Квартирантами семейства Куппиш, которым предстояло спать на воздушных матрасах, одолженных госпожой Куппиш у соседа из органов, оказались двое саксонцев, из городка Пирна под Дрезденом. Звали их Да-Олаф и Да-Удо. На все вопросы, в том числе и об их собственных, равно как и чужих, именах, они имели обыкновение отвечать, начиная с союза «да». В результате семейство Куппиш долго полагало, что у Да-Удо есть подружка по имени Даяна, пока кто-то не догадался, что на самом деле ее зовут Да-Яна, то есть Яна. Словом, Да - Олаф и Да-Удо звезд с неба не хватали. Возможно, все дело в том, что они были родом из «долины незрячих», то бишь из того уголка нашей республики, где не принималось западное телевидение. Когда Да-Олаф и Да-Удо прямо из окон квартиры Куппишей увидели стену, они, не веря себе, спросили, правда ли гам, за стеной, уже Западный Берлин, госпожа Куппиш с тяжким вздохом им ответила:

— Да, к сожалению.

Какое-то время Да-Олаф и Да-Удо, раскрыв рты, в немом ужасе смотрели в окно, потом один из них с трудом выдавил:

— Да как же вы тут живете, в такой опасности.

Другой заметил, что при разгуле преступности «там, у них» этак же, того и гляди, пуля в окно залетит.

Госпожа Куппиш испустила еще один сокрушенный вздох и сказала:

— Человек ко всему привыкает.

У нее не было ни малейшей охоты разубеждать и лишать политической невинности своих постояльцев. Между тем, прояви она чуть больше такта и усердия, возможно, дело, глядишь, и не дошло бы до печально известного пограничного инцидента, когда Да-Олаф и Да-Удо исхитрились застопорить поток автотранспорта, направлявшегося через наш пропускной пункт в Западный Берлин. Всех Куппишей тогда в целях «разъяснения обстоятельств» вызвали в Главное управление полиции.

— Пусть другому свои сказки рассказывают! — язвительно произнес господин Куппиш, трясущимися руками кладя повестку обратно на стол. — Я-то знаю, что это органы.

Госпожа Куппиш была вообще на грани нервного срыва.

— Я их впустила, чтобы Миша попал в красный монастырь! — причитала она. — Разве могла я предвидеть….

Да нет, никто не мог предвидеть, что Да-Удо и Да-Олаф вздумают развязать, наконец, мировую революцию. Они решили прямо на месте, перед погранично-пропускным пунктом «Солнечная аллея», проводить агитацию направляющихся в Западный Берлин граждан, чтобы те, пока восхищение достижениями социализма в них не остыло, немедля по прибытии в Западный Берлин поднимали мировую революцию. Да-Олаф и Да-Удо настолько были убеждены в успехе своего начинания, что даже заключили пари на двадцать марок с товарищами по делегации за победу пролетарской революции во всемирном масштабе самое позднее через десять дней. Для полноты картины необходимо учесть, что пари заключалось где-то между поллитром и литром на душу спорящего населения. Да-Олаф и Да-Удо вместе с товарищами по областной делегации отмечали начало фестиваля в пивной «Парковая», усердно киряя и все более углубляясь в дискуссию поначалу о международном положении вообще, а затем о шансах на победу мировой революции и коммунизма в масштабах всей планеты в частности.

— Если бы трудящиеся знали, каково у нас на самом деле… они бы сей же миг встали на борьбу против эксплуататорского строя! — кричали попеременно Да-Олаф и Да-Удо. Когда один уже только лопотал, а второй слегка косил и таращился, они, поддерживая друг друга, двинулись к контрольно - пропускному пункту «Солнечная аллея» и там принялись останавливать шикарные, сияющие лаком «мерседесы», вынуждая водителей покидать комфортабельные салоны и подвергая их тому, что в их представлении называлось агитацией:

— ОБУЧЕНИЕ БЕСПЛАТНОЕ! — выкрикивали они. — ЛЕЧЕНИЕ БЕСПЛАТНОЕ! ЦЕНЫ СТАБИЛЬНЫЕ!

В глубине души их и самих происходящее слегка озадачивало. Они уже собрались было прекратить агитацию. Но когда в ответ на выкрикнутый Да-Олафом лозунг — НИЗКАЯ КВАРТПЛАТА! — господин из очередного остановленного «мерседеса» строптиво добавил: «Ага, в крохотных квартирках!» — тут уж саксонские товарищи взялись за дело всерьез. Теперь всякому, кто норовил проехать на запад, для начала полагалось принять участие в хоровом исполнении революционных песен. Пока Да-Олаф громко запевал и терпеливо дирижировал, Да-Удо прикреплял на звезды «мерседесам» бумажные гедеэровские флажки. К полуночи около погранпоста образовался хор западноберлинских энтузиастов человек этак из десяти, которые, все как один, отважно распевали «Avanti, popolo!» и дружно размахивали гедеэровскими флажками. Однако когда по окончании песни Да - Олаф начал толкать речь о мировой революции, один из западноберлинцев неожиданно его перебил:

— Братцы, лично я очень даже за революцию. Но с тех пор как я заглянул к вам вон в тот овощной магазинчик на углу, мой революционный пыл малость поутас. Да, я теперь знаю: зелень для супа у вас в продаже круглый год! И это, конечно, замечательно!

Вскоре откуда-то незаметно вырулила неотложка и двое санитаров, повязав Да-Олафа и Да-Удо в смирительные рубашки, увезли их в неизвестном направлении.

Случай этот, как водится, имел продолжение. Семейство Куппиш «для выяснения обстоятельств» вызвали повесткой в Главное управление полиции. Однако, хотя Да-Олаф и Да-Удо на время фестиваля действительно были у них расквартированы, никакой ответственности за происшедшее постоянные жильцы квартиры нести не могли. Так что госпожа Куппиш вправе была и дальше лелеять надежды на поступление Михи в «красный монастырь». Зато партийный секретарь — тот самый, что вытурил Марио из школы, — решил «показать нашим гражданам на Солнечной аллее», что руководящие органы должным образом реагируют на подобные происшествия. И в один прекрасный день в овощном магазинчике на углу, как по мановению волшебной палочки, появилось все. Ибо партийного секретаря вдруг осенило: первое и последнее, что видят западноберлинцы в ГДР, это как раз тот самый овощной магазинчик. «Теперь я знаю: зелень для супа у вас в продаже круглый год». Видно, подействовало!

Словом, было принято важное решение создать в республике пока что один овощной магазин, в котором все будет, как на западе, но вдобавок еще и намного дешевле. Партийный секретарь занялся этим делом лично и посвящал ему столько сил и энергии, что почти не успевал теперь читать вражескую прессу. И в течение нескольких недель в обшарпанном магазинчике, действительно, ассортимент был потрясающий. Впрочем, это возымело последствия, предусмотреть которые почему-то никто не удосужился. Слухи о чудо-магазине на нашем кончике Солнечной аллеи распространились с быстротой молнии. Оно и неудивительно, ведь тогда люди нередко, даже не поздоровавшись, спешили обменяться друг с другом такой примерно информацией:

— Был в магазине.

— Что, дают что-нибудь?

Так что овощной магазинчик на Солнечной аллее за каких-нибудь несколько дней прославился, да что там, стал легендой. От его дверей вдоль по улице потянулась очередь, которая с каждым днем становилась все длинней и длинней. Теперь первое и последнее, что западноберлинцы видели в ГДР, был длиннющий, чуть ли не на всю улицу, хвост… Нет, не этого хотел, не об этом мечтал партийный секретарь! Он тотчас распорядился овощной магазинчик прикрыть и начал лихорадочно прикидывать, нет ли таких товаров, которые производились бы только в ГДР. Вот было бы здорово именно их продавать в бывшем овощном! В идеале, в самых смелых и заветных мечтах, его воображению рисовалась длинная очередь западноберлинцев, жаждущих попасть в новый магазин. Наконец решение было принято, но до открытия магазина оно должно было оставаться государственной тайной.

Магазинчик перестроили, витрины завесили, и ни одна душа на Солнечной аллее не знала, что там будет продаваться. Слухи ходили самые невероятные. Магазин, в котором продается нечто, чего нет даже на западе, — да что же это такое может быть? В конце концов возобладала версия, что в этом магазине будут продаваться только гедеэровские экспортные товары: гитары, рождественские пирамиды, пиво «Вернесгрюнер»…

В день открытия на Солнечной аллее было черно от народу, полного самых невероятных надежд и прихватившего с собой на всякий случай кучу денег. Когда наконец убрали полотнища с витрин, взглядам собравшихся открылись красные знамена и государственные флаги ГДР, портреты Хонеккера, бумажные первомайские гвоздики, форменные синие блузы Союза свободной немецкой молодежи, пионерские барабаны, галстуки и значки… Еще в тот же день в соответствующие службы поступило семь заявлений на выезд.

— Воду отключают без конца, и не купишь ни хрена, кроме тряпья этого красного, — негодовал один из заявителей, простой работяга, кстати, тоже, как и господин Куппиш, вагоновожатый.

Между тем магазин и вправду торговал неплохо, особенно в позднейшие годы, когда принудительный обмен валюты стал настолько грабительским, что западноберлинцы попросту не успевали потратить свои восточные деньги. Вот многие и пользовались последним шансом избавиться от ненужных гедеэровских марок, закупая бумажные флажки и прочие курьезные вещи. Зеленщица из бывшего овощного расцветала на глазах, ибо свое дело знала туго:

— За три двадцать я могу вам еще сто флажков дать. Нет, такая форменная блузка стоит пять восемьдесят, но если у вас не хватает, можете и западными доплатить…

Западные денежки она благополучно прикарманивала, а кассу пополняла из своего кошелька. Таким манером за день у нее набегало марок десять, за месяц и за год, соответственно, несколько больше. Постепенно зеленщица стала на Солнечной аллее первой дамой, благоухала парижскими ароматами, красилась как королева ночи и расхаживала в цветастых шелковых шалях. Она прекрасно знала, что она выгодная партия, ибо всякий, кто начинал ее обхаживать, мог много хорошего купить в валютном магазине, включая даже вожделенный инструмент фирмы «БлэкэндДекер». И хотя у нее по - прежнему была фигура рыночной торговки и продавала она всего лишь бумажные флажки и портреты Хонеккера, за прилавком она стояла, как в самом шикарном ювелирном салоне. Но что самое поразительное и необъяснимое: хотя магазинчик ломился от знамен, эмблем и пионерских галстуков, для жителей нашего кончика Солнечной аллеи он по-прежнему оставался «овощным» — и до сих пор таковым остается.

В наши дни господин Куппиш любит повторять:

— Социализм — это такой футбол, когда все голы забиваются только в свои ворота.

В пояснение этого афоризма он рассказывает обычно историю овощного магазинчика на Солнечной аллее. А началось все с того, что семейство Куппиш, желая облегчить Михе доступ в «красный монастырь», пустило в дом двух квартирантов из Саксонии…