В понедельник, 28 августа, с одиннадцати часов утра Мельников с Митей сидели в машине и наблюдали за входом в "Шашлычную", расположенную недалеко от гостиницы "Сибирь". В прошедшую субботу к хозяину заведения, азербайджанцу Мамеду Джафарову, под видом новой бандитской группировки наведались двое сотрудников возглавляемой Мельниковым службы безопасности и предложили платить им 5 тысяч долларов ежемесячно. За деньгами обещали придти в понедельник в двенадцать часов дня и предупредили, чтобы он не вздумал их дурачить.

После их ухода, Мамед помчался в Октябрьский РОВД искать Шевелева, и Мельников обрадовался точности своего прогноза: версия о том, что Шевелев опекает торговые точки в Октябрьском районе оказалась правильной. Раньше все крупные торговые предприятия города разделили между собой Мартын и Сапог, оставляя средние и мелкие другим группировкам. Но после гибели последнего, остатки его банды никак не могли поделить сферы влияния. Кроме того, лишившись своего лидера, обладавшего широкими связями среди чиновников и депутатов, бандиты стали легкой добычей милиции — она их начала бесстрашно отлавливать, уже не боясь гнева народных слуг и правозащитников,

У Мартына же не доходили руки до всех осколков наследства Сапога, поэтому некоторые торговые точки оставались беспризорными. Поступала информация, что этим пользуются недобросовестные менты, к которым относился и Шевелев, поэтому Мельников рассчитывал, что тот, предупреждённый Мамедом, придет к двенадцати часам в шашлычную. Ведь надо же разбираться с теми, кто пытается наехать на крышуемую им точку! Вряд ли Шевелев станет вмешивать в свои дела ОМОН, придет один, подумал Мельников, и решил захватить его около шашлычной.

Шевелев пришел в шашлычную минут за пятнадцать до двенадцати, а ровно в двенадцать Мамеду позвонил Самохин и, представившись вожаком банды, сказал, что за деньгами он пришлет своих "быков" завтра в то же время. Но если Мамед ещё раз вызовет Шевелева, то шашлычная будет пылать как пионерский костер в синие ночи. В это время "Волга", за рулём которой сидел Мельников, заехала задом в подворотню, находящуюся рядом с шашлычной. Подворотня вела во двор, в который выходила задняя дверь шашлычной, и Мельников предполагал, что Шевелев выйдет через неё, а не через парадный вход.

Открыв обе задние двери машины, Мельников полностью загородил проход через подворотню и, копошился в багажнике. Минут через десять Шевелев вышел через запасной ход из шашлычной, и, подходя сзади к Мельникову, грубо окликнул его:

— Мужик, ты что, совсем сдурел? Загородил весь проход! Другого места не нашел?

Мельников, не поворачиваясь, закрыл багажник и, пройдя немного вперед, начал закрывать заднюю дверь. В это время Шевелев вплотную приблизился к нему и Мельников, не поворачиваясь, ударил локтем назад, попав тому в живот. Моментально из машины выскочил Митя с наручниками и через минуту старший оперуполномоченный Октябрьского РОВД лежал в багажнике "Волги" с наручниками на руках и ногах, и с ртом, опломбированным пластырем.

Машина выехала из подворотни и помчалась в сторону южного шоссе. Не доезжая нескольких километров до поста ГАИ, она свернула в лес и там, отъехав подальше от шоссе, Мельников и Митя вынули из багажника Шевелева.

— Можешь немного покричать, — сказал Мельников, снимая с его рта пластырь.

— Зачем? — испуганно спросил Шевелев.

Мельникова он вспомнить не мог, хотя где — то его уже видел, а Митю узнал сразу. История с его задержанием тянется до сих пор — вопрос о привлечении Шевелева к дисциплинарной ответственности за то, что пытался невинную девочку выдать за проститутку, пока ещё стоит на повестке дня. Уладить его будет, очевидно, не просто, несмотря на то, что он уже заплатил Осипову, начальнику РОВД, две тысяч баксов! Но даже Осипов ничего не может сделать, так как генерал Прохоров лично контролирует расследование. Видимо, нарвался на родственницу генерала и тот ему этот случай не простит. И девка тоже попалась сволочная — ведь могла сразу сказать, что она родственница генерала Потапова!

Только зачем его привезли сюда? Неужели родители девчонки наняли бандитов и сейчас его здесь будут кончать? Этим головорезам точно за это ничего не будет, потому что Прохоров их прикроет.

В такие переделки он ещё ни разу не попадал, и по коже забегали мурашки, а в животе стало холодно.

— Зачем кричать? — повторил вопрос Шевелев, не дождавшись ответа.

Митя снимал с него наручники и, поймав недоуменный взгляд Шевелева, сказал, усмехнувшись:

— Наручники снимаю, потому что не привык бить связанного человека. А кричать нужно для того, чтобы прочистить легкие, перед тем, как я их тебе отобью.

— Зачем девочку хотел похитить? — мрачно глядя на него, спросил Мельников и Шевелев вдруг вспомнил, что именно этого мужика ему мельком показывал Пашка Агапкин, участковый.

— Вон тот мужик отец девчонки, — сказал тогда Агапкин. — Выкрал у матери девочку и держит её, чуть ли, не взаперти. Мать уже вся исстрадалась, готова любые бабки заплатить за то, чтобы вернуть девочку себе.

Любыми бабками для Агапкина были пятьсот баксов, а на двоих вообще ничего — всего лишь по двести пятьдесят каждому. За такие деньги Шевелев очень неохотно взялся за дело, и притом только ради своего соседа Пашки, приставшего, как банный лист: подсоби, да подсоби. И вот сейчас платит за то, что по пьяне не отказался помочь! Но убивать эти мужики вряд ли будут. Да и разве можно за такие вещи убивать? Тем более мента!

Прокачав ситуацию, Шевелев немного успокоился, несмотря на взгляды, которые исподлобья бросал на него отец девочки. Стало понятно, что особо волноваться не следует. Ну, в крайнем случае, намнут бока, но это пережить можно. Младший вообще неопасен, это даже по роже видно — слишком интеллигентная она у него. Такие только грозятся, но человека ударить не могут.

Шевелев потер запястья рук, затекшие от наручников, когда их снял с него младший и раздумывал над ответом, как задохнулся от внезапного короткого и тяжелого удара по ребрам. Митя, стоявший рядом, нанес удар костяшками кулака, мгновенно отдернув руку и максимально сократив тем самым время контакта. Чем меньше промежуток времени, в течение которого длится удар, тем большая сила ударного импульса, развивающаяся на площади контакта соударяющихся тел. Так учил прапорщик Иван Петрович Дробычев, которого в роте называли Петровичем за его надоевшие шутки. И что характерно: учебник, который штудировал Митя при подготовке к вступительному экзамену в университет по физике, тоже использовал эти умозаключения Петровича, разбавив их формулами в дифференциальном виде.

Шевелев согнулся, схватившись за правые ребра, по которым Митя ударил, и пытался вдохнуть, с испугом смотря на него.

— Так что, ты, может быть, всё таки расскажешь, для чего пытался похитить девочку? — схватив Шевелева за волосы, повторил вопрос Мельников.

В это время Митя наотмашь рубанул Шевелева ребром ладони по шее и тот мог бы упал, не удержи его Мельников за волосы.

— Подожди, дай человеку слово сказать, — остановил Мельников Митю, но тот уже нанес удар носком ноги оперу в живот.

— Да подожди же, сказал! Ты так его изувечишь, — сказал Мельников, и Митя обидчиво возразил:

— Когда меня дубинками избивали в отделении, никто их не останавливал. Почему я должен останавливаться? Разве ментяра не заслужил того, чтобы сделать из него отбивную?

— Да хотя бы потому, что ты не он!

— Так что, скажешь, наконец, для чего? Или он тебя сейчас искалечит и будет прав, — теряя терпение, раздраженно обратился Мельников к Шевелеву, и тот с трудом произнес, задыхаясь:

— Жена твоя заплатила, чтобы девчонку забрать.

— Какая жена? — похолодев, спросил Мельников. Нет, не может быть, чтобы Зоя пошла на такое! Она не в состоянии совершить такую подлость! Врет, подлый мент! Ведь в последнее время у Зои с Яночкой наладились взаимоотношения!

— Не знаю, сколько у тебя жен. Сам выясняй, какая из них. Она сказала, что ты отобрал у неё девчонку и не отпускаешь к матери в Москву, — сказал Шевелев, и у Мельникова отлегла от сердца.

Он вспомнил, что Яночка что — то говорила о том, что мама настаивает, чтобы она приехала к ней в Москву. Но дочь не хочет и, чтобы не обижать маму, сослалась на то, что папа её не отпускает. "Неужели Альбина могла пойти на то, чтобы заплатить за похищение дочери? Неужели она не подумала о том, какая это будет психическая травма для Яночки?", — не желая в это верить, подумал Мельников и понял, что это, возможно, правда. Да, его первая жена — женщина решительная и резкая, и у неё хватило бы воли организовать кражу дочери.

Мельникову, предполагавшему услышать, что похищение Яночки пытались осуществить с целью получения выкупа, стало настолько противно, что он махнул Мите и пошел к машине.

— Виктор Михайлович, а как же этот? Мы же с ним ещё не разобрались, — попытался остановить его Митя, и Мельников, посмотрев на Шевелева, произнес сквозь зубы:

— Врежь ему ещё разок, и поехали. А этот пусть добирается сам, как хочет.

В машине ехали молча. Митя был раздосадован тем, что Мельников не дал ему свести счеты с Шевелевым. А Мельников, сидя за рулём, думал о том, догадывалась ли Яночка, что мать хочет её выкрасть? Возможно, догадывалась, но не хотела расстраивать отца? Или не хотела выдать мать? И если Альбина, его бывшая жена, договорилась с участковым, то это означает, что она лично прилетала из Москвы. И, вероятно, останавливалась у подруги. А может быть и сейчас ещё в городе и планирует новую попытку похищения?

Вернувшись на работу, Мельников позвонил своей бывшей жене в Москву и с облегчением услышал её голос. Следовательно, она в Москве, хотя это отнюдь не означает, что она снова не попытается похитить Яну. Или уже с кем — то договорилась?

А Митя, расставшись с Мельниковым, поехал решать свои проблемы, которых было две: надо найти того, кто пырнул ножом Славу Ковалева, и решить вопрос с риэлтерской фирмой, жульнически "купившей" квартиру Веры Карповны. Раз Славка обещал Ксюше, надо выполнять за него.

Из городского автомата он позвонил Насте и пошёл с нею на улицу Короленко 47, где в пятиэтажке салатного цвета проживал Кача. Пятиэтажка насчитывала шесть подъездов, и следовало выяснить, в котором из них он живет. Чтобы не "светится", Митя сидел на скамейке около одного из подъездов соседнего дома, а Настя подошла к девочкам 11–13 лет, прыгающим через скакалку.

— Не знаешь, в каком подъезде живет Кача, — спросила она одну из них постарше, и та, внимательно оглядев Настю, махнула рукой в сторону дома:

— В третьем. Сорок вторая квартира. А ты с Мухой ходишь?

— Какой мухой? — не поняла Настя.

— Ну, с Валькой Мухиным из 51—го дома?

— Нет, я с другим хожу.

— Анжела, моя сеструха, говорила, что к Мухе клеится какая — то девка, И обещала её поймать и снести башку. Вроде бы на тебя похожа. Так что учти!

— Да нет, мне Муха без надобности. У меня свой парень. Месяц, как из зоны откинулся. Так он такой крутой и ревнивый, что чуть что, так сразу же за нож хватается. А у него финка вот таких размеров, — показала Настя, и все девочки с уважением посмотрели на неё.

— А Кача тогда тебе зачем?

— Да в одном подъезде с Качей живет Гоша, друг моего парня. Они с ним вместе на нарах парились.

— Нет, никакой Гоша в нашем доме не живет. Ты спутала.

— А может тебе нужен Валет? Так он живет в том доме, — махнула рукой в сторону соседнего дома подошедшая к компании девчонка. — Он тоже недавно вернулся с зоны, но вчера его по пьяной драке мусора замели. Говорят, Валет ходил под подпиской, вот и залетел.

Настя повернулась к подошедшей. На вид ей можно было дать лет четырнадцать, но подведенные глаза, густо намазанные губы и блатной жаргон никак не вязался с таким возрастом. В школе таких называли "блатными марухами".

— Наверное я перепутала адрес, — сказала Настя девочке, с которой говорила. — А Кача сейчас дома, не знаешь?

— А где же ему быть? Он где — то позвоночник так ударил, что по комнате с трудом передвигается. И на голове шишка не намного меньше арбуза. Тетя Вера, его мать, так за сына переживает, что сегодня с утра совершенно трезвая ходит!

О том, что узнала, Настя подробно рассказала Мите, и тот слегка расстроился. Только через Качу можно найти того, кто ударил Ковалева ножом. Но если Кача лежит дома, то придётся идти к нему домой. Настя настойчиво предлагала сейчас вместе подойти к Каче, но Митя отказался под тем предлогом, что нужно идти на работу дежурить.

Нанести Каче визит лучше всего вечером и в одиночестве, чтобы потом можно было скрыться без проблем. Поэтому Митя, расставшись с Настей, пошел в детский магазин и купил недорогую резиновую маску вампира, В магазине женского белья купил дешевые черные колготки и дома примерил это перед зеркалом. Получилось неплохо — колготки, одетые на голову, хорошо держали маску, только было немного жарковато.

— Митька, как ты меня перепугал! — вскрикнула Алёна, войдя в комнату. Она держалась за сердце, тяжело дышала и чуть ли не плакала.

— Стучатся надо, когда заходишь в комнату к малознакомым мужчинам, — резко ответил Митя, снимая маскарадный наряд. Ему стало неприятно, что Алёна видела маску и, очевидно, поняла, для чего это ему нужно.

— Ты их только не поубивай, — просительно сказала Алёна, но Митя ей ничего не ответил — сам пока не знал, что сделает.

Вечером он пошел навестить Качу. В подъезд постарался зайти незамеченным, что было нетрудно — осветительный подвес над ним кто — то вырвал с корнем и торчали голые провода. На лестнице на некоторых этажах тускло светили лампочки, ватт, очевидно, по пятнадцать. На остальных этажах было темно.

— Кто там? — спросил грубый женский голос и Митя догадался, что у Качи со спиной стало лучше, потому его мать, судя по голосу, уже на подпитии.

— Агитаторы из выборного штаба домоуправления, — сказал Митя и услышал в ответ длинную тираду, составленную из матерных слов.

— На хрена мне агитаторы, — наконец произнесла мать Качи, переведя дыхание. — Я ни за кого голосовать не буду. Мы вообще не голосующие.

— Тогда распишитесь в ведомости. Иначе будем штрафовать тех, кто не голосует, да ещё и отказывается расписываться.

— Не поняла, за что я должна расписаться, — удивилась женщина, открывая дверь, и обомлела, увидев в полумраке маску, обтянутую черными колготками.

Митя ворвался в квартиру, отбросив её в тесный коридорчик, закрыл двери на ключ и положил его к себе в карман. Потрясенная женщина молча, со страхом смотрела на жуткую маску, не в силах что — либо произнести. В коридор выглянул её сын, и Митя схватил его за шиворот.

— Алену Коростылеву знаешь? — спросил он Качу, глаза которого расширились от ужаса. Тот, судорожно сглотнув слюну, кивнул.

— Заказала она тебя. Заплатила за то, чтобы я выбросил тебя из окна вниз головой, а квартиру сжег. Бензин есть?

— Люди добрые, спасите! — заверещала женщина, услышав, что страшилище заговорило человеческим голосом.

— Молчать, — скомандовал Митя, и та в испуге замолчала. — Спрашиваю ещё раз, бензин есть?

— Зачем бензин? — дрожа, спросила женщина, у которой уже выветрился весь хмель.

— Я же только что сказал: чтобы квартиру сжечь. Заказали вас с сыном. Накликал он беду на ваши дурацкие головы.

— Да я ей ничего не сделал! — воскликнул испуганный Кача.

Он не сомневался, что его заказали — это уже стало нормой жизни и скоро дело дойдет до того, что заказчики и киллеры будут искать друг друга по газетным объявлениям. Кача напряженно думал, как выпутаться, несмотря на то, что ушибленная голова кружилась и болела. Да ещё и каждое движение отзывалось в позвоночнике болью.

К врачу он не ходил, хотя страховые полисы им с матерью выдали. Только полисы — это такой же обман, как и выучеры. В поликлинике, куда мать несколько раз обращалась по различным поводам, с неё каждый раз требовали денег, утверждая, что такие услуги полисом не предусмотрены. А какие конкретно предусмотрены, не говорят. Соседка утверждает, что главврач жулик, только в этом ничего удивительного нет, иначе ему бы не доверили управлять поликлиникой.

Медицина в стране стала обслуживать только тех, кто имеет деньги на лечение, поэтому они с матерью обходятся народными средствами. И хотя с экранов телевизоров постоянно напоминают о том, что самолечение пагубно для здоровья, но никогда не говорят, где брать для деньги для лечения в поликлиниках. Правда, народные средства плохо помогают — сколько к шишке на голове не прикладывал лед, уменьшается она очень медленно. И спина болит, хотя на ночь мать облепила её, по совету соседки, глиной, смешанной с медом.

Кряхтя, он оперся рукой о стену и пытался сообразить, что делать в этой ситуации. Выкупить он себя не сможет — нет таких денег. Следует как — то договариваться. За ним, конечно, мощная организация, но сейчас он один и никто не в состоянии ему помочь. Воистину — каждый умирает в одиночку! За него потом, возможно, и отомстят, но ему — то что от этого?

Мать заплакала, осознав весь ужас положения. Что они с больным сыном могут противопоставить этому бугаю? Да и его маска настолько страшная, что полностью парализует волю к сопротивлению.

— А, может быть, как — то договоримся? — со слезами в голосе произнесла женщина. — Мы ведь ничего плохого никогда никому не сделали! И все соседи подтвердят, что мы не вредные. Мы вообще…

Она не смогла закончить фразу, потому что рыдания клокотали в груди. Несмотря на её почти что трезвость, ситуация казалась ей кошмарным сном и сознание алкоголички, неадекватность которого усиливалось остатками винных паров, было объято ужасом. Кача находился не в лучшей форма, понимая, что оказать какое — либо сопротивление с больным позвоночником не сможет.

— Ладно, договоримся, но с условием: твой сын сдает мне своего приятеля, ударившего ножом парня Алены. Раз вы не вредные люди, я постараюсь уговорить её отказаться от мести и даже верну ей деньги, — сказал Митя и луч надежды забрезжил перед матерью Качи.

— Это Яшка, сучья морда! Он, падло, уже не первый раз подставляет моего сына, — торопливо говорила женщина. — Сколько раз говорила своему оболтусу, чтобы не дружил с этим подонком!

Кача попытался остановить её, но Митя засунул его дальше в комнату и быстро спросил у женщины, используя момент признания:

— Где он живет? Адрес!

— Да через два дома по другой стороне. В 50—м номере.

— Фамилия? Квартира?

— А хрен его знает, как его фамилия. Раньше знала, а сейчас не могу вспомнить.

— Как фамилия твоего приятеля? И квартира? — спросил Митя у Качи, схватив его за грудки и тряхнув с тем, чтобы причинить боль в позвоночнике.

— Не скажешь, врежу по позвоночнику так, что его потом ремонтировать будет бессмысленно, — угрожающе добавил он, видя реакцию Качи на признания матери. Тот скривился от боли.

— Корытин. В семьдесят первой квартире живет.

В принципе, мать права — Яшка, кусок обормота, вечно таскает нож с собой. Любит пугать шантрапу и вот доигрался. А за него он, Кача, должен отвечать!

Митя решил в этот вечер не навещать Корытина. Состав семьи неизвестен, и устраивать в квартире бойню нежелательно. Но и караулить около подъезда тоже бессмысленное занятие, поэтому на следующее утро он напечатал на работе извещение, которым Яков Корытин приглашался к паспортистке в ЖЭК на 18 часов. Явиться следовало с паспортом для внесения необходимых сведений в учётный лист. Извещение отнесла Настя и под роспись в специально приготовленной ведомости передала Яшкиному отцу, который с утра дышал винным перегаром и с трудом попал авторучкой в место на ведомости, где должен был расписаться.

— Что — то подпись ваша не похожа на Корытина, — сказала Настя, увидев, что кривые буквы его подписи совершенно не напоминают слово "Корытин". Винные пары, исходящие от Яшкиного отца, были ей противны и она хотела поскорее избавиться от необходимости беседовать с этим мужиком. Но дело следовало довести до конца.

— Конечно! А как же иначе? Я Анисимов, а Яшка — Корытин. Что здесь непонятного?

— Так вы не его отец?

— Нет. Я муж его матери. А его отец давно умер.

— Но вы передадите Якову извещение?

— Не волнуйся девушка, я положу на телевизор, он придёт, увидит.

— А сейчас где он?

— А хрен его знает. Может в магазин пошёл, а может к таким же уродам, как и он сам.

Попрощавшись, Настя ушла, а Анисимов побрел к телевизору, чтобы досмотреть передачу об участи ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В мае 1986 года его, горного инженера, работавшего на ГОКе, вызвали повесткой в военкомат и призвали на военные сборы. Все знали, что набирают смертников для ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, но отвертеться было невозможно. И уже через три дня он и тысячи таких же "добровольцев" вкалывали на разрушенном блоке, ликвидируя последствия чей — то преступной халатности.

Там он познакомился с очаровательной медсестрой из Харькова Машей Корытиной, тоже призванной военкоматом и направленной в Чернобыль. Через два месяца их бригаду отправили в больницу и он долго ещё вспоминал медсестру, в которую влюбился, как восторженный юноша. Но она была замужем, мужа своего обожала, и Анисимов понял, как бывает мучительна безответная любовь.

Через год с небольшим они снова встретились с Машей, но уже в московской больнице, где их лечили от лучевой болезни. Муж Маши, Виталий Корытин, инженер — строитель нахватал почти 700 рентген на работах внутри защитного сооружения 4—го энергоблока и умер, проработав на блоке чуть более недели.

Там, в больнице, и начался их роман, а ещё через полгода они поженились и Маша с сыном Яшей переехала с Украины к нему на постоянное место жительство. Она надеялась, что убегая от южного солнца в Сибирь, снизит негативное влияние солнечной радиации на свою пораженную иммунную систему. Но, несмотря на всё своё страстное желание выжить и выздороветь, медленно угасала, и полгода назад, почерневшая и высохшая, тихо скончалось ночью, когда Анисимов спал.

Он ещё в Чернобыле слышал, что красное вино выводит из организма радионуклиды и повышает сопротивляемость организма, поэтому пил его в надежде выжить. Но чувствовал, что внутри у него все сгнило и уже недолго ему осталось жить. Он много читал, слушал по радио, смотрел по телевизору передачи о причинах аварии и не мог понять, как такое могло получиться, что система защиты взорвала реактор.

Если тормозная система автомашина разработана таким образом, что при нажатии на тормоз, она разгоняется, то понятно, что запускать такое чудо техники в производство опасно для жизни окружающих. Так почему же на атомные станции ставили реакторы РБМК—1000, если их недостатки были известны ещё в 1965 году? Только потому, что они дешевле нормальных и в условиях экономной экономики им нет альтернативы?

Или руководствовались не здравым смыслом, а лживыми утверждениями главного академика страны Александрова, что эти реакторы на "передовом техническом уровне" и настолько надёжны, что их можно устанавливать "даже на Красной площади"? Пожалуй, проклятый народом предыдущий главный академик страны по фамилии Лысенко нанес несравнимо меньший вред, чем этот! Народ, не застрахованный от главных академиков и экономистов, верных ленинцев, настоящих коммунистов и несгибаемых демократов рискует попросту исчезнуть. Только как ему, народу, страховаться, если для собственных слуг он не более, чем расходный материал?

Передача закончилась бесполезным диспутом участников круглого стола и началась надоевшая реклама электрочайников. "Тефаль думает о вас", — произнес с экрана загробный голос и у Анисимова мелькнула мысль о том, что в цивилизованных странах о народе думает не Тефаль, а правительство. Но, видимо, крест такой у России, что правительство печется о государстве, а не о народе, живущем в нем. Поэтому и ходят в главных академиках и экономистах не ученые, а бояре — так сказать, государственные мужи.

Тяжело вхдохнув, он побрел на кухню варить себе два яйца всмятку. Красное вино, купленное вчера в большом новом универсаме, оказалось подделкой с анилиновым красителем. Из одной газетной статьи он узнал, как определить, настоящее ли виноградное вино или нет, и каждый раз проверял это. Подделка с красителем не выводит радионуклиды, а дополнительно отравляет организм, поэтому он вылил содержимое бутылки в унитаз и с горечью подумал, что деньги закончились, а до пенсии ещё целых восемь дней. Но получит ли он её в этом месяце — неизвестно. И Яшка сосем отбился от рук и вообще не признает его.

Выходя за Анисимова замуж, Маша отвергла его предложение об усыновлении Яшки.

— Я тебе рожу своего, — смеялась она. — А Яшуня должен помнить своего отца!

В детстве Яшка был хорошим добрым парнишкой и поначалу хорошо учился.

— Очень способный мальчик, — говорила учительница и Маша гордилась им. Но бесталковая и суетливая перестройка набирала темп, и всё пошло наперекосяк. А после смерти матери парень вообще стал неуправляемый. Связался с какой — то компанией таких же шалопаев, как и он, и неизвестно, что будет с ним дальше.

Возвращаясь домой, Настя раздумывала о судьбе людей, которые живут вечно в пьяном угаре, как отчим Корытина. Они тоже избиратели, или как сейчас принято говорить, электорат. И такие члены электората легко продают свои голоса за бутылку водки. Для этого надо только досрочно прийти на избирательный участок с бланком для голосования, на котором уже поставлена галочка напротив фамилии нужного кандидата. А пустой бланк, полученный в избирательной комиссии, следует отдать представителям кандидата в депутаты и можно получать вожделенную бутылку. Эта технология всем известна и широко используется на выборах.

Она не очень вникала в разговоры отца и матери по поводу ситуации в стране — у неё совершенно другие интересы. Но сейчас ей вдруг пришло в голову, что родители, возможно, во многом правы, утверждая, что во время реформ уровень потребления алкоголя круто пошел вверх, достигнув катастрофических размеров. Возможно, действительно кто — то намеренно спаивает народ, чтобы отравить сознание людей? Чтобы сделать их пьяным быдлом, которым можно будет легко управлять с помощью водки? "Управленцы биомассой избирателей, или политтехнологи, как они себя сами называют, сейчас в цене", — утверждает отец и, безусловно, он прав. А выборы следуют практически беспрерывно, поэтому биомасса не успевает просохнуть от предыдущих, как надо идти на следующие. Удивительно ли, что такие частые выборы спаивают народ?

Настя хорошо помнила, что, когда была маленькой, они жили хорошо и, хотя сейчас в это трудно поверить, имели даже собственную машину. И каждое лето ездили на море всей семьёй. А теперь даже на простое существование не хватает денег, не то, что на отдых у моря. И это несмотря на то, что отец — доцент университета, а мать работает завучем в педагогическом техникуме. Для кого же предназначены все эти реформы, если так плохо стало жить? Возможно, скинхеды правы в своём бунтарстве? Или политтехнологи используют молодежь также, как и пьяное быдло? Одних спаивают, других натравливают на некоренные народы? Что же это за реформы такие? Возможно, правы коммунисты, и значит надо голосовать за них, чтобы вернуть всё на место, как было раньше?