В «Сертао» праздник был уже в разгаре. Незанятыми оставались всего несколько столиков, но, несомненно, ненадолго, а танцевальная дорожка была заполнена, как тротуары руа до Увидор в субботний день.

Свет погас, вспыхнули четыре красных прожектора, соединявших свои лучи где-то в середине толпы танцующих, едва двигавшихся в медленном ритме классического танго.

Бенто танцевал с Марианной, крепко прижимая ее к себе. Он надел свою парадную форму, а она нашла в глубине шкафа красное атласное платье, сшитое года два назад на свадьбу одного из ее кузенов. Платье было с глубоким декольте и не очень тесное; его цвет изумительно шел ей.

Восторженный Бенто считал, что держит в своих объятьях самую красивую женщину, самую прекрасную красавицу, которая когда-либо существовала. Во всяком случае, для него она была самой красивой и самой желанной; других просто не существовало на свете. А пьянящая уверенность, что скоро она будет принадлежать ему, только ему, сводила его с ума.

– Марианна, – прошептал он, – я счастлив. Я никогда не был так счастлив.

Они уже немало выпили; музыка и атмосфера богатства дурманили Марианну приятным опьянением, не оставлявшим места для угрызений совести. В течение получаса она ни раза не вспомнила о Хосе, который, как она считала, находился в трех тысячах километрах от Рио, где-то в районе Белена.

Она прильнула щекой к щеке Бенто и еще теснее прижалась к нему. Когда танец закончился, Бенто больше не смог сдерживаться. Он взмолился:

– Марианна, скажите мне, что этой ночью будете моею. Скажите мне это, Марианна.

Она отстранилась от него с двусмысленной улыбкой на полных сочных губах, открывшей ее очень белые зубы. Вдруг зазвучал мужской голос, избавивший ее от ответа:

– Дамы и господа, скоро полночь. Через несколько мгновений свет будет полностью выключен, чтобы позволить вашим кавалерам, сеньоры и сеньориты, подобающим образом поздравить вас. Дирекция «Сертао» первой желает вам счастливого нового года.

Оркестр заиграл нежную музыку. Пары быстро вернулись на свои места. Столик Бенто и Марианны находился в одном из боксов, расположенных по краям зала, словно ложи в театре. Место было темным, защищенным от не слишком скромных взглядов, очень интимным. Они сели и стали ждать, держась за руки и глядя друг другу в глаза...

Бенто переполняли нежность, счастье и признательность.

* * *

Хосе Моарес выскочил из такси перед «Сертао» и пробежал перед носом величественного швейцара, с осуждением посмотревшего на его костюм. По дороге он вдруг подумал, что если хочет проникнуть внутрь ресторана, то должен применить хитрость.

В холле стоял рослый мажордом с квадратными плечами. Хосе Моарес быстро вытащил заранее приготовленную бумажку в пятьсот крузейро – последнюю – и с улыбкой протянул ее слуге.

– Не беспокойтесь, – сказал он с уверенностью, которую давало опьянение. – Я иду к друзьям, они уже там.

Мажордом поблагодарил, согнувшись пополам, и открыл двери, ведущие в зал. Хосе Моарес впервые попал в ночное заведение. На секунду он был ошеломлен тихой музыкой, приглушенным светом и почти религиозной атмосферой. Он представлял себе все несколько иначе.

Сжимая рукоятку кинжала, спрятанного в кармане, Хосе сделал несколько шагов по танцевальной дорожке, ища глазами проклятую пару. На него никто не обращал внимания. Мозг его перестал работать, внутри него все было вытеснено одной жестокой решимостью убивать.

Наконец Хосе заметил их в полумраке одного из боксов: они сидели, сблизив лица, глядя друг на друга томно и нежно... Он открыл рот, шумно выдохнул воздух и вытащил кинжал.

Погас свет. Музыка остановилась. Ударник первым отбил на цимбале двенадцать ударов полуночи...

Вдруг Марианна Моарес почувствовала, что губы Бен-то Итикиры прижались к ее губам. Она ждала этого, хотела каждую секунду с того момента, как они вернулись за столик после чудесного танго. Бенто был ее любовник; она была влюблена в него. Она не хотела думать ни о чем другом, пока не закончится эта прекрасная ночь.

Ни о чем другом.

Руки мужчины ласкали ее. Потеряв самообладание, она потянулась к нему. На мгновение он ослабил давление на ее рот, чтобы прошептать, касаясь ее губ своими:

– Счастливого нового года, любовь моя. Счастливого нового года для нас обоих.

Она ответила:

– Счастливого нового года, дорогой.

Он добавил:

– Все началось в рождественскую ночь, не забывай этого.

Она вздрогнула при воспоминании о том, что произошло тем ранним утром, и словно вновь ощутила то огромное наслаждение, полученное ею тогда.

– В рождественскую ночь, – прошептала она. – О, мой дорогой! Мой дорогой...

Бенто Итикира почувствовал какое-то смутное беспокойство, кто-то шевелился возле них, но не обратил на это никакого внимания. Губы Марианны снова расходились под его губами, открываясь поцелую, снова полное крепкое тело Марианны дрожало в его объятьях...

Кроме этого не могло существовать ничего другого. Ничего другого...

Без предупреждения зажегся яркий свет. Хосе Моарес, которого остановила темнота, увидел свою жену, млеющую в объятьях моряка...

Ужасное ощущение. Перед глазами у него прошла красная полоса. Он издал вопль дикого зверя и бросился вперед.

Удивленные включением света, Бенто и Марианна быстро отстранились друг от друга и увидели несущегося на них Хосе. На вопль мужа Марианна ответила криком ужаса. Инстинкт самосохранения заставил Бенто вскочить.

Это его спасло. Резко поднятый им столик опрокинулся и преградил путь Моаресу, собравшемуся обрушить кинжал. Другим инстинктивным движением Итикира отбросил руку с оружием в сторону и быстро скользнул по перегородке, чтобы вырваться из ловушки. Безумный страх остановил его дыхание.

Едва освободившись, он опять увидел Моареса перед собой. Хосе держал кинжал внизу, готовясь распороть ему живот. Внезапно парализованный, он почувствовал, что у него сжались кишки. Он бы погиб, если бы Марианна не бросилась на мужа, толкнув его в сторону танцевальной дорожки. Бенто Итикира ничего не понял из происшедшего. Он увидел перед собой на полу кинжал и стоящего на четвереньках Моареса, пытающегося подняться, схватил кинжал и ударил изо всех сил.

Моарес даже не вскрикнул. Он распрямился с остановившимся взглядом и раскрытым ртом; рукоятка кинжала торчала у него из левого плеча возле шеи. Потом он рухнул на пол.

Не желая того, Бенто Итикира нанес профессиональный удар: длинное лезвие прошло за ключицей и пронзило сердце, не встретив никакой преграды.

Наступил момент всеобщего ошеломления. Все произошло слишком быстро и в тот момент, когда каждый присутствующий едва вышел из своих собственных грез. Реакция была замедленной.

Потом закричала Марианна:

– Бенто! Ты убил его!

Очарование было разрушено. Все вскочили, не зная что делать. Метрдотель завопил пронзительным голосом:

– Вызовите полицию!

При слове «полиция» Бенто Итикира вышел из оцепенения. Его охватила паника. Он только что убил человека, и его арестуют, посадят в тюрьму. Не взглянув на ошарашенную Марианну, стоявшую перед трупом мужа, он сломя голову помчался в глубину зала. Другого пути у него не было. Люди инстинктивно скопились перед выходом, перекрыв ему дорогу на улицу.

Итикира бежал, хлопая дверьми. Ярко освещенный коридор... Служебное помещение... Кухня... Словно в калейдоскопе мелькали белые и черные люди, застывшие от изумления возле стен... Вдруг он оказался в маленьком, роскошно обставленном частном обеденном зале, потом на лестнице, которая привела в шикарную квартиру. Надевавшая вечернее платье женщина закричала при его появлении. Он выбежал в вестибюль перед дверью, открыл ее и оказался на широкой лестнице ультрасовременного жилого дома.

В холле на первом этаже громко разговаривали люди. Не раздумывая, Бенто Итикира побежал наверх... Этаж следовал за этажом. Он продолжал подниматься; от паники у него словно выросли крылья. Они прибежал на самый верх, на пятнадцатый этаж. Загоревшаяся красная лампочка лифта на секунду привлекла его внимание. Слева и справа были двери квартир, в центре – стеклянная дверь, ведущая на плоскую крышу.

Эта дверь не была заперта на ключ. Он вышел через нее и оказался на свежем воздухе, совершенно задохнувшийся. Квартиры слева и справа были темными. Бенто пошел прямо вперед на подгибающихся ногах, с горящими легкими и безумно колотящимся сердцем... Он шел в ночь, убегая от света... Он перешагнул через заграждение. Здесь не было гравия, и ноги перестали производить этот ужасный грохот, раздававшийся при каждом его шаге. Теперь он шел по цементу. Великолепный вид иллюминированного города, раскинувшегося тысячей огней вдоль залива, внезапно открылся перед ним.

Резкая боль в боку пригвоздила его к месту. Опустошенный, он сполз, цепляясь за вентиляционную трубу.

* * *

Борис Данилов подъехал к «Сертао» сразу же за такси Хосе Моареса. Кастро сидел рядом с ним. Журналист остановил машину, попросил своего спутника поставить ее где-нибудь недалеко, и вышел, захватив с собой фотоаппарат со вспышкой.

Моарес вошел внутрь здания. Борис решил ждать продолжения на улице. В этот момент куранты соседних церквей начали отбивать двенадцать ударов полуночи. Прохожие остановились и стали обниматься, поздравляя друг друга с Новым Годом. Борису пришлось ответить на несколько поздравлений, адресованных ему веселыми парами. Он заставлял себя быть спокойным, но время шло, а ничего стоящего не произошло... Может быть, Карлос вместе с женщиной находится в другом месте? Моарес выйдет не солоно хлебавши и придется снова направлять его шаги...

Когда одни из запаздывающих курантов еще звонили, прилично отстав от остальных, выбежал мажордом. Он размахивал рукавами, перегруженными золотыми нашивками, и кричал:

– Полиция! Вызовите полицию! Человека убили!

По толпе прошло движение. Многие сочли это шуткой и начали кричать, передразнивая лакея:

– Полиция! Человека убили!

Неожиданно показался полицейский. Он вошел в кабаре следом за мажордомом. Люди перестали смеяться и сбились в кучу. Борис приблизился, взяв фотоаппарат наизготовку. Он самовольно прошел в дверь. Очень бледный мажордом попытался преградить ему путь.

– Пресса! – бросил Борис, показывая свою карточку иностранного журналиста.

Тот отступил, потом бросился запирать дверь, в которую пыталась прорваться толпа. Борис Данилов вошел в большой зал. Все столики были пусты, а клиенты собрались вокруг одного места слева от танцевальной дорожки.

Борис понял, что не сможет приблизиться. Он увидел официанта, схватил его за рукав и сунул в руку купюру в десять крузейро.

– Пресса, – сказал он. – Что здесь случилось?

– Зарезали одного типа. Толстяка, который только что вошел...

Данилов испытал шок.

– Кто его убил? – спросил он.

– Унтер-офицер военного флота. Красивый парень, он сидел в этой ложе с женщиной.

У журналиста похолодела спина.

– Его арестовали?

Лакей пожал худыми плечами:

– Да что вы! Пока сообразили, он уже удрал.

– Удрал? Куда?

– Через кухню, – ответил официант.

Карлос удрал, живой и здоровый. Если полиция возьмет его, он заговорит. Борис в этом не сомневался. Совершенно необходимо найти его, чтобы уладить дело.

– Куда он мог убежать из кухни?

Тип вторично пожал плечами.

– Попробуйте узнать! Возможно, он пробежал через квартиру хозяина и вышел по лестнице дома.

Большего Борису не было нужно. Он развернулся и выбежал на улицу, как раз в тот момент, когда на полной скорости к зданию подлетела полицейская машина с воющей сиреной.

Он наткнулся на Кастро.

– Ты очень кстати. Остальные здесь?

– Да.

– Нужно оцепить квартал. Если увидите унтер-офицера флота без фуражки, пытающегося удрать и спрятаться, помогите ему. Уведите его, куда угодно, и не упускайте из виду. Сошлитесь на меня. Если он заговорит о Хосе Моаресе, скажите ему, что тот ускользнул от нас и мы приехали его предупредить. Бегите!

Кастро растворился в толпе. Борис бросился ко входу в дом, находящемуся метрах в двадцати от ресторана. В холле шутила и громко разговаривала веселая толпа. Люди явно не были в курсе того, что произошло в «Сертао». Борис обратился к ним:

– Простите меня, пожалуйста. Вы не видели, отсюда не выходил унтер-офицер флота?

Люди переглянулись и отрицательно закачали головами.

– Мы ничего такого не видели, – ответил с сильным акцентом один из стоявших, вероятно, янки.

– Может быть, вы здесь не очень давно? Может, только что спустились?

Он рассмеялся. Некоторые посмотрели на часы.

– Мы тут стоим, наверное, минут двадцать. Мы ждем одну подружку, которая прихорашивается...

– Мы видели, как проходили люди, – добавил кто-то, – но никого похожего на унтер-офицера флота не было.

– Спасибо, – сказал Борис и бросился вверх по лестнице.

* * *

Энрике Сагарра не отставал от Бориса Данилова ни на шаг с того момента, как тот сел в машину Бенто Итикиры и уехал на ней с ипподрома. Сначала Борис Данилов вернулся к себе домой на руа до Пассейо, где пробыл около получаса. Потом он вышел оттуда и направился в посольство. Затем он поужинал в чураскарии на Авенида Мем де Са, а выйдя оттуда, отправился в аэропорт Галеао.

Энрике видел, как Данилов разговаривал с Хосе Моаресом, а затем уехал на машине вместе с одним из пассажиров самолета, которого высадил в городе. После этого он занял наблюдательный пост на руа до Кортуме, куда через десять минут приехал Моарес.

Невидимый, Энрике присутствовал при всех фазах разворачивающейся на его глазах интриги и догадался о ее смысле. Ему бы очень хотелось расстроить планы Бориса, но что он мог сделать в одиночку, не зная конечного пункта экспедиции?

Он проследовал за машиной журналиста, которая ехала за такси Моареса. Он увидел, что Моарес отправился в «Сертао», а Борис, выйдя из машины, оставил своего спутника за рулем, но в ресторан не пошел.

Энрике никому не мог оставить руль, а тем более бросить машину посреди Авениды, движение по которой было очень оживленным. Ему пришлось искать место для парковки.

Вернувшись к ресторану, Энрике совершенно неожиданным образом был «введен» в курс происшедших без него событий. Ему просто повезло. Минуту-другую он постоял, осматриваясь, и увидел журналиста. Данилов остановился практически рядом с Энрике, проинструктировал своего сотрудника и отправился в подъезд соседнего дома.

Вот так Сагарра, как ни в чем ни бывало выслушавший инструкции, отданные Борисом Кастро, и узнал, что моряк, прикончив Моареса, возможно, удрал внутрь дома. Энрике не смог удержаться от улыбки при мысли, что журналист, конечно, хотел не этого.

Дождавшись ухода Кастро, Сагарра с самым естественным видом, не торопясь, прошелся перед входом в дом. Борис разговаривал с группой людей. Энрике остановился недалеко от них, потом спокойно вернулся назад. На тротуаре была такая толпа, что его хождения туда-сюда мало отличались от перемещений остальных.

Сагарра увидел, что Борис побежал вверх по лестнице, и решил последовать за ним. С непринужденным видом он вошел в холл, серьезно поздоровался с группой, продолжавшей веселиться, и начал подниматься.

Гибкий и бесшумный, как кошка, он двигался, прижимаясь к стене. В этом случае его нельзя было увидеть, перегнувшись через перила. Он не знал, какое точно расстояние отделяет его от противника, но полагал, что этажа полтора – два. Сагарра решил, что высокий блондин не знает, куда идет; в противном случае он поднялся бы на лифте.

Энрике был уже на пятом этаже, когда услышал сильный голос внизу:

– Полиция! Никому не двигаться! Как долго вы здесь находитесь?

Энрике подумал, что правильно сделал, пойдя за журналистом, не раздумывая и не теряя времени. Этажом выше он услышал тот же голос, прокричавший приказ:

– Обыщите все квартиры одну за другой. Будьте осторожны: он может быть вооружен!

Обыскать все квартиры? Им будет непросто. В эту ночь мало людей сидели по домам. Если Рождество – семейный праздник, Новый Год обычно встречают вне дома. А в этом здании жили не нищие.

По дороге Энрике внимательно осматривал каждую дверь. Возможно, беглец взломал замок, чтобы найти себе иллюзорное убежище...

К десятому этажу топот внизу стал тише; он услышал слабый шум шагов поднимающегося впереди него. Звук был почти не слышен, но Энрике и этого было достаточно...

Он поднялся на верхний, пятнадцатый этаж, осторожно выглянул на площадку и вдруг заметил спину журналиста, медленно выходившего на крышу.

Пальцы Энрике убрали со лба непокорную прядь. Через большую стеклянную дверь свет с площадки попадал на плоскую крышу и ярко освещал ее. В этих условиях невозможно выйти, не подвергаясь большому риску быть замеченным.

Свет шел от электрических ламп, висевших по обеим сторонам площадки. Удача. Энрике достал носовой платок, накинул его, чтобы не обжечь пальцы, на лампочку и вывинтил ее, а потом и еще одну. Яркость освещения уменьшилась наполовину.

Он подошел к углу площадки, заметил дальше в тени спину остановившегося противника, быстро пересек опасную зону и вывинтил лампочки с другой стороны.

Блеклый свет еще шел с последнего этажа, но, приняв некоторые предосторожности, Энрике мог надеяться остаться незамеченным.

Борис обернулся, чтобы посмотреть назад. Его заинтересовало, почему погас свет. Пригнувшись, Энрике следил за ним одним глазом, зная, что небольшая часть его лица, высунувшаяся из-за стены, не может быть замечена с такого расстояния. Зато массивная фигура Бориса четко выделялась на более светлом фоне неба, красневшем от огней города.

Когда Борис двинулся вперед, Энрике открыл дверь и выскользнул на крышу очень быстро и бесшумно. Он тут же побежал налево вдоль широких окон квартир, закрытых в данный момент опущенными ставнями.

Вдруг он услышал умышленно приглушенный голос, звавший:

– Карлос!.. Карлос!.. Это я, Борис...

Энрике сказал себе, что «Карлос», очевидно, псевдоним, данный Бенто Итикире сетью, использовавшей его. По-прежнему пригнувшись, чтобы остальные не могли увидеть его фигуру над барьером, окружавшим крышу, Энрике направился к месту, откуда шел голос.

Он двигался с удивительной гибкостью, без малейшего шума, несмотря на гравий, которым в этом месте была посыпана крыша. В диверсионной школе, где он учился – уже довольно много лет назад – Энрике всегда был лучшим в упражнении по бесшумному приближению. Ни разу ни один из добровольных часовых не обнаружил его присутствие раньше, чем оказался в беспомощном состоянии, прижатым к земле. Вообще это целое искусство. Недостаточно абсолютно бесшумно двигаться. В подобные моменты Энрике старался ни о чем не думать, убежденный, что волны, излучаемые мозгом, особенно враждебные, могут насторожить противника. Особенно того, в ком привычка к постоянной опасности почти всегда развивала особую восприимчивость.

Дистанция быстро сокращалась. Борис остановился, вглядываясь в лес цементных труб, возвышавшийся в этой части огромной плоской крыши. Он снова позвал, приглушая голос:

– Карлос!.. Это я, Борис!.. Я знаю, что вы здесь. Внизу полиция. Она придет с минуты на минуту. Я могу вам помочь, Карлос!

Вдруг Энрике увидел какое-то движение у подножья одной из труб. Бенто Итикира вставал, отвечая на призывы Бориса.

– Я здесь.

Борис шумно вздохнул, как будто с него упал большой груз, и подбежал к моряку.

– Мне очень жаль, – начал он, сняв аппарат со вспышкой и положив его на подставку трубы. – Этот тип проскользнул у нас сквозь пальцы. Вы мне сказали, что он поплывет на пароходе, а он полетел самолетом. Я приехал предупредить вас, но было уже слишком поздно...

Бенто Итикира все еще был не в себе.

– Я убил его, – ответил он странным голосом. – Или он, или я...

Борис схватил его и встряхнул.

– Я спасу вас, Карлос. Я помогу вам. Вы уедете за границу, Марианна приедет к вам позже.

Бенто Итикира выглядел полной тряпкой. Драма, произошедшая в тот момент, когда он переживал чудесный сон, что-то в нем надломила. Борис взял его под руку.

– Подойдите сюда, – сказал он. – Посмотрите.

Он подвел его к краю крыши, нависавшей над Авенидой. Энрике догадался, что сейчас должно было произойти. Иной конец был невозможен, это входило в правила игры. Борис не мог допустить, чтобы его сеть подверглась угрозе из-за ареста агента, который явно не был героем. Энрике хотелось бы спасти моряка, но он сам не был чист в этом деле, а потому не рискнул впутаться, не зная, что конкретно известно унтер-офицеру. Бразильцы неплохие ребята, но им не очень понравится деятельность Энрике, если они о ней узнают...

Бесшумно, все так же пригнувшись, Энрике скользнул к месту, откуда только что ушли эти двое, и схватил фотоаппарат...

Борис Данилов подвел моряка к барьеру, не переставая бросать частые взгляды на стеклянную дверь с лестницы, откуда, как он ожидал, в любую секунду могли выскочить полицейские. Это был вопрос времени, может быть секунд...

– Посмотрите, – повторил он. – Потом я вам объясню...

Бенто Итикира позволил подвести себя к краю. Он подошел к цементному заграждению, не превышавшему метра в высоту. Великолепное зрелище. Над аэропортом Сантос Дюмон кружил самолет. Бенто Итикира повернулся и увидел освещенного Христа на вершине Корковадо. Неожиданно он ощутил в себе желание помолиться, но он забыл слова, которые нужно говорить.

– Посмотрите вниз, – велел Борис, заставляя его повернуться.

Бенто сделал то, о чем его попросили, наилучшим образом; он наклонился над барьером и посмотрел вниз. Там, глубоко внизу, как в пропасти, была Авенида, запруженная автомобилями, с полными народу мозаичными тротуарами. Он спросил себя, что же ему хочет показать Борис.

Журналист бросил последний взгляд в направлении лестницы, потом со всей быстротой, на которую был способен, нагнулся, схватил руками лодыжки моряка и сбросил его с крыши.

Ослепительная вспышка застала его посреди операции, когда его поднятые руки еще не отпустили ног жертвы, которую он столкнул в пустоту. Жуткий, нечеловеческий крик, превратившийся в бесконечный вой, внезапно оборвался. Снизу до крыши поднялось эхо глухого удара, потом испуганный вопль толпы...

Борис Данилов услышал это, не обратив ни малейшего внимания. Сразу после неожиданной молнии, в которой он узнал вспышку фотоаппарата, он резко обернулся, но ничего не увидел. Задыхаясь, с безумно бьющимся сердцем, он стоял, опираясь обеими руками на заграждение, настороженно вглядываясь в темную зону между трубами, расстилавшуюся перед ним...

Он был готов ко всему, но ничего не произошло. «Интересно, вместо того, чтобы помешать сбросить моряка с крыши, его фотографируют. Зачем? Чтобы шантажировать?» – задавал он себе вопросы.

Он спросил громко, но не очень уверенным голосом:

– Кто здесь?

Никакого ответа. Полная тишина. Он сделал шаг вперед, сильно встревоженный... В эту секунду с лестницы на крышу выскочила шумная группа. Торопливо бросив последний взгляд по сторонам, Борис Данилов направился к только что вошедшим. Это были полицейские и журналисты. Он представился, показав карточку иностранного корреспондента.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Я попытался его удержать, но он бросился вниз прежде, чем я успел до него добежать. Он потерял голову.

Галдя, журналисты и полицейские подошли к заграждению, чтобы посмотреть на толпу, собравшуюся внизу возле тела. Они громко разговаривали и не обращали внимания на Бориса Данилова, который воспользовался этим, чтобы вернуться к месту, где оставил свой фотоаппарат и вспышку.

Он их не нашел, посмотрел вокруг соседних труб и вдруг понял.

– Вы что-то потеряли?

Он резко обернулся. Это был полицейский в форме.

– Нет, – ответил он.

– Вы можете нам показать точно то место, откуда он спрыгнул? – спросил полицейский.

– Охотно.

В последний раз посмотрев вокруг себя, но так ничего и не увидев, Данилов пошел к ограждению. Полицейский двинулся за ним. По лестнице поднялись новые люди, и теперь на крыше было достаточно много народу, для того, чтобы тот, кто, вероятно, поздравлял себя с самым сенсационным снимком за свою жизнь, мог затеряться в толпе...

Внизу, недалеко от входа в дом, неподвижно, словно изваяние, стояла красивая женщина, тупо и бессмысленно уставившись на большое тело унтер-офицера флота, разбившееся о мозаичный тротуар. Это была Марианна Моарес, оглушенная и потрясенная неожиданным поворотом судьбы, так стремительно и так грубо разрушившей этой смертью ее счастье, потерянное почти сразу же после того, как оно было обретено...

Полицейские положили труп на носилки и задвинули его в «скорую». Там уже находился труп Хосе Моареса. Марианна подошла к машине. Ни единого взгляда не бросила она на останки своего мужа; она видела только любовника. Он был в ней, она чувствовала его в своей плоти и крови. Ей казалось, что его губы ласкали ее; она слышала его шепот: «Все началось в рождественскую ночь, не забывай этого». Слишком долго сдерживаемое ею рыдание поднялось к горлу. Она бросилась к открытому кузову «скорой», поглотившему ее любимого.

– Рождественская ночь!.. О, мой дорогой! Мой дорогой!

Полицейские остановили ее и осторожно увели. «Скорая» уехала, увозя обоих – мужа и любовника, соединенных последним путешествием. Никто и не подумал, что предсказание в отношении Хосе Моареса исполнилось, правда, несколько неожиданным образом: роковым для него стал ресторан «Сертао»...