Уже второй раз после наступления темноты Юбер проходил по оживленной набережной Максима Горького. Он шел решительным шагом, как человек, имеющий определенное дело и знающий, как его выполнить. Таким образом ни один милиционер, обеспечивавший безопасность порта, не обратил на него внимания.
Он сделал свой выбор. Длинная и тяжелая самоходная баржа, погрузка которой закончилась, имела покрытую брезентом спасательную шлюпку, куда было сравнительно легко забраться с причала.
Набережную освещали фонари, но их было недостаточно, и каждое судно, готовившееся к отплытию, освещалось еще и прожекторами, установленными на верхушках кранов. Когда погрузка заканчивалась, прожектора выключались и баржа оказывалась в тени.
На набережной перед выбранной Юбером баржой лежали две огромные стопки кирпичей, разделенные узким проходом. Убедившись, что в тени крана его никто не может заметить, он скользнул в этот проход, сжался на своей котомке, положенной там час назад, и стал наблюдать за баржой.
Он проследил за отходом многих судов и знал, что на борту барж только два члена экипажа: капитан, стоявший за штурвалом и прокладывавший курс, и помощник, видимо, занимавшийся дизельным мотором.
Из кабины вышел человек в фуражке, державший в руке бумагу, наклонился над люком и крикнул, чтобы помощник включил мотор и дал ему прогреться, пока он сам сходит завизировать документы в управление порта. Он спрыгнул на причал и пошел к административному зданию, расположенному в двухстах метрах дальше.
Юбер не шевелился и ждал. Через минуту громко застучал включенный дизель. Тогда он встал, взвалил котомку на плечо, неторопливо прошел короткое расстояние, отделявшее его от баржи, и поднялся на борт.
Никакой реакции. Если кто и видел его, то не нашел в его действиях ничего подозрительного. Он тихо дошел до спасательной шлюпки, к счастью, расположенной в очень темной зоне. Не было никакой опасности, что его услышит помощник, оглушенный грохотом дизеля.
Котомка исчезла под брезентом первой, за ней последовал Юбер. Шлюпка была большой, и в ней можно было вытянуться во весь рост. Юбер очень осторожно опустил брезент, устроился поудобнее, положил голову на котомку и довольно улыбнулся.
Потом он подумал о Лин Манновой и горько пожалел, что не взял ее на сене, когда она была готова отдаться... Он еще мечтал о ней, когда заметил, что шум мотора стал громче и судно тронулось с места.
Начался последний этап пути в Погоби.
* * *
Лин Май нова проснулась, как от толчка, и прижала руку к безумно заколотившемуся сердцу. Кто-то звонил в дверь. Она включила лампу в изголовье и посмотрела на часы: два десять. Кто мог прийти к ней среди ночи?
Она отбросила одеяло и встала. Квартира, как и весь дом, хорошо отапливалась; она спала голой и заметила это только у двери в прихожую. Она вернулась, набросила синий халат и спросила через дверь:
– Кто там?
– Владимир.
У нее перехватило дыхание.
– Но, Владимир; – заметила она, – я не могу впустить тебя сейчас. Это неприлично... Я спала и...
– Дело очень серьезное, Лин Маннова. Открой мне немедленно...
Она вздрогнула. Он никогда не называл ее по фамилии. Что случилось? Как бы то ни было, лучше выслушать, что он скажет. Лин не имела привычки отступать перед опасностью и открыла дверь.
– Входи, Владимир. Что случилось?
Чекист вошел со злым лицом и направился прямо в комнату. Она прошла следом, кокетливо запахивая пеньюар на голом теле.
– Садись. Снимай пальто. Хочешь выпить? Немного водки? Кажется, в бутылке кое-что осталось...
Владимир снял пальто, бросил его на кровать и задернул шторы на окне.
– Не беспокойся, оно закрыто ставнями.
К ней полностью вернулись хладнокровие и способность к борьбе. Он повернулся к ней лицом, и Лин даже сумела улыбнуться.
– На твоем месте я бы не смеялся! Это очень серьезно! Ты рискуешь головой!
По всей видимости, он сумел узнать что-то, чего она не смогла предусмотреть. Лин гордо и холодно сказала ему:
– Объясни, прошу тебя.
Владимир подошел к ней и взял за плечи. Его глаза метали молнии, на скулах играли жевлаки.
– Слушай, Маннова, я все знаю. Такара доставил к берегу иностранного шпиона. Этот шпион разделся и добрался вплавь до берега возле твоего дома. Ты его приняла, купила у Китайца новую одежду для него... Как видишь, я всю знаю. Этот шпион сел в автобус на Адатиум у пятого камня. Один милиционер обратил на него внимание и стал следить...
Он замолчал, задохнувшись. Пораженная, она делала невероятные усилия, чтобы не выдать себя, и у нее свело мускулы шеи. Лин быстро открыла рот и шумно вдохнула воздух. Ее сотрясла сильная дрожь. "Я пропала", – подумала она, и от ее застывшего лица отхлынула кровь...
Владимир расхохотался горьким смехом.
– Ты боишься! – закричал он. – Боишься! Самое время!
Он стал грубо трясти ее, осыпая ругательствами. Его глаза были налиты кровью, по подбородку текла тонкая струйка пены. Он сделал ей больно, и именно боль вернула женщине потерянное хладнокровие. Лин высвободилась резким движением и бросила ему ледяным тоном, полным презрения:
– Посмотри на себя, Владимир. Посмотрись в зеркало!
На секунду он замер, потом медленно выдохнул, сделал несколько шагов по комнате и вернулся к ней, внешне успокоившись.
– В Адатиуме, – продолжил он, – тот шпион должен был встретиться с тобой на ферме, где ты ночевала. Милиционер проследил за ним до моста через реку...
Владимир снова замолчал. Его круглые щеки были усеяны фиолетовыми пятнами, он сильно сжимал кулаки. Глухим голосом он закончил:
– Дальше рассказывать нет необходимости, не так ли? Надеюсь, теперь ты убедилась?
Да, Лин Маннова убедилась. Глубина и острота нависшей опасности вернули ей всю сообразительность, которая была ей так нужна. Она рассуждала теперь спокойно и цинично и нашла выход в несколько секунд.
– Я пропала, – простонала она, закрыв лицо руками.
Она подошла к дивану и упала на него, нервно всхлипывая.
– Клянусь тебе, Владимир, что я невиновна! Я была только неосторожной... Но... Поверь мне... Кто мне поверит, если не веришь ты? Теперь все кончено! Да, я хотела выйти за тебя замуж... Ты один любил меня искренне и бескорыстно. Ты добрый, Владимир, и я тоже полюбила тебя.
Она посмотрела на него через слегка раздвинутые пальцы и поразилась одновременно похотливому и хитрому выражению лунообразного лица комиссара. Только тогда она заметила, что в момент падения на диван ее пеньюар раскрылся. Она умышленно задрала ткань еще выше, открывая свои полные ляжки, крепкие и загорелые. "Он такой же, как все, подумала она, и попытается попользоваться мною, прежде чем выдать". Почти тотчас до нее донесся странно хриплый голос Владимира:
– Это возможно... Все это очень возможно... Ты знаешь, что я давно хотел жениться на тебе... Если ты и можешь кого убедить, так это меня... И все-таки надо... В общем, ты понимаешь, что я не в состоянии думать и слушать тебя сейчас...
Он подошел к дивану, и его колено коснулось голой ноги Манновой, которая не пошевелилась. Она знала, что мужчина может видеть в широкую щель пеньюара низ ее живота, и от этой мысли у нее вспыхнули щеки, но сейчас было не время смущаться.
Он упал на нее и сжал ей голову своими большими холодными ладонями.
– Лин, – пробормотал Владимир, – я могу взять тебя сейчас, а потом, обещаю, что...
Она гибко высвободилась, скользнула вбок и встала на ноги При этом движении ее пеньюар окончательно распахнулся и, закрывая его, она промедлила ровно столько чтобы дать мужчине зажечься от вида ее крепкого тела.
– Я тебе не верю, – сказала она. – Если я отдамся тебе сейчас, ты меня потом выдашь. Мужчины бесчестны в таких делах...
Ему захотелось спросить ее, честнее ли в них женщины, но он промолчал, сел на край дивана, потом встал и, сделав шаг, заключил ее в объятия.
– Лин, я хочу тебя. Обещаю, я улажу эту историю ради тебя после того...
Она безуспешно попыталась оттолкнуть его, и при этом усилии ее живот прижался к животу мужчины.
– Не после, – сказала она, – а до того...
И, делая вид, что снова пытается вырваться из его объятий, она заерзала, доводя его желание до высшей точки. Скоро он сдался.
– Я сделаю то, что ты хочешь, Лин.
"Если бы он не знал, какая я сильная, то уже попытался бы изнасиловать меня", – подумала она, и ее недоверчивость усилилась от жестокого хитрого огонька, который она увидела в расширенных глазах Владимира.
– Вот как мы сделаем, – сказала она. – Ты напишешь заявление и признаешься в нем, что покрывал своей властью иностранного шпиона, виновного в преступлениях против нашей страны. Имен ты указывать не будешь. После того как ты подпишешь, я отдамся тебе, а потом напишу под твоим признанием, что я, Лин Маннова, и есть шпион, о котором ты пишешь. Так мы будем взаимно защищены. В ближайшем будущем мы поженимся и постараемся забыть эту историю.
Она догадалась, что он напрягся, пытаясь разглядеть ловушку, и стала поддерживать в нем желание, не давая ему вернуть себе ясность мысли. Она действовала так успешно, что он вдруг отбросил всякую осторожность и согласился:
– Сделаем, как ты хочешь, только быстро.
Она подтолкнула его к столу, положила перед ним листок бумаги, посмотрела, как он садится и снимает колпачок с ручки, потом опустилась на колени возле него и стала водить опытной рукой по его ляжке.
Она начал писать. Вдруг она вздрогнула и воскликнула:
– Это бесполезно. Все напрасно.
– Почему? – удивился он, хмуря брови и уже придя в ярость.
– Твои коллеги! Они знают все то, о чем ты мне рассказал...
Он ответил совершенно искренне:
– Нет! Все, что касается тебя, я сохранил в тайне! Кроме меня никто ничего не знает!
Она почувствовала, как ее заполняет жестокая радость, и спросила, тщательно маскируя ее:
– Ты можешь в этом поклясться?
– Клянусь памятью моей покойной матери!
Он снова стал писать, торопясь поскорее покончить с этим. Рука молодой женщины не отпускала его до того момента, когда он поставил под признанием свою подпись. Лин Маннова слегка приподнялась, чтобы прочесть текст.
– Ты этого хотела?
– Да, – шепнула она.
Она потянулась к нему, подставляя губы.
"Она в моих руках, – подумал он, целуя ее. Займусь с ней любовью, дам подписать признание и сразу же выдам, рассказав, к какой хитрости мне пришлось прибегнуть".
Он поднялся, привлекая ее к себе и подталкивая к постели.
– Иди, сейчас.
Она со смехом возразила:
– Незачем так торопиться, дорогой. Я должна на секунду зайти в ванную. Ты пока раздевайся и жди меня в постели... Прошу тебя, дорогой.
Он отпустил ее. В конце концов, ему некуда спешить. До утра все равно ничего не сделаешь. Его ждали несколько часов удовольствий... Он начал раздеваться...
Лин Маннова прильнула глазом к замочной скважине с другой стороны двери ванной комнаты. Она видела, как Владимир лихорадочно сбросил с себя одежду и положил "наган" на стол в центре комнаты. Потом он исчез из поля зрения, и почти тотчас послышался скрип пружин кровати.
Тогда она поднялась и надела на правую руку резиновую перчатку, лежавшую на умывальнике. Зеркало отразило ее лицо: суровое и беспощадно решительное. Она не торопясь открыла дверь, выключила в ванной свет, прошла в комнату и рукой, на которой не было перчатки, повернула выключатель слева от двери.
– Я смущаюсь, дорогой! – объяснила она шутливым тоном. – Подвинься немножко...
Она знала помещение достаточно хорошо, чтобы пройти по нему в темноте. Ни на что не наткнувшись, она дошла до стола и правой рукой в перчатке взяла на ходу револьвер, даже не остановившись. Она коснулась коленом края кровати и услышала шумное дыхание Владимира, казалось, прижавшегося к стене.
– Ты где?
Рука мужчины нащупала ее ляжку и потянула Лин к себе. Она упала на него, заведя правую руку за спину, чтобы он не наткнулся на оружие... "Стрелять надо в рот", – спокойно решила она. Если бы она выстрелила с правой руки, входное отверстие в теле жертвы оказалось бы слева, а Владимир, к сожалению, не был левшой. В рот лучше всего...
– Где твой рот? – спросила она, ища его пальцами левой руки.
Она коснулась теплых губ мужчины, уже заключившего ее в объятья и пытавшегося повалить под себя.
– Подожди, – простонала она.
Она продвинула пальцы дальше и Владимир, думая, что это какая-то игра, широко открыл рот. Простое движение, продолжавшееся не больше секунды. Ствол "нагана" стукнулся о зубы мужчины, и в тот же момент грохнул выстрел.
Отдача и шум наполовину оглушили ее. Оружие вылетело из руки. Охваченная внезапным ужасом, она с криком вскочила на ноги, побежала к двери, включила свет, наткнулась на кресло и больно ушибла ляжку.
Наконец, вспыхнул свет, и она увидела разнесенное пулей лицо Владимира, револьвер рядом с телом, простыню, покрасневшую от хлеставшей фонтаном крови. "Все отлично", машинально подумала она. Ей не было нужды вкладывать оружие в правую руку Владимира, лежавшую на груди. Следователи подумают, что револьвер выпал в момент выстрела, что часто случается при самоубийствах...
Она задрожала, стуча зубами. Ей пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы пройти в ванную, снять перчатку и посмотреть на себя в зеркало. Она была зеленой от ужаса и отвращения, но ни единого пятна крови на ней не было.
Она надела пеньюар, вернулась в комнату и, сняв трубку телефона, набрала секретный номер. Через несколько секунд ее соединили с начальником регионального управления госбезопасности. Она назвалась и сказала, не в силах сдержать дрожь в голосе:
– Рядом со мной только что покончил с собой начальник Ногликовского управления МВД. Я уже давно подозревала его в измене, а этой ночью сумела вынудить подписать признание. Он воспользовался тем, что я на секунду отвлеклась, и пустил себе пулю в рот. Это ужасно! Что мне делать?..
Начальник управления госбезопасности ответил:
– Никуда не уходите. Я сделаю все необходимое. Через десять минут я приеду. Особо следите за тем, чтобы признания предателя не попали в чужие руки... До скорого, моя маленькая. Не бойтесь...
Лин Маннова положила трубку на рычаг. Теперь опасность отступила, в этом она была уверена. Ей захотелось выпить чего-нибудь крепкого. Ее взгляд, как будто притянутый магнитом, остановился на кровавом месиве, в которое превратилось лицо Владимира, человека, хотевшего на ней жениться.
Она почувствовала, что ее оставляют силы. Ноги подогнулись, и она рухнула на паркет без сознания.