лампе, по нему течет топливо, от нее к нему. От этого все ее тело вибрировало, от этого она чувствовала себя живой.

Позже они остановились на мысу подышать запахами соли, корицы и травы, поглазеть на бабочек, порхающих над цветами, и на чаек, шумящих внизу над скалами. Продолжая разговор, как будто и не было долгой паузы, он спросил:

— Гость оттуда? Что ты хочешь этим сказать? Смутившись, Тиш отвернулась. А затем опустилась на упругую траву, расправила на ногах юбки.

— Ты… — Она замялась, подбирая правильные слова. — Ты никакой не турист. Даже если бы те громилы не явились по твою душу ко мне в бар, все равно было ясно, что ты другой.

Он с улыбкой кивнул, ожидая продолжения. Рядом гудела пчела.

— Скажи, ведь ты из Согласия?

Вопрос только казался простым. Согласие — сетевой сверхразум, распространившийся на всю Диаспору. Там будет каждый человек, когда истечет его время в реальном мире. Это склад для всего накопленного человечеством опыта, громадное обиталище разумов, даже душ.

— Согласие? Не понимаю.

— Где-то было выращено тело, отпочкованное от клона, который тоже произошел от клона. Оно только и ждало, когда его займет посланник Согласия. Ты не думай, мы тут в курсе.

Согласие часто проникало в реальный мир. Весь накопленный им опыт, все собравшиеся в нем личности без связи с настоящей жизнью — ничто. В лучшем случае нечто совершенно иное, чужеродное. Поэтому Согласие нередко присылало мужчин и женщин вроде этого незнакомца, такие визиты позволяли сохранять человеческую суть.

— Если Согласие — наш бог, значит, ты частица бога, — продолжала Тиш.

Когда он опустился перед ней на колени, она добавила:

— И ты тоже бог… Бог в человеческом теле.

Ей очень не хотелось, чтобы он возразил. Только не сейчас! Она потянулась к нему, взмолившись про себя: «Не разрушай мою веру. Хотя бы пока мы вдвоем».

Потом она лежала на спине, наслаждаясь ласками прибрежного ветра.

Никогда еще с ней подобного не случалось. Чтобы вот так запросто взять да исполнить свою фантазию? Ни разу она не изменяла доброму скучному Милтону, которого когда-то, очень давно, любила и который до сих пор ей немножко нравился.

Она повернулась на бок, а мужчина — нет, не мужчина, бог — поднялся на корточки.

— Хочу тебе кое-что показать, — сказал он.

— Не уверена, что я к этому готова, — рассмеялась она.

Он встал, одетый только в полурасстегнутую хлопчатобумажную блузу кремового цвета. Скрестил руки, ухватился за края полы и стянул одежду через голову.

Тиш залюбовалась. Его нагота добавляла приключению восхитительный вкус запретного плода.

Он повернулся, и Тиш увидела выпуклость меж его лопаток. Которой совершенно точно не было несколько минут назад, когда она его обнимала.

Прямо у нее на глазах выпуклость росла, раздувалась, и вдруг из его спины вырвались оперенные крылья.

Он встряхнулся, расправляя маховые перья, и раскинул крылья за спиной. Повернулся, шагнул с утеса. Резко спикировал, но вот его подхватили восходящие потоки, и он понесся ввысь, как огромная чайка. Как ангел.

Ее ангел.

В «Падающую каплю» Тиш пришла поздно. Умыться перед возвращением она не успела. Ее с улыбкой встретил Милтон. Он всегда улыбался, и можно было лишь догадываться, заметил он перемену в своей жене или нет.

Зато она сама эту перемену чувствовала явственно. Как будто что-то прибавилось, а что-то ушло.

Вечером в бар возвратилась совсем не та женщина, которая покинула его утром.

Она поцеловала Милтона, желая, чтобы он почувствовал вкус соли на ее губах, уловил коричный запах волос и одежды.

Тиш договорилась со своим ангелом встретиться на следующий день и не сомневалась: он сдержит слово.

— Посетители, — шепнул ей муж и отошел по своим делам.

Она повернулась к окну, посмотрела на бухту, где летали птицы и птерозавры. Может быть, среди них парит и ее крылатый бог?

Конечно, долго это продолжаться не могло. Ведь по-другому и не бывает.

Совершенно утратив осторожность, Тиш привела своего любовника в «Авангард», угостить жаренными во фритюре крабами. Встретились они на улице, как будто старые приятели шли по своим делам и случайно увидели друг друга. Ни единого касания, только улыбки и несколько слов. Даже сейчас, когда они расположились за столиком, их руки не соприкасались, ноги не терлись шаловливо; только взгляды соединились, полные обещания и предвкушения.

Билли не вытерпел и подошел прежде, чем были готовы заказанные блюда.

Тиш искушала судьбу и понимала это. Если Билли сложит два и два, еще до темноты по всему Пенхеллиону разнесется слух.

— Представишь меня своему приятелю?

Тиш невозмутимо подняла глаза и погладила любовника по запястью. От него как будто шел электрический ток.

— Здравствуй, Билли. Это… — После едва заметной паузы она договорила: — Анжело. Анжело, это Билли.

У Билли сузились глаза, он легонько кивнул.

— Анжело, тебе нравится в моем баре? Что заказал? Крабы? Это правильно, крабы здесь всегда удаются. А вот лобстера лучше не пробовать. Уж ты мне поверь.

— Крабы, — согласился Анжело. Имя подошло ему как нельзя лучше. — По совету Тиш Голденхок.

У Билли опять сузились глаза. Поди угадай, какие в его голове рождаются мысли. Но вдруг глаза расширились, впились в Анжело. Тиш уже доводилось видеть такой взгляд. Такие же механические движения.

Билли протянул руку ладонью вперед, напряг пальцы. Ладонь светилась.

Анжело резко пригнулся, подался вперед, отшвырнул столик, задев колено Тиш так больно, что она закричала. Но крик сразу же перешел в хрип — на Тиш обрушился вес его тела, снося ее со стула.

Остальное она видела уже лежа, среди шума и суматохи.

Стул, на котором только что сидел Анжело, превратился в черный огарок, от него валил дым.

Билли медленно поворачивался, переводил взгляд от сожженного стула к лежащим на полу Анжело и Тиш. На лице бармена — недоумение, в движениях — механическая гладкость.

Это не Билли, сообразила Тиш. По крайней мере сейчас это не он.

Разум Билли отодвинут в сторону, и что-то, вероятно Согласие, завладело его телом.

Но зачем убивать своего же ангела?

Билли снова поднял руку, и Анжело вскочил, заставляя подняться на ноги Тиш. Пинком швырнул на старика стол.

Они стояли возле одного из больших витражных окон «Авангарда».

Тиш глянула в окно, и ее замутило. Какая ужасная высота!

Анжело подхватил, вскинул над головой стул.

— Это в привычку войдет, — пошутила она, когда ангел вдребезги разнес окно.

На этот раз он догадался раскрутить стул в воздухе, и стекло вылетело сразу.

В проем хлынул соленый воздух.

Анжело простер руки, и Тиш шагнула в его объятия. А затем он выпрыгнул, унося ее.

Они падали, в ушах свистел ветер.

Еще миг, и смерть на камнях. В этом она была уверена. Достойный любовников конец. И они переселятся в Согласие. Навек.

Лопнула ткань, распахнулись крылья, и вертикальное падение превратилось в грациозное пике. Они неслись над водой туда, где сияли радуги, где парили чайки и птерозавры.

— Тебе надо бежать, — сказала она. — Выбраться отсюда, затаиться. И вообще, почему ты сразу не сбежал, когда понял, что обнаружен?

Он пожал плечами:

— Вряд ли они рассчитывали, что я останусь.

Тиш и Анжело находились на одном из многочисленных островов, там, где Великая река превращалась в Великий водопад и низвергалась в далекое море.

— Когда тебе надо удрать, почему бы просто… ну, не знаю… пальцами щелкнуть, что ли. Если ты из Согласия, то можешь, наверное, здесь исчезнуть и появиться где-нибудь еще.

— Как бог? — рассмеялся он, поднимая руку и щелкая пальцами.

Ничего не произошло.

Тиш встала и посмотрела на сидящего Анжело. Пора расставить точки над «і».

— Если ты не бог, то кто? Или что? Кто эти люди, которые тебя ищут? Если они служат Согласию, то почему сыр-бор? Что ты натворил?

Он дал ей договорить, после чего улыбнулся и пожал плечами.

— Не знаю. Понятия не имею, кто я или что я. И зачем я этим людям понадобился, тоже не догадываюсь. И кто они, не ведаю. Мне неизвестно, что я совершил, да и совершил ли что-нибудь. Почти не помню своего прошлого, ну, кроме последних десяти дней. Я вообще ничего не понимаю, но одно могу тебе сказать.

Не дождавшись продолжения, она спросила: — Ну и?..

— Мне безумно нравится такое существование. Каждый его миг. Любой пустяк. Я его впитываю. Я — губка. И хочу впитать больше. Все больше и больше.

Тиш услышала гул мотора — наверное, флаер.

— Тебе надо убираться отсюда. Ведь убьют же.

— А ты со мной пойдешь? Разделишь мою судьбу?

Она кивнула и теперь, возвратясь в «Падающую каплю», вспомнила этот миг и поняла, что она изменилась необратимо. И это, надеялась она, еще не конец. Это будет продолжаться.