Гиббонс заерзал на сиденье и оперся затылком о спинку, потом вынул бинокль и в который раз тщательно осмотрел участок перед домом Д'Урсо. Уже почти половина одиннадцатого, а вокруг все спокойно. Он просунул палец под воротничок: проклятая штуковина чертовски давила на адамово яблоко. Вчерашняя боль заметно поутихла, однако появилось нечто новенькое. На плечах словно перекатывались два тяжелых мяча, и их никак нельзя было скинуть. Неужели медсестра Фэй, двухтонный цветик, все время ощущает такую тяжесть?

– Ну, как шея? – осведомился Тоцци.

– Прекрасно. – Гиббонс кисло взглянул на напарника. – Ты что это всю дорогу спрашиваешь?

– Я обязан, – сказал Тоцци, не отрывая взгляда от «Дейли ньюс», развернутой на руле. – Я обещал Лоррейн, что прослежу за тобой. – Тоцци не поднимал глаз, однако так и видел на лице Гиббонса эту дерьмовую улыбочку.

– Треснул бы ты, Тоцци. – Гиббонс снова навел бинокль на особняк.

– Ты очень любезен. Гиб.

Гиббонс опустил бинокль.

– Это бесполезно. Тут ничего нет. Давай поехали. Расскажем Иверсу, и пусть делает что хочет. Во всяком случае, хоть что-то сдвинется с места.

Тоцци покачал головой.

– Ты же сказал, что мы можем придержать информацию до середины недели. Ты обещал.

– Ну и что?

– Обещал же.

– Беру назад. Поехали.

Тоцци снова покачал головой.

– Видишь? Лоррейн права. Ты не держишь слова.

– Отстань.

– Почему бы тебе не принять чертову пилюлю и не посидеть еще немного?

Гиббонс не ответил. Он захватил таблетки – так, на всякий случай. Но Тоцци заранее уверен, что лекарство у него с собой. Черт.

– Если до обеда ничего не увидим – снимаем пост. Идет?

– Не надо мне твоих чертовых поблажек.

Тоцци вновь уставился в газету, но Гиббонс знал, что ублюдок ухмыляется себе под нос. Скверно уже то, что он позволил Тоцци вести машину. И сам мог прекрасно вести, если бы захотел, – он же не калека. Проблема только в том, чтобы на перекрестке смотреть направо и налево. Иногда он забывал про шею и вертел головой, вместо того чтобы сворачивать плечи. Это было чертовски больно. Поэтому-то он и позволил Тоцци вести машину. А не потому, что сам не в состоянии. Просто требуется передышка, вот и все. Он опустил бинокль и взглянул на Тоцци. В его интересах это понять.

Через минуту Тоцци почувствовал, что на него смотрят.

– Почему ты смотришь на меня так?

– Как?

– Как сестра Тереза Игнатиус, моя училка в пятом классе, вот как.

Гиббонсу не понравилось сравнение с монахиней.

– Не понимаю, о чем ты.

– Ты ведь окрысился. Я тебе, что, руль захватал грязными руками?

– Заткнись. Читай свою газету.

Тоцци опустил глаза и перевернул страницу.

– Ладно. Я знаю, из-за чего ты страдаешь.

– Да неужели? Из-за чего же?

– Из-за Лоррейн.

– Иди ты... – Гиббонс попробовал повертеть плечами. Мячи сразу стали тяжелее.

– Я-то что – я могу и пойти. – Тоцци перевернул еще одну страницу. – Но ты – ты собачился с ней всю неделю, а теперь на мне хочешь отыграться. Впрочем, ладно. Валяй. Буду тебе мальчиком для битья. Я ведь понимаю.

Гиббонс чувствовал, как лицо его каменеет. Треснуть бы Тоцци биноклем по его длинному носу. Поганец. Конечно, он страдает из-за Лоррейн. Из-за чего же еще, как он думает? Тоцци слишком молод, вот в чем его беда. Он спит со всеми подряд и думает, что это любовь. Через десять – пятнадцать лет он не то запоет. И тогда он захочет иметь рядом порядочную женщину, а не какую-нибудь шлюху, женщину, с которой можно поговорить, которую можно вытерпеть больше десяти минут. Вот в чем его беда. Он не знает, что такое любить. Любить по-настоящему. Но ведь ему и не объяснишь. Он непробиваем. Вечно всему учится только на собственной шкуре. Паршивец.

Гиббонс испустил глубокий, утробный вздох, который закончился каким-то подвыванием.

– Ладно, поехали. Д'Урсо нет дома. Мы теряем время. Поехали отсюда.

Тоцци медленно покачал головой, не отрываясь от газеты.

– Кто же это талдычил без конца, что в засаде надо быть терпеливым? Спокойненько сидеть и ждать, покуда задницу не отсидишь? Всегда следовать плану, скучно тебе там или нет.

– Тут слишком тихо, – перебил его Гиббонс. – Если бы ты не зачитался так своей газетой, то понял бы это сам. Боже ты мой, мы же сидим тут с восьми часов, а единственное, что я углядел, – это паршивый пес, обмочивший лужайку Д'Урсо. Даже по соседству не видно ни души. Даже трусцой никто не бегает. Д'Урсо нету дома, поверь мне.

Тоцци поверх газеты взглянул на дом.

– Я вижу гараж на три машины, все двери закрыты. Кто тебе сказал, что «мерседес» Д'Урсо там не стоит? – Тоцци перевернул страницу и вновь уткнулся в газету. – Шорт-Хиллс – богатый квартал. Богачи не бегают по улицам трусцой. Они занимаются гимнастикой в клубах. Богач никогда не гуляет по своему району. Никогда не выходит на угол подышать свежим воздухом. Богачам не нравится, когда их видят около домов. Не спрашивай почему – просто они такие, и все. Что же касается пса – удивляюсь, как это его не пристрелили. Собачья моча – смерть для газона, особенно сучья. Единственное, что можно сделать, это вырезать весь кусок ножом для резки линолеума, заменить свежим дерном и надеяться, что приживется.

– Ты кончил, Тоцци? – Теперь Гиббонсу хотелось сломать ему нос каким-нибудь особо жестоким образом. Чертов умник.

– Я просто объясняю тебе, почему мы должны...

– Погоди-ка. Это еще что? – Гиббонс поднял бинокль и навел его на две фигуры, шагающие по дорожке за углом участка Д'Урсо. Две женщины, обе в джинсах и в шляпах. Да, в шляпах: китайских, с широкими полями. Глядя вниз с вершины холма, где они припарковались, Гиббонс не мог различить лиц. Лица скрывались под шляпами.

Он протянул бинокль Тоцци.

– По дорожке идут две японочки. Должно быть, из команды нянечек, что содержит жена Д'Урсо.

Тоцци поднял бинокль и посмотрел.

– Они не японки. Посмотри, как они идут. Это американская походка.

Гиббонс рассмеялся.

– Ты кому это лапшу на уши вешаешь? «Американская походка», Бога душу в рай.

– И потом, шляпы китайские, а не японские.

– Ах, правда, я и забыл. Ты у нас теперь специалист по Японии, с тех пор как занимаешься каратэ.

Тоцци сощурил глаза.

– Не каратэ. Айкидо. Зря я тебе рассказал.

Гиббонс ухмыльнулся по-крокодильи.

– Не-е-е-т уж. Я рад, что ты мне рассказал. То есть разве плохо иметь Брюса Ли в напарниках? Как-то даже чувствуешь себя уверенней, сидя тут рядом с тобой, мать твою за ногу.

– Я, Гиббонс, тебе больше никогда ничего не расскажу. Богом клянусь.

Гиббонс ущипнул себя за нос и закрыл глаза, стараясь сдержать смех. И все же он не мог не смеяться, представляя Тоцци в образе героя дурацких фильмов о кунг-фу. Шлеп! Хлоп! Бамс! Трамс! Это как раз для него. От смеха болели плечи, но Гиббонсу было все равно. Просто нужна разрядка.

Тоцци пытался не обращать внимания.

– Это две милые дамы, живущие по соседству, выбрались на прогулку.

– Ты вроде сказал, что богачи не гуляют. – Гиббонс никак не мог сдержать смех.

– Ты достал меня, Гиб.

– А эти шляпы, Тоц? Что ты о них скажешь?

Лицо у Тоцци застыло – видно, парня здорово проняло. Отлично.

– Не знаю. Гиб. Давай подумаем. Может, они только что вернулись из поездки в Китай. А может, это садовые шляпы. От солнышка.

– На дворе октябрь, гений. Солнышко не греет. Тоцци сделал вид, что не слышит, и снова уткнулся в «Дейли ньюс». Гиббонс тоже перестал хихикать и фыркать и стал снова следить за домом.

* * *

Нагаи вел машину. Хидэо сидел рядом с ним на переднем сиденье. Тосио на заднем. Икки ехал впереди в фургончике с остальными. Вслед за фургончиком Нагаи свернул на Саут-Орандж-авеню и направился вверх по дороге в Шорт-Хиллс. Никто не произнес ни слова с самого утра, с тех пор как Нагаи изложил каждому его задачу.

– Хидэо, – внезапно сказал он, нарушая тишину, – что бы ты сделал, если бы какой-нибудь мужик трахнул твою бабу?

– Замочил бы его, – ответил парень не рассуждая.

– Тосио?

– Трахнул бы его бабу, потом бы замочил его.

– А что бы сделал Икки?

Тосио с минуту подумал.

– Трахнул бы мужика и его бабу. Потом замочил бы его.

Все рассмеялись, но напряжение не исчезло.

Нагаи никак не мог отделаться от мыслей о Рэйко. Интересно, что Д'Урсо и панк сделали с ней? И почему она вчера вечером ничего не сказала? Нагаи представил себе, что она скажет, если он на нее чуть-чуть поднажмет. Будет вопить, скажет, что он сам во всем виноват: ведь говорила же она, что из нее собираются сделать шлюху. Нагаи старался об этом не думать. Есть вещи поважнее. И потом, если они тронули его женщину, он сделает то же самое с женой Д'Урсо. Око за око. Не только мафия может баб трахать.

Он вписал «кадиллак» в крутой поворот, старался не отрываться от фургончика. Интересно бы знать, насколько Д'Урсо идиот. Отступится ли он сразу же, как только они захватят его жену, или будет и дальше разыгрывать супермена, вынуждая их к дальнейшим действиям? Д'Урсо и не подозревает, что Нагаи готов на все. Сохранить жизнь Антонелли и угодить Хамабути – вот единственное, что имеет значение. Если для этого нужно убить ублюдка и уничтожить всю его семью, он сделает это. Д'Урсо увидит, что с якудза шутки плохи.

Фургончик свернул налево и начал взбираться на крутой холм. Нагаи ехал следом – коробка передач старого «кадиллака» тарахтела на подъеме, мотор жужжал. Дом Д'Урсо – на следующей улице, справа в конце квартала.

– Помните, что нужно делать? – спросил Нагаи у ребят.

– Хай.

– Хай.

– Хорошо.

Хотелось бы иметь рядом Масиро, но Моу, Ларри и Кудряшу тоже можно доверять. Отличные ребята. Д'Урсо и Франчоне нет дома, так что все без проблем. А даже если бы они и были – Хидэо, Тосио и Икки все равно справились бы. Без проблем. Отличные ребята.

Когда фургончик опять завернул за угол, Нагаи стиснул зубы и крепко сжал руль. Что же он скажет Рэйко, когда увидит ее?

* * *

– Черт, – вдруг выругался Тоцци.

Гиббонс скосил на него глаза.

– Что такое?

– Погоди-ка. – Тоцци ткнул пальцем в газету.

– Что у Тебя там?

Тоцци свернул газету и показал на статью.

– Тут пишут, что местный профсоюз портовых рабочих вчера объявил «дикую забастовку» «Импорту автомобилей из Азии».

– "Импорт автомобилей из Азии"? Это на их складе я нашел шланг и японскую банку из-под кока-колы.

– Да-да, помню. Вот послушай: "Представитель «Автомобилей из Азии» назвал забастовку «неожиданной и необоснованной» и добавил, что его компания подаст на профсоюз в суд за убытки, если портовики немедленно не приступят к работе. Судно с грузом новых автомобилей «Тойота» из Японии прибыло в ньюаркский порт ранним утром в пятницу и с тех пор стоит в доке компании, ожидая разгрузки. Нью-йоркская ассоциация импортеров «Тойоты» призывает «Автомобили из Азии» как можно скорее договориться и прийти к соглашению с профсоюзом, чтобы избежать убытков, связанных с задержкой продажи. Председатель профсоюза предсказал, что «стачка примет затяжной характер». Если требования рабочих не будут удовлетворены – и так далее и тому подобное, и тра-та-та, и тра-та-та. Семейство Антонелли связано с этими профсоюзами еще с сороковых годов.

Гиббонс кивнул.

– Помнится, лет десять назад кто-то из людей Антонелли был замешан в покупке контрольного пакета акций казино в Лас-Вегасе на деньги, выкачанные из пенсионного фонда профсоюза портовиков. Думаешь, тут Д'Урсо руку приложил?

– Конечно, а почему бы и нет? Наверно, хочет надавить на своего дружка Нагаи.

– Каким образом?

– Помнишь того паренька, Такаюки? Того, из трейлера за птицефабрикой, – я рассказывал тебе. Так он мне объяснял, как рабов провозят в багажниках новых автомобилей, как ребята берут с собой еды и питья ровно столько, сколько нужно до того момента, как машины выгрузят и рабов ночью выпустят из багажников. Еще он говорил мне, что сам голодал несколько дней, пока машины не выгрузили. Если в «тойотах» на борту корабля находятся люди, они уже сейчас остались без воды и еды. От жажды ведь умирают быстро, так? Значит, они в смертельной опасности. Сотни людей.

– А пропавший товар не принесет прибыли. Кто станет платить за мертвого раба?

Тоцци нахмурился.

– Твое красноречие просто убивает.

– Слушай, это разборки мафии. Если Д'Урсо хочет чего-то от этого типа Нагаи, таким путем он получит все что угодно.

Это называется взять за яйца и давить, пока человек не расколется.

Тоцци вставил ключ в зажигание и завел мотор.

– Надо бы найти где-нибудь телефон и позвонить. Пусть Иверс свяжется с береговой охраной. Сказать им – пусть поднимутся на борт, откроют багажники...

– Повремени-ка чуток. – Гиббонс разглядывал дом в бинокль. Две девицы в соломенных шляпах, все еще болтались на углу, но теперь у дома возникли две машины. Легкий серо-голубой фургончик и за ним – большой черный «кадиллак» старой модели. «Кадиллак» с острой решеткой на радиаторе. Боже. У «кадиллака» уже нет такой решетки на радиаторе – с каких пор? – лет, наверное, уже двадцать пять – тридцать.

– Это шестидесятка. Я отсюда вижу, – сказал Тоцци, заметив машину. – У моего старика была точно такая.

– Оставь-ка при себе турне по стране памяти, – пробормотал Гиббонс, не отрывая взгляда от бинокля.

Четверо вышли из фургончика, двое из «кадиллака». Будь я проклят, если эти ребята не японцы. Трое пересекли лужайку и обошли доме тыла. Остальные трое подошли к передней двери и позвонили. Японочка с длиннющими прямыми черными волосами открыла дверь и отчаянно зажестикулировала, показывая внутрь дома. Японцы долго кивали, потом те трое, что заходили за дом, вернулись, волоча по лужайке маленькую крашеную блондинку.

– Это жена Д'Урсо, – заметил Тоцци. – Что там такое творится?

– Думаю, очередная разборка.

Трое японцев, стоявших у входной двери, вдруг бросились прочесывать заросли кустарника и деревья, что отделяли лужайку от улицы, и наткнулись на двух девиц, которые попались, как кур в ощип, сами того не ведая. Японцы заломили им руки за спину и потащили в фургончик, куда уже сунули жену Д'Урсо.

– Что они с этими девицами возятся? Они же тут просто гуляли.

– В таких районах никто не гуляет, – мрачно произнес Тоцци.

Гиббонс снова поднес бинокль к глазам. Один из японцев неистово тыкал пальцем в двух женщин, а жена Д'Урсо отрицательно трясла головой. Женщины пытались высвободиться, но тщетно. Они боролись столь яростно, что соломенные шляпы упали. Гиббонс навел бинокль на их лица. Рыжая кого-то напоминала. Но когда Гиббонс хорошенько разглядел брюнетку, внутри у него все оборвалось.

– О Боже...

Тоцци вырвал у него бинокль и стал смотреть.

– Это Роксана и Лоррейн. Что за чертовщина?

Гиббонс не слушал. Он напряженно вглядывался в даль, туда, где маленькие фигурки исчезали в фургончике, и думал, как Лоррейн в этой своей нелепой шляпе безмолвно взывает о помощи. Он был зол на нее, как черт, его обуревали зловещие фантазии и предчувствия, которые так быстро сменяли друг друга, что ясно ощущались только страх и тоска, которые одни остались бы в мире, уйди из него Лоррейн. Он сунул руку в карман пиджака, где лежал пистолет, но движение было слишком резким, и от дикой боли в плече слезы выступили на глазах. Черт побери! Лоррейн ждет помощи, а он ничего не может! Он живой труп!

Пригвожденный болью к сиденью, Гиббонс увидел сквозь слезы, как японцы залезли в фургончик, выехали на дорогу, свернули направо и покатили вниз с холма. Старый черный «кадиллак» с решеткой на радиаторе следовал впритык, словно акула, стерегущая добычу.

Гиббонс повернулся к Тоцци.

– Да езжай же, черт тебя! Жми! Езжай! – Он даже не заметил, что Тоцци уже включил зажигание и давит изо всех сил на газ и что их темно-зеленый седан, пробуксовав, оставил на дороге длинный глубокий след. Он даже не чувствовал боли. Единственное, что он чувствовал, – тяжелый, внезапно нахлынувший страх, готовый раздавить его, расплющить, способный разрушить все вокруг. Страх и стыд при мысли о том, что он, возможно, окажется не в силах предотвратить самый жуткий кошмар в своей жизни.

О Боже... Лоррейн. Они увезли Лоррейн!