862 Год есть та точка времени, с которой историки полагают начало Русского Государства, т. е. когда Руссы соединились со Славянами в одно политическое тело. Далее сего времени писатели Истории нашей не возводят – некоторые в том мнении, что «север до половины IX столетия представлял одну пустыню, в которой жители, разделенные на малые орды предводительствуемые старейшинами, или кациками, не имели политического постановления, сношения с иноплеменными, искусств и проч.; другие писатели: хотя политического бытия Славян до Рюрика не отвергают, однако ж говорят, что деяния Славян и Руссов не принадлежат к нашей Истории, ибо сии народы прежде соединения их в один сонм были для нас чужды, так как и они один другому; что Руссы, праотцы наши, произошли от сочетания Славян и Руссов иноплеменных между собою, и что сие не прежде последовало, как по пришествии Рюрика на княжение Новгородское. Славяне, продолжают писатели, вытесня Руссов, поселился на их местах и оставших учинили данниками, a после сами данниками Варягов учинились. Рюрик с Руссами пришел, подал случай к смешению одних с другими, и по времени к совершенному слиянию в один народ; следственно Рюриково пришествие есть эпоха зачатия Русского народа, произошедшего от Славян и Руссов; a потому далее Рюрика возводить Историю нашу есть не меньше трудно сколь и бесполезно.»

Что касается до первого мнения, не взирая на ученость покойного г. Щлецера и глубокое знание его нашей Истории, едва ли можно на оное согласиться. Правда, Варяги дали Государству сему новое образование, политическую прочность, но не основали оного вновь – оно существовало за долго до их пришествия. Славяне еще до Рюрика имели уже города, торговлю и вероятно ремесла и художества, следственно политическое их бытие было уже основано. Греческий Император Константин Багрянородный говорит о торговле Славян в его время (X стол.); но вероятно относить оную должно еще к самой колыбели республики Новгородской. Мнение сие, подкрепляет Байер в выписках своих из северных писателей. Читая доказательства Круга, нельзя не согласиться, чтобы Россия и в сии отдаленные времена не была на несколько высшей степени просвещения, нежели как мы обыкновенно воображаем.

«Народ, говорит Круг, который, как Славяне, с Греками в толь тесных был связях; среди государства их толь часто вел войну и проводил там целые даже зимы; который многим из того, что у себя имел, был им обязан, чрез непрерывные с ними сношения познал роскошь и приятность жизни, который многие, доселе ему не известные, но теперь нужными сделавшиеся вещи, из Греции только мог и получить: такой народе конечно должен был стараться и в отдаленности продолжать с сею землею прежнее сношение.» Прибавим к тому, что такой народ вытесненный от благословенных берегов Дуная на край севера, не мог не основать на новом жилище своем некоторого политического тела, не мог не иметь градов и искусстве и обитать подобно диким в необработанной пустыне. Согласен, что города Славян не походили на нынешние города, что города сии были не что иное, как огражденные деревни; но и сие самое не доказывает ли уже некоторой образованности наших праотцев? Не уже ли деяния такого народа (и от которого притом в прямой линии мы происходим) недостойны занимать места в нашей Истории?

Относительно другого мнения должно признаться, что Историю нашу возвести выше Рюрика конечно трудно, или даже и не возможно; ибо о времени пришествия Славян на север и о приключениях последственных пришествию их мы не имеем никакого известия, кроме того что оставил нам о сих отдаленных временах отрывками Иоаким; не знаем даже точно, когда и с какой стороны пришли Славяне; но не льзя сказать, чтобы повествование о их деяниях было для нас бесполезно.

История Славян живших в Сирии и Пафлагонии, история Славян живших на берегах Дуная, их войны с Римлянами, их переселения, возвышение и упадок равно как и история народов обитавших в нынешних пределах России до прихода Славян, к Истории нашей не принадлежат; ибо в противном случае должно будет возводить оную до Адама; но от времени поселения Славян в пределах вами обитаемых, начинается наша История.

Мы не можем начать оной с сей точки времени, не потому чтобы Руссия не имела прежде Рюрика политического бытия, или чтобы повествование о деяниях Славян до нас не принадлежало; но по тому что о тех временах мы не имеем достоверных преданий, кроме баснословной Новгородской Летописи и сомнительного отрывка Иоакимова. История наша получает некоторую ясность со времени: Рюрика и несомненную вероятность со времени Игоря, или лучше сказать со времени Владимира Великого, который озарив Россию светом Християнского учения, поставил оную на чреде Держав просвещенных – но сие еще не дает нам права утверждать, чтобы история сих забытых веков к нашей не принадлежала.

Но почему вообще мы полагаем, что нашествие нескольких тысячь Руссов сделало столь великую эпоху в нашей Истории и даже в многочисленных Славянских племенах?

Еслибы Руссы были многочисленнее Славян; если бы они, покоря сии страны и заставив побежденных принять свое имя, заставили бы также принять свой язык, свои обычаи и нравы; если бы они, так сказать, поглотили в себе покоренные ими народы, тогда бы мы имели право сказать, что «Руссы суть наши праотцы, что от них влечем мы свою природу, и что хотя и Славян имеем долг называть нашими праотцами, но едва ли в жилах наших осталась одна капля крови Славянской»; но здесь все напротив!

Руссы, как победители, заставили принять свое имя; но будучи малочисленнее народов, ими покоренных, вместо того, чтобы Славян преобразить в Руссов, преобразились сами в Славян и в течение века исчезли совершенно. Нашествие Руссов был малый стремительный поток, ввергнувшийся с крутизны в обширный сонм вод, который, по причинам совершенно побочным, сообщил оному свое имя; но сам, смесив исток свой с сими водами, потерял свою силу и не сделав никакой ощутительной перемены в направлении сего сонма, принужден был следовать за его течением.

«Новые пришлецы исчезли в толпе Славян, превосходивших их числом и вероятно образованием.» Самый даже язык Руссов, который ни сколько не смешался со Славянским (ибо Конст. Багрянород. по прошествии почти ста лет после сего смешения еще отделяет оный от Славянского), исчез совершенно. Где остатки сего языка? Русский язык, ныне нами употребляемый, имеет ли хотя малейшее сходство с древним языком Руссов? Не чистый ли корень имеет язык наш в Славянском? Книги, на сем последнем язык писанные в XI и XII веках, не можем ли мы понимать почти без всякой трудности? Какой Русской, даже не ученый, потребует перевода Славянского наречия, кроме некоторых выражений, изменившихся с течением времени, или забытых? Самая Песнь Игорю, писанная древнейшим Славянскиме языком (кроме некоторых особенных мест и архаизмов) не довольно ли вразумительна для каждого Русского? И если существует какое различие между Славянским и нынешним Русским языком, то не сему смешению Славян и Руссов должно приписать оное; но причинам совершенно побочным: времени, которое изменяет все языки, просвещению, близкому сообщению с Греками, чрез несколько веков непрерывно продолжавшемуся, частым набегам диких Половцев и Печенегов и в особенности Мунгалам, от которых в двухсот-летнее их владычество, мы заимствовали множество слов и по ныне в языке нашем сохранившихся.

Мы имеем только один памятник древнего Русского языка, который еще более служит доказательством предположению, что смешение Славян и Руссов не произвело ни нового народа, ни нового языка.

Константин Багрянородный оставил нам названия Днепровских порогов по Русски и по Славянски. Положим, что названия сии им перепорчены, также как и названия городов, им же нам оставленные; однако ж, не смотря на это, названия Славянские еще и теперь могут иметь некоторое на нашем языке значение, между тем как названия Русские вовсе для нас чужды.

Ульворси, Геландра, Варуфорос, Леанти, Слгрувун, что значат на нынешнем Русском языке? Однако ж это язык тех, от которых, говорят, мы происходим! Но кому же теперь он понятен? Кто скажет, чтобы это было по Руски? Кто станет утверждать, чтобы от сего языка происходил наш, только сильный и сладкозвучный язык?

Но названия тех же порогов по Славянски: Островунипраг, Неясыть, Вульнипраг, Напрези, удобно понятны для каждого Русского, не смотря на расстояние VIII веков, отделяющее нас от времен Константина Багрянородного!

Ясное доказательство, что наитие Руссов не только не произвело нового народа, но даже и в языке покоренных ими племен не сделало никакой ощутительной перемены!

Но почему же народ, который столь мало имел влияния на образование племен им покоренных, заставил принять свое имя? и почему имя сего народа, который в течение века сам исчез и преобразился в побежденных, у сих последних сохранилось?

Это произошло от причине политических. Нестор повествует, что страна сия до прихода Руссов не имела никакого общего названия. По словам его, Славяне при переселении своем с берегов Дуная разошлись по разным странам и назвались разными именами. Часть их, удалившаяся в пределы ныне нами обитаемые, поселилась на Днепре и назвалась Полянами, другие поселились в лесах и назвались Древлянами, севшие на реке Полоте назвались Полочанами и т. д. Те же кои удалились более в глубину Севера, и поселились при озере Ильмене, назвались собственным именем Славене. Сии, по мнению Круга, были богатейише, и для того-то, может быть, столь далеко зашли на Север, что боялись лишиться достояния, ценою крови приобретенного. По крайней мере, сии были образованнее из всех, ибо мы видим, что они имели города и торговлю. Но все сии племена, принявшие столь различные названия, не дали никакого особенного тем странам, кои населили. Рюрик и Олег совокупив поде свою державу различные Славянские и Сарматские племена, населявшие всю сию обширную страну, не имевшую до толе никакого общего названия, нарекли Русью. Руссы не Славян назвали Русью (ибо различие между сими двумя народами еще долго после того продолжалось), но токмо страну назвали Русью. Смешавшись со Славенами, Руссы в течение века исчезли совершенно; но имя Руссов сохранилось, потому, что первые великие Князья были Руссы, что в правление Рюрика, Олега, Игоря и даже Святослава все важнейшие должности в Государстве поручены были Руссам; не смотря однако ж на все усилие правительства преобразить Славен в Руссов, превосходство первых преодолело. Сами сии владетели; не только говорили языком побежденных ими народов, но даже потомки их, оставив Норманские свои имена, приняли Славянские и даже кумиры Владимиром до восприятия християнства воздвигнутые наименованы по Славянски.

Я не отвергаю, чтобы Руссы не сопричислялись к нашим праотцам; они должны быть причтены к ним; но Славене суть наши истинные праотцы, от коих мы заимствовали все и даже самый язык. Но что же мы знаем обе них? Мы даже и истории сего славного народа не сопричисляем к своей, и далее Рюрика не хотим (хотя бы с некоторою вероятностию и могли) возвести нашу Историю.

Я не намерен защищать летопись Иоакима. Читая доказательства Татищева, Болтина и Елагина, и опровержения Миллера, Шлецера и Кн. Щербатова и наипаче примечаний на ответ Болтина (Спб. 1790 624 стр. in 4 to), в которых сильнейшие доказательства приведены в опровержение, склоняюсь более верить, что видаемая нам выписка из летописи Иоакина подвержена сомнению; однакож видя развалины Славянска, не нахожу причины сомневаться в его существовании, имея несомненные свидетельства, пережившие летописи и предания, и удостоверяющие в вероятности сказания о владычестве Славен на севере; не могу согласиться, чтобы повествование северных писателей и Новгородского летописца было совершенно вымышленное; не могу верить, чтобы оно не имело основанием каких-нибудь летописей, или записок, или по крайней мере устных преданий, хотя в песнях и народных сказках сохранявшихся. Во времена Нестора может быть сии предания уже истребились, или записки, по редкости своей, до него не дошли, и вот причина недостаточного сведения его о Новгородской древности!

Баснословие о Князьях Славян и Вандал, о двух свойственниках сего последнего Гардорике и Гунигарде очевидно; но по крайней мере баснословие сие, в образном смысле, дает нам сведение о переселении племен Славянских. Положим, что предания о Изборе, Владимире, Столпосвете, Едвигиде и Буривое также баснословны; но баснословие сие есть основание нашей Истории, оно (выражаясь словами Шлецера) составляет азбуку в нашей исторической системе. Ромул и Рем], Нума и Тарквиний, может быть также баснословны; однакож слишком велика была бы жертва выключить их из Истории Римской! Впрочем какого народа начало не баснословно? Сии первые веки истории Плутарх называет веками мечтаний и чудовищ!

Нам говорят, что все повествование о древнем Славянском народе, о их Князьях, городах и тому подобному вымышлено после Нестора северными и Польскими писателями. Исторический сцептицизм находит даже сомнение и в существовании Гостомысла, потому что переписчики: некоторых списков Несторовой летописи Гостомысла, к IX веку принадлежащего, упоминают уже при первом начале Новагорода Миллер объявил даже догадку свою, что Гостомысл не есть имя собственное, но что под сим названием означалось токмо его благорасположение к чужестранцам. они читал: Гостомиль, т. е. любитель чужестранных.

Но почему Шлецер и Миллер сомневаются в существовании политического бытия Славян до Рюрика? Потому что Нестор о том не упоминает. Доказательство сильное, однакож не такое, против которого нельзя бы было найти возражения: 1-е доказано уже, что Преподобный Нестор писал не по устному преданию, но при сочинении летописи своей имел или другие летописи, ему предтествовавшие, или по крайней мере записки; ибо дела, за 350 лет до него бывшие, наипаче же мирные договоры Олега и Игоря, также за 150 лет и более до него учиненные, описанные им с такою подробностью, не могли чрез стол долгое время сохраниться в устном предании, в сем удостоверяет нас другой дееписатель Симон, Епископе Суздальский. Легко могло статься, что записки о делах Славян Нестор не имел, или подошла к нему неверная, которую он внесть в летопись свою усомнился, и вот почему Нестор, впрочем столь полный, в отношении к древней Новгородской республике недостаточен. 2е. О Гостомысле хотя не во всех списках, однако ж упоминается. Теперь трудно уже решить, Нестор ли упомянул об нем так сомнительно, или несмысленные переписчики перемешали обстоятельства. Главное то, что Нестор не отвергает его существования, следственно первая ступень сей баснословной летописи нам уже известна. 3е. Иоаким говорит, что Вандал бо именам сыновей своих построил три города: Изборск, Владимир и Столпосвят. Я не утверждаю, что отрывок Иокима есть истинный, может быть он и ложен; но не могу поверить, чтобы сказание было ложно, ибо свидетельства пережившие летописи и предания убеждают в противном. Изборск существует и по ныне, Владимир ныне сельцо Владимирец в Псковской губернии. Татищев свидетельствует, что в древних Писцовых книгах именовано оно город, или пригород, и что вокруг оного в его время еще были видны остатки земляной насыпи. На вопрос Татищева, почему Нилова пустынь, близ города Осташкова находящаяся, называется Столбовскою, монах сказал ему, что город Осташков в древности по имени Князя назывался Столбов; a когда Кн. Владимир Андреевичь пожаловал оный своему воеводе, тогда проименовал его Осташковым.

Положим, что Князь Избор вымышлен по Изборску; но не уже ли и Владимирец и Столбов придуманы после? Кто делал насыпь при сельце Владимире? кто придумал в древних Писцовых книгах назвать его пригородом, имя, которое доказывает, что и в старину сохранялось предание, что тут был некогда город?

Истинна ли летопись Иоакима, или подложна; вероятны ли повествования северных писателей, или подвержены сомнению; существовали ли Вандал, Владимир и Буривой, или нет: но существование Руссы и Изборска, существование обители Столбенской и Владимирца, остатки Славенска и древнего капища в Холмограде бывшего, пережив летописи и предания тех времен, служат нам доказательством бытия Славянского владычества на севере и вероятности повествования обе оном!

Но оставим баснословные времена и обратимся к повествованию, которое признается несомненным.

Нестор о начале Русского Государства повествует следующее: Варяги брали дань с Славян, Чуди, Мери и Кривичей. В 862 г. народы сии восстали на Варягов, прогнали их за море, отреклись платить дань и начали управляться сами собою. Но у них не было никаких законов, род восстал на род, несогласие и раздор водворились между ими и породили междоусобные брани, ужасы междоусобия (и советы Гостомысла) побудили их искать в чужих странах владетелей. Они отправили посольство к Варего-Руссам и пригласили к себе трех братеев на княжение: Рюрика, Синеуса и Трувора, которые к ним и пришли с роды своими, появ с собою дружину многу. Рюрик основал пребывание свое в старой Ладоге, Синеуэ на Беле озере, a Трувор в Изборске. Чрез два года потом Синеус и Трувор умерли. Рюрике, оставшись один (и успев укротит возникшее возмущение Славян Новгородских), перенес столицу свою в Новгороде и учинился самодержавным властителем всей страны.

Рассмотрим сие сказание во всей подробности:

Варяги брали дан с Славян, Чуди, Мери и Кривичей. Сии народы наконец устыдились своего порабощения, отреклись платить дань, и даже Варягов (вероятно остававшихся для сбора податей) прогнали за море. Тогда начали они управляться сами собою (ибо дотоле были подвластны Варягам); но сии народы не умели пользоваться свободою. Внутренние раздоры, смятения восстали между ими. Ужасы междоусобия принудили их отречься своей свободы и искать Князей; которые бы ими управляли.

Произшествие необычайное, которое не согласует с национальным самолюбием, с гордостью свойственною республиканцам, с характером народов взрощенных в дикой свободе, и сию свободу предпочитающих всякому благоустройству! Нестор приписывает сию перемену самопроизвольному решению Славян; однако  ж с трудом можно согласиться, чтобы сие решение их было произвольно, самое возмущение их против властителей, ими приглашенных, подтверждает сию догадку.

Кого же призвали Славяне для учреждения порядка на их конах, для водворения суда и правды в их гриднях, для укрощения своевольства необузданного народа, мятущагося на обширных стогнах великого града? Тех же самых Варягов, тех же самых утеснителей своих, которых не задолго пред тем изгнали! Непостижимое, несообразное с естественным ходом вещей произшествие!

Пришли три брата на княжение, но где же основали свое пребывание? Не среди той страны, для управления которой были призваны; не в великом град, где должны были учредить суд и правду, и откуда удобнее могли бы управлять всеми частями сего довольно обширного Государства: но избрали для пребывания своего города пограничные. Пришли не как судьи мира и правды, добровольно приглашенные и огражденные законом, но как враги огражденные сонмом воев, ибо как понимать иначе слава появ дружину многу, ежели не так, что они пришли со множеством войска? Пребывая на границе, могли ли они укротить мятущиеся сонмы Славен Новгородских, сильнейшей партии из четырех совокупленных народов?

«Но Славене, говорят Историки, не впустили Варягов в средину своей области, опасаясь, чтобы они не употребили во зло своей силы.» «Сам Рюрик, говорят другие, из предосторожности не хотел жить в Новегороде, опасаясь своевольства Славен.» Объяснения сии вместо желаемой ясности еще более затмевают истину, Славене сами призвали Рюрика и сами усомнились впустить его в Новгород? Рюрик по доброй воле пришел на княжение, и боялся жить в Новегороде? Норманы (если бы они и не знали прежде дороги к Новугороду) вообще были не таковы, чтобы опасаться жить между народом, который и прежде был им покорен!

«Но три брата, говорят, призваны не княжить, a токмо охранять границы.» Как? народ, который имел столько силы, чтобы свергнуть с себя иго утеснителей, не имел столько силы чтобы охранить себя от насильственных вторжений? Народ, который осмелился восстать против непобедимых Норманов, которых имени вся Европа трепетала, сей храбрый народ должен был искать наемников для защищения своих границ? И кого же он избрал для охранения своей безопасности? Того самого, чьи цепи он расторг и с посрамлением с себя свергнул! сему самому врагу своему поручил он добровольно свою защиту! И от кого же защищать вызваны, Варяги? От Чуди, Пермяков и Варягов!.. Вызвать Варягов для защищения от Варягов!.. Надобно признаться, что такое действие, удаленное от всякого здравого рассуждения, превосходит даже легковерие Древлян в сказке о мщении Ольги!

Не уже ли ложный стыд заставил летописателя скрыть истину, или он не знал ее? Не уже ли ложный стыд заставил Историков слепо сему следовать? Не уже ли тот же ложный стыд заставит и нас, по прошествии X столетий, скрывать истину? Не ужели слава Отечества нашего, превознесенного пред всеми другими державами, может потерпеть от того, – если откроем сию истину, если скажем, что Государство Русское основано не добровольным приглашением, но силою оружия Норманов?

Славене свергнули с себя иго Норманов. Сии последние, не приобыкише к таким поступкам, вооружились, собрали большое войско и полетели отмстить свою обиду. Я воображаю сих завоевателей, в грозном величии, в бурную, мрачную ночь стремящихся на легких набойных лодьях своих по шумным валам Невы, которой берега, блистающий ныне златом, мармором и порфиром, покрыты были тогда мрачным лесом, и взору самого безтрепетного завоевателя представляли одну ужасную пустыню. Какой волхв мог предречь тогда Рюрику, что на самых сих водах, в самой сей пустыне вознесется некогда град, далеко превосходящий предмет его желаний, столица полвселенной, над коею водворят владычество его потомки!

Норманы ударили на пределы Новгородские. Трудно теперь решить, почему не простерли они далее своих завоеваний: удовольствовались покорением трех порубежных городов Ст. Ладоги, Бела озера и Изборска? Может быть опасались проникнуть в средину сей области, хотя раздираемой внутренними: смятениями, но довольно еще сильной, чтобы им противиться и заставить дорого заплатить за свою вольность, укрепив сии три города, они спокойно ожидали, доколе междоусобия ослабят силы Новгородцев. В сие то самое время, может быть, Славене Новгородские, видя новое нашествие врагов при внутренних продолжающихся раздорах, присылали к ним послов и сделали тот договор, о котором Нестор повествует. По крайней мере догадка сия будет иметь более вероятности; ибо в сем случае они были уже вынуждены к сему соглашению, к сей уступке трех пограничных городов, или крепостей, в той надежде, что по укрощении междоусобия они возвратят их опять, a вместе с тем и свою вольность. По етому они были бессильны? Так; но если принять, что они добровольно пригласили Варягов, не задолго пред тем изгнанных, то тогда не только они будут не мощны, но и малодушны. Порок, чуждый характеру Русских!

Наконец настало желанное время. Вадим храбрый соединил единодушием разтерзанные раздором умы, воспламенил сердца любовию к Отечеству, Новгородцы готовы уже были грянуть во имя Отечества и свободы; но предусмотрительный Рюрик при первом известии о сей решимости народа приспел со своими Варягами, рассеял толпы едва собравшихся защитников свободы, предал смерти Вадима и его сообщников, и на сем камени создал Державу, сей колосс, удивляющий и ужасающий вселенную! Смерть братьев споспешествовала его намерениям и к самодержавию, похищенному мудрою решимостию, доставила ему единодержавие всей полунощной страны.

Но в каком. именно году сие происходило? Летописи и Историки несогласны между собою. Многие списки Несторовской летописи полагают пришествие Варягов в 862 г.; Архангелогородский список в 863 г.; смерть Синеуса и Трувора, следственно и начало единодержавия Рюрика, все списки означают по двою же лету. Историки также не согласны: Татищев, Ломоносов, Болтин, Кн. Щербатов и Левек пришествие Рюрика полагают в 862 г.; Елагин в 861 г; a Стриттер и Шлецер (сын) в 863 г.; – смерть Синеуса и Трувора, или начало единодержавия: Рюрика, Татищев, Левек и Шлецер (сын) в 864 г.; Стриттер в 865 г.; Елагин смерть Синеуса и Трувора в 864 г., а начало единовластия в 865 г.; Ломоносов лет не означает; a Кн. Щербатов смерть Синеуса и Трувора полагает в 865 г.

Но впрочем Шлецер справедливо замечает что года сему произшествию определить невозможно; да и все летосчисление до Рюриковой смерти, или вероятнее до В. К. Игоря, который первый сделался известным Византийцам, сомнительно. Верно только то, что Варяги пришли около половины IX столетия.