Митя сдал последний экзамен и стал героем дня в их семье. Таня приготовила роскошный ужин, отец купил бутылку водки для них и бутылку сухого вина для женщин, и они в узком семейном кругу отметили это событие.

— Митя, я горжусь тобой, — сказала Таня, подняв бокал вина. — Ты такой у нас молодец, что и представить себе не можешь! Почти без подготовки сдать вступительные экзамены в университет — это почти подвиг.

Все выпили, и второй тост произнесла Алёна.

— Я хочу выпить за наших мужчин, — сказала она, — за то, что Митька такой же умный, как Андрей Дмитриевич, и я надеюсь, что Митьку примут в университет. И у меня будет брат студент, чем я очень горжусь.

— Алёна, почему ты говоришь Митька, — укорила ей Таня. — Почему нельзя сказать Митя?

— Вот будет студентом, тогда станет Митей.

— Правильно Алёнка, — поддержал её Андрей Дмитриевич. — Вот примут в университет, тогда и станет Митей или даже Дмитрием.

Сегодня утром Элеонора нашла Андрея Дмитриевича и поздравила его.

— Андрюша, должна признаться, что помогла я Мите только по физике. Все остальные экзамены он сдал самостоятельно без моей помощи, — сказала она. — Парень у тебя замечательный! Так что считай, что он уже зачислен.

— Лорочка, я тебе очень благодарен, потому что без твоей помощи, он в университет бы не попал.

Элеонора смотрела на него с какой-то грустью и тихо произнесла:

— Я очень жалею, Андрюша, что не женила тебя на себе. Был бы сейчас Митя мой сын. Или как это называется, пасынок?

Андрей Дмитриевич и раньше знал, что он небезразличен Элеоноре, и она очень хотела бы, чтобы их отношения возобновились. Но у него была его Танечка, нежная, чуткая и беспомощная, и он не мог ей изменить или нанести чем-то обиду. Элеонора, будучи женщиной умной и проницательной, это понимала, и ей было грустно и обидно до слёз — все её считали сильной женщиной, а она хотела быть не сильной, а счастливой. Она вздохнула и пошла к себе, чтобы не расплакаться, потому что сильные женщины никогда не плачут, даже если очень хочется.

Вдруг зазвонил телефон. Митя сидел ближе всех к телефону и снял трубку. В трубке были слышны сдерживаемые рыдания, и женский голос что-то хотел сказать, но звуки были нечленораздельные.

— Алло, говорите, — сказал Митя, удивлённо посмотрев на сидевших за столом. Пожав плечами, он уже хотел положить трубку, как голос произнес, захлёбываясь слезами:

— Митя, Серёжу убили.

Митя с трудом узнал голос Ксюши.

— Как убили? — воскликнул он, и все за столом развернулись к нему. — Ты где?

— Дома. Я сейчас поеду к его родителям в деревню.

— Без меня не уезжай. Я скоро буду.

— Сережу убили. Я вместе с его девушкой еду к его родным в деревню. Я останусь у них на ночь, — сообщил он остальным на их немой вопрос.

— Я тоже с тобой, — вскочила Алёна.

— Алёна, сиди дома! Никуда ты не поедешь! — остановила её Таня, но Алёна была непреклонна, и вскоре они с Митей уехали к Ксюше.

Забрав заплаканную Ксюшу, они поехали на вокзал и примерно через два часа входили в родительский дом Сергея. Они просидели у гроба почти всю ночь, а утром приехал почётный взвод милиции, и похоронная процессия двинулась к кладбищу. Деревенский священник отпел покойного, а потом какой-то милицейский чин сказал короткое слово о героизме Сергея, о том, что его не забудут, и почетный взвод произвёл положенные залпы в воздух.

Днём, на поминках, с матерью Сергея случилась истерика, и её отпаивали валерьянкой и другими средствами. Митя пил много, но не пьянел, и это было плохо, потому что пьяному легче переносить душевную боль: ему ещё никогда не приходилось хоронить друзей.

Митю и девушек оставляли на ночь, но они не захотели остаться и успели на последнюю электричку. Вагон электрички был практически пуст и девушки с Митей сели недалеко от входа. Глаза у Ксении были красные, и она время от времени прикладывала к ним платочек. Алёна сидела по другую сторону от Мити и думала о превратностях судьбы и о том, что никогда не знаешь, что тебя ждёт в ближайшем будущем. И вдруг она ясно увидела, что ждет их в очень даже близком будущем — в вагон входили пятеро развязных, очевидно, под хмельком, молодчиков. Они явно направлялись к ним, и двое, усевшись перед ними, нагло смотрели на девушек, а девушки вжимались в спинку сидения и придвигались ближе к Мите. Алёну охватила паника, она только сейчас поняла, какую глупость они совершили, решившись в такое позднее время ехать домой.

— Слышь, пацан, — сказал Мите один из усевшихся напротив них, — уступи одну тёлку.

Трое остальных, ставших за спинами у Мити и девушек, рассмеялись.

— А почему одну? — спросил другой сидевший. Он был бритоголовый, с золотой цепочкой на мощной шее, а на руке были надеты массивные перстни. Вероятно, он был в этой компании вожаком. — Можно обеих.

Густой, липкий страх начал заполнять Алёну от кончиков волос до пяток, и бритоголовый увидел её расширившиеся от страха глаза.

— А мне вот эту, — усмехаясь, сказал он и положил руку Алёне на колено. Он полез выше, но Митя, левой рукой перехватил его руку и правой рукой резким движением сломал ему два пальца. Тот завопил от боли и попытался вскочить на ноги, но Митя, тоже вскочив, выбросив локоть правой руки вперед и вверх. Локоть прошёлся снизу вверх по лицу бритоголового, вдавливая зубы вовнутрь рта, разбивая в кровь губы и ломая нос. Удар отбросил бритоголового на скамейку и, падая, он глухо стукнулся затылком о спинку сидения и сполз на пол. Сидевший рядом с ним напарник вскочил на ноги и Митя, немного повернувшись корпусом к нему, резко выбросил кисть правой руки из-за головы в его сторону. Митина рука, словно хлыст, должна была ребром ладони нанести удар в сонную артерию, но напарник бритоголового, видимо опытный боец с хорошей реакцией, в этот момент развернулся, чтобы нанести удар правой, и ребро Митиной ладони скользнуло по его горлу. Схватившись за горло и посинев, тот судорожно пытался вдохнуть воздух, широко раскрывая рот. Он был уже неопасен, и Митя, продолжая вращение корпусом, перенёся правую ногу назад и влево, повернулся на пятках и оказался лицом к трём нападавшим, находившимся сзади него. Блокировав левой рукой удар одного из них, Митя захватил правой рукой его длинные волосы, и резким движением нагнул его голову к спинке сидения. Послышался удар переносицей о деревянную спинку и Митя рубанул его сверху ребром ладони по шее. Визжали от испуга девушки, а двое оставшихся на ногах хулиганов, остолбенев, смотрели на Митю, как кролики на удава. Они не ожидали столь быстротечной и жестокой схватки и психологически не были к ней готовы. Они не знали, что им делать в такой ситуации, но Митя знал. Капитан Буланов, командир их разведроты, вколачивал это им регулярно. Он ходил перед строем своей пружинистой, кошачьей походкой, говорил негромко и вкрадчиво, но его слышал каждый.

— Схватку невозможно вести наполовину, на одну треть или на четверть. Жалеть противника нельзя. Ты его пожалеешь, а он поднимется и всадит нож тебе же в спину. Сопливые долго не живут, запомните, сынки! Жалеть надо свою мать, которая тебя ждёт, поэтому добей противника и вернись к ней живым.

Эти два хулигана были уже неопасны, и готовились сбежать, но отпустить их без наказания Митя не мог — его в роте натаскивали так, что рефлексы, как у волкодава, уже не позволяли это сделать. И перепрыгнув в одно касание спинку сидения, он оказался рядом с ними раньше, чем они смогли решить, что им делать.

Митя с девушками перешли в другой вагон, и он снял куртку. Она была старая, с модными раньше заплатами на локтях, и уже маленькая для него. Из-за резких движений она лопнула на спине и под мышками, а заплата на правом локте была вся в крови — этим локтем он изувечил лицо бритоголового. Алёна не могла никак успокоиться — её била дрожь и Митя, обняв её за плечи, пытался успокоить:

— Ну, что ты, Алёнушка, уже всё в порядке, успокойся.

— Я боюсь.

Она всхлипывала и рывками заглатывала воздух. Ксения со своей стороны обнимала её и гладила по плечу.

— Бояться-то уже некого, — сказал Митя, прижимая её к себе.

— Я тебя боюсь. Ты очень жестокий!

— Я жестокий? — изумился Митя. — А что я должен был делать? Уговаривать их незлым тихим словом или искусством танца объяснить им, что нельзя приставать к людям?

— Алёна, ты что, в самом деле? Митя ведь нас защищал, — сказала Ксения. — Возьми себя в руки, немедленно.

Ксения сочувственно посмотрела на Митю, а он наклонился и поцеловал Алёну в лоб:

— Ну, хватит, малышка, успокойся, я ведь тебя никогда не обижу!

Алёна, глубоко вздохнув, прижалась к его груди и начала потихоньку успокаиваться.

Был уже второй час ночи, городской транспорт не работал, такси стоило дорого, денег у них не было, и они решили пойти к Алёне и переночевать у неё. Мите постелили в гостиной на диване, а девушки легли в другой комнате на кровати. Прижавшись тесно друг к другу, они тихо беседовали о жизни и о беспределе, который творится вокруг. Ксения рассказывала о Серёже, какой отличный парень он был, об их взаимоотношениях.

— А у вас было с ним что-нибудь? — спросила Алёна и Ксения зарыдала, закрыв рот руками, чтобы не разбудить Митю.

— Мы только целовались. Он хотел, а я ему отказывала. Если бы я только знала, что его убьют… Я его так любила…

Звуки сдерживаемого рыдания разбудили Митю, и он понял, что это Ксюша. Он лежал и вспоминал их совместную с Серёжей службу и решил найти и наказать виновных. Было понятно, что Сергей попал в западню. Если он сидел в засаде, то пять бандитов ничего бы с ним поделать не смогли — Митя знал его возможности. Другое дело, если их нападение было для него совершенной неожиданностью и застигло врасплох. Следовательно, кто-то сдал двух милиционеров. На месте происшествия было пять трупов бандитов, следовательно, был ещё шестой, который выстрелил в Сергея и ушёл. Как сказал ему один из милиционеров на поминках, экспертиза показала, что застрелил Сергея один из убитых им бандитов. Во всяком случае, пуля была выпущена из его пистолета, но для Мити это не было непреложной истиной. Мог быть ещё кто-то, который выстрелил Сереже в спину и подбросил пистолет убитому бандиту. Митя не знал, как искать виновных, но он посоветуется с Мельниковым — тот должен быть опытный в таких делах человек — ведь не даром много лет служил в КГБ.