У меня нет правил, как сочинять песни. Все происходит случайно. Некоторые песни пишутся быстрее других. Я никогда не сажусь за пианино со словами: «Так, мне нужно сочинить песню». Нет. Сначала у меня появляется какое-то чувство, потом возникает идея — и тогда я начинаю сочинять. Это трудно объяснить, но у меня в голове всегда полно различных идей. Некоторые вещи складываются сами собой, но над другими приходится много работать. Это звучит самоуверенно, но такая вещь, как Killer Queen, получилась буквально за один день. Просто все встало на свои места, как это бывает со многими песнями. Ночью в субботу я нацарапал впотьмах слова песни, на следующее утро собрал их вместе, проработал с ними все воскресенье — и получилась песня. Однако над стихами других песен пришлось попотеть. Так, например, чтобы завершить The March Of The Black Queen [1974], песню с нашего второго альбома, потребовалась целая вечность. Я хотел придать ей абсолютную выразительность.

Известно, что я имею обыкновение набрасывать текст песни прямо среди ночи, иногда даже не включая свет. Я пишу песни по-разному — в зависимости от настроения, и мне это нравится. Crazy Little Thing Called Love [1979] я написал в ванной. На это ушло каких-нибудь пять-десять минут. В студии я сыграл ее на гитаре, на которой я абсолютно не умею играть, и это в определенном смысле хорошо, потому что мне негде было разгуляться с теми аккордами, которые я знал. Это отлично дисциплинирует; потому что я был вынужден сочинять в узких рамках. Я не мог написать сложную вещь, и в результате получилась хорошая песня — мне так кажется. Знай я слишком много гитарных аккордов, я бы все испортил.

Я всегда подумываю о новых песнях. Я не могу перестать сочинять. У меня полно идей, которые так и рвутся наружу. Это приходит само собой. Мне нравится сочинять красивые запоминающиеся мелодии. Я просто должен это делать, но мне это к тому же нравится. Это такое забавное хобби. В результате получаешь такое удовлетворение, что хочешь продолжать этим заниматься и пробовать разные варианты, чтобы посмотреть, что из этого получится. Это как писать картину. Нужно отойти от полотна подальше, чтобы увидеть, что на нем изображено.

Что касается стихов, они даются очень тяжело. Для меня это целая задача. Моя сильная сторона — мелодия. Первым делом я концентрируюсь на этом, потом на структуре песни, а слова приходят уже после. Мелодическая структура рождается у меня легко, но текст для меня — трудное дело. Над этим мне еще нужно работать. Иногда я чувствую, что мои мелодии настолько сильнее лирики, что последняя их портит. Думаю, мои мелодии чаще всего превосходят стихи. Ненавижу писать стихи. Я бы хотел, чтобы кто-нибудь делал это за меня. Был бы у меня Берни Топин! Но заметьте — я не такой человек, я люблю все делать сам. Я жадная сволочь!

Когда я пишу песни, мне нужно закрыться ото всех и остаться наедине с самим собой. Чтобы сосредоточиться, мне необходимо одиночество. Когда я сочиняю песню, мне важно представлять ее целиком. Если получается, значит получается. Когда я не задумываюсь об этом, получается лучше всего. Я люблю, когда удается быстро ухватить песню, тогда это получается свежо, а уже потом можно проработать детали. Ненавижу вымучивать песню, если она не получается легко. Либо она получается быстро и ты говоришь: «Да, у нас есть песня!», либо не получается вообще, тогда я обычно говорю просто: «Слушайте, давайте забудем об этом».

Я пишу так, как чувствую, и я всегда готов учиться. Намного интереснее писать песни в различных жанрах, чем всегда повторять одну и ту же форму. Мне кажется, я не выдумываю песни, они как бы настигают меня, если вы понимаете, о чем я… Я ничего об этом не знаю, но догадываюсь, что это подсознательные вещи. Думаю, многие пишут те песни, которые внутри них. Я не из тех сочинителей, которые следят за тенденциями и модой и говорят: «О'кей, это сегодня модно, давайте напишем песню». Мне просто нравится делать разнообразные вещи и не повторяться. Я не люблю подолгу задерживаться на чем-то одном, и это передается моей музыке и стихам. Мне хочется попробовать все хотя бы раз, и я не боюсь рисковать. Я люблю бросать вызов, и мне нравится делать вещи, выпадающие из мейнстрима. Я не боюсь открыто говорить об определенных вещах в своих песнях, потому что уверен, что в конце концов быть естественным — самый беспроигрышный вариант.

Я не хвастаюсь, но иногда я действительно выдаю их одну за другой. Это получается легко, если сосредоточиться. Думаю, я сочиняю песни гораздо быстрее других. Меня часто спрашивают: «Насколько вы плодотворный автор?» Я пишу десятки песен в день, радость моя!

Если собрать все мои песни вместе, думаю, их всех можно объединить словом «эмоции». Они все о любви, эмоциях, чувствах. Все они о настроениях.

Большинство песен, которые я пишу, — любовные баллады, где говорится о вещах, связанных с грустью, страданием, болью, но в то же время они легкомысленные и ироничные. Думаю, такова, по сути, моя натура. Я настоящий романтик, и хотя все пишут песни на эту тему, я делаю это по-своему, в другом ключе. В принципе я не создаю ничего нового, я не говорю: «Смотрите, я написал песню, какой еще никогда не было!» Нет. Но там мой взгляд.

Многие находили и теряли любовь, многие влюбляются и разочаровываются в любви, поэтому я продолжаю писать песни об этом — о разных проявлениях любви. Мне кажется, любовь и отсутствие любви — вечные темы, и люди по-разному переживают любовь и расставание. Думаю, большинство моих песен об этом, и, по-моему, петь и сочинять песни о любви можно действительно бесконечно. Я пишу о вещах, которые люди переживают ежедневно. Я чувствую, что тоже прошел через все это, так что, по сути, я собираю свой опыт и вкладываю его в свои песни. Я настоящий романтик, просто какой-то Рудольф Валентино. Мне нравится сочинять романтические песни о любви, потому что они дают такой простор для творчества и к тому же имеют большое отношение ко мне. Я всегда их писал. Я имею в виду — с самого начала, со второго альбома, и, полагаю, буду писать такие вещи всегда, потому что они часть меня. Мне нравится сочинять самые разные песни, но романтические — независимо ни от чего. Я ничего не могу с этим поделать, это происходит автоматически. Я бы хотел писать песни о чем-нибудь совершенно другом, но все всегда сводится к эмоциям и драме. Не знаю почему. Но в конце все равно всегда присутствует элемент иронии. Вот о чем, по существу, все мои песни.

Это действительно довольно забавно; мои стихи и песни — главным образом вымышлены. Я все выдумываю. Они не земные, они воздушно-сказочные. Я не из тех авторов, которые ходят по улицам и вдохновляются увиденным, и я не из тех, кто в поисках вдохновения отправляется на сафари или покоряет горные вершины или делает еще что-то подобное. Нет, вдохновение может посетить меня, даже когда я принимаю ванну. Я один из таких. Для вдохновения мне не нужна живая натура. Обычно какая-то конкретная сцена или произведение искусства как таковое не дают мне вдохновения, хотя был один такой пример на альбоме Queen II — песня The Fairy Fetter's Masterstroke, написанная под вдохновением от картины, которую я увидел. Это очень и очень необычно для меня. Как человек, тяготеющий к искусству, или как вам там угодно, я часто посещаю галереи, и в Галерее Тейт я увидел эту картину Ричарда Дадда, одного из моих любимых художников викторианской эпохи. Я был необыкновенно вдохновлен. Я долго ее рассматривал, и все, что я попытался сделать, — зарифмовать слова, опираясь на оригинал, описать картину — описать, что я на ней увидел и как это понял.

Вдохновение может посетить тебя где угодно. Оно приходит, когда его меньше всего ожидаешь, и мешает моей сексуальной жизни. Некоторые песни приходили ко мне прямо в постели. Но мне просто необходимо записать их немедленно, иначе к утру от них не останется и следа. Когда я и Мэри [Остин] жили вместе, однажды я проснулся среди ночи, и просто не мог отвязаться от песни. Мне пришлось сесть и записать ее, для чего я встал и подтащил пианино к кровати, чтобы дотянуться до клавиш. Это не могло долго продолжаться — она просто не могла с этим мириться. Не могу сказать, что это меня удивляет.

Сочинять музыку могут заставить многие вещи — почти все, что нас окружает. Что касается меня, то я могу просто идти куда-то, и у меня вдруг появляется идея, и я ее запоминаю, но, как правило, я сажусь за пианино, начинаю бренчать и что-то подбираю. У меня могут возникнуть сразу несколько идей, и я стараюсь запомнить их; потом я возвращаюсь к ним и пытаюсь сделать из них композицию. Иногда я просто сижу за пианино, и меня вдруг озаряет идея, и тогда я пытаюсь превратить ее в песню. Иногда я заставляю себя прислушиваться к идеям, а иногда оставляю их в покое и возвращаюсь к ним через месяц — и вдруг все встает на свое место. Но в этом нет какого-то сильного вдохновения. Всегда все по-разному. То, что я говорю, может разочаровать кого-то, потому что придуманный сюжет заставляет людей думать: «Ого! Интересно, что его вдохновило?» Возможно, у людей в уме возникает какой-то величественный образ. Но это не мой формат. Извините, если я вас разочаровал.

Все мы представляем по-своему, какой должна быть песня, потому что песня может быть сделана совершенно по-разному, в зависимости от того, кто ее делает. Иногда в чужих песнях ты можешь увидеть что-то большее. Иногда мы все помогаем друг другу, но это требует много времени. Сейчас большинство песен делается в студиях, тогда как раньше у нас было режимное время. Сейчас ни на что не хватает времени, так что мы просто снимаем студию и работаем. Иногда это растягивается надолго, потому что мы используем студийное время для сочинения песен, а не для их записи.

Теперь я пишу по-другому. Раньше я сидел за пианино и буквально из кожи вон лез, чтобы подобрать все аккорды и придумать композицию целиком, превратив тему в песню. Теперь у меня другой подход. Последнее время я писал песни экспромтом. Действительно, я прихожу в студию совершенно неподготовленным и думаю: «Что же сделать на этот раз?» Вдруг возникает основная идея, и я решаю: «Давайте сделаем это». Она может быть совершенно ужасна и нелепа, там могут быть всего один-два приличных такта, но я хватаюсь за это. Или просто бросаю все, ухожу и работаю с этим позже.

Я сочиняю на пианино, но могу сочинять и в уме. Чаще всего моя песня вырастает из мелодии, хотя иногда начинаю и со стихов. Life Is Real [1982], например, была одной из таких вещей, потому что слова там родились первыми. Я просто ушел в них с головой; исписывал страницу за страницей всевозможными словами. Потом я сложил из них песню. Я чувствовал, что она может получиться в стиле Леннона. Эта песня — мое посвящение Джону Леннону, уж не знаю, насколько получившееся. Стихи действительно очень редко появляются у меня первыми, но в тот раз у меня был образец лирики, и я хотел придать ей некий сюрреалистический оттенок. Верите или нет, они пришли мне в голову в Хьюстоне, когда у меня было несколько свободных дней после мексиканских концертов во время тура Queen. Я подумал: «Почему нет? Я могу это сделать. Я ведь музыкант». Поскольку я слушал много песен Джона Леннона, я подумал, что смогу сочинить что-то в его духе. Поэтому я изо всех сил пытался добиться того восточного звучания скрипки, напоминающего плач, который мне очень нравится имитировать. Я попытался внести в текст немного сюрреализма, который, на мой взгляд, воплощал Джона Леннона. Он был великим человеком, думаю, он был абсолютным гением. Даже в самый ранний период, во времена Beatles, мне всегда больше нравились вещи, сочиненные Джоном Ленноном. Не знаю почему. Просто он обладал этой магией.

Я не стремлюсь изменить мир нашей музыкой. В наших песнях не содержится никаких скрытых посланий, кроме разве что некоторых песен Брайана. Мои песни как одноразовые бритвенные лезвия; они сделаны для удовольствия, для сегодняшнего употребления. Люди могут выкидывать их как использованные салфетки. Они могут слушать их, получать от них удовольствие, выбрасывать и ставить новые — одноразовая попса.

Я не люблю писать лозунговые песни, потому что я не озабочен политикой, как Джон Леннон или Стиви Уандер. Да, мысли о политике приходят мне в голову, но я отбрасываю их, потому что мы музыканты. Я не хочу быть политиком, и я не думаю, что у меня есть талант писать глубокие послания. Музыка — вещь очень свободная. Все зависит от того, кто ты есть. Я имею в виду, что Джон Леннон мог это делать, а я нет. То, что пишу я, — это просто коммерческие песни о любви, и мне нравится вкладывать в них свои эмоции и свой талант. Я не хочу изменить мир или говорить о мире во всем мире, потому что это не мое.

Политика — совершенно не моя стихия. Если бы я за это взялся — стране конец. Как вы себе это представляете? Я бы все свои речи пел!

Что касается меня, я пишу песни, чтобы накормить ими публику сейчас. Я уже говорил об этом. Песни — это как покупка нового платья или рубашки; вы носите их, а потом выбрасываете. Конечно, несколько классических вещей, безусловно, останутся, но, насколько мне представляется, то, что я написал когда-то, уже осталось в прошлом. Ну да, если я слышу свои песни по радио или слышу, что люди говорят о них, я думаю: «здорово», но меня больше беспокоит, что скажут о моих новых вещах. То, что мной написано, я оставляю позади. Если вы попросите меня сейчас сыграть на пианино что-нибудь из старого, я не смогу. Я забываю старое. Я разучивал их на время. Чтобы сыграть их теперь, мне нужно заново подобрать все аккорды… к своим собственным песням. Я забываю их очень быстро. Например, Love Of My Life адаптирована для живого исполнения на гитаре, но была написана для пианино. Я совершенно забыл оригинальную версию, и если бы меня попросили ее исполнить сейчас, я бы не смог.

Я считаю, что наша музыка — это чистый эскапизм, это все равно как посмотреть хороший фильм. Люди могут погрузиться в нее, послушать, забыть на время о своих проблемах, получить пару часов удовольствия — и всё; затем выйти, вернуться к собственным проблемам и когда-нибудь в другой раз снова обратиться к ней. На самом деле так и должно быть. Для этого и создан театр и другие развлечения. Я не собираюсь лезть в политические сферы. У нас нет песен со скрытым политическим подтекстом, это не для нас. Мы — интернациональная группа, нам нравится играть для любой аудитории, в любой стране. Мы выбираем места для выступления не по политическим соображениям. Мы всего-навсего английская рок-н-ролльная группа, которая играет музыку для всех.

Моя музыка не адресована какой-то конкретной аудитории. Я не хочу, чтобы мои песни слушала только интеллектуальная публика, я хочу, чтобы ее услышали все, потому что она для всех. Это интернациональный язык. Я не пишу музыку только для немцев или только для японцев, она для всех и каждого. Музыка не знает границ. Я хочу, чтобы весь мир слушал мою музыку. Я не сторонник элитарности в музыке.

Я никогда не говорю: «Измените свою жизнь с помощью песен Queen!» Для меня невозможно проснуться утром с желанием написать «миротворческую» песню — она была бы неискренней, потому что в такие вещи необходимо по-настоящему верить. Я не говорю, что я не верю в мир во всем мире, просто я не умею сочинять песни, которые бы призывали к миру. Я не хочу вмешиваться в эти вещи. Я пишу песни о том, что чувствую, а я очень глубоко переживаю любовь и сильные эмоции. Таких, как Джон Леннон, очень мало в этом мире. Некоторые люди могут делать такие лозунговые вещи, но их очень мало. Джон Леннон был одним из них. Его репутация давала ему право заниматься таким проповедничеством и обращаться к умам людей. Но, чтобы этим заниматься, необходимо обладать высоким интеллектом и особой магией. Просто талантливые люди, как я, не имеют таких возможностей и такой силы. У вас нет оснований усомниться в миротворческой песне, написанной Джоном Ленноном или Стиви Уандером, потому что они жили соответствующим образом, но я — другое дело. Для меня сочинять песни с призывом к миру было бы неправильно, все бы недоумевали — с чего бы это я вдруг написал о мире и заговорил о спасении планеты. Необходимо иметь определенную биографию, чтобы люди знали, что ты действительно веришь в то, о чем пишешь, и что касается меня, я надеюсь, люди верят, что я испытал всю эту боль и все эти муки любви. Мой талант в этом, и это все, что я хочу передать в своих песнях.

Честно говоря, я бы никогда не поставил себя наравне с Джоном Ленноном, потому что для меня он самый великий. Дело не в том, у кого больше или меньше таланта, дело в том, что некоторые могут делать определенные вещи лучше других, и я считаю, что не способен на то, что делал Леннон. И я не думаю, что кто-то другой был бы способен, потому что Джон Леннон был уникальным, единственным, и это несомненно. Я бесконечно восхищаюсь Джоном Ленноном, но не собираюсь ему подражать. Я просто хочу выразить себя в своих песнях так, как у меня лучше всего получается.

Когда я услышал о гибели Джона Леннона, я испытал шок, я был буквально оглушен. Что тут скажешь? Честно говоря, у меня нет слов. Ты знаешь, что такое в любой момент может произойти с кем-то — с тобой или с кем-то другим, — и вот оно с кем-то происходит, и этот кто-то — Джон Леннон. Это было потрясение, от которого трудно оправиться.

Когда Джона не стало, и я написал в его память эту песню, это был просто мой порыв, и в ней нет никаких параллелей между тем, что делал он и чем занимаюсь я.

Это была просто скромная дань, понимаете, ушедшему человеку. Life Is Real не была песней-посланием, это песня-посвящение, которая в корне отличается от того, что делал сам Джон.

При необходимости я бы смог написать песню-послание. Я не говорю, что никогда не писал подобных песен, но они совершенно не в духе Леннона, не того направления. Например, я написал песню We Are The Champions — своего рода гимн, но это не призыв к миру во всем мире. У нее совершенно другая направленность.

Возвращаясь к сказанному, еще добавлю: для своего сольного альбома Mr. Bad Guy [1985] я сочинил песню There Must Be More To Life Than This, вот ее-то скорее всего можно назвать песней-посланием, хотя и в ней вы не найдете призыва как такового. Но идти дальше этого, говорить о проблемах мировой политики или о трагедиях, происходящих в мире, я не хочу. Мне правда не нравится писать песни на эти темы — временами они меня волнуют, но далеко не так, как они волновали Джона Леннона. Я очень сдержан, но очень искренен.

Я даже пытаться не хочу подробно разбирать свои песни. Никогда не просите меня об этом. Пусть люди сами интерпретируют мои стихи. Я могу многое рассказать о некоторых своих песнях, но мне не нравится, когда песню разбирают по частям, потому что сам я никогда не анализирую свои песни — я их просто пою. Я их сочиняю, записываю и выпускаю, а дальше дело слушателя воспринимать их так, как он чувствует, иначе я разрушу всю гармонию, которая может заключаться в той или иной композиции. Ненавижу делать это.

Меня спрашивают: «Почему вы написали такие слова к песне, в чем их смысл?» Мне не нравится объяснять, о чем я думал, когда писал ту или иную песню. Эта песня об этом или о том? Вот все, что их интересует. Пошли они все подальше, скажу я вам! Я скажу им не больше, чем любой приличный поэт ответил бы, если бы вы попросили его проанализировать его произведения. Если вы что-то видите, значит, оно там есть. Вы понимаете это так, как вы того хотите. Нет никакого великого послания. Я просто стараюсь вызвать нечто в своем воображении и перенести это в песню, а дальше я надеюсь, что слушатели попытаются составить собственное представление — вот что замечательно. Мне самому нравится делать это, когда я слушаю чей-нибудь альбом.

Мне нравится, когда люди по-своему толкуют мои песни. На самом деле, все они просто маленькие сказки. Я уже забыл, о чем большинство из них. Все они выдуманы — это фантазии. Я знаю, может показаться, что я придумал легкий путь, но так уж оно есть. Это всего лишь плод моего воображения. Думаю, если бы мне пришлось расшифровывать каждое мое слово, это было бы невыносимо скучно и это разрушило бы некоторые иллюзии.

Есть много творческих людей. Но нельзя находиться только в музыке. На это тоже нужен особый талант — понимаете, о чем я? Я всегда утверждал, что нельзя просто сидеть дома и говорить: «Смотрите, я такой великолепный, такой способный, я еще посижу и подожду». Нет! Нужно выйти с этими способностями из дома и использовать их, заставить их работать. Это — часть таланта.

Одно дело — иметь талант, но действительно использовать его и скармливать его массам — это другая сторона таланта. Они неразрывно связаны друг с другом. Думаю, это называется активной продажей. Вы действительно должны умудриться продать свою задницу. Вы должны ходить везде и силой навязывать себя: «Вот он я! Я талантлив! Я великолепен! Вот… БЕРИТЕ!» Вы должны это делать. Если существуют другие способы добиться успеха, то ради бога расскажите мне какие.

Возможно ли по-прежнему писать хорошие и оригинальные песни? О, мне чертовски хочется думать, что да! Мне бы хотелось надеяться, что да. О, да. Неважно, насколько велика конкуренция, все равно остается место для оригинальности и для хороших песен. Конечно же. Я думаю, хорошие песни будут появляться всегда. Всегда найдутся хорошие авторы, которые будут писать хорошие песни — хорошие с точки зрения средств массовой информации и самих авторов. Мне кажется, место еще есть, но становится все труднее. Да, для оригинальности и хорошей музыки еще есть место в этом мире. Еще полно места для классических вещей — и я стараюсь изо всех сил.

Я не могу вечно сочинять песни и изобретать новые идеи, так можно стать невротиком. Это постоянно сидит у меня в подсознании. Я сочиняю какой-нибудь кусочек и думаю: «О, что-то похожее у меня было в другом месте». Так, конечно, нельзя, но это ощущение постоянно присутствует. Взять, например, музыкальные гармонии; что мы только с ними ни делали: проигрывали задом наперед, выворачивали наизнанку, так и эдак — так что пространства для экспериментов осталось не так уж много, поэтому становится все тяжелее и тяжелее все время быть оригинальным, но мы постоянно боремся за это.

Я знаю, что можно исписаться, иссякнуть. Я знаю людей, с которыми такое произошло. Иногда я задумываюсь об этом. Я думаю, что, возможно, однажды я больше не смогу уже сочинять, как сегодня, но пока этого не случилось, что я могу делать? Я хочу писать лучше. Это моя профессия, моя жизненная программа. Я не просыпаюсь каждое утро с мыслью: «Не выдохся ли я?» До сих пор… я был очень плодовитым. И, понимаете, ОН присматривает за мной, так что я в порядке. Это меня не заботит. Я просто об этом не думаю. Пусть другие волнуются. Когда это случится, тогда я буду с этим разбираться. Но такого не случится. Не думаю, что такое произойдет. Я умру раньше, чем испишусь.

В числе вещей, которые я хотел бы сделать, — написать мюзикл. Думаю, время пришло. Что касается сольных проектов, я записал один альбом Mr. Bad Guy в 1985 году, а также альбом с Монсеррат [Кабалье] в 1988 году, но теперь я хочу сделать нечто большее, чем просто альбом — попробую сочинить мюзикл. Я знаю, это займет много времени, но это будет мой личный проект, так что я смогу заниматься сценарием и всем остальным. Я смогу написать песни, из которых сложится сюжетная линия, а это совсем не то, что посмотреть фильм, а потом сочинить для него подходящую песню. В общем, это большой проект, и я достаточно много думаю о нем в последнее время.

Еще я подумываю о фильме про мою жизнь, в котором у меня была бы ключевая роль. Я мог бы не играть главную роль сам. Дорогие мои, за те вещи, которые я делал в своей жизни… этот фильм получит категорию XXX, гарантирую вам!

Совершенно невозможно сказать, что кто-то написал лучшую песню, чем ты, потому что это решает публика. Единственный способ убедиться в том, что она хороша, — увидеть, что ее хорошо принимают.

Вы не представляете, что это значит — написать песню, которую оценила публика и про которую говорят, что это хорошая песня. Это удивительное чувство!

Если моя музыка делает людей счастливыми, это замечательно. Тогда счастлив и я. Если хоть что-то, хотя бы малая часть ее принимается публикой, это прекрасно. А если людям она не нравится… что ж, ничего не поделаешь! Они могут пойти и купить пластинку другого музыканта. Я не намерен терять сон или приходить в бешенство оттого, что кто-нибудь скажет: «О господи, как это ужасно!» Я слишком стар, дорогие мои.