Встретить и устроить троих приезжих, о которых просил Смолин, Сапог поручил Чалдону сразу же после возвращения, проинструктировав при этом:

— Ты помоги им связаться с институтом микробиологии. Они студенты-медики, им что-то нужно в этом институте.

Такое поручение несколько озадачило Чалдона — с устройством приезжих проблем не предвиделось, и он перепоручил это Кроту, а вот как связать студентов с институтом микробиологии и где вообще указанный институт располагается, он не имел никакого представления. Но Мозга, интеллектуал и штатный мыслитель у Сапога, его надоумил:

— Посмотри в старом телефонном справочнике, там должен быть указан не только адрес, но и расписаны отделы института.

Количество отделов, указанных в справочнике, было большим, и Чалдон не мог решить, с каким из них конкретно надо связывать студентов. Однако Крот, которому он поручил выяснить у студентов, какой отдел им нужен, захохотал:

— Какие, на хрен, они студенты? Ты бы посмотрел на эти морды! Если они студенты, то я — доцент. Один из них вообще зачуханный кавказец, припёрся, очевидно, из какого-нибудь горного аула, по-русски говорит с трудом, ни хрена его не поймешь. Зачем ему, черту, институт? Ему ликбез нужен, а не институт!

Сапог, которому Чалдон передал мнение Крота о приезжих, отмахнулся:

— Ладно, хрен с ними, мне сейчас не до них. Сведи их с директором института, и пусть сами там выясняют отношения.

Сапогу действительно было не до приезжих: проблема Смолина висела над ним как «Дамоклов меч». Лишиться шестидесяти процентов своего, нажитого за несколько лет, дохода и, плюс к этому, потерять перспективу выхода на международный рынок вооружений из-за отказа от участия в тендере, не хотелось, а ликвидировать Смолина было опасно. Он действовал явно не сам и несколько раз намекал на какое-то секретное сообщество бывших сотрудников спецслужб. Сапог не был уверен, что среди его людей нет агентов Смолина, и каждый его шаг не становится известным бывшему куратору. В таких делах никому верить нельзя, и если Смолин узнает, что Сапог что-то замышляет против него, шансов выжить не будет — свои же и прихлопнут. Возможно даже тот же Чалдон. Ликвидировать Смолина, безусловно, надо, но кому-то поручать это дело опасно — сдадут.

Сапог метался, не зная на что решиться: самому пойти на мокруху — боязно, да и Смолин не лох, просто так его не возьмешь! В задумчивости он смотрел телепередачу о Чечне, где какая-то чеченка, вся в черном, закутав лицо черным платком и держа наперевес автомат, кричала, угрожая залить Россию кровью. «Зачем это показывают по телевидению? — удивился Сапог. — Баба-то не в себе, зачем же народ дразнить?». И внезапно ему пришла в голову мысль: батюшка в длинной черной рясе, в черной шапочке и с окладистой бородой, может, не вызывая подозрения, спокойно подойти к Смолину, и всадить в него нож. Для этого надо только достать рясу и окладистую бороду. Когда-то в юности, во дворце культуры железнодорожников, он участвовал в самодеятельности и играл в какой-то пьесе швейцара. У него была окладистая борода, пушистые усы, а к животу привязали подушку. Роль была маленькая и почти без слов, но сейчас ему отчетливо вспомнилось, как наклеивал он себе бороду, и он решил, что уж кого-кого, а батюшку сыграть сумеет. Вот только куда ножом бить, чтобы с одного удара прикончить своего бывшего куратора? Да ещё так ударить, чтобы кровь не брызнула на рясу, а то прохожие сразу же обратят внимание. Хорошо бы попасть прямо в сердце, а если мимо? Смолин человек опасный — промахнёшься мимо сердца, он, раненный, может успеть достать пистолет, а пистолет в его руках — верная смерть!

Времени оставалось мало, на завтра назначена встреча, и Сапог лихорадочно искал решение. Купить одежду православного священника и бороду из реквизита бывшего театрального кружка дворца культуры железнодорожников не представляло труда: вечно подвыпивший вахтер готов был продать весь дворец с потрохами, лишь бы нашлись покупатели.

Утром Сапог позвонил Смолину и попросил перенести встречу на два часа дня вместо трех.

— Нет проблем, — легко согласился Смолин.

На сегодня у него была запланирована встреча с Колей Гончаровым, возглавлявшим службу безопасности ГОКа, но встреча состоялась накануне, и Смолин был свободен до пяти вечера, когда у него должна была состояться встреча с депутатом областного законодательного собрания Дерягиным. Депутат был активистом-правозащитником, и Смолин должен был свести с ним старшего группы «студентов-медиков», которых привез с собою из Москвы. Это тоже было задание Дёмина, который делал большие деньги на войне в Чечне. Вообще, либеральные идеи — неплохой бизнес, если правильно к этому подойти и нормальный вменяемый правозащитник был ценным приобретение, за которое, как и за любое приобретение, надо платить. Есть, конечно, невменяемые правозащитники, которые не могут понять, что правозащита — это не более чем бизнес, но с такими говорить не о чем, их надо попросту отстреливать. Однако Дерягин был приличным вменяемым человеком. До трансформации государства из тоталитарного в правовое демократическое, Дерягин работал завхозом в проектном институте и возглавлял институтскую партийную организацию. Но наступили времена бурной демократизации, и проектанты пошли работать на рынки, а бывший завхоз стремительно переместился в передовой отряд строителей рыночного общества. Смолин удивлялся происходящим событиям, которые больше напоминали какой-то сон, нежели явь, но относился к этому философски. Сам он устроился пока неплохо, и считал, что демократы, они же бывшие коммунисты, побузят немного и сбегут за границу в цивилизованные страны. И тогда народ потребует навести порядок железной рукой, а уж железные руки для этого всегда найдутся. Поэтому неправ Коновалов, подозревая Дёмина в заигрывании с коммунистами с целью ещё больше перепугать команду Ельцина и отхватить себе побольше кусок госсобственности. Хотя и не без этого, но, скорее всего, Дёмин понимает неустойчивость нынешнего режима и готовит себе алиби в глазах коммунистов, рвущихся к власти. Видно понимает, что если победят коммунисты, от них нигде не спрячешься. Вон Троцкий тоже пытался спрятаться, а его ледорубом по голове. Этот вопрос они вчера обсуждали с Гончаровым, и тот согласился со Смолиным.

— Будет приказ, замочу Дёмина без проблем, — икнув, пьяным голосом вызывающе сказал Гончаров и Смолин, засмеявшись, погрозил ему пальцем:

— Коля, ты не говорил, а я не слышал.

— Понял, Володя, больше не буду. Но мы, ветераны спецслужб, хоть и бывшие, друг за друга… Мы элита государства…

Не найдя нужных слов, он сжал пальцы в кулак и они выпили за братство бывших сотрудников спецслужб. Смолин не считал Гончарова, бывшего капитана внутренних войск, сотрудником спецслужб. Что за спецслужба такая: охрана исправительно-трудовой колонии строгого режима? Но обострять отношения не стал — пусть надувает щеки и считает себя тоже принадлежащим к элите. При мысли об элите, ему вдруг вспомнилось, как стремился он попасть в Управление РТ ПГУ, но не сложилось. Сотрудники внешней разведки КГБ в иерархии спецслужб занимали значительно более высокое место, чем чекисты из внутренней службы. Разведчики даже располагались в отдельном здании в Ясенево, как они говорили «в лесу». Наверху офицеров разведки считали «белой костью», продвинутыми интеллектуалами, хотя всем было известно, что они критически были настроены к существовавшему политическому строю. Но элита всегда бравировала своими независимыми суждениями, и даже при отце народов пыталась делать независимый вид, пока гуляла вне подвалов простых людей из внутренней службы НКВД.

Между тем, Смолина особо привлекала жизнь разведчиков на Западе. По роду своей службы, он знал, что они так привыкали к тамошней жизни, что возвращались домой с огромной неохотой, а некоторые даже отказывались возвращаться и скрывались. Смолин ни разу не был за границей — до перестройки это было проблематично, а потом не было денег. А партийная и хозяйственная номенклатура в это же время свободно гуляла за границей, что неудивительно — деньги у неё были. Он точно знал, насколько она срослась с теневой экономикой — лично знал офицеров, которые пострадали при исполнении своих служебных обязанностей: номенклатура рассматривала любое посягательство на мафию, как посягательство на великую партию Ленина. Через их словоблудие прорваться было невозможно, и очевидные факты просто игнорировались. Работать приходилось как на минном поле: непонятно от кого надо было защищать государство, которое разваливали сами же партийные функционеры. Неясно было, где заканчивалась партия и начиналась мафия. Но сейчас у него, благодаря Дёмину, есть и возможность и деньги, чтобы покуролесить на заграничных курортах, но нет времени. После этой командировки он обязательно съездит в Париж, в Ниццу, ещё куда-нибудь, почувствует сладость цивилизованной жизни! Придут коммунисты, и снова наступят мрачные времена, поэтому надо сейчас нагуляться, надышаться, пожить. Так что он хоть и понимал неизбежность прихода к власти коммунистов, но хотелось бы, чтобы это было не скоро.

Недавно в Москве он встретил одного своего бывшего агента по кличке «Филателист». Эту кличку Смолин присвоил ему не за то, что тот собирал почтовые марки, а за дойчемарки, которые тот не указал в декларации при возвращении в страну из загранкомандировки. На этом он был завербован и оказался неплохим агентом в части распространения слухов о кремлевской верхушке и семье Брежнева. Надо было распространять слухи о том, что впавший в старческий маразм Брежнев, препятствует Андропову в его борьбе против взяточников и коррупционеров. На распространение таких слухов ориентировало Пятое Управление по борьбе с идеологическими диверсиями, и агенты Смолина с заданиями отлично справлялись. Сейчас «Филателист» состоит при хорошем деле и часто бывает в Якутии, в командировках.

Вспомнив о дельцах, занимающихся бриллиантами, Смолин как бы невзначай упомянул одного из них, и выяснилось, что «Филателист» того близко знает. Стало вырисовываться интересное дело о массовых хищениях алмазов с приисков в Якутии. Однако следует хорошо продумать, как затесаться в эту компанию, которая гребет миллионы. Ясно, там такие ребята, что стреляют, не задумываясь, поэтому ему нужно опереться на какую-нибудь структуру. Такой структурой могла бы стать служба безопасности ГОКа, которую он курировал, но Гончаров был не тем человеком, на которого стоило сделать ставку. Что касается охраны объектов, тот был на высоте, а на большее мозгов не хватало и привлекать его к сотрудничеству не имело смысла.

Расстались они с Гончаровым поздно, и Смолин посадил своего собутыльника в такси. Пить тот явно не умел: быстро пьянел и начинал молоть ерунду. Поэтому Смолин решил больше не устраивать с ним застолья, тем более, что все свои дела с ним в основном уже решил. С Гончаровым были связаны две задачи: экспертная проверка плана ликвидации вдовы Афонина и организация охраны Дёмина во время его скорого приезда на ежегодное собрание акционеров.

Дом, в котором Дёмин останавливался во время своих приездов на ГОК, соседствовал с домом, где жила Лолита, поэтому Смолин решил остановиться именно у неё, несмотря на её явное нежелание. Как женщина, Лолита его уже не интересовала, поэтому он проигнорировал её мнение. План охраны квартиры Дёмина, составленный им после изучения местности, обеспечивал тройную систему защиты от покушений, и он дал детальные указания Гончарову. По его мнению, Гончаров, как начальник службы безопасности, был на своём месте. Как исполнителем, Смолин был им доволен: операция по ликвидации Афонина, разработанная Гончаровым, была нехитрая, но, тем не менее, всё получилось точно по плану, и финт с помехой в виде стоящей возле подъезда машины, хоть и был прост до изумления, но то же сработал. Конечно, это исключительно благодаря тому, что охраняли Афонина такие же урки, как он сам, и хорошо, что Витька Мельников был отстранен от его охраны. Конечно же, Гончаров не смог бы тягаться с Мельниковым, но в том-то и фокус, что каждый баран висит за свою ногу. Так что, можно сказать, Афонин нарвался на свои же грабли. Что же касается охраны Дёмина, то её следовало наладить очень тщательно, так как прошла информация, что Гриня Шарый пронюхал об участии Дёмина в тендере. На Гриню работают такие мастера своего дела и такие выдумщики, что с ними надо держать ухо востро!

Он вспомнил о рассказе своего приятеля Шурика Разуваева об учениях разведывательно-диверсионного подразделения КГБ «Вымпел» в 1987 году в Латвии под кодовым наименованием «Янтарь-87». Перед одной из групп была поставлена задача: захватить важнейшего секретоносителя — начальника военно-мобилизационного отдела КГБ. Вначале планировали похитить его прямо из спальни и дважды проникали в дом: один раз как агитаторы, а второй раз под видом жэковских сантехников, но потом пожалели семью и выкрали его, как только он вошел в подъезд собственного дома. Подъезд дома — вот, пожалуй, самое опасное место, поэтому надо обратить на него особое внимание. Разработанный детальный план он передал Гончарову для исполнения и отвел три недели на его реализацию. Система круглосуточное дежурство группы охранников и видеонаблюдение, конечно же, стоили немалых денег, но исключало возможность успешного покушения.

Утром, хорошо выспавшись и сделав небольшую пробежку, Смолин почувствовал прилив бодрости, но заняться особо было нечем, поэтому перенос встречи с Сапожниковым на более ранний срок оказался кстати. Встреча с ним должна была состояться в том же кафе «Огонёк», что и в прошлый раз. Кафе находилось в двух кварталах от квартиры, где остановился Смолин, и он выделил на этот путь двадцать минут. Можно было неторопливо пройтись и настроиться на разговор. Он подозревал, что Сапожников будет юлить и утверждать, что не все бухгалтерские документы успел обработать. Безусловно, будет также пытаться назвать явно заниженную сумму, которую должен отдать, но Смолин и не таких обламывал. На всякий случай, сзади за пояс брюк он засунул пистолет «ТТ» со снаряженной обоймой. Пистолет был тяжелым, и Смолин туже затянул ремень, чтобы он не выпал. Когда ведешь переговоры с таким отъявленным бандитом, надо иметь средства предохранения, а пистолет «ТТ» — это не только защита, но и весомый аргумент в любом споре. Надев пиджак и спрыснув себя одеколоном, Смолин критически взглянул на себя в зеркало в прихожей и остался доволен. Поправив галстук и подмигнув своему изображению, хотел уже выйти, как вдруг зазвонил телефон. Звонивший, немного помолчав, положил трубку и Смолин насторожился, хотя это вполне мог быть просто кто-то из знакомых хозяйки квартиры: неожиданно услышав мужской голос, подумал, что ошибся номером и повесил трубку. Или проверяли, дома ли он? А если проверяли, то кто? Лолита или её нынешний хахаль? Лолита ему что-то не понравилась в этот приезд — много о себе начала воображать, строить из себя большого человека. Она очень недовольна тем, что он у неё остановился, но ничего — недельку перебьется, а на больший срок он не думает задерживаться.

Выйдя из квартиры и нажав кнопку вызова лифта, он посмотрел на милиционера с погонами старшего лейтенанта, вышедшего с пластиковым пакетом из соседней квартиры. «Очевидно сосед, — подумал Смолин. — Направляется, вероятно, в магазин. Надо выяснить у Лолиты, кто здесь проживает».

— А что, лифт уже работает? Вроде был отключен, — приветливо сказал милиционер и Смолин, пожав плечами, приложил ухо к двери. Отчетливо слышался гул работающего лифта.

— Кажется, идёт, — сказал он, повернувшись к милиционеру, и в этот момент в лицо Смолину брызнула струя из газового баллончика. Сильная боль в глазах обожгла его, лицо горело, а в горле началось жжение. Зажмурив глаза и схватившись левой рукой за лицо из-за нестерпимой боли, Смолин отпрянул в сторону, немного присел, и его правая рука судорожно рванулась назад, где за поясом у него торчал пистолет. Но мешала натянувшаяся пола пиджака, и он пожалел, что засунул пистолет сзади, а не спереди. Интуитивно ожидая удара, он ещё раз вильнул в сторону, дотянулся все-таки до рукоятки пистолета, но в этот момент страшный удар по голове маленьким топориком, из тех, какими хозяйки рубят мясо, раскроил ему череп.

Между тем, Сапог, одетый в рясу священника и скуфейку, с большой окладистой бородой и подушкой на животе, ждал Смолина на первом этаже около лифта. Он запасся газовым баллончиком с вытяжкой из кайенского перца и предполагал, что атакует Смолина сразу же, как только откроется дверь лифта, а затем перережет ему сонную артерию. Сердце гулко стучало, лоб покрылся испариной, и потные руки немного дрожали. Ему ещё не разу не приходилось убивать — убивали, по его указанию, другие. Если бы Смолин оставил его в покое, он бы никогда не пошёл на это, но другого варианта не было, и Сапог в диком нервном напряжении ждал появления жертвы. Он пришел в подъезд ровно в половине второго, рассудив, что раньше Смолину не имеет смысла выходить. Но время шло, а Смолин не появлялся. Без четверти два Сапог понял, что ошибся, и Смолин либо здесь не живет, либо придет на свидания не из дома. Быстро выйдя из подъезда, он направился к замороженной стройке: этот путь отступления он предусмотрел раньше — на стройке никогда никого не было и через неё можно было пройти на соседнюю улицу, где он оставил машину. Свой маскарадный костюм он планировал бросить в бак со строительным мусором, завернув его предварительно в мешок из-под цемента, но сейчас расставаться с костюмом не имело смысла — он мог ещё пригодиться. Сняв на стройке рясу и отклеив бороду, он быстро вышел к своей машине и помчался к месту встречи. Он не знал, что скажет Смолину и чем объяснит отсутствие у него документов, но опаздывать нельзя: Смолин это никогда не любил. Вошел он в кафе в три минуты третьего, но Смолина не было, и Сапог заказал то же самое, чем угощал его Смолин на предыдущей встрече. Прождав минут десять, он начал волноваться: возможно, Смолин забыл, что они перенесли встречу на два часа и придёт в три? Постоянно пробегавшая мимо него официантка все время посматривала на него и однажды сочувственно спросила:

— Ваша дама опаздывает?

— Приятеля жду, а он, очевидно, спутал время, — ответил Сапог и посмотрел на часы.

Было уже десять минут четвертого и он, ни к чему не прикоснувшись из еды, рассчитался с удивленной официанткой, и поехал домой. Из дома позвонил Смолину по его московскому телефону, но в ответ были только длинные гудки.

Следственную бригаду, расследовавшую убийство Смолина, возглавил следователь городской прокуратуры Савельев. От уголовного розыска в неё входили два оперативника — Грузнов и Титаренко. Ими было установлено время совершения преступления с точностью до минут: в 13 часов 39 минут убитый ответил на телефонный звонок из автомата. А сообщение о трупе поступило в милицию от соседки, обнаружившей тело, в 13 часов 53 минуты. При покойном были документы, поэтому с установлением его личности проблем не было.

— Если бы все жертвы носили с собой документы, как это облегчило бы нам работу! — удовлетворенно воскликнул Титаренко, изучая паспорт покойного. — Прописка московская, а паспорт выдан у нас.

Из опроса возможных свидетелей установлено, что в 13 часов 45 минут из подъезда вышел чем-то озабоченный священник в черной рясе и быстро пошел по направлению к стройке. А за одну-две минуты до этого из соседнего подъезда выскочил чем-то очень взволнованный молодой человек и побежал в другую сторону, к троллейбусной остановке. Точное время запомнила молодая мамаша, которая гуляла с ребенком на детской площадке напротив дома и собиралась вести его домой, чтобы покормить. Она кормила ребенка строго по часам и ровно в 13.45 уводила его с детской площадке, когда увидела священника, выходившего из её подъезда и затем молодого человека в белой тенниске, выскочившего из соседнего подъезда.

Титаренко сразу же проверил чердак и выяснил, что переход по нему между подъездами был вполне возможен. Опрос жильцов подъезда, из которого выскочил молодой человек, показал, что он приходил к своей бабушке, проживавшей там, и во время разговора вдруг вспомнил, что не выключил дома утюг. Никто, кроме этих двоих, из дома до приезда следственной группы не выходил, поэтому подозрение пало на них. Титаренко занялся проверкой версии по молодому человеку, а Грузнов — поиском священника. Священника разыскали быстро: в местной епархии три священника носили бороды, но плюс к этому обладал выпуклым животом только отец Валерьян. Однако основная свидетельница, мать малыша, утверждавшая, что хорошо запомнила священника, засомневалась, когда ей показали отца Валерьяна.

— Вроде бы ряса такая же и шапочка похожая, но у того живот был острее и борода немножко другой формы, — задумчиво сказала она, и Грузнов раздраженно спросил:

— Ну, а лицо, хотя бы, его?

— Лицо? Я не знаю, они, бородатые, все на лица похожие. А если в рясе и шапочке, то вообще только по росту и животу можно отличить!

С таким свидетелем поддерживать версию в суде было мало перспективно, но вызывало подозрение то, что отец Валерьян не мог ответить, где был с 13 до 14 часов. Ни у себя в приходе, ни дома его в это время не было, и он явно юлил, пытаясь убедить Грузнова, что ходил в это время по магазинам. Некоторые из магазинов, которые он называл, в это время были закрыты на перерыв, а один из названных магазинов вообще уже неделю был на ремонте. Тем не менее, Грузнов чувствовал, что отец Валерьян не способен на убийство, хотя и темнит по какой-то причине, и решил ещё раз обойти жильцов подъезда и побеседовать — возможно, выяснятся какие-то факты, за которые можно будет зацепиться. Однако обход пришлось отложить: все материалы по данному делу неожиданно запросило управление ФСБ — выяснилось, что убитый был в прошлом офицером КГБ. На оформление материалов ушло полтора дня и ещё полдня на передачу материалов и собеседование со следователем ФСБ, который принял дело в работу. Поэтому только через два дня Грузнов приступил к повторному систематическому опросу жильцов, и в разговоре с одной мамашей грудного ребенка, жившей этажом выше того, на котором произошло убийство, выяснилась любопытная подробность. В тот день ей некогда было гулять с ребенком на улице, так как скопилось много стирки, и она вынесла коляску с ребенком на балкон. Но примерно в половине второго ей пришлось коляску занести, так как на балконе этажом ниже кто-то курил, и она положила ребенка в спальне, окно которой выходило на другую сторону дома.

— Если в квартире под нами поселился курильщик, то я вообще никогда не смогу вынести ребенка на балкон, — возмущалась она.

— Вы уверены, что это было именно в половине второго?

— Нет, не уверена, просто мне так кажется. В то время, когда я заносила ребенка, зазвонил телефон, а настольные часы стоят рядом с телефоном. Мне кажется, что было примерно около половины второго.

Грузнов проверил распечатку звонков и выяснил, что действительно ей звонили в 13 часов 28 минут. Между тем, в квартире, в которой, по её утверждению, кто-то курил, никто не проживал и никто не был прописан. В ЖЭК’е сообщили, что эта двухкомнатная квартира была недавно куплена Лолитой Прохоровной Бережной, проживающей в смежной квартире. Именно у неё и остановился Смолин. Возник вопрос: где он жил — в той квартире, где живет она или в квартире рядом? Соседи из квартиры напротив утверждали, что неоднократно видели, что он выходил из той квартиры, где проживала Бережная, причем в дневное время, когда та была на работе. По просьбе Грузнова медэксперты проверили: был ли Смолин при жизни курильщиком, и дали заключение о том, что он никогда не курил. Кто же тогда там курил?

Бережная была большим начальником — главой Департамента информационной политики и общественных отношений администрации города, поэтому её не вызовешь на допрос. И просто так к ней в кабинет не попадешь, чтобы задать несколько вопросов, поэтому Грузнову пришлось ей звонить и просить о встрече.

— Ну, хорошо, давайте с вами встретимся, — нехотя согласилась Бережная. — Хотя я не знаю, чем могу вам помочь, следователю уже всё рассказала, что мне известно. Завтра в 10 часов смогу уделить вам десять минут, не больше, так как у меня много дел.

На следующий день ровно в десять часов утра Грузнов был у неё в приемной и прождал полчаса, пока она его приняла. Большой кабинет был обставлен лакированной итальянской мебелью, а сама хозяйка восседала за огромным столом в массивном кожаном кресле.

— Присаживайтесь, — показала Бережная на мягкий стул возле стола, перпендикулярного её столу, за которым, очевидно, она проводила совещания. — Итак, чем могу вам помочь?

— Вы недавно купили двухкомнатную квартиру смежную с вашей.

— Купила. Что дальше?

— Там кто-нибудь живет?

— Нет, она стоит пустая, без мебели, ждет ремонт.

— Но, может быть, вы кому-то давали ключ?

— Никому я не давала ключ. Однако какое это имеет отношение к убийству Владимира Петровича? Мне кажется, вас не туда заносит.

— Кто же курил на балконе этой квартиры минут за пятнадцать до убийства вашего постояльца, если вы, как утверждаете, никому не давали ключ? — глядя на неё в упор, спросил Грузнов.

Глаза Бережной метнулись в сторону, и Грузнов почувствовал, как она напряглась.

— Что за ерунду вы несете? Никому я ключ не давала, и там никто не мог курить! Что вы такое придумали!

Грузнов понял, что попал в больное место и в квартире действительно кто-то находился.

— Придумывать не моя специальность. Есть свидетели, которые показали, что за несколько минут до убийства кто-то курил на балконе этой квартиры. Вот я и хотел бы установить, кто это был, и допросить его как свидетеля.

— Или ваши свидетели врут, или вы придумываете их показания. Я вам повторяю: никто не мог курить на балконе моей квартиры. Будем считать, что я ответила на все ваши вопросы, и, извините, у меня дела.

— Хорошо, ещё один вопрос: не мог ли там курить ваш постоялец? Возможно, у него был ключ от этой квартиры?

Грузнов, пытался подсказать ей ответ, чтобы поймать на лжи, но Бережная не поддалась на эту провокацию.

— Я больше на эту тему не хочу говорить. Я считаю разговор законченным, молодой человек, — ледяным тоном произнесла она. — Я уделила вам десять минут, и больше ни минуты уделить вам не имею возможности!

«А я бы тебе в пресс-хате уделил бы значительно больше времени!»— зло подумал Грузнов, направляясь к двери.

— И, вообще, мне не понравилось ваше поведение, молодой человек, не помню, как вас зовут. И, можете быть уверены, я выскажу это начальнику гормилиции полковнику Мелентьеву, — вслед ему бросила Бережная.

«Зря я полез к ней», — думал Грузнов, идя в управление. Как он и предполагал, разговора не получилось, а неприятности она может доставить большие. Но почему она так нервно восприняла вопрос о квартире, в которой никто не проживает? Возможно, там всё-таки кто-то проживает, но почему она не говорит? В том, что она позвонит Мелентьеву, он не сомневался, как не сомневался и в том, что неприятности она ему постарается обеспечить. Но зачем? Что она хочет скрыть? Ну, сказала бы, что отдала ключ Смолину и не знает, кого он приглашал в квартиру! Хотя нет, тогда было бы неясно, куда Смолин дел ключ, ведь на теле ключа не было. Перспектива разговора с Мелентьевым была не из приятных, да и его непосредственный начальник Андрюха Чернов будет его пилить из-за этой бабы. В общем, настроение у него было скверное, когда он пришел на работу и в рабочем кабинете застал вечно занятого Чернова. Он доложил о неудачном визите и угрозе Бережной, но его шеф, к удивлению, воспринял это спокойно.

— Видимо бабе есть что скрывать, — задумчиво сказал Чернов. — Или ты ей очень не понравился, и она стала в позу.

— Наоборот, она стала бы в позу, если понравился, но меня такие бабы не возбуждают, — угрюмо буркнул Грузнов. — Да и не моя возрастная категория.

— Вот, вот, поэтому она и взъелась на тебя, что не умеешь быть мягким и пушистым. Все остришь себе же в ущерб. Ладно, ближе к делу. Звонили из ФСБ, старший следователь КузнецовИлья Денисовичхочет лично с тобой побеседовать по делу Смолина. Вот его телефон, перезвони ему и договорись о встрече.

— А почему именно со мной? Я все материалы передал, добавить мне нечего.

— Видимо грамматические ошибки нашел. Ох, не вовремя этого Смолина замочили, хотел тебя использовать по делу Афонина и по налёту на дачу Сапога, да, видимо, тебя фээсбэшники запрягут. Так что давай, звони ему и впрягайся.

Грузнов неохотно пошел к телефону. Неприятности он ожидал завтра, при этом со стороны своего начальства. Что же надо было от него старшему следователю ФСБ, он не знал, но ничего хорошего тоже не ждал — просто так не звонят, вероятно, нашли какой-то ляп в оформленных им материалах.