В сентябре 1988 года, почти через два года после Дня Боэски, Комиссия по ценным бумагам и биржам, наконец, выдвинула официальные обвинения против Drexel, Милкена, его брата Лоуэлла и еще четырех лиц. Хотя выводы комиссии можно было заранее предугадать, в прессе мелькали слухи (появлявшиеся не без участия группы по связям с общественностью Drexel), что доказательств у властей не хватает и дело ничем не кончится. Однако в 184-страничном заключении комиссии убедительно перечислялся весь спектр нарушений законов о ценных бумагах. Комиссия требовала применить к нарушителям самые суровые (за весь период существования законов, принятых в тридцатых годах) меры воздействия и утверждала, что обвиняемые проводили сделки с использованием закрытой информации, манипулировали курсами акций, подавали в комиссию заведомо ложные сведения с целью сокрытия настоящих владельцев акций, выпускали проспекты с искаженной информацией, фальсифицировали финансовую отчетность и обманывали собственных клиентов.

В печальном списке прегрешений особое место занимает последний пункт – обман клиентов. Хотя подобные действия возмутительны не только как вопиющее правонарушение, но и как попрание фундаментальных этических принципов, для многих это обвинение не стало откровением. В конце концов, разве Милкен не любил повторять: «Если мы не можем взять деньги с друзей, с кого мы их тогда возьмем»? И многие клиенты Drexel прекрасно знали, что Милкен давно водит их за нос. Многие знали также, что он по своему обычаю требует варранты с эмитентов – под тем предлогом, что они необходимы как «подсластитель» для размещения облигаций, – и оставляет их себе или распределяет среди приближенных в Drexel. На взгляд автора этой книги, подобная практика очевидно безнравственна и, скорее всего, противозаконна. Но в мире, сотворенном Милкеном и ему подвластном, она была истинной правдой жизни, современной финансовой версией droit du seigneur накладывать руку на все, что Милкен считал своим.

Теперь всплыли новые факты мошенничества. Согласно заключению Комиссии по ценным бумагам и биржам, когда финансист Чарлз Гурвиц, председатель правления Maxxam Group (входившей в МСО Holdings), отказался платить Drexel сверхвысокие комиссионные за подготовку приобретения Pacific Lumper, Милкен неожиданно уступил. Но затем Милкен поручил Боэски покупать акции Pacific Lumper по более высокой цене, чем заявленная в тендерном предложении Maxxam. Это заставило Maxxam поднять ставку с 36 до 40 долларов за акцию. Поскольку сделка стала более дорогой, комиссионные Drexel соответственно выросли и, вероятно, даже превысили ту сумму, которую Гурвиц поначалу столь смело отказался платить.

И Wickes, как теперь тоже стало ясно, пострадала не раз. Напомним: весной 1985 года Милкен в свойственной ему манере объяснил Сиголоффу, что, если сложить акции Сола Стейнберга, самого Милкена и других, они будут фактически контролировать компанию (а поэтому подписку должна проводить Drexel, а не Salomon). Теперь из заключения комиссии следовало, что в 1986 году Милкен поручил Боэски покупать для него и Drexel акции National Gypsum до того, как будет объявлено тендерное предложение Wickes (которое готовила Drexel), а после объявления – по цене более высокой, чем указанная в предложении. В разгоревшейся борьбе за National Gypsum ставки потом взлетели еще выше, и Wickes проиграла.

Мартиролог обманутых клиентов Drexel дополняла информация, которую собрал конгрессмен Джон ДИЫПЖРЛЛ глава Подкомитета по надзору и расследованию при Комитете палаты представителей по энергии и торговле. На слушаниях в апреле 1988 года (тогда Милкен воспользовался пятой поправкой к Конституции) было установлено, что Милкен и Drexel удовлетворяли собственные корыстные интересы за счет клиентов. Выпустив проспект новой открытой долговой эмиссии и получив заказы от клиентов, Drexel либо заявляла о невозможности их выполнить, либо выполняла в уменьшенном размере. Тем временем Drexel помещала значительную часть эмиссии в высокоприбыльные партнерства Милкена, его брата и старших членов его группы. Через несколько дней, в тот момент, когда (по предположению подкомитета) скудость предложения на рынке приводила к повышению цены бумаг, Милкен и прочие продавали облигации Drexel с прибылью от двух до четырех долларов на каждые 100 долларов номинала. Drexel, в свою очередь, перепродавала их внешним покупателям с надбавкой еще в два-четыре доллара. По сведениям подкомитета, партнерства Милкена получили путем таких махинаций 936 тысяч долларов на одной эмиссии и 2,2 миллиона – на другой.

Отчетность, изученная подкомитетом, показывает, как на самом деле работала машина Милкена, как – в одной сделке за другой – Милкен ранжировал своих клиентов. Лучшие бумаги по самым выгодным ценам шли в его партнерства. Клиенты-фавориты, например First Executive и Columbia Savings&Loan, получали лучшее из оставшегося, и лишь потом наступала очередь основной массы рядовых клиентов.

В то время как подобный фаворитизм обогащал одних больше, других меньше, эмитенты только теряли. С них брали завышенные комиссионные и требовали варранты; кроме того, дополнительная прибыль, с которой Drexel продавала облигации, свидетельствовала, что их, скорее всего, можно было выпустить под менее высокую процентную ставку. В этой связи стоит напомнить о яростных спорах, регулярно происходивших между отделом корпоративных финансов в Нью-Йорке (он представлял интересы эмитентов) и отделом высокодоходных бумаг в Беверли-Хиллз (он представлял интересы покупателей), когда определялась цена сделки. Эти споры подтверждают (как разъяснил автору один инвестиционный банкир из Drexel), что Милкен действительно рассматривал свою сеть покупателей как личную клиентуру. В конце концов, именно непревзойденная способность размещать бумаги делала Милкена неподражаемым, и если Милкен эксплуатировал покупателей (в собственных корыстных целях, как ясно из предыдущего), то интересами эмитентов он пренебрегал еще больше.

Один инвестиционный банкир, участвовавший в выкупе компании совместно с Drexel, рассказал такой случай. В 1987 году на заседании совета директоров одной компании, членом которого был представитель Drexel, обсуждалось предложение вновь преобразовать ее в открытую акционерную компанию. В тот момент Drexel имела в этой компании менее 10%. Вскоре после заседания Drexel купила крупный пакет облигаций компании, выпущенных с варрантами, продала облигации, но оставила варранты и таким образом увеличила свою долю в ее капитале до 17%. «Если у вас в совете человек из Drexel, будьте уверены, Drexel пойдет на все ради своих клиентов, у которых есть ваши облигации, или ради собственных интересов, – заметил рассказчик. – Эти люди не имеют ни малейшего представления о фидуциарной обязанности».

Разоблаченные расследованием торговые махинации Милкена можно считать почти хрестоматийным примером монополистических злоупотреблений. Многие годы Милкен стремился контролировать все, к чему прикоснулся. Особенно важно было контролировать «мусорный» рынок – рынок, который он фактически создал и который оставался основным источником его растущего богатства и власти.

Милкен мог контролировать этот рынок, поскольку первым в него вошел, поскольку этот рынок был чисто византийским, с приватно оговоренными сделками (трейдер-трейдеру), без открытой электронной информации о текущем уровне цен. Он мог контролировать его, поскольку знал лучше всех и располагал несравненно более значительным капиталом для сделок, чем любой конкурент, и, наконец, был готов использовать любые средства, чтобы загубить конкурирующую сделку. Ни один пришелец не смел сколько-нибудь уверенно зайти в суверенные владения Милкена. А в отсутствие реальных конкурентов Милкен царил безраздельно. Даже когда этот рынок вырос до 180 миллиардов долларов, его командный пункт так и остался в уединенной, недоступной посторонним комнате на третьем этаже здания на углу бульвара Уилшир и Родео. «Майкл – вот настоящий рынок», – распевали клевреты Милкена, словно повторяя мантру, в те дни, когда Милкен, казалось, готовился завладеть всем миром. И если Милкену было суждено навсегда оставить свой бизнес, то лучшей эпитафией ему могли служить именно эти слова: «Майкл – вот настоящий рынок».

Однако, как ни удивительно, при всех своих давних и последовательных злоупотреблениях Милкен до конца 1988 года не потерял почти никого из первостепенных клиентов Drexel. Правда, Drexel в этом смысле занимала на Уолл-стрит уникальное положение, поскольку создавала большинство своих клиентов из ничего. (Самым волшебным воплощением замыслов Милкена в этом смысле нужно считать, несомненно, Нельсона Пельтца. Вскоре после приватизации Triangle Industries в середине 1988 года Пельтц и его партнер Питер Мэй продали ее подконтрольной французскому правительству алюминиевой компании Pechiney S.A. с прибылью около 740 миллионов долларов.) Весьма возможно, многие клиенты чувствовали себя слишком обязанными прародителю, чтобы покинуть его в часы опасности. Но, скорее всего, их привязывало к Милкену то же самое, что привязывало его к ним. Поэтому даже в конце 1988 года, перед лицом обвинений Комиссии по ценным бумагам и биржам и грядущих наказаний, Милкен все еще контролировал рынок.

Достаточно сказать, что Drexel выиграла у Salomon и Shearson трудную битву за «мусорную» часть финансирования гигантской сделки по выкупу RJR Nabisco, а инвестиционная фирма Kohlberg, Kravis&Roberts (KKR) настояла на ее участии в сделке, хотя и фигурировала, по материалам Динджелла, в числе обманутых клиентов Drexel. В 1986 году в сделке по Beatrice ценой 6,2 миллиарда долларов Милкен потребовал варранты, необходимые, по его словам, для облегчения продажи долговых бумаг, а потом разместил примерно 70% из них в своих инвестиционных партнерствах. По данным Подкомитета по надзору и расследованию, Милкен и Drexel получили на этих варрантах около 750 миллионов долларов прибыли. «Генри [Кравис] был очень недоволен, – заметил один консультант KKR по сделке RJR Nabisco. – Но потом он поговорил с Майком, и они все решили. Генри очень расположен к Майку».

Каким образом Милкен сумел сохранить столь поразительную лояльность клиента – лояльность, которая выдержала вопиющее нарушение фидуциарной ответственности со стороны Милкена и вытерпела даже присвоение 750 миллионов нечестным способом, – остается большой загадкой. Возможно (хотя это предположение объясняет далеко не все), что в ноябре 1988 года, когда сделка по RJR Nabisco близилась к завершению, позиции Милкена на рынке казались еще весьма устойчивыми. При некотором воображении можно было представить, что если Милкен и Drexel выиграют по искам, которые собирался предъявить Рудольф Джулиани (тогда прокурор Южного округа штата Нью-Йорк), и получат оправдательный вердикт, то Милкен будет контролировать рынок вечно. А при таком сценарии едва ли хоть один клиент Милкена согласился бы стать его врагом.

Оглашенные в сентябре обвинения Комиссии по ценным бумагам и биржам только подогрели решимость Drexel и Милкена обороняться. Представитель Drexel указывал, что обвинения базируются главным образом на показаниях Боэски – признавшего себя виновным уголовного преступника. Drexel сплотила ряды. Кроме Чарлза Тернера (сотрудник Милкена, который получил иммунитет в самом начале расследования, но, по сведениям коллег из Drexel, ничего существенного властям не сообщил) ни один член команды Drexel не пошел на сотрудничество с властями. И если исход будущего процесса зависел от сравнительной вескости показаний Милкена и Боэски, то в принципе Милкен имел много шансов победить.

В первую же неделю после того, как комиссия огласила свое заключение, Милкен, поучаемый советами имиджмейкерской фирмы Robinson, Lake, Lerer&Montgomery, развернул активную пиар-кампанию. Он мгновенно сбросил личину недоступного прессе финансиста-отшельника, который твердил Стиву Уинну, что «публичность гроша ломаного не стоит», запрещал помещать свою фотографию в годовом отчете Drexel и откупил все права на свои изображения. Он отказался от амплуа властного, подавляющего деспота, который некогда заявил автору этой книги: «Мне такая книга не нужна!».

Теперь миру предстал Милкен лояльный и любезный, согласный не только на пресс-конференции, но и на встречи с некоторыми журналистами. На утреннем семинаре, где присутствовали губернатор Миннесоты Руди Перпич и заведующий Департаментом школьного образования Нью-Йорка Ричард Грин, он рассуждал о проблемах образования, а вечером в тот же день мог отправиться на игру «New York Mets» в сопровождении 1700 подростков из бедных семей. (Поход на бейсбол был организован в рамках принятой в 1987 году программы сотрудничества Drexel с Variety Clubs International. Дебют Милкена в Variety состоялся несколькими месяцами раньше в телемарафоне Монти Холла «Заключим сделку».)

В следующие несколько дней Милкен два раза выступил в Филадельфии, по разу в Хартфорде и Принстоне; говорил он о самых разных вещах: о долгах третьего мира, о проблемах образования, о борьбе с наркотиками. В Принстоне его представил аудитории Ралф Ингерсолл, владелец одноименного газетного треста, давний клиент Drexel и, вероятно, самый страстный и самый недалекий защитник Милкена среди всех ее клиентов. В статье Брайана Бурроу в «The Wall Street Journal» процитировано такое изречение Ингерсолла: «Майкл Милкен, на мой взгляд, – это ученый-обществовед, которому приходится зарабатывать на жизнь банковским делом». Милкен, добавил Ингерсолл, стал жертвой «охоты на ведьм в духе Сейлема» .

В то время как Милкен старательно совершенствовал свой новый публичный имидж – человека скромного, достойного, граждански ответственного, за сценой он и Drexel прибегали к жесткой тактике. Весной и летом 1988 года они развернули кампанию нападок на эту книгу. Юристы Милкена из Paul, Weiss, Rifkind, Wharton&Garrison и других фирм связались с книжными рецензентами и убеждали их, что книга содержит «сотни» ошибок (правда, так и не названных). Один клиент Drexel из крупной финансовой организации рассказал, что ему позвонил сотрудник Милкена с «чрезвычайной» новостью и заявил: «Мы хотим не пропустить ее [„Бал хищников"] в список бестселлеров: выкупим тираж прямо у дистрибьюторов. Списки ведь составляются по данным розничных продаж. И вам можем прислать, сколько нужно, – только сами не покупайте». (На короткое время – в сентябре – книга возглавила список бестселлеров «The New York Times».)

В судебной стратегии Милкен и Drexel по-прежнему придерживались принципа «все средства хороши», который много лет направлял их чудовищную машину. С помощью своих юристов они рассчитывали манипулировать правосудием столь же ловко, как Милкен годами манипулировал рынком.

Хотя Комиссия по ценным бумагам и биржам официально предъявила свои обвинения только в сентябре, Drexel узнала о ее решении уже в июне. А именно в июне комиссия (в несколько несвойственной ей манере) постановила предъявить обвинения Drexel и информировала об этом прессу, но отложила выполнение решения. Как объяснил один юрист комиссии, она пыталась найти компромисс между пожеланиями конгресса в лице комитета Динджелла (он требовал незамедлительных действий) и пожеланиями прокурора Рудольфа Джулиани, который вел уголовное расследование по делу Drexel и хотел, чтобы комиссия повременила, до тех пор пока оно не будет завершено.

Тем временем в Южном округе штата Нью-Йорк гражданские иски от разных истцов по поводу возмещения ущерба, понесенного ими в сделках с незаконным использованием закрытой информации, против Айвена Боэски и, в ряде случаев, Drexel Burnham (как фирмы, где работали злоупотреблявшие конфиденциальной информацией Деннис Левин и Мартин Сигел, и как подписчика бумаг арбитражного фонда Боэски) были объединены в одно дело и переданы на рассмотрение одному человеку – федеральному районному судье Милтону Поллаку. Согласно материалам Стивена Брилла в «American Lawyer», адвокаты Drexel и Милкена опасались, что когда Комиссия по ценным бумагам и биржам официально предъявит свои обвинения, она может связать их с вышеупомянутыми исками и потребовать включить их в дело у Поллака.

И опасаться было чего. Судья Поллак, человек жесткий, несговорчивый, подавляющий юридическим интеллектом, многие годы выносил решения в пользу властей. Хуже того, он считался злейшим врагом Артура Лаймена, юриста Милкена из Paul, Weiss, Rifkind, Wharton&Garrison, уже более десяти лет – с тех пор как Лаймен участвовал в сложном процессе по ценным бумагам (Chris-Craft Industries против Piper Aircraft), который вел Поллак. Поэтому трудно было представить более неудачный для Милкена и Drexel вариант, чем Поллак.

В сентябре, когда конгрессу вскоре предстояло утверждать ассигнования на Комиссию по ценным бумагам и биржам, комиссия, как объяснил ее юрист, больше не смогла сопротивляться нажиму комитета Динджелла и, несмотря на все неудовольствие Джулиани, выступила с обвинениями. Опасения Drexel оправдались: юристы комиссии оформили ее заключение как связанное с делом на рассмотрении Поллака.

Заключение появилось 7 сентября. Через два дня (согласно позднейшим письменным показаниям Drexel) Фреду Джозефу позвонил У.Митт Ромни, управляющий главный партнер инвестиционной группы Bain Venture Capital в Бостоне. Drexel должна была обеспечить ей «мусорную» часть финансирования для выкупа двух сетей магазинов швейных изделий на Юго-Западе – Palais Royal и Bealls. Ромни, узнав, что рассматривать дело Drexel будет судья Поллак, и зная также, что Поллак женат на Мозелл Поллак, председателе правления и крупнейшем акционере Palais Royal, захотел убедиться, что проблем со сделкой не будет.

По словам юристов Drexel и Милкена – Питера Флеминга из Curtis, Mallet, Prevost, Томаса Карнина из Cahill, Gordon&Rheindel и Лаймена, – так они и Drexel впервые узнали о связи между судьей и Palais Royal. В следующие два месяца развернулась настоящая цирковая буффонада (наполненная ядовитыми судебными жалобами, которые отвлекли внимание от обвинений против Drexel) с целью добиться отвода судьи.

Drexel заявила, что, поскольку Мозелл Поллак, семейству которой более пятидесяти лет принадлежала Palais Royal, по условиям выкупа должна получить около 30 миллионов долларов, судья Поллак является лицом заинтересованным или, во всяком случае, может (чего уже достаточно для отвода) таковым стать. Комиссия по ценным бумагам и биржам, со своей стороны, указала, что выкуп проводит Bain, а не Drexel, что Drexel всего лишь обеспечивает финансирование по части субординированного долга (примерно 50 миллионов долларов в 250-миллионной сделке), посильное для любой другой инвестиционной фирмы, и следовательно, никак не является незаменимой. Более того, комиссия обвинила Drexel в преднамеренном создании судебного конфликта.

Последнее утверждение вызвало шквал яростных протестов со стороны юристов Drexel, но кое-какие обстоятельства позволяли его сделать. Согласно источникам из Bain, ее люди, готовившие сделку, уже в начале 1988 года знали, что Мозелл Поллак является женой судьи Поллака. Они рассказали об этом юристу Bain Карлу Латцу из чикагской фирмы Kirkland&Ellis, которая выполняла и многие поручения Drexel. Латц и его коллеги вели переговоры с фирмой Cahill, Gordon – она представляла Drexel в выкупе Palais Royal и, кроме того, была ее главным консультантом на судебном процессе. Таким образом, юристы Cahill, Gordon тоже работали с документами по сделке, а в них Мозелл Поллак недвусмысленно фигурировала как председатель правления и крупнейший акционер. Томас Карнин из Cahill многие годы знал Милтона и Мозелл Поллаков. Компанию Palais Royal (в лице Мозелл Поллак и ее семейства) в сделке представляли юристы из Skadden, Arps, Slate, Meagher&Flom – фирмы, которая наряду с Cahill выполняла основную юридическую работу для Drexel. Наконец, выяснилось, что Paul, Weiss (фирма Артура Лаймена) недавно тоже выполняла заказ Palais Royal.

Разумеется, при всем обилии возможных пересечений сами по себе они не являлись доказательством передачи информации. К тому же, с документами Palais Royal в Cahill, Gordon и Paul, Weiss работали не те люди, которые теперь яростно защищали Drexel и имели зуб на судью Поллака. Поэтому вывод по совокупности косвенных данных мог и не соответствовать действительности.

И все же почти нет сомнений, что (вопреки всем протестам и заверениям в суде) сотрудники Drexel, во всяком случае имеющие отношение к сделке по Palais Royal, уже в середине лета 1988 года знали, каким образом судья Поллак связан с этой компанией. На протяжении многих лет Palais Royal реально управлял Бернард Фукс. Предполагалось, что после выкупа он же возглавит объединение Palais Royal и Bealls. Весной и летом, когда потенциальные кредиторы (в том числе и люди Drexel) посещали компанию, Фукс устраивал презентации. По рассказам одного банкира и одного юриста, которые готовили сделку с самого начала, Фукс – большой любитель поговорить; на каждой презентации он выступал с одной и той же длинной речью, и они прослушали ее много раз. «Берни – человек дотошный, – сказал этот юрист, – и на всех презентациях он непременно объяснял, что госпожа председатель компании живет не в Хьюстоне, а в Нью-Йорке, потому что она замужем за федеральным судьей Милтоном Поллаком. Это обстоятельство он подчеркивал с большой гордостью».

В умело составленных показаниях Фредерик Моселев, один из старших членов группы Drexel, работавшей по Palais Royal, утверждал: «Я не могу припомнить, что когда-либо получал такую информацию [о существовании отношений между Мозелл Поллак и Милтоном Поллаком]… Я опросил всех сотрудников, работавших над этой сделкой, и они заверили, что тоже не помнят ничего подобного».

Однако в коллективное беспамятство трудно поверить – ведь Фукс повторял одно и то же прилюдно и многократно. Сотрудники Drexel могли бы заявить, что информация Фукса ускользнула от их внимания, поскольку они понятия не имели, какую роль будет играть судья Поллак. Вместо этого они предпочли ссылаться на память. Настораживает и еще одно обстоятельство. Старшим партнером Drexel, который готовил сделку и тоже заверил, что ничего не знал о Поллаке, был Фред Маккарти. А ведь Маккарти, член «ширсоновской мафии», много лет тесно связанный с Фредом Джозефом, возглавлял отделение Drexel в Бостоне, где, собственно, и готовилась сделка. Кроме того, со Дня Боэски он стал правой рукой Джозефа в противостоянии властям и почти все время проводил за столом, стоявшим у входа в кабинет Джозефа. Даже если допустить, что лишь для считанных людей в Drexel имя Милтон Поллак летом 1988 года звучало тревожно, Маккарти, несомненно, был одним из них.

Судья Поллак, разгневанный требованием Drexel, назвал его «смехотворным» и «нелепым» и заявил, что в данном деле он не может быть ни реально, ни потенциально заинтересованным лицом. Окружной апелляционный суд второй инстанции поддержал Поллака. Drexel опротестовала это решение и потребовала повторных слушаний при расширенном составе суда. Однако в конце декабря было объявлено, что Drexel и правительственные инстанции в принципе договорились о мировом соглашении по уголовному делу, возбужденному Джулиани, и его реализация зависит от достижения мирового соглашения с Комиссией по ценным бумагам и биржам. Таким образом вся судебная свистопляска потеряла значение (если не для Милкена, то для Drexel).

Drexel признала себя виновной по шести пунктам обвинения в мошеннических операциях с ценными бумагами с использованием разнообразных средств связи (примерно в том же ее обвиняла и комиссия) и согласилась выплатить рекордные 650 миллионов долларов в качестве штрафов и возмещения убытков. Фирма, ко всеобщему изумлению, согласилась также сотрудничать с правительством по дальнейшему расследованию в отношении некоторых ее клиентов и сотрудников, в том числе и Милкена. Едва только вышло объявление о мировом соглашении, как тут же начали звучать голоса тех, кто симпатизировал Drexel. Радетели утверждали, что фирму, которая два года столь решительно отстаивала свою невиновность, власти вынудили отказаться от права защищать себя в суде, пригрозив предъявить ей обвинение по Закону о вымогательских и коррумпированных организациях (Racketeer Influenced and Corrupt Organizations (RICO) Act). RICO – под действие этого закона подпадала организованная преступность, но его все чаще применяли к сфере преступлений, совершенных служащими, – был могущественным оружием, поскольку предусматривал очень суровые меры: длительное тюремное заключение, конфискацию противозаконно полученных доходов и замораживание всех активов еще до предварительного слушания дела.

Прокурор Рудольф Джулиани несколькими месяцами ранее применил RICO в похожих случаях – против Джея Регана, старинного друга и партнера Милкена, и других сотрудников брокерской фирмы Princeton/Newport, а также против Брюса Ньюберга, бывшего трейдера Drexel, который работал на Милкена. Он инкриминировал перечисленным лицам вымогательство, преступный сговор и мошенничество с использованием разнообразных средств связи, а также имитацию убытков при помощи фиктивных биржевых операций с целью получения налоговых льгот.

Princeton/Newport, первая брокерская фирма, официально объявленная «вымогательской организацией», окончательно закрылась в начале декабря 1988 года. Адвокаты фирмы утверждали, что именно угроза заморозить активы фирмы (в тот момент еще не полностью установленные) и привела ее к гибели. Они утверждали также, что прокурор Джулиани превысил свои полномочия, превратив дело о нарушении налогового законодательства в преступление, караемое по статьям RICO, чтобы вынудить обвиняемых дать показания против Майкла Милкена и Drexel.

Возможно, в деле Princeton/Newport и не стоило прибегать к RICO. Но если вне сферы организованной преступности и был прецедент, подпадающий под статьи RICO, – это, несомненно, дело Милкена и Drexel. Если утверждения Комиссии по ценным бумагам и биржам верны, Drexel при Милкене представляла собой крупное действующее предприятие, где нарушение законов о ценных бумагах и распространение ложной информации приобрели перманентный характер и за многие годы принесли сотни миллионов неправедных долларов. И впрямь (если не иметь в виду практику физического насилия), традиционная организованная преступность и патриархат Милкена – та наглая, угрожающая и манипулирующая рынком «коза ностра» мира ценных бумаг, о которой говорилось выше, – очень похожи.

Кроме того, если Drexel и ее юристы действительно считали, что у властей не хватит доказательств, им лучше было бы продолжить борьбу, даже под угрозой страшного RICO. (Имея свыше двух миллиардов долларов капитала, Drexel без труда могла бы приостановить операции по требованию этого закона.) Иными словами, на самом деле Drexel решила не судиться не из страха перед Джулиани и RICO, а потому, что власти собрали исчерпывающие доказательства.

Далее речь больше не шла о перспективе процесса «Милкен против Боэски». В середине осени ряды Drexel, которые почти два года выдерживали нараставшее давление, наконец, дрогнули. Джеймс Даль, любимый трейдер Милкена, получил иммунитет в обмен на согласие сотрудничать с властями. Именно его показания послужили основанием десятка исков против сотрудников Drexel. По стопам Даля последовал и Кейри Маульташ, который после нескольких месяцев под угрозой RICO, насколько можно судить, «сдал» все персональные операции Милкена. Потом ряды отступников пополнил Террен Пейзер, 29-летний трейдер, ближайший сосед Милкена в торговом зале Беверли-Хиллз; он, по всей видимости, участвовал во многих сделках, которые власти инкриминировали Милкену. По сообщению «Business Week» в конце января 1989 года, Джулиани рассчитывал получить еще шестерых свидетелей из группы Милкена.

Неудивительно поэтому, что юристы Милкена начали искать варианты мирового соглашения с властями. Долгое время Милкен гордился своей способностью распознавать ценность там, где другие ее не видели, находить доход в том, что другие считали убыточным, и чуять нераскрытые источники сверхприбыли. Но сложившаяся ситуация подорвала даже его могучие силы. У Милкена оставались два выхода, и оба прискорбные.

В случае признания вины он выпускал из рук знамя священной войны, которую вел последние два года, и тем самым давал понять, что его заставили платить не за вызов корпоративному истеблишменту (на чем он всегда настаивал), а за нарушение закона. (В ноябре Милкен сказал репортеру «Washington Post» Дейвиду Уайзу, что один из его сыновей сравнил его с Сократом, которого тоже осудили за необычные взгляды, хотя всю свою жизнь Сократ посвятил поискам истины и добра.) Кроме того, ему пришлось бы «сдать» друзей и клиентов, презрев тем самым всякие понятия о чести (как уже поступили многие прежние коллеги).

Если же ставить на судебный процесс, то показания против Милкена мог дать не только Боэски, но и люди вроде Даля, которых он сотворил и которым (в некоторой степени) доверял. Конечно, каждый из них знал сравнительно немного. Но в совокупности их показаний почти наверняка было достаточно для обвинительного приговора, а он – по меркам ШСО – грозил конфискацией почти всего нажитого и двадцатью годами тюрьмы.

Милкен оказался в западне. Власти выиграли, и выиграли, на мой взгляд, закономерно, поскольку Милкена нужно было остановить по целому ряду объективных причин. Но мне бы совершенно не хотелось, чтобы эту историю воспринимали как пример хрестоматийной победы добра над злом. Милкен представлял собой реальную опасность – это правда. Но правда и то, что он был одним из самых инициативных и одаренных финансистов нашего времени. Вполне возможно, при желании ему удалось бы добиться тех же самых успехов в изменении корпоративной структуры нашей страны (достоинства и недостатки этих изменений будут обсуждать еще долго), не нарушая законы. Милкен – прежде всего творец, и лишь потом – преступник. Именно в этом и заключается его трагедия.

Нельзя не заметить, что и усилия властей обуздать Милкена отнюдь не были образцом беспристрастности и честности. За два года расследования в прессу просочилось (главным образом, со стороны Комиссии по ценным бумагам и биржам) немало информации, явно для общественности не предназначенной. Похожие утечки регулярно устраивал и конгрессмен Динджелл. (В то же время автору этой книги, чья работа и состоит в том, чтобы задавать вопросы, ведомство Динджелла отказывало в информации.) Эти «выбросы» преследовали двоякую цель: привлечь внимание общественности к успехам расследований Динджелла и (по крайней мере, в одном случае) заставить комиссию вести себя более активно в деле Drexel. (Шеф исполнительного управления комиссии Гари Линч заявил в интервью «The Wall Street Journal»: «Думаю, вам нужно подчеркнуть вот какой момент: закрытыми документами вас снабжал комитет конгресса. Это типично для Вашингтона… И пахнет это не слишком приятно. Просто очень даже плохо».) Да и Джулиани, который как раз во время подготовки дела начинал свою политическую карьеру, в какой-то мере похож на свою жертву, Милкена, – безграничным честолюбием и готовностью использовать все средства ради достижения нужной цели.

Самым горьким для Милкена в его поражении стало предательство. Он создал собственный мир, обогащал своих людей сверх всяких ожиданий и надеялся на их верность, поскольку они были обязаны ему всем. Но он не учел, что есть сила более могущественная, способная лишить его бывших приверженцев не только богатства, но и свободы.

Даль, первый почитатель и подражатель Милкена, раскрывает его секреты властям. Фред Джозеф, представительный продавец, еще недавно плывший в фарватере Милкена, первым настаивает на полном разрыве: уволить Милкена, удержать положенные ему за 1988 год 200 миллионов долларов и оказать содействие властям в расследовании его операций. Кое-кто возмущался предательским поведением Джозефа. Но, по всей видимости, этим новоявленным поборникам Милкена самим было чего бояться, и согласие фирмы на сотрудничество ставило их под удар.

Печальный, горький урок предательства со стороны тех самых клевретов, которые в былые, лучшие времена почтительно именовали Милкена «Король».