Мельникова беспокоила мысль о том, что во время свадебных торжеств люди Дёмина могут вновь попытаться ликвидировать Галину Афонину. Первая попытка закончилась неудачей, поэтому следует ожидать ещё одну, подготовленную уже более тщательнее, чем в прошлый раз.
Совершить нападение во время следования кортежа нереально. Конечно, можно расстрелять из гранатомета, но это мало вероятно. Когда же кортеж остановится у вечного огня, и все выйдут из машин, охрана возьмёт Афонину в плотное кольцо и достать её будет тоже непросто. А вот снайпер возле кафе, в котором будут отмечать свадьбу — вполне реально.
Исходя из этих соображений, Мельников тщательно осмотрел подходы к месту, где должны проходить торжества, а также позиции, удобные для расположения снайпера. Кафе примыкало к девятиэтажному дому, напротив которого через улицу стоял трехэтажный дом старой постройки. На его покатой крыше снайпер не смог бы оборудовать позицию, а вот из окна чердака удобно вести огонь.
Ещё одно удобное место располагалась на стыке трёхэтажного и примыкающего к нему двухэтажного дома — оттуда можно вести огонь с лестничной площадки между вторым и первым этажом. То есть, фактически требовалось перекрыть два места, не больше.
Правда, снайпер мог засесть и в какой—либо квартире, поэтому Самохин составил список всех жильцов обоих домов, и планировал поставить у входа в эти дома охранников, которые за день до свадьбы с позднего вечера до окончания торжеств должны будут контролировать входящих в дом людей. Криков и скандалов из—за этого ожидалось много, поэтому для жильцов предусмотрена денежная компенсация за временные неудобства, что должно было снизить уровень их агрессивности.
Между тем, при продумывании схемы охраны Афониной во время свадьбы, Мельникова резанула мысль — а почему только Афонина? Коль скоро сыр бор из—за завода "Импульс", то убрать Афонину мало, логичнее обоих: и Афонину, и Данилину. И он уже в который раз просматривал варианты защиты, опасаясь, что может что—то не заметить, в чём—то ошибиться. А ведь на карту поставлена жизнь его любимой!
Он решил, что самая лучшая защита — это ликвидация самого Дёмина. Как раз в эти дни Дёмин прилетел из Москвы на ежегодное собрание акционеров, и люди Мельникова начали тщательно изучать слабые места в организации его охраны. Но казалось, что слабых мест не существовало. Единственно, где можно достать Дёмина — это возле его дома, когда он, выйдя из машины, заходил в подъезд.
Расстояние между машиной и подъездом около семи метров, причем это место просматривалось телекамерами. Не исключено, что со второго этажа, который полностью занимал Дёмин, подходы к подъезду контролировали снайперы из комнаты охраны. Там же должны быть установлены мониторы, по которым охрана отслеживала всё, что делается вокруг подъезда. Не только отслеживала, но и прослушивала, потому что вместе с телекамерами были установлены чуткие микрофоны.
В этом чувствовалась рука покойного Смолина, которого Мельников никогда терпеть не мог. Недавно Илюша Кузнецов, работающий в Управлении старшим следователем, хитрыми вопросами пытался выяснить у Мельникова его причастность к покушению на Смолина, думая связать это дело с взрывом Афонина и покушением на его жену Галину.
— Афонина взорвали и после этого убили Смолина. Затем двух твоих людей убили при попытке устранить Галину Афонину. Я думаю, что это месть за Володю, — аргументировал Кузнецов свой интерес к делам Мельникова.
— Странная логика, основанная на очередности событий. Так можно меня обвинить в чём угодно.
— Логика, возможно, и странная, но я, Витя, хорошо зная тебя, не думаю, что ты в последние годы вдруг стал мягким и податливым. Так что у меня к тебе есть вопросы.
— То, что ты не думаешь — это правильно делаешь, — безмятежно пожал плечами Мельников, рассматривая книжные полки в его кабинете. — От мыслей морщины на лбу появляются, поэтому необходимо время от времени расслабляться. А в том, что я не вдруг стал мягким и податливым, ты прав. Для этого мне потребовалось много времени и духовное озарение.
Ничего интересного на полках не было, и он, провожаемый тяжелым взглядом Кузнецова, прошёл к большому мягкому креслу в углу комнаты.
— Ты, Илюша, не там ищешь, — удобно устраиваясь в кресле, начал Мельников. — Неясно, кто заказал Смолина, и кто его уничтожил. Возможно, заказал его московский пенсионер и добропорядочный гражданин Шарыгин, известный нам как Гриня Шарый. Хотя в этом я не уверен, так как пенсионерам обычно не до разборок, они с трудом сводят концы с концами. Конечно, не исключена возможность, что Володя Смолин попал под это сведение концов с концами. А может Вовик пал жертвой своих коммерческих дел? Ты ведь знаешь, у нас сейчас первобытная фаза накопления капитала, поэтому всё возможно.
— Не первобытная, а первоначальная, — играя желваками, поправил его Кузнецов.
— Не будем придираться к словам, мы не филологи. Если бы я задумал его убрать, то организовал бы это не здесь, а в Москве. Согласись, тогда ко мне вопросов было бы меньше.
— Убирают, Витя, мусор, а людей ликвидируют или уничтожают.
— Вот видишь, значит, я правильно сформулировал мысль! Помнишь, у нас в казарме училища висел плакат: "Чисто не там, где метут, а там, где не сорят!"
Кузнецов надеялся, что разговор будет обстоятельный и продуктивный, а получился каким—то несерьёзным, шутовским. Мельников считает, что неуязвим и не желает обсудить проблему откровенно и честно. А ведь у него тоже был интерес в ликвидации Смолина.
— Жаль, Виктор Михайлович, что у нас не получается с тобой разговор по существу. Я надеялся, что он пойдёт по—другому.
— Надеялся, что расплачусь и покаюсь? Нет, Илюша, не буду тебя обманывать и утверждать, что это всё организовал я. Обманывать ближнего — это большой грех, поэтому признаюсь честно: к убийству Смолина никакого отношения не имею.
Вспоминая беседу с Кузнецовым, Мельников колебался, раздумывая о способе устранения Дёмина. Сама мысль о том, что этот бывший комсомольский вожак способен поднять руку на его возлюбленную, приводила его в бешенство. Устранить необходимо безусловно, но сделать это следовало так, чтобы не давать Кузнецову повода для подозрений на его счет. Впрочем, дело должен будет расследовать не Кузнецов, а уголовный розыск и прокуратура.
Мельников снова и снова анализировал систему охраны Дёмина. Когда тот подъезжал к дому, вместе с ним из машины выходили два охранника, а навстречу из подъезда ещё двое. В это время охранники, из следовавшего за ним джипа, блокировали подходы со стороны улицы и небольшого скверика напротив дома. Скверик просматривался насквозь, поэтому снайпера там не спрячешь и засаду не устроишь. В кольце из четырех охранников Дёмин следовал к подъезду, и подступиться к нему было невозможно.
Если в момент приезда Дёмина кто—нибудь из жильцов сидел на скамеечке около соседнего подъезда, то к нему выходил из дома ещё один охранник и контролировал каждое его движение, пока Дёмин не зайдёт в подъезд. План подхода к подъезду зарисовали, всё детально описали, но решение найти не могли.
Своими опасениями Мельников поделился с генералом Ферапонтовым, которого к этому моменту уже перевели из реанимационного отделения в отделение общей хирургии. Мельников знал, что завод "Импульс" очень интересовал московских друзей генерала, и надеялся на их помощь в решении проблемы.
Между тем, Ферапонтову ещё вчера вечером сообщили о том, что принято решение о ликвидации Дёмина в связи с реальной опасностью передачи ему завода "Импульса". Устранять его в Москве посчитали неудобным, поэтому решили это сделать подальше, тем более, что он вылетел на собрание акционеров ГОК'а. Поэтому просили установить за ним наблюдение: нужны схемы его передвижений, описание системы организации охраны, а также имена личных охранников. Также просили проработать вопрос обеспечения прикрытия при последующем расследовании этого дела.
Решение о срочной ликвидации Дёмина неоднократно обсуждалось на одной из подмосковных дач, где собирались директор завода "Импульс" Степан Александрович Шевчук, два армейских генерала и чиновник министерства обороны, курировавший ВПК. Этот чиновник должен был договориться с людьми из Госкомимущества, чтобы они вычеркнули завод "Импульс" из списка приватизируемых предприятий. Переговоры шли трудно и, наконец, была достигнута договоренность: в Госкомимущества согласились вычеркнуть завод из списка приватизируемых предприятий, но с условием, что участники тендера сами откажутся от участия в нём.
Это было не более, чем простецкая хитрость: Дёмин добровольно никогда не откажется от завода. За ним стоит мощное лобби из депутатов и высших чиновников, он открывает ногой двери многих правительственных кабинетов, поэтому чувствует себя уверенно. Да и зачем ему отказываться, если у него есть потенциальные покупатели и проценты от продаж комплексов уже расписаны по карманам хозяев больших кабинетов.
Тем не менее, договоренность существует и требовалось создать новую реальность, так как выхода не было: передача завода в частные руки делала невозможным работу по существующей схеме госзаказов. Сейчас министерство обороны получает продукцию завода в долг, не имея денег на её оплату, а завод влазит в огромные долги, беря кредиты под большие проценты. С госпредприятиями завод расплачивался по схеме взаиморасчётов и как—то держался на плаву, благодаря усилиям его директора, придумывавшего головокружительные пируэты для добывания денег на зарплату персонала и оплату услуг коммерческих структур.
Переход завода в частные руки сводил всё к упрощенной схеме — платишь деньги, получаешь товар. Однако в процессе перехода к светлому капиталистическому будущему армия не имела достаточно денег даже на своё содержание, не говоря уже о вооружении. Резко снижались ассигнования на закупку вооружений, и кроме того, на бюджет тяжелым грузом ложились колоссальные затраты, связанные с передислокацией войск из стран ближнего и дальнего зарубежья .
Директор завода Шевчук, проработавший на нём более тридцати пяти лет, категорически настаивал на принятии самых радикальных мер. На заводе уже шли разговоры о переменах после его приватизации, что вызывало у директора дикую ярость. Это он вытащил завод из дерьма, добился его переоснащения, собрал творческих людей в конструкторском бюро и сделал предприятие одним из ведущих в своей области.
Это его неоднократно тягали в обком партии на ковёр за неправильную кадровую политику, это он хитрил, юлил, изворачивался и клялся в верности идеалам коммунизма, вызывавшие у него рвотные позывы. А последние несколько лет постоянно ломал голову, где взять деньги для того, чтобы завод продолжал работать.
Для получения займов он разыгрывал из себя своего человека перед банкирами, а потом плевался у себя в кабинете от брезгливости. Шевчук их люто ненавидел, но делать было нечего и он, как клоун, хихикал над похабными анекдотами, над грязными разговорами о том, кто кого трахнул, и сколько денег стоит переспать с той или иной бабой. А сейчас его выбросят на помойку и в его кабинете будет сидеть какой—нибудь барыга, пользоваться результатами его труда и вытравливать его имя из истории завода.
— Не так давно германский концерн "Сименс" приобрел 20% акций Калужского турбинного завода, который связан с разработкой и производством паротурбинных установок для атомных подводных лодок, — с горечью говорил Шевчук на предпоследнем, перед принятием решения, совещании. — Не отстают и американцы: они действуют через подставные фирмы и скупили на чековых аукционах 28 % акций вертолетного завода Миля, а также более 10 % акций оборонного завода "Компонент". Ввели в совет директоров предприятия своего представителя и сейчас контролируют всю работу завода, выполняющего оборонные заказы Генштаба. И мой завод "Импульс" постигнет та же участь.
Его лицо покрылось красными пятнами и, порывшись в карманах, он вытащил обкладку с валидолом.
— Сообщу вам более парадоксальную вещь: под давлением американских владельцев 30—процентого пакета акций Московского электродного завода, НИИ "Графит", расположенный на заводской территории, отказался принимать заказ военно—космических сил России. Он начинает производство изделий для США по технологии "Стелс", — вздохнув, сказал чиновник из министерства обороны.
— Какое же суверенное государство может себе такое позволить? Из страны сделали банановую республику! Куда смотрит армия? Куда делись патриоты? Продали свой патриотизм за умеренную плату? — зло посмотрел Шевчук на генералов.
— Степан Александрович, что вы конкретно предлагаете? — спросил присутствующий на совещании генерал—полковник. — Критиковать все мастера. Вы дайте конкретные предложения, что делать в такой ситуации.
— Я уже предлагал, Андрей Николаевич: самым лучшим вариантом в сложившейся ситуации считаю передачу завода компании, находящейся под контролем Ферапонтова с последующей распасовкой акций между своими людьми и созданием закрытого холдинга.
— Мы найдём, кому конкретно передать завод. Вот только непонятно, каким образом отстранить Дёмина от участия в тендере?
— Живым его не отстранить, а мёртвому завод без надобности.
Участники совещания переглянулись. Никто не хотел брать на себя ответственность, потому что ликвидация крупного бизнесмена дело серьёзное и хлопотное, а последствия могут быть самыми скверными.
— Вы разве не понимаете, что у него отлично налаженная охрана? — недовольно посмотрел на него Андрей Николаевич. — Кроме того, эта акция может вызвать крупный скандал в СМИ, не говоря уже о том, что Генеральная прокуратура будет землю рыть, чтобы отыскать виновников.
— Интересно получается: кто—то шлёпнул известного всей стране Листьева, а нарыть пока ничего не могут. И что—то не чувствуется, что Генеральная прокуратура активно роет, несмотря на шум в прессе. А если замочат Дёмина, так следователи сразу же станут гениями сыска? Продумайте, как сделать так, чтобы волка не было, а овцы остались сытыми. Или как там звучит эта пословица?
Все рассмеялись, но решение так и не было принято — никто не хотел брать на себя ответственность. И дело не столько в его охране, сколько в шуме, который поднимут СМИ и депутаты. Впрочем, шум этот большей частью предназначен для внешнего мира, потому что народ с пониманием относится к ликвидациям крупных предпринимателей, так как от их предпринимательства в стране все больше и больше становится нищих и бомжей. Но от этого не легче — искать заказчиков будут остервенело, потому что когда большие люди лишаются барышей, это рассматривается, чуть ли, не как национальная трагедия. И журналюги будут мусолить эту тему, так как поборникам либерально—демократических преобразований хорошо платят.
Шевчук так и не смог уговорить собравшихся решить вопрос Дёмина и, не оставшись на обед, в ярости уехал в аэропорт Домодедово на ближайший рейс домой. В самолете сидел с закрытыми глазами и в который раз пытался понять, что происходит со страной и армией. Если армия сама себя не может защитить, то может ли на её защиту рассчитывать страна? И куда делись генералы, для которых честь не пустой звук?
В августе 1991 года поразило заявление Главнокомандующего ВВС Шапошникова о его готовности бомбить Кремль с целью оказания поддержки группировке Ельцина. Ходили слухи, что Шапошников был причастен к массовым злоупотреблениям при реализации имущества ликвидируемой в тот период Группы советских войск в Германии. Может своим заявлением он хотел предотвратить следствие?
Во всяком случае, благодарность не заставила себя ждать: сразу же после ГКЧП он был назначен министром обороны СССР. После разговора с Шушкевичем, сообщившем о принятом в Беловежской пуще решении распустить СССР, Горбачев позвонил Шапошникову — хотел поднять армию, чтобы отменить соглашение. Но Шапошников отказался, хотя Горбачев формально ещё оставался главнокомандующим. Тогда Горбачев стал обзванивать командующих округами, просил поддержки, но никто его не поддержал — присяга государству СССР оказалась пустым звуком.
Впрочем, армия не могла доверять Горбачеву, сдавшему всё, что можно для её развала. Шевчуку вспомнилась история ядерного поезда, от которого СССР, в результате односторонних уступок и стратегических просчетов, отказался летом 1991 года в ходе так называемой "быстрой подготовки" Договора с США о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений.
Подвижный железнодорожный ракетный комплекс обладал высокой живучестью и способностью к нанесению ответных ракетно—ядерных ударов, в связи с чем и в США, и в СССР придавали особое значение его созданию. Но американский ВПК оказался неспособным создать даже опытный образец боевого мобильного железнодорожного комплекса, в то время в СССР уже функционировала их мощная группировка.
— Мы должны были сделать этот ракетный поезд, и мы сделали его! — радостно говорил Шевчуку его давний знакомый, генеральный конструктор комплекса Володя Уткин.
Его гордость нетрудно было понять: по программе летно—конструкторских испытаний состоялись 32 успешных пуска ракет и 19 раз комплексы отправлялись на ресурсные и транспортные испытания в различных климатических условиях, в ходе которых по железным дорогам страны было пройдено свыше 400 тыс. км. Комплексы почти не имели демаскирующих признаков, отличались высокими маневренными возможностями, скрытностью, живучестью, достаточной автономностью. Они были способны в кратчайшие сроки выйти из пунктов постоянной дислокации и оперативно рассредоточиться на бескрайних просторах России.
Была решена задача фантастической сложности, истрачены колоссальные средства и вот детище возглавляемого Володей коллектива пустили под нож, сделав ценный подарок американцам! Что же говорить про его завод, который ни в какое сравнение не идет с ядерным поездом!
Конечно, он понимал необходимость перестройки экономики, когда вся страна работала на оборону и жила убогой жизнью, добровольно отдавая последнее ради того, "чтобы не было войны". Но знал так же и то, что огромные средства откачиваются из страны бандитским режимам, а также на поддержание национально—освободительного движения по всему миру.
Может ли одна страна финансировать все войны на планете и бесплатно поставлять оружие всем бандитским формированиям в мире? Вот от чего надо было прежде всего отказаться, чтобы мигом повысить благосостояние народа, ибо идеология и народное благосостояние — вещи несовместимые. А ядерные поезда — это такое оружие, которое дает возможность не бояться войны, потому что только сумасшедшие рискнут напасть на страну, зная, что от возмездия спасения нет. Только те, кто наверху, меньше всего озабочены проблемами управляемого ими народа, потому что их избирают не для того, чтобы они заботились, а для того, чтобы правили. В этом—то и заключается настоящая проблема — пока будут избирать правителей, а не руководителей, до тех пор и будут горе—избиратели жить в дерьме и убогости.
Домой Шевчук добрался рано утром и немного отдохнув, поехал на завод. Встречая его, многие руководящие сотрудники виновато прятали глаза — на заводе всем уже заправлял Сироткин — главный инженер, который получил от Дёмина обещание занять должность генерального директора. У всех работников были семьи, которые нужно кормить, и они, опасаясь предстоящих увольнений, выражали лояльность тому, кто скоро станет их начальником.
Шевчук скрипел зубами, но ничего сделать не мог. Лет семь назад у него начались проблемы с предыдущим главным инженер, который требовал не вмешиваться в технические вопросы. Дождавшись, когда тому исполнилось 60 лет, Шевчук отправил его на пенсию и назначил на это место Сироткина, который своих мыслей не имел и всегда был во всем согласен с директором. И вот настал момент истины: ничтожество, ставшее главным инженером завода исключительно благодаря ему, Шевчуку, предал его.
Как ни тяжело было это признавать, но обманывать себя Шевчук не хотел: дело проиграно и впереди убогая пенсия, потому что за тридцать семь лет работы в военно—промышленном комплексе он так ничего и не скопил. А работал бы в торговле или занимался фарцовкой — был бы сейчас крутым бизнесменом, уважаемым человеком.
Он пил водку и сокрушался, что прожил жизнь неправильно — стремился быть порядочным человеком. А порядочные люди нынче не в цене, хотя, они, конечно, всегда, везде и всюду не в цене, кроме как в романах. Порядочность — это вовсе не то, что помогает в жизни. Всем заправляют политики и они, не скрывая, отрыто признают, что политика грязное дело. И выполняя свое грязное дело, они разрушили страну, обрушили экономику и загнали народ в нищету. Но он, Шевчук, никогда не думал, что тоже станет когда—нибудь нищим. Полагал, что всегда будет персональная машина и свой водитель, что всегда будет нужен заводу и стране, и всегда будет уважаемым человеком.
Уехав на дачу, несколько дней он безвылазно сидел на ней, пытаясь хоть как—то взять себя в руки и успокоиться. Надо было решать, как жить дальше, но бороться с депрессией не помогали ни водка, ни рыбная ловля: некуда было деться от собственных мыслей и горечи поражения.
Но вскоре на дачу приехал сын.
— Тебе звонил из Москвы какой—то Андрей Николаевич и просил ему перезвонить, — сообщил он и Шевчук, ничего не ожидая от этого разговора, поехал в город.
— Степан Александрович, куда вы исчезли, дорогой? — услышал он в трубке голос генерал—полковника. — Ситуация резко изменилась, так что срочно вылетайте сюда, будем решать ваш вопрос.
На подмосковной даче снова собрались те же, но присутствовал ещё один человек человек, которого представили, как генерал—лейтенанта из Службы внешней разведки.
— У нас в гостях давний приятель Гены Ферапонтова с интересным для нас сообщением, — обратился к собравшимся Андрей Николаевич. — Давайте выслушаем его.
— К нам попала информация о способах и системе контрабанды через Чечню алмазов и золота, похищенных на российских приисках, — начал гость. — Также стали известны источники и схемы финансирования чеченских боевиков. В одной из операций в Чечне нашими коллегами из ФСБ был захвачен некий араб, который оказался оперативником палестинской террористической организации "Асбат аль—Ансар" . Хорошо владеет русским языком, в 1981 году закончил Университет Дружбы Народов и проходил подготовку в поселкеПеревальное в Крыму в 165—ом Учебном центре Генштаба по подготовке иностранных военнослужащих.
— Ну, и как? Хорошо его подготовили к войне с нами в Чечне? — с раздражением спросил чиновник из министерства обороны.
— Сами знаете, тогда установка была такая: готовить бойцов различных "национально—освободительных движений" в странах Азии, Африки и Ближнего Востока, — спокойно отреагировал гость.
— Прошу выслушать по—деловому. Информация очень важная, — произнес Андрей Николаевич.
— Продолжайте, пожалуйста, — обратился он к генералу из Службы внешней разведки.
— Чеченская республика стала главным перевалочным пунктом с оборотом криминального бизнеса почти в миллиард долларов в год, — продолжил гость. — Плюс к этому, по экспертным оценкам, на террористические операции чеченский режим получил в 1994 году от зарубежных неправительственных организаций до полутора миллиардов долларов. Такие средства делают реальными планы создания транснациональных финансовых структур для установления контроля над маршрутами каспийской нефти и над добычей алмазов и золота. Под контролем чеченских террористов находится не менее двадцати процентов банковской системы России и, как нам известно, они планируют довести эту цифру до пятидесяти процентов. Не мне вам объяснять, что для нашей страны это станет катастрофой. Так же известно, что в рамках разработанного западными спецслужбами плана "Кавказ", который предусматривает отделение Чечни от России, ещё несколько лет назад через аэропорт "Северный" в Грозном был налажен вывоз золота и алмазов за границу без досмотра. Несмотря на то, что самолеты из Грозного не имели и не имеют права летать за границу, но такое разрешение каким—то образом дудаевцы получили.
— Коррупция разъедает общество и губит страну. Расстреливать надо за такие вещи, — буркнул Шевчук, но на его замечание никто не обратил внимание.
— Борта направлялись в Баку и оттуда, уже как азербайджанские лайнеры, летели в Турцию, — спокойно продолжил гость. — Вся прибыль шла на закупку оружия, которое в массовом порядке завозится в Чечню через Грузию. Также стало известно, что в Чечню прибыл или в скором времени должен прибыть некто Хабиб Абдул Рахман , агент Службы общей разведки Саудовской Аравии. Владеет арабским, русским, английским и пуштунским языками. Профессиональный диверсант, эксперт по легкому вооружению, в том числе по переносным зенитно—ракетным комплексам и взрывчатым веществам. Имеет опыт боевых и диверсионных действий с 1982 года. Воевал в Таджикистане, Афганистане, Ираке. В его задачи входит создание учебных баз и тренировочных лагерей, контроль за каналами финансирования бандформирований, поставку вооружений и организацию диверсионной работы.
— Хочу добавить к этому: дудаевское руководство очень интересуются переносными зенитно—ракетные комплексами для борьбы с нашей авиацией, — оглядев присутствующих поверх очков, сообщил генерал из главного оперативного управления Генштаба на очередном заседании на даче. — А этот Хабиб Абдул Рахман имеет большой опыт по работе с ПЗРК. Поэтому можно ожидать большие потери нашей авиации. — По имеющейся информации, Хож—Ахмед Нухаев , выполнявший конфиденциальные поручения Дудаева,несколько раз встречался с Дёминым. Они обсуждали план приобретения завода "Импульс", выпускающего ПЗРК, — продолжил гость. — Сделку должен профинансировать один из московских банков, находящихся под контролем московской чеченской ОПГ.
— Так вот почему он бьется за этот завод, — хмуро произнес Шевчук, внимательно выслушав информацию. — Ну что, убедились, как опасен этот христопродавец и коммуняка? Дождётесь распада государственности! Уже никаких духовных устоев в стране не осталось!
— Степан Александрович, вы уж определитесь, кто он конкретно: христопродавец или коммуняка? — усмехнулся Андрей Николаевич и посмотрел на докладчика:
— Какова перспектива привлечения Дёмина к уголовной ответственности за сотрудничество с бандформированиями сепаратистов?
— Никаких, — веско ответил тот. — Использование результатов оперативно — розыскной деятельности на стадии рассмотрения уголовного дела в суде весьма ограничено, так как в них должны содержаться сведения о возможных источниках доказательств, лицах, которым известны обстоятельства и факты, имеющие значение для уголовного дела. При каких обстоятельствах имело место обнаружение признаков преступления, о любых других фактах и обстоятельствах, имеющих значение для решения вопроса о возбуждении уголовного дела. Никакая спецслужба не сдаст своих информаторов и не опубликует методы добычи информации. Но этого для судебного производства тоже недостаточно, суду, как известно, необходимо представить бесспорные доказательства вины подсудимых.
— А разве нельзя было снять их встречу на видеокамеру? Или добыть копию договора с их подписями? — спросил генерал из Генштаба.
— Можно было. Но вам любой адвокат скажет, что на пленке просто лица, похожие на Дёмина и Нухаева. А документы поддельные. Доллары подделывают, а подделать подписи на документ вообще не проблема.
— Но если установлено, что они встречались...
— Нухаев свободно разгуливает по Москве и с ним встречаются многие депутаты Госдумы и правозащитники. Так что Дёмин скажет, что встретился с ним для поиска путей мирного решения чеченского вопроса.
— Как я и говорил, от Дёмина надо избавиться, и притом, немедля, — жестко произнес Шевчук, окинув всех мрачным взглядом. — Сами прекрасно понимаете, что в условиях полного паралича коррумпированной судебной системы и при наличии своры обслуживающей его адвокатуры, Дёмин стоит над законом и практически неподсуден.
— А вы не опасаетесь, что начнётся следствие, и следственные органы могут выйти на нас? — посмотрел на него чиновник из министерства обороны. Как человек мягкий и интеллигентный, он был против радикальных мер, но ничего другого предложить не мог.
— Ничего, Гена Ферапонтов поможет органам выйти на того, на кого надо и куда надо, — умехнувшись, уверено сказал генерал—полковник. — А насчёт нашего клиента позаботится Петр Васильевич Овсянников. Есть у него верные люди, которые сделают всё как надо.