(Из сборника «Каникулы в Нигде»)

За одну наносекунду дальний разведчик «Морской волк», пройдя около 36 световых лет, вышел в эйнштейновское пространство в непосредственной близости от Омеги-Зиро на расстоянии, которое диктовала привычная логика прямых гравитационных взаимодействий.

— Ближе пусть подходят испытатели, — бурчал пилот-командир, комментируя происходящее для нескольких присутствующих в кабине управления ученых. Он лихо манипулировал маневровыми двигателями, причем, как всякий уважающий себя астронавт, пытался использовать остаточные активности движителей маршевых. — Вечно вы все спешите, ничего не произойдет, если потерпите еще 72 часа.

— Почему же так долго? — изумилась когнитолог, которую поддержали все без исключения члены научной экспедиции.

— А я не дам больше 2g, — угрюмо продолжил пилот-командир без всяких эмоций, словно не слыша адресованного ему вопроса.

— Но ведь разрешено до 5g, — попытался было возразить физик, бородка которого от возмущения едва не стала торчком.

— В экстренных ситуациях на короткое время разрешается… — начал нудным голосом цитировать параграф Устава пилот-командир…

— Нет, это абсолютно невозможный человек, — с экспрессией произнес физик, в бессилии вскинув руки, и ученая братия, словно по команде, спешно покинула пультовый зал, причем когнитолог напоследок презрительно и негодующе фыркнула.

— Разрешается движение с ускорением 5g, — тем же тоном невозмутимо продолжил пилот-командир в никуда и после непродолжительной паузы резюмировал: — Ну, словно дети! Ладно, так и быть, пойдем в 2,1 g. — И, удобно устроившись в кресле, дал сигнал второй готовности к движению с избыточным ускорением.

Расположившись с наибольшим комфортом, который позволяла имеющаяся мебель, он вывел на объемный экран внешнюю картинку. Капелла, кажущаяся с такого расстояния огромной, желтым шаром висела в пространстве, словно на расстоянии вытянутой руки. Рядом с материнской звездой, греясь в ее лучах, застыла планета, видимая с такого расстояния светлой пылинкой, — цель их путешествия, Омега-Зиро, за небольшим исключением вылитая сестра Земли. «Ну, что же, — подумал он про себя, — быть может, все и обойдется…»

Несколько месяцев назад, когда поступил вызов из Космического Агентства, у него был очередной кризис и он всерьез подумывал о том, чтобы выйти в отставку. Нет, поверьте, черные просторы Космоса все так же манили, но потеря близкого друга, нелепая смерть которого вызвала шок у всех, кто его знал, и неожиданное решение сына отправиться в дальний вояж, заставили критично взглянуть на собственные планы и пересмотреть принятое решение. Перспектива не увидеть внуков оказалась той каплей, которая окончательно склонила чашу весов в пользу отказа от заслуженного отдыха. Вот так получилось, что он, фигурально говоря, стал за штурвал «Морского волка», на борту которого собралась воистину команда космических непрофессионалов.

Предыстория этой экспедиции в изложении шефа отдела дальних полетов Космического Агентства выглядела весьма удручающей. За последние полторы сотни лет на Омеге-Зиро побывали две научные экспедиции, цель которых была весьма простой — понять, что за существа обитали на этой симпатичной планете. Неловкое во всех отношениях название «людли», которое закрепилось за «аборигенами» еще во времена первых абортивных контактов, абсолютно ничего не говорило, да и «контактами» это можно было назвать с очень большой натяжкой. Отчеты обеих экспедиций изобиловали специальными терминами, которые, по мнению шефа, призваны были замаскировать полное бессилие ученых не только поймать одно из этих феноменальных существ, но хотя бы понять их природу.

Главное осложнение было в том (хотя никто, кроме ультрарадикалов вслух об этом не говорил), что Омега-Зиро во всех отношениях была идеальным объектом для колонизации человеком. Именно этот факт стал причиной пристального, хотя и завуалированного внимания всевозможных цивильных комитетов. Действительно, обилие пресной воды, мягкий климат, почти что питательный аминокислотный бульон, который представляли собой океаны этой безжизненной по всем параметрам планеты, могли бы стать великолепной средой для земных бактерий, которые в кратчайшие сроки насытили бы атмосферу ее достаточным количеством кислорода, но… людли! Было от чего прийти в отчаяние и поставить вопрос о несоответствии средств, которые выделялись сообществом на освоение космического пространства и той отдачей, которую это освоение приносило.

— Собака экономики вертит хвостом политики, — говорил шеф. — Так было всегда. Поразительно то, — трубным голосом вещал он, — что ученые не могут вообще ничего с ними поделать, с этими людлями. Теперь в агентстве принято, на мой взгляд, абсурдное решение послать на Омегу-Зиро молодежь. Кто-то на самом верху решил, что молодые специалисты с неза-шоренным зрением, возможно, выведут ситуацию из тупика. Может, это и так, но кроме уныния, подобное решение у меня, к примеру, ничего не вызывает. Так что все мы здесь с надеждой смотрим на ваше участие в этой затее.

Из этого забавного, хотя местами и лестного монолога несостоявшийся отставник понял, что в случае неудачи все спишут на него.

Именно таким странным и немного двусмысленным образом состоялось его назначение. И вот теперь, сидя в удобном кресле перед экраном, пилот-командир Артур Райли, 47 биологических лет, ветеран космофлота, вспоминал подробности того памятного разговора.

— Красиво-то как, — вывел его из задумчивости женский голос, — кажется, что всей кожей чувствуешь тепло, правда?

— Что вы тут делаете?! — резко бросил он с трудом стоящей на ногах молодой женщине. — Более 2g, когда же закончится этот ба… детский сад?

— Ничего, — упрямо возразила когнитолог, сделав вид, что не заметила заминки, — я на тренировках ходила и при 3g и, как видите, жива.

Пилот-командир смолчал и лишь развернул свободное кресло так, чтобы пришедшей, а лучше сказать «приползшей» — все-таки 2, lg — было удобнее разместиться в нем.

Эдисон Хаусер, 27 биологических лет, выпускница Кембриджа, два года стажировки в Сорбонне. Когнитолог, психолог. Набрав 100 баллов из 100 возможных, вышла победительницей конкурсного отбора в своей номинации. Блестяще прошла предполетную подготовку в Звездном городке под Москвой, получив звание, космонавт — исследователь. Увлекается археологией и альпинизмом.

Краткая характеристика из досье всплыла в почти фотографической памяти Райли. Он принципиально не пользовался локальной информационной сетью, к которой были подключены все находящиеся на борту. За подобные удобства всегда приходится платить. Эти умельцы вечно умудряются залезть в чужие секреты, нарушая все этические нормы.

— Вы специально эпатируете экипаж или у вас это получается непреднамеренно? — не обращая никакого внимания на нескрываемое неудовольствие, которое вызвало ее появление, продолжила молодая женщина. — Нам предстоит провести вместе значительное время, и от настроения каждого многое зависит. Почему вы ни в чем не идете на уступки?

— Я лишь придерживаюсь известных правил, — стараясь говорить как можно мягче, ответил пилот-командир. — Постоянно нарушать общепринятые нормы поведения — скверный способ для достижения какой бы то ни было цели. Да и ради чего, спрашивается. За оставшиеся несколько часов можно отдохнуть, подготовиться к высадке. Зачем спешить сейчас, чтобы терять время там, вблизи конечной цели нашего маршрута? Разве не так?

— Так-то оно так, но постоянное неукоснительное соблюдение отвлеченных параграфов и правил способно убить любую живую идею, — она говорила так, словно дала себе обещание переубедить его.

— Моя цель, — не желая продолжать этот пустой разговор, сказал пилот, — доставить вас к месту назначения. Далее, согласно действующим правилам, которые вы все так не любите, я передам бразды правления в ваши руки до тех пор, пока вы сами не попросите о помощи или мы не отправимся в обратный путь по окончании миссии. И это все! — Райли специально сложил губы в бесившую большинство окружающих гримасу.

Ответа он не дождался. Через некоторое время когнитолог едва заметным кивком головы попрощалась и отправилась в свою каюту. Оказалось, однако, что этот разговор не был последним, едва пилот-командир удобнее устроился в кресле, чтобы немного отдохнуть, как очередной визитер вывел его из состояния блаженной дремоты.

— Когда же мы наконец доползем до Омеги? — с места в карьер начал разговор все еще кипятившийся физик. Он отверг вежливо предложенное кресло и теперь стоял, опираясь на закрытый чехлом блок аварийной связи.

Альберт Ангелов, 35 биологических лет, доктор физики, выпускник Московского физико-технического, автор 37 научных работ. Включен в состав экспедиции вне конкурса по квоте КА. Блестяще прошел предполетную подготовку под Москвой, получив звание, космонавт-исследователь. Увлекается лингвистикой и экстремальными видами спорта.

Автоматически воспроизвел информацию тренированный мозг.

— Через шестьдесят восемь с половиной часов, — демонстративно глянув на архаичный наручный хронометр, терпеливо ответил пилот-командир, решив быть корректным до пределов возможного.

— Вы же понимаете, что ваша власть заканчивается с прибытием к месту назначения?! — агрессивно продолжил физик.

— Я с нетерпением жду этого момента, а пока давайте придерживаться традиционного поведения в условиях полета, — Райли специально начал что-то переключать на пульте, желая продемонстрировать свою занятость.

«Да, снова разговора не получилось, — думал он про себя, после того как физик ретировался. — Похоже, что все они активно меня ненавидят, — блестящий итог нескольких недель общения, а все возраст. Я для них почти что ископаемое, археологическая находка. Не нужно было соглашаться на эту дурацкую миссию. Кёниг верно говорил: ничего хорошего из этой затеи не выйдет».

Марк Кёниг, старый сослуживец по работе в КА, которого он навестил незадолго до отлета, был пилотом-командиром второй экспедиции к Омеге-Зиро и после этого попал в глухую опалу из-за рапорта, подписанного большинством ученых. Расследование той, уже давней истории наделало много шума. Кёнигу вменяли в вину то, что он якобы выпустил попавшего в магнитную ловушку людля, спровоцировав перебои в ее электропитании. Чиновникам удалось замять скандал, но по рекомендации согласительной комиссии Космическое Агентство обязали не только отстранить пилота-командира, но и организовать третью экспедицию на Омегу-Зиро, чтобы поставить наконец точки над «i» в накопившихся вопросах.

Кёниг, старый немногословный ветеран, почти ничего не добавил к тому, что Райли знал и сам, но беседа с ним была на удивление приятной. Его не озлобили печальные события последнего времени. Это был все еще очень крепкий румяный человек с трезвыми взглядами на жизнь и твердыми, не поддающимися коррозии принципами. Оба пилота ценили профессионализм и потому легко нашли точки соприкосновения. Пиво в тех краях замечательное, и, перепробовав почти все сорта в округе, они наперебой убеждали друг друга, что в агентстве давно дурно пахнет, начальство надо разогнать как минимум за 50 световых лет, а в руководстве держать прагматиков-практиков. В заключение памятного вечера, когда хмель немного выветрился из крепких командирских голов, Кёниг, к удивлению, расчувствовался, достал из небольшого стенного сейфа аккуратный пакет, бережно завернутый в красивую декоративную бумагу, и передал его Райли.

Воспоминания о том разговоре заставили пилота подняться и, преодолевая двойную силу тяжести, подойти к командирскому сейфу. Кроме штатной информации на трех видах носителей (вот уж, действительно, архаика, и это помимо нескольких «черных ящиков»), там лежал и пресловутый подарок Кёнига.

— Когда доберетесь туда, попробуй уронить эту штуку, только перед этим чуть сожми ее, ненадолго, смотри, — вспомнил он тихий, с хрипотцой голос собеседника и его лукавую усмешку.

Устроившись в кресле, он в который уже раз осмотрел диск, немного сплющенный к центру с обеих сторон, около четырех сантиметров в диаметре. Один к одному чудовищно увеличенный эритроцит человека — эту характеристику дал подарку его сын, в чем в чем, но в этих самых эритроцитах разбиравшийся.

Райли аккуратно сдавил диск и выпустил его из рук. Как и положено по всем законам (пилот не раз проделывал это на Земле), она полетела вниз, пилот едва успел подхватить. Райли сунул «эритроцит» в карман куртки, не забыв, правда, бережно застегнуть клапан.

Кажущееся со стороны каменным, сердце пилота-командира на самом деле не выдерживало и просто разрывалось от нетерпения так же, как и у всех членов экипажа. Наверное, те же чувства испытывали матросы Магеллана или Колумба десять веков назад. А пока 370 тысяч тонн «Морского волка» уверенно гасили остаточную скорость, с которой он вышел из Hoos subspace.

Именно поэтому, пренебрегая всеми трудностями передвижения при избыточном ускорении, он спустя часа два остановился в длинном коридоре, куда выходили шлюзы кают. В одной из них шел шумный спор.

— Я не верю, что цивилизация может быть развита настолько, что не будет использовать материальные блага. Две экспедиции — никаких следов системной разумной деятельности! Нонсенс.

— А людли?! — вмешался женский голос. — Их-то куда деть? Не коллективное же это видение…

— Да не очень-то и коллективное. Несколько рисунков, ни единого бесспорного доказательства их реального существования. Это как НЛО в XX веке. Самовнушение, обман, подтасовка… или что на сей предмет думают психологи?

— В обширной литературе, которая посвящена этой теме, есть два стоящих упоминания относительно возможной роли психогенных факторов. Первое: это внешнее влияние, и тогда мы лишь отодвигаем вопрос о природе этого явления. Второе: это действительно своего рода сложное коллективное видение…

— Не хочу слышать этот бред! Не видение же почти поймали 75 лет назад. Кого выпустил Кёниг? Другой вопрос, что за этим стоит, или кто за этим стоит.

— Микки! — услышал пилот-командир голос Ангелов. — Что ты скажешь насчет постоянных жалоб на незащищенность локальных сетей на этой Омеге-Зиро?

— Электроника тут ни при чем, — невозмутимо ответил кибернетик.

— Естественно! Дешевле все спихнуть на психологов. Массовые жалобы на наличие вмешательств в личные базы данных, компьютерные, кстати сказать, и технари тут не при чем. Вы представляете, каким уровнем развития нужно обладать, чтобы проделать что-либо подобное?

— Вот-вот, — вмешался уже звучавший ранее мужской голос, — я опять возвращаюсь к своей исходной мысли. Столь развитая цивилизация не может не оставить на планете хоть каких-то следов деятельности. Любая разумная раса должна преобразовывать окружающую материю. Это аксиома.

— А если они настолько развиты, что могут позволить себе жить в первозданном мире?

— Это как? Уничтожить города и инфраструктуру, разрушить плотины и мелиоративные сооружения, провалиться в тартарары всем вместе, 12 миллиардов населения?! — говоривший аж захлебнулся от негодования и закашлялся.

— Да. Трудно себе представить, что это возможно. Разумной, в нашем понимании, деятельности на планете нет. И это, вероятно, нужно сделать отправным пунктом наших исследований. Я не собираюсь никому навязывать свою точку зрения…

— И именно это делаешь!

Пилот-командир прошел мимо открытого шлюза, кивнул головой, насколько мог приветливо, улыбнулся. Как же, еще не добрались до места назначения, а споры в разгаре, хотя, может, это и к лучшему.

Спустя двадцать минут, когда на один час сила тяжести стала привычной и можно было передвигаться по-людски, без дурацких лееров и магнитных полей, он пригласил всех заинтересованных принять участие в выборе места посадки. Что и говорить, вопрос серьезный.

Пришли почти все, даже кибернетик появился и, часто мигая светлыми ресницами, устроился в уголке. Райли вывел на трехмерный экран несколько подходящих площадок.

— Это в трех километрах от лагеря второй экспедиции. Горы рядом, океан в пятидесяти километрах, пресная вода близко. Место удобное.

— Скучно здесь, — бросила Хаусер, — уже давно все облазали. А если расположиться там, где они устроили морскую базу? Там остатки какой-то техники, у них что-то взорвалось.

— Не что-то, а газовая силовая установка, да и разгерметизация радиоактивного источника произошла. Двое получили лучевую болезнь, правда, легкую. Исследования океана свернули, хотя до этого они ничего необычного не нашли, — Ангелов, как всегда, старался быть максимально точным и обстоятельным.

Райли быстро нашел ту зону, о которой говорила когнитолог.

— Вон останки разбитого корабля. Радиационный фон уже, наверное, пустячный, если вообще есть.

— Лет десять как стабильные изотопы остались, никакого ионизирующего излучения.

— И эти каменные пирамиды в воде, — мечтательно протянула доктор.

Кибернетик молча отделился от стены и направился к выходу.

— Микки! Подожди, что скажешь?

— Это хорошее место, — бросил тот в ответ на вопрос Ангелова, — мне нравится.

Райли совсем не улыбалась перспектива очередного научного диспута, поэтому он добавил:

— Место хорошее, достаточная площадка, пресная вода всего в двухстах метрах, четыре метра над уровнем моря, грунт удобный, пыли мало, радиационный фон меньше земного…

— Ну что, решено? — Ангелов выждал секунд 30 и добавил: — Ну уж если пилот-командир «за», то вопрос более не обсуждается.

Наконец-то, когда казалось, что время вовсе остановилось и терпению подходит конец, корабль, подведенный с ювелирной точностью, замер на стационарной орбите в 350 км над экваториальной областью Омеги-Зиро. Пилот-командир в очередной раз собрал всех свободных членов экипажа в зале, где на экране была изображена местность, на которой предстояло работать.

— Ну что же, дамы и господа, — стараясь быть официальным, начал он, — наш путь практически завершен. Согласно действующим Уставам, после развертывания лагеря я должен передать право принятия решений общему собранию.

Он неожиданно тепло пожал руку своему вечному оппоненту-физику, наверное, как старшему по возрасту члену коллектива, и настолько решительно, насколько это позволяла искусственная гравитация, вышел из помещения.

Спустя семь часов, успев натерпеться неприятностей как от местной гравитации, так и от невесомости, которая была нужна при перемещении грузов, планетарный модуль отделился от корабля и плавно устремился к Омеге. Посадка прошла мягко, обычные меры предосторожности, связанные с этой процедурой были, к удивлению Райли, выполнены неукоснительно.

По традиции первым покинул модуль пилот-командир, остальные, грызя губы от нетерпения, наблюдали, как он нарочито неторопливо сделал несколько плавных шагов и неожиданно подпрыгнул, демонстрируя, что сила тяжести здесь всего 0,84g. В видавшем виды комбинезоне, с легким кислородным прибором для обогащения вдыхаемого газа, он совсем не казался тем классическим астронавтом, которых обычно рисует воображение людям неопытным.

Наконец он махнул рукой, и все члены научной делегации, едва не сбивая друг друга с ног, ринулись вниз по узкому трапу, веселясь, словно школьники на перемене. Пилот-командир, передав свои полномочия общему собранию, привычно развернул малую палатку, примитивнейшим образом вбил два колышка в грунт и, укрепив гамак, удобно устроился в нем. Одним глазом приглядывая за суматохой, он в десятый раз перечитывал неутешительные отчеты предыдущих экспедиций на Омегу-Зиро, пользуясь древним, давно морально устаревшим жидкокристаллическим ридером, выполненным в виде средневековой книги.

За час с небольшим дружной работы под разноцветными куполами выросли палатки исследователей, оборудование, как это принято, перетащили в невысокий вместительный ангар. В строгом соостветствии с Уставом по периметру установили датчики движения, объема, биоизлучения и другую аппаратуру слежения. Эта процедура своей неотвратимостью и организованностью в очередной раз напомнила Райли постройку древнеримского военного лагеря.

Он выбрался из гамака, прошелся вдоль периметра, на этот раз не скрывая симпатии перекинулся парой слов с красоткой когнитологом, которая успела с кем-то смертельно поссориться, и, не найдя никаких изъянов в проделанной работе, одобрительно хмыкнул. Когда общий защитный купол закрыл все строения, люди наконец с облегчением избавились от кислородных приборов.

Лица ученых лучились счастьем, а вечно озабоченный Тоши Сузуки улыбался так, что и без того узкие глаза его и вовсе стали похожи на щелочки. Мануэла да Силва, которую и в обычное время трудно было остановить, болтала без умолку, тормоша всех по поводу и без, задавала одновременно несколько вопросов, не удосужившись выслушать ответ хотя бы на один из них. Пилот-командир, пользуясь своим привилегированным положением, смотрел на этот шум со стороны.

Мануэла да Силва, 29 биологических лет, выпускница Лиссабонского университета, автор 3 научных работ, биолог, врач. Набрав 99 баллов из 100 возможных, стала победительницей конкурсного отбора в своей номинации. Отменно прошла предполетную подготовку в Центре подготовки на мысе Канаверал, получив звание, космонавт-исследователь.

— Бьюсь об заклад, — бурчал себе под нос Райли, — они даже не отдохнут, а пойдут искать этих самых люд-лей. Кто же с тобой поспорит, — продолжал он, — десять из десяти: сейчас начнется скандал из-за того, что кто-то должен оставаться в лагере.

Действительно. Общее решение возникло сразу же — отправиться на поиски. Откуда-то взялась уверенность, что все удастся, словно успех был изначально гарантирован как нечто само собой разумеющееся.

— Два человека должны остаться в лагере, так полагается по правилам, — перекрывая шум, надсаживался физик, — сколько можно повторять. Из вечного оппонента командира он превратился в строгого поборника дисциплины, что сразу же отразилось на отношениях с доброй половиной участников экспедиции.

— Вот ты и оставайся, — неожиданно перешла в атаку Мануэла, почему-то решив, что в лагере хотят оставить именно ее.

— Себя я и хотел предложить, — принося жертву, но не уступая инициативы ответил Ангелов. — Кто еще?

Взгляды большинства неожиданно обратились на пилота-командира, и тот, не удержавшись от улыбки, согласно махнул рукой.

— Виват командиру, — неожиданно провозгласила когнитолог, и все деятельно начали готовиться к выходу.

В считанные минуты были еще раз осмотрены и опробованы вездеходы, заправлены до отказа кислородные приборы, проверено специальное оборудование…

— Я уже думал, что этот гвалт не прекратится никогда, — с облегчением констатировал Райли, когда пыль из-под колес последнего вездехода осела на дальнем холме.

— А мне, честно говоря, чертовски хочется быть там, рядом с ними, — с неожиданной тоской в голосе признался физик.

— Ерунда! Вероятность появления этих самых люд-лей, на мой взгляд, значительно выше именно здесь, вблизи лагеря, — Райли говорил так, словно это банальная истина. Собеседник мгновенно уловил эту странную, подозрительную интонацию.

— Это почему же? — недоверчиво переспросил он.

— Так, интуиция. Да и, если верить Кёнигу, еще никому не удалось предсказать поведение этих существ.

— Если бы не Кёниг, мы бы уже все знали, — возразил физик убежденно.

— Мы бы не знали ничего, — с ударением ответил Райли и неловко перевел разговор на другую тему. — Альберт, я, честно говоря, раз десять пытался одолеть специальную теорию Ху, но так ничего и не понял, не мог бы ты помочь мне с нею разобраться, хотя бы в первом приближении…

— Ну да, хорошенькое дело, — хмыкнул физик. — Математический аппарат специальной теории относительности по сравнению с этим монстром просто детский лепет. Ху был гением, это правда. Весь смысл в том, что в моментальном перемещении вещества нет никакого нарушения классических физических законов.

— Как же так, — возразил Райли, чистосердечно не понимавший существа дела, что его всегда тяготило, — мы прошли это расстояние за доли секунды, а на Земле пролетели 36 лет, бред какой-то…

— Вот-вот! — ухватился за его последние слова Ангелов. — В этом-то и квинтэссенция. На самом деле, ничего не нарушается. Мы просто пронизываем пространство по времени, а оно-то идет по всем классическим законам, и на временной шкале никаких чудес не происходит. — Заметив по выражению лица собеседника, что требуется дополнительная аргументация, физик продолжил: — Если, например, материальное тело движется вдоль абсцисс, то по оси ординат его перемещение будет равно нулю. Верно? — Теперь настала очередь Райли. Он кивнул, а затем недоверчиво покачал головой:

— Так-то оно так, это на уровне детского сада, но… в нашем случае время как раз и проходит…

— Ну, так оно и есть, — подхватил с горячностью Ангелов, — если проходит время, то нашим перемещением в пространстве по его оси можно пренебречь…

— Это как же пренебречь, хорошенькое дело, 36 световых лет все-таки, — недоверчиво протянул Райли.

— Да хоть сто, — с уверенной улыбкой продолжал Ангелов, — по шкале времени все идет по законам, где скорость света — величина конечная, и мы ничего не нарушаем, но вот с пространством происходят превращения удивительные. Меняются его фундаментальные свойства. Камнем преткновения является на самом деле энергия. Пока мы не научились полностью освобождать энергию, заключенную в веществе, идеи Ху были чистой воды теорией.

— Все равно что-то тут здорово не так, — уныло не согласился Райли, в очередной раз убеждаясь, что понять эту «простую» истину он не сможет ни в классическом изложении, ни в адаптированном для «чайников» варианте, — это же надо, столько раз летал, а не понимаю как именно.

— Говоря честно, — продолжил физик спокойно, — мне всегда казалось, что половина из тех, кто преподавал мне теорию Ху, сами толком не разбирались, в чем там дело. В конце концов, миллиарды людей пользуются всеми благами цивилизации, ничего не понимая в принципах, на которых все это построено.

— Это перебор, верно? — возразил пилот-командир. — Но все равно забавно. Даже утешает в какой-то степени. Вот уж действительно, «специалист — это варвар, невежество которого не всесторонне». — И он вымученно улыбнулся.

Ангелов заинтересованно взглянул на собеседника, словно увидел его впервые.

— А вы «вещь в себе», Райли, сейчас редко кто цитирует Лема…

— А я и не помню автора, но мы как-то болтались в пустоте, когда выпали из вашего любимого Hoo's sub-space неизвестно где, и времени, с которым вы так лихо расправились на словах, у нас было в избытке. Меня спасал вот этот старенький ридер и математика, впрочем, это не новый фокус, по-моему.

— Как же вас нашли? — изумился физик.

— Шанс был, правда, один на миллион. Немного, верно? — ответил он, встретив изумленный взгляд собеседника. — Маленький лысый доктор, который не попал на борт из-за случайно выявленного нарушения сердечного ритма, заявил, что знает, как мог произойти сбой. Мне это рассказывали потом. Самого доктора уже не было в живых. Они в точности воспроизвели старт, и доктор ошибся точно так же, как и наш штурман-инженер, они тренировались вместе, вы же знаете, что совместные тренировки всегда приветствует начальство…

— Я где-то об этом читал, — заметил физик, задумчиво. — И вы продолжаете летать после всего этого? Это гораздо менее понятно, нежели физические теории.

— Это единственное, что я могу делать хорошо. Да и теперь я летаю для пополнения коллекции, вот провалим последнюю миссию — и на покой, — отшутился Райли.

Теперь настал черед удивляться физику. Он и мысли не допускал, что экспедиция может закончиться неудачей.

* * *

Как часто бывает в научных экспедициях, первые недели пролетели незаметно. Новые идеи, догадки, тревоги и разочарования, хлопоты… Дни бежали за днями. Энтузиазм, с которым взялась за дело молодежь, постепенно иссякал. Попытки найти следы разумной, в понимании землян, деятельности на планете в очередной раз терпели крах. Они пытались развести костер — именно таким образом первой экспедиции удалось привлечь внимание людлей — без толку. Классический вариант общения посредством фигурок на песке поначалу привел к успеху, но после таинственного появления пятой фигурки продолжения не последовало. Любые работы в «запретных зонах» точно так же, как и десятки лет назад, пресекались. Два месяца унылой рутинной работы — никаких прорывов и открытий.

«Запретных зон» было известно великое множество. Даже их экспедиция обнаружила несколько новых. Исследованию «зон» много времени посвятила вторая экспедиция. Ученые выяснили, что эти участки обладают незначительной радиоактивностью за счет наличия в них относительно коротко живущих редкоземельных элементов, что однозначно указывало на недавнее происхождение «зон». Никаких следов созидания они не обнаружили, но любая деятельность в этих зонах радикально пресекалась. Даже примитивно вбитые в грунт колья спустя некоторое время непостижимым образом оказывались далеко за пределами этих участков, вырванные и перенесенные таинственной силой. Рекордом в этом смысле была зачем-то установленная в одной из зон электростатическая машина, которая и вовсе исчезла. Спустя 78 лет ее обнаружили на орбите ученые следующей, второй экспедиции.

После той, теперь уже давней истории стало понятно, что с людлями шутить не стоит. Несмотря на затраченные средства и колоссальные усилия нескольких десятков ученых, так и не удалось получить хотя бы одно достоверное изображение людлей. Все, чего достигла наука за почти 160 лет исследований, — это несколько рисунков, выполненных самими участниками экспедиций, единичные встречи которых с «аборигенами» происходили как раз в тот момент, когда никаких технических средств под руками не было. Некоторые из функционеров Космического Агентства даже заподозрили ученых в попытках злокозненной мистификации…

Свидетели независимо друг от друга изображали людлей небольшими, до 120–130 сантиметров, сероватой окраски, вероятнее всего, двусторонне симметричными. В верхней части туловища располагалось что-то наподобие головы. Органы зрения большинству очевидцев казались небольшими, прикрытыми полупрозрачной, будто перфорированной мембраной, что давало основание некоторым ученым предполагать, что у людлей фасеточное зрение, как у насекомых на Земле. Конечности либо вовсе отсутствовали, либо изображались едва заметными, а передвижение, судя по отчетам, происходило прыжками. У тех, кто наблюдал эти прыжки, оставалось впечатление, что инерция каким-то образом их не касается, будто перемещается не материальный объект, а лишь его объемное изображение.

Самым большим, просто феноменальным успехом второй экспедиции была поимка в магнитную ловушку одного из этих существ. В тот самый момент, когда люд-ля должны были обследовать, произошел сбой в электропитании. В непосредственной близости от ограниченного магнитными полями пространства находился Кёниг, именно он оказался рядом с генератором и в момент странного сбоя. Неудивительно, что раздосадованные ученые заподозрили его в саботаже. Все последующие попытки как-то заманить людлей в область, которую можно было быстро ограничить полями, терпели провал. Несколько раз таинственным образом, словно в никуда, исчезала энергия, достаточная для того, чтобы решить энергетические проблемы средних размеров Земного города. Исчезала бесследно, безвозвратно и неуловимо быстро.

В такой ситуации продолжение работ грозило непредвиденными осложнениями, и после недолгих споров вторая экспедиция свернула свою деятельность.

Нечто подобное, правда, в качественно ином варианте, происходило и сейчас. Полное отсутствие хотя бы минимальных успехов порождало отчаяние. Как пишут в учебниках, самые фатальные изменения произошли с теми, кто более всех надеялся на быстрый успех. Мануэла теперь едва не плакала, когда выпадал ее черед отправляться в экспедицию. Прибавилось работы и психологу.

Райли, который подспудно ожидал подобного развития событий, оставался самым большим оптимистом. Теперь разговоры в лагере все больше велись о том, в каких словах и как доложить на Земле о полном провале миссии. Попытки любыми доступными методами зафиксировать хотя бы что-то, выходящее за рамки уже отмеченного предшественниками, одна за другой терпели крах. А ведь на планете постоянно что-то происходило, в этом никто не сомневался. Появлялись новые «запретные зоны», непонятным образом перемещались значительные массивы пород, словно кто-то играл в огромной песочнице. В океане, как и ранее, наблюдали локальные очаги волнения, будто дьявольские силы гигантской, невидимой ложкой перемешивали этот первобытный аминокислотный бульон.

Планета, словно грандиозный организм, жила неведомой жизнью, не подпуская чужаков к своим тайнам. В этом было что-то нестерпимо обидное: открыл книгу, а текста-то и нет, а то, что есть, невозможно прочитать. Было от чего почувствовать себя обманутыми. Так незаметно подошло время, когда общее собрание должно было решиться на последний логичный шаг — поставить вопрос о признании полного фиаско миссии. С этой целью все собрались на центральной площадке лагеря.

Как и следовало ожидать, самым жизнерадостным во всей компании оказался Райли. Он в который раз обращался к белобрысому, всегда спокойному, выдержанному кибернетику Микки Лайно с одним и тем же вопросом, который почему-то доводил молодого ученого до белого каления.

— Микки, скажи мне, ради бога, почему Ангелов все термины приводит на своем языке, a Hoo's subspace, только на английском, — говорил он достаточно громко, чтобы привлечь внимание соседей.

— Он говорит на русском, а не на своем, он там учился, в Москве. Там принято говорить Эвклидова геометрия, Эйнштейново пространство, соломоново решение и тому подобное, лексическая форма такая, — в сотый раз терпеливо повторял северянин, мигая белесыми ресницами.

— Вот за что я тебя люблю, — вмешалась в разговор Мануэла, — так это за темперамент.

Микки застенчиво улыбался и продолжал о чем-то сосредоточенно думать. Райли иногда казалось, что он совершенно отчетливо слышит какие-то потрескивания, исходящие из его головы.

— Чертовски хочется понять все же, почему для Hoo's subspace сделано столь почетное исключение, — принципиально не обращая ни на кого внимания, продолжал допытываться Райли.

— Ну что тут понимать, — в конце концов не выдержал кибернетик, — как-то я сказал, что мечтал в детстве открыть кафе. Это было на Земле еще до окончательного отбора. Ангелов сидел вместе с тем большим усатым парнем… забыл, как его звали… в общем, «задери кого-то» в переводе. Я это говорю, а тот, усатый, спрашивает: «А как будет называться это кафе?» Я продолжаю, мол очень просто — кафе «Лайно». У него, у этого усатого, сок пошел носом от смеха, потом его не взяли, оставили дублером, не из-за этого случая, наверное. Я несколько раз спрашивал Ангелова, почему усатый так реагировал, а он сначала уклонялся от ответа, но потом сказал, что моя фамилия на родном языке того усатого парня обозначает что-то не совсем относящееся к кулинарии и даже не очень аппетитное.

Мануэла, вероятно посвященная в подробности того памятного разговора, сидела рядом, старательно отворачивая голову от рассказчика и задыхаясь от едва сдерживаемого смеха. Райли же продолжал делать вид, что никак не возьмет в толк, о чем ему хотел сказать ученый. История эта в изложении как Ангелова, так и Микки всегда поднимала настроение, и несчастный кибернетик с фантастическим терпением продолжал объяснять всем интересующимся, в чем тут, по его мнению, соль.

— Все-таки Hoo's subspace — это не кафе, пусть даже очень хорошее, здесь что-то здорово не так… — гнул свою линию Райли, пока Мануэла не испортила все дело и не рассмеялась в голос. Кибернетик окончательно смутился и, обиженно поджав губы, очень добропорядочно удалился.

К сожалению, этот островок хорошего настроения погоды не делал. На большинстве лиц читалось разочарование. Дождавшись тишины, Ангелов нудно и на удивление сбивчиво доложил о результатах, точнее, об их полном отсутствии, потом уже в заключение предложил дать всем еще три дня на последние эксперименты. Как правило, вслед за подобным решением оставалось свернуть лагерь и бесславно ретироваться.

Как и следовало ожидать, никто на исходе третьего дня не крикнул «Земля!». Всякие чудеса происходят лишь один раз. Последнее общее собрание передало командование в руки Райли, что означало признание собственной слабости и конец миссии.

Пилот-командир отдал необходимые распоряжения, и с присущей ему энергией принял участие в сворачивании лагеря. После демонтажа большей части оборудования работы были временно прекращены. На изумленные вопросы ученых Райли ответил одним предложением:

— Я думаю, что, отгородившись от окружающей действительности всеми известными нам способами, мы обрекли себя на неудачу. Что мы потеряем, если проведем еще одни сутки без всякой защитной и другой техники? Кого нам бояться на этой планете?

— Но если они появятся в этот момент, мы ничего не сможем никому доказать, — возразил было Тоши.

— Кому мы должны что-то доказывать? Этим перестраховщикам-чиновникам? — взорвалась Мануэла и, дергая за руку несчастного кибернетика, пыталась выдавить из него хоть слово в свою поддержку. — Я в любой момент и кому угодно скажу, что честно выполнила свой долг, правда?

Принятое решение более не обсуждали, доселе общий разговор разделился, распался. Райли, наверное, в последний раз привычно устроился в гамаке, который предусмотрительно не разобрал, предложив Ангелову маленький походный стул.

— Как-то не по себе мне от всего происшедшего, — начал разговор физик, — не привык терпеть неудачи, хотя отрицательный ответ, это тоже ответ в науке…

— Мне и вовсе неприятно, — с готовностью подхватил уничижительные интонации пилот-командир, — все же это мой последний полет, а такой финал — не очень-то достойное завершение неплохого доселе послужного списка. Черт с ним. Хватит об этом. Выйду на пенсию, поеду в те места, где жил Кёниг… Никак не могу привыкнуть говорить в прошедшем времени о человеке, с которым разговаривал и пил пиво несколько месяцев тому назад… — Райли тяжело вздохнул.

— Да, — подтвердил физик, — на Земле к нашему возвращению пройдет 72 с небольшим года. Наука ушла далеко вперед, мне будет тяжело догонять, если это вообще возможно. А все из-за… — Он пнул ногой ни в чем не повинный кол, на котором был укреплен командирский гамак так сильно, что вся конструкция задрожала.

— Вроде и идеальное место, эта Омега-Зиро, но у меня, говоря честно, постоянно такое ощущение, что кто-то ковыряется в моих мозгах.

— Забавно! Я совсем недавно говорил на эту тему с Хаусер. Похоже, что все мы ощущаем нечто подобное. Быть может, это из-за каких-то свойств сети? — не совсем уверенно предположил физик.

— Может, это и так, я не шибко разбираюсь в этих самых свойствах локальных сетей, но я-то не подключен.

— Как это?! — не смог скрыть изумления физик. — Это требование жестко регламентировано Уставом, который вы так чтите.

— На самом деле, Устав лишь способ снять или хотя бы разделить ответственность. Иногда я в этом не нуждаюсь, — просто ответил пилот-командир.

После нескольких минут молчания он возобновил разговор:

— Как же получается, что время на Земле проходит так быстро? — Он повернулся к собеседнику, и какой-то предмет в кармане неизменной куртки больно уперся краем в самые ребра.

— Ах ты черт, совсем забыл, — он достал из кармана подарок Кёнига. — Вот забавная штука. Пилот второй экспедиции говаривал, что это очень непонятная вещь.

— Тор, — вяло поинтересовался физик и продолжил: — Похоже на человеческий эритроцит, по-моему..

— Точно, точно, — оживился Райли, — смотри.

Он на долю секунды сдавил колесико и разжал пальцы. Как и десятки раз до этого, странный подарок коллеги полетел вниз, но на середине траектории неожиданно пропал. Не растаял, не испарился, а именно исчез. Ангелов выпрямился, провел ладонями обеих рук в том месте пространства, где только что находился исчезнувший предмет.

— Ничего не понимаю, что за оптические фокусы, — он не успел продолжить, потому что маленькое колесико в эту самую секунду продолжило свой полет к поверхности и упало на песок.

— Вот я и говорю, что никак не могу понять, что же происходит со временем, — нарочито не выказывая удивления, будто произошло самое заурядное событие, продолжил Райли.

— Погодите, — прервал его Ангелов, — как вы это сделали? Мистика какая-то. — Он осторожно поднял подарок Кёнига и передал его Райли.

— Да так и сделал, — уверенно заявил пилот-командир, словно ничего необычного не случилось и это нормальное поведение вещей. Он снова на долю секунды сдавил этот странный предмет и выронил его. Эффект повторился.

— Почему же вы раньше не показывали мне эту штуку? — изумился физик.

— Да забыл я о нем в этой суматохе. Сейчас вот неловко лег, и он прямо в ребра уперся…

Райли, как и все остальные члены экспедиции, до мельчайших подробностей запомнил эту секунду: несколько палаток под чужим светом Капеллы, берег океана, сидящий на ящике какого-то прибора Тоши о чем-то спорит с кибернетиком. В нескольких метрах от них, у входа в палатку, расположились Мануэла и Элисон, разбираются с пищевыми концентратами, но что-то неуловимое уже произошло, изменилось. Может быть, дрогнул и осел один из дальних холмов, или неслышимая волна первобытного океана ударила в берег…

Неожиданно какое-то беспокойство охватило ученых. Райли всем телом ощутил низкочастотные колебания, от которых непривычно заныло слева в грудной клетке никогда им раньше не ощущаемое собственное сердце. Все вокруг наполнилось гулом, казалось, распались сферы. Неизмеримо огромная серая масса, заслоняя светило, мягко опускалась в нескольких сотнях метров по направлению к дальним скалам. Похожая на усеченную призму, подавляющая, вселяющая суеверный, первобытный, пещерный ужас. На вершине ее неожиданно открылся исполинский глаз — человеческий глаз. Все замерло. Райли почувствовал себя маленькой букашкой под микроскопом, как капелька крови, которую показывал сын, радуясь, что может рассказать отцу что-то неизвестное.

Странное оцепенение охватило его. А в широкой полосе перед лагерем взметнулись ввысь египетские пирамиды, из океана к древним людям вышли неведомые существа, обучавшие их наукам и ремеслам, взвились над двумя древними поселениями огонь и дым… Вот бесконечной массой двигаются вдаль повозки и всадники, квадратные каре окутываются дымом залпов, и льется кровь, вскипает атомный гриб над большим городом… Вот, опираясь на раскаленный столб пламени, беззвучно взмывает ввысь ракета… — долгая череда видений, а вот и они сами, занятые устройством лагеря…

Непонятно, когда и как все исчезло. Снова те же холмы, и берег океана, и ласковый свет Капеллы. Ошеломленные и подавленные, застыли ученые в тех позах, в которых их застало «пришествие». По лицу Мануэлы медленно текут слезы. Тоши так и стоит с изумленно приоткрытым ртом. Бородка Ангелова, словно наэлектризованная, выглядит совсем не академически. Когнитолог часто мигает, словно в глаза ей попал песок…

Райли с трудом поднялся, автоматически поискал странный подарочек Кёнига, все пытаясь понять, что же произошло.

— Запропастилось куда-то, — привычно бормотал он, не адресуясь ни к кому, и первые звуки членораздельной речи возвратили всех в реальность. Медленно, словно после долгого сна, люди приходили в себя, освобождались от странного впечатления, которое произвело на них происшедшее.

Они почти не говорили в тот последний вечер на Омеге-Зиро, да и о чем говорить, когда все ясно. Страшная усталость навалилась на всех. Райли даже не пошел в палатку, а задремал тут же в гамаке и только к середине ночи, основательно продрогнув, проснулся и устроился с привычным, пусть и походным комфортом.

Проснулись поздно, впрочем, никто и не торопился. Не договариваясь, занялись первоочередными делами. Демонтировали кислородную и регенерационную установку, разобрали палатки. Райли, под осторожные улыбки ученых, чертыхаясь на чем свет стоит, пытался извлечь колья, на которых был укреплен знаменитый гамак.

Когда большая часть оборудования была погружена в посадочный модуль, физик неожиданно предложил устроить последний неофициальный пикник и на глазах изумленных коллег извлек из свертка бутылку.

— Уж если нарушать Уставы, так нарушать по полной программе. Это болгарский коньяк, и я его припас для того, чтобы отметить окончание нашей экспедиции, — стараясь говорить торжественно, провозгласил он.

Под общими взглядами он начал извлекать пробку и…

— Ты когда-нибудь оказывался в более дурацкой ситуации? — прокомментировал он происшедшее, держа в правой руке часть пробки, а в левой — бутылку коньяка, которую ему так и не удалось открыть.

Кибернетик, к которому был адресован этот вопрос, вымученно улыбнулся и привычно промолчал. После событий прошедшего дня все в их жизни изменилось. Странно, но никто не собирался говорить о виденном, будто это было нечто сокровенное, глубоко личное, обсуждению не подлежащее. Создавалось впечатление, что теперь каждый из них лишь играл самого себя, притворяясь, что ничего не произошло, что все идет так, как ранее намечено, так, как должно.

— Надо же, пройти 36 световых лет и не найти штопор, чтобы открыть бутылку коньяка, — продолжал Ангелов.

— Коньяк должен быть армянским, — неожиданно мстительно сказала Мануэла.

— Сигары — гаванскими, духи — французскими, — продолжила когнитолог, словно поддерживая игру.

— Водка — финской… — заявил важно кибернетик и смутился, потому что непривычно громко засмеявшийся физик моментально опроверг его мнение:

— Водка должна быть русской, и если в твоем хваленом кафе ее не будет, то не будет и посетителей.

Он продолжал держать в руке злосчастную бутылку, разглядывая ее содержимое в свете лучей Капеллы.

— Давайте не заносить это в журнал, — внес свою лепту в разговор пилот-командир.

— Что именно? — поддела его Элисон. — То, что мы собирались распивать спиртные напитки, или то, что не нашли штопора?

Она ехидно и с вызовом улыбалась, глядя на Райли зеленоватыми глазами.

— Отдадим бутылку Микки как экспонат для кафе. Бутылка, которая преодолела 72 световых года и осталась нетронутой, — это очень большая редкость.

Райли явно гордился пришедшей на ум идеей.

— Интересно, а как теперь считать возраст этого коньяка? — неожиданно задумался Ангелов, в ответ на вопрос которого сразу посыпались различные предложения.

В это время за единственной, оставшейся не разобранной палаткой, заслонявшей ближние холмы, раздался легкий, напоминающий звон серебряных колокольчиков звук. Возгласы и шум моментально смолкли. Четверо людлей, нисколько не опасаясь присутствующих, вышли на открытое пространство. То, что можно было бы считать лицами, казалось, сложилось в немного странную, но в целом дружелюбную гримасу. Осторожными шажками-прыжками они приблизились к замершим от неожиданности ученым. Маленькие конечности с неведомо откуда появившимися присосками на кончиках коротких пальчиков протянулись к вожделенной бутылке, которая буквально вывалилась из рук обмершего от происходящего физика.

Наверное, ученым показалось, что едва заметная струйка жидкости совершенно свободно прошла через матовое стекло и исчезла в непосредственной близости от державшего бутылку людля. Личико его, казалось, страдальчески сморщилось, и нечто похожее на еле сдерживаемый кашель несколько раз сотрясло тельце, бутылка моментально оказалась на песке, а людли исчезли так же быстро, как и появились.

Ангелов, испытавший нечто похожее на шок от только что увиденного, оправился быстро и, взяв в руки многострадальную емкость, попытался найти следы только что проведенного эксперимента.

— Вы видели что-нибудь подобное?

Ответы посыпались одновременно, но тут совершенно непривычно всех перекрыл резкий голос молчуна кибернетика:

— Я понял, что это такое. Пилот-командир изначально был прав, он все время говорил: «Не будьте как дети». Так вот…

— Это детский сад или ясли, — перебила Мануэла и набросилась на кибернетика с поцелуями, приговаривая: — Ах ты, мой умница, мой сладкий, просто гениальный ребенок… — Микки, стесняясь коллег, краснел и отбивался, что моментально разрядило обстановку. Как-то естественно и органично вернулось утерянное состояние равновесия, словно ничего не произошло.

— А почему бы и нет? — неожиданно серьезно продолжил Ангелов. — Тогда все проявления вроде бы укладываются в одну концепцию. Дети тут растут, в этом самом питательном бульоне, должно быть, где-то все это обогащается, отчего и все странные явления в океане.

— Взрослые прилетают их навестить, а места посадки… или как 7гучше сказать, и есть «запретные зоны», — подхватил Тоши, — кому же понравится, когда на стартовой площадке появляются всякие предметы, приборы или дурацкая электростатическая машина.

— Точно, — поддержал разговор Райли, проникшись всеобщим энтузиазмом, — наверное, если бы не ученые, которые вечно размещали всякие штучки вблизи «запретных зон», их было бы весьма ограниченное число.

— Это имеет смысл, — поддержал пилота-командира физик, — мы, с нашими неуклюжими попытками зафиксировать любые действия, им здорово надоедали.

— Вы представляете, каким терпением нужно обладать, чтобы не выкинуть нас всех подальше от своих детей? — продолжила общий разговор когнитолог. — Жаль, что Кёниг не дожил до того момента, когда стало ясно, что именно он спас нас всех от неминуемой беды. Если бы что-то плохое произошло с маленьким, то нам всем пришлось очень и очень скверно.

— Я сейчас отобью горлышко, — с людоедскими интонациями пригрозил физик, и Райли пришлось спасать многострадальную бутылку. Он держал ее в вытянутой руке и пытался возможно отчетливее представить, как пробка медленно выходит из горлышка… На глазах изумленных присутствующих цилиндр пробки начал, медленно вращаясь, подниматься и, наконец вывернувшись из горлышка, упал на песок.

В повисшей над группой астронавтов тишине издалека едва слышно донесся показавшийся чуть насмешливым звон серебряных колокольчиков.

— Райли! — начал было предложение физик, но Элисон перебила его.

— Я поставила диагноз, — заявила она. — Мы снежные люди, мы йети, и мы для них открытая книга. Единственно, чем мы отличились от своих предшественников, так это бутылкой коньяка. Смешно…

— Так что, состоялась наконец встреча цивилизаций? — неловко продолжил разговор пилот-командир, на которого все обратили теперь уже сожалеющие взгляды.

— Да, я тоже думаю об этом, — подтвердил кибернетик. — Мы им просто неинтересны. Этим даже можно гордиться, наверное…

— Молодцы мы, все же раскусили задачку. Так и доложим на Земле: «Ребята, мы космические неандертальцы. Кёнигу нужно поставить памятник, а нам перед выходом на пенсию выдать премии», — Ангелов разливал золотистый напиток в разнокалиберные стаканчики. — Давайте выпьем за тяжелую долю неандертальцев в Космосе.

— Быть может, наши далекие потомки точно так же…

— Будут весело водить за нос исследователей, принадлежащих к другим цивилизациям, — подхватила когнитолог и храбро сделала глоток. — Фу, какая же это…

— Прелесть, — вновь захватил инициативу в свои руки Ангелов. Коньяк был выпит, за импровизированным столом восстановилась тишина, а с океанского берега слышались переливы серебряных голосов, но никто из присутствующих уже не собирался «мешать жить» детям другой, непостижимо великой цивилизации.

В тот же вечер исследовательский лагерь был свернут окончательно. В посадочный модуль погрузили все, до мельчайшей детали. Последним на борт был занесен командирский гамак. Ангелов и Райли стояли рядом в проеме люка, бросая последний взгляд на местность, которая несколько месяцев служила им домом.

— Райли, только без дураков, вы ведь знали, чем это закончится? — сказал физик, пользуясь тем, что их никто не слышит. — Откуда у вас этот диск, из-за которого, как я понимаю, и произошло… «пришествие». Что рассказал Кёниг?

— Да, в общем, ничего особенного, — признался пилот-командир, — мы выпили много пива в тот вечер. Он пустился в воспоминания, а я всегда был неплохим слушателем, особенно когда собственный язык едва ворочается. Знаешь, как они заманили этого людля? — задал он вопрос и, не ожидая ответа, продолжил: — Они переделали оборудование так, чтобы закрывать магнитным полем небольшое пространство, но напряженность его довели до каких-то несусветных значений…

— Райли, я все это прекрасно помню, — не выдержал Ангелов, — я знаю их отчет наизусть, он мне в цвете снится.

Физик нетерпеливо теребил свою бородку.

— Они тщательно замаскировали эти самые генераторы, а на видное место положили китайские головоломки, простые, из проволоки, ну, этот самый людль и попался…

— Вы надо мной издеваетесь, — не выдержал Ангелов, — да гори огнем отчет второй экспедиции. Что сказал Кёниг? Он всегда что-то скрывал, правда, ну не скрывал, а не договаривал… — добавил он примирительно.

— Он действительно был ближе всех к генератору, а когда все это произошло, то у него в руках осталась эта штука, подарок, может быть. Кёниг предполагал, что это устройство для связи или маяк. Для активизации достаточно едва сдавить его.

— А вы пробовали это делать на Земле?

— А как же, — живо ответил Райли, не обращая внимания на выражение лица собеседника, — на Земле эта штука не работает.

— Это же какая энергия должна быть… Погодите. Но тогда… Похоже, они и со временем сделали то, что мы только-только научились делать с пространством. Неужели вы ничего не помните из того разговора, ведь было, должно было быть что-то важное, самое главное.

— Да, когда пиво немного выветрилось из моей головы, я напрямик спросил Кёнига, почему он сделал это, зачем отпустил людля…

— Ну, — торопил собеседника Ангелов, понимая, что сейчас прочитает последнюю страничку этой давней истории, — так что же он ответил?

— Я тогда не совсем, не до конца понял. Он сказал, что услышал тихий детский плач…