В половине шестого комиссар Марей вновь встретился с Бельяром в начале улицы Саблон. Увидев на Бельяре темный костюм, Марей с досадой щелкнул пальцами.
— До чего же я глуп, — сказал он. — Ничего не поделаешь, придется пойти туда в таком виде. Бедная Линда не станет на меня сердиться.
Он запер машину и непринужденно взял своего друга под руку. Они шли по тенистому бульвару Морис-Баррес.
— Ну и темное дело!
— Ты не обнаружил ничего нового? — спросил Бельяр.
— Нет.
— Приходи к нам ужинать. Поговорим обо всем спокойно.
— Нет, спасибо. Сегодня вечером не смогу. Слишком много всего надо успеть. Забегу завтра, если будет время. Лучше, если ты ей скажешь… Сам знаешь, я на это не гожусь!.. К тому же вы были довольно близки.
Они остановились у ограды богатой виллы. Сад, гараж. Три этажа. Внушительная тишина.
— Близки — это, пожалуй, сильно сказано, — ответил Бельяр. — С Сорбье трудно было быть в близких отношениях. Просто мы встречались раз в неделю… чаще всего по воскресеньям.
— Все четверо?
— Андре в последнее время со мной не ходила. Не хотела показываться в таком положении. И потом, ты знаешь, какая она дикарка!
Бельяр позвонил, толкнул калитку. На ступеньках у входа он замешкался, повернулся к Марею. Лицо его побледнело.
— Извини, старина… Я не смогу. Для тебя при твоей профессии это совсем другое…
Дверь отворилась, и старая Мариетта пригласила их войти. Она улыбнулась им.
— Мадам сейчас выйдет.
Они очутились в гостиной, уже не решаясь взглянуть друг на друга. Донесся стук высоких каблуков Линды.
— Она будет держаться мужественно, — прошептал Бельяр. — Это женщина незаурядная.
Линда появилась в дверях, протянула им руки.
— Добрый день, Роже. Добрый день, мсье Марей. Какой приятный сюрприз!
Она была высокой, стройной, утонченно элегантной в своем простом белом платье. С косой, уложенной вокруг головы короной, и с поразительно светлыми глазами, она была царственно красива.
— Мадам… — начал Марей.
Он выглядел таким несчастным, что она рассмеялась. Рассмеялась от души, как юная девушка, любящая жизнь, праздники, цветы.
— Это тяжкий долг, — пробормотал Марей. — Я в отчаянии…
Удивленная Линда старалась поймать взгляд Бельяра.
— В чем дело?
Мужчины безмолвствовали. Линда медленно опустилась на ручку кресла.
— Жорж?… — прошептала она.
С букета роз упали два лепестка. Все трое вздрогнули, до такой степени были напряжены у них нервы.
— Мсье Сорбье был на свой лад борцом, — сказал Марей. — Солдатом.
Линда замерла. Но рука ее, как бы сама по себе, поднималась к горлу, словно медленно приближалась чудовищная боль, которая вот-вот прорвется, уничтожит гармонию прекрасного лица, склоненного вниз. Бельяр подоспел, чтобы поддержать ее.
— Он умер? — произнесла она нетвердым голосом.
— Да, — сказал Марей. — Он не мучился, не успел.
И, чувствуя, что если он заговорит, если ему удастся нарушить нечеловеческое молчание, ползущее, словно туман, от мебели, картин, драпировок, черного пианино, то это поможет Линде устоять, одержать над собой победу, он одним духом рассказал обо всем: и о странном преступлении, и о непонятном похищении, и о непостижимом исчезновении убийцы… Бельяр кивал, добавляя иногда какую-нибудь деталь, и все услышанное Линдой было настолько невероятным и в то же время нелепым, что она чуть было не забыла о своем собственном горе; все это предстало перед нею в виде жестокой, фантастической сказки, где каждая новая подробность, бесспорно, убеждала ее в смерти мужа, но в то же время предлагала такую загадку, что страдание отступало. Приставив к глазам ладонь, сгорбившись, она слушала и, как маленькая девочка, шептала дрожащим голосом: «Это невероятно… невероятно…»
— И теперь, — продолжал Марей, — нам всем угрожает опасность. Если убийца окажется не шпионом, а безумцем, который хочет отомстить за себя и войне и науке, вообще всему человечеству, целый квартал Парижа может исчезнуть или обратиться за какие-нибудь несколько часов в пустыню.
Линда уронила руку.
— Могу я его увидеть?
— Это нетрудно, — сказал Марей. — Он в Институте судебной медицины. Роже поедет с вами.
Бельяр положил руку на плечо молодой женщины.
— Моя машина стоит тут, — шепнул он. — Если вы чувствуете себя в силах, лучше поехать туда сейчас.
Она встала, но пошатнулась. Бельяр поддержал ее, но она отстранила его.
— Нет, Роже, спасибо… Мне надо привыкать.
Она обошла кресло, вытянув вперед руку, точно слепая. Потом, чтобы скрыть слезы, поспешно вышла. Они услышали, как она побежала. Марей беспомощно махнул рукой, словно чувствовал себя виноватым.
— Что еще я мог сказать?… Все это ужасно. Ты думаешь, она выдержит?
— Думаю, да, — сказал Бельяр. — Несмотря на богатство, ее воспитывали в строгости.
— Я полагаю, — снова начал Марей, — это была очень дружная пара?
— Вне всякого сомнения. Разумеется, они не были голубками. Бедняга Сорбье всегда напускал на себя холодность, а Линда — это вещь в себе, понимаешь?
— Понимаю… я был не слишком груб?
— Да что ты, старина!
— Ты уверен, что она на меня не сердится?
— Что ты выдумываешь!
— Видишь ли, она наверняка мне будет нужна. Мне придется подробнейшим образом проследить последние часы жизни Сорбье.
Погрузившись в раздумье, Марей обошел гостиную. Он остановился перед портретом убитого, рассеянно взглянул на картины. Кто-то плакал в глубине пустынных комнат. Старая Мариетта.
— Она двадцать лет служит у Сорбье, — сказал Бельяр.
— А еще у него был кто-нибудь в услужении? — спросил Марей.
— Шофер. Представь себе, Сорбье знал, из чего сделаны звезды, но не мог отличить стартер от кнопки обогревателя в машине.
— Где этот шофер?
— Ну, старина, ты слишком многого от меня хочешь.
Вернулась Линда. Она надела синий плащ. Лицо осунулось, и все-таки она была очаровательна.
— Скорее, — сказала она.
Они чувствовали, что она на пределе, и поспешили на улицу. Бельяр помог ей сесть в машину рядом с собой.
— Я тебе позвоню, — сказал Марей. — Ты с нами не можешь поехать?
— Никак не могу. Мне нужно навести справки об этом заказном письме.
Машина Бельяра тронулась, а комиссар сел за руль своей малолитражки. Было шесть часов. Марей почти физически мучительно ощущал, как быстро летит время, и чувствовал себя каким-то беспомощным, неспособным что-либо предпринять. Его поддерживала сила привычки. Он приоткрыл бумажник и в последний раз взглянул на конверт. Почтовый штемпель легко было разобрать: Бульвар Гувьон-Сен-Сир. Он двинулся в путь. На бульваре было безлюдно. С карусели из-за решетки зоологического сада доносилась музыка. Если бы убийца придавал своему письму серьезное значение, вряд ли он забыл бы конверт в корзинке. Правда, у него было не так уж много времени… Четырнадцать секунд! Эта глупая цифра приводила Марея в отчаяние. Впрочем, почему именно четырнадцать секунд, раз убийца не выходил?
Он затормозил, едва не столкнувшись с маленьким красным авто в виде болида, вынырнувшим из Булонского леса, и с удовольствием выругался, как всегда, когда был один. Потом подумал о Линде и Сорбье. Странная пара! Он — строгий, молчаливый, день и ночь за работой; она — словно из другого мира, какая-то сказочная фея, с удивлением взирающая на людей. Какой была их жизнь, когда они оставались вдвоем? О чем он мог с ней беседовать? О нейтронах? Об ускорителе частиц? Там этот чудовищный завод с диковинными машинами. В Нейи — огромный молчаливый дом с полуприкрытыми ставнями. «Я все сочиняю, — подумал Марей, — фантазирую. Этак я заброшу свое ремесло!»
Он отыскал место для машины и вошел в почтовое отделение. Служащий засуетился:
— К вашим услугам, господин комиссар, чем могу быть вам полезен?
— О! Дело пустячное. Мне нужен адрес отправителя… Осторожно! Не прикасайтесь, здесь отпечатки пальцев.
Перепуганный чиновник списал с конверта номер, дату и час отправления.
— Садитесь, пожалуйста. Да, да, возьмите мой стул. Я сам займусь этим делом. Через три минуты мы все выясним.
Он удалился, преисполненный трогательного рвения. Марей не обнадеживал себя. Он был слишком умен и многоопытен, чтобы не почуять ложный след, ловкий ход; конверт этот могли оставить нарочно… а он попал в расставленные сети и, одураченный, барахтался в них, бессильный что-либо предпринять, убийца же тем временем спешил к какой-нибудь дружественной границе… Но и эта гипотеза казалась ему не из лучших. Марей ее «не чувствовал». И он почти не сомневался, что человек, которого он ищет, прячется в самом Париже и что цилиндр где-то здесь, поблизости. Его нисколько не удивило бы, если бы дело обернулось просто политическим шантажом.
— Вот нужные вам сведения, — воскликнул вихрем влетевший чиновник. — Я списал с копии квитанции: «Поль Лелё, авеню Терн, 96». Подождите, я напечатаю адрес, так будет понятнее.
Он ликовал, этот превосходный человек, посылая Марею многозначительные улыбки и отстукивая двумя пальцами адрес.
— Что-нибудь серьезное? — спросил он.
— Кража, — ответил Марей.
— Все в порядке, — радостно заключил чиновник, — считайте, что ваш вор уже пойман. Желаю удачи, господин комиссар.
Пойман? Как бы не так! И все-таки у Марея радостно забилось сердце, он ощутил хорошо знакомый ему прилив надежды, так всегда бывало в начале расследования. Он даже говорил порой: «Расследование смахивает на флирт!»
Марей бросился на авеню Терн, это было рядом. Первый этаж дома 96 занимала табачная лавка. Марей прошел по коридору, отыскал консьержку, сидевшую в своей каморке в обществе белого кота и портняжного манекена.
— Поль Лелё? — медленно повторила консьержка. — Поль Лелё? Нет… Здесь таких нет.
— Может быть, это родственник или друг одного из ваших жильцов?
— Я знаю свой дом, — сказала старая женщина, смерив посетителя взглядом поверх очков. — Здесь никогда не бывало Поля Лелё.
Марей не стал настаивать и вошел в табачную лавку. Хозяин ее тоже ничего не слышал о Поле Лелё. Он знал всех своих клиентов, у него только постоянные. Так вот, ни разу ни от кого из них он не слыхал этого имени. «Тем лучше!» — чуть было не крикнул Марей. Раз не существует Лелё, значит, след, нарочно запутанный, был правильным. Отправитель письма принял меры предосторожности, чтобы помешать розыскам. Следовательно, он их опасался. И значит, письмо играло определенную роль в происшедшей драме!
Марей вышел из лавки, сел в машину. Он поедет в уголовную полицию к Бельанфану. Может быть, Бельанфану удастся отыскать на конверте отпечатки пальцев. После незнакомца к конверту прикасалось такое множество людей: почтовый служащий, сортировщики, почтальон, Сорбье!.. Но Бельанфану доводилось «читать» наполовину стертые отпечатки. У него было особое чутье на них. И он умел выжать все возможное из луп, микроскопов, из самых последних достижений химии. Площадь Звезды, Елисейские поля, площадь Согласия. Марей выехал, наконец, на набережную и прибавил скорость. Небо совсем очистилось. Воздух был теплым, ласковым. Время от времени о ветровое стекло разбивалось какое-то насекомое. Сверкающие автобусы, набитые иностранными туристами, следовали один за другим мимо Лувра. И достаточно по неосторожности или из простого любопытства отвинтить колпачок… и надвинется несчастье. А в самом деле, каким образом оно обнаружит себя? Люди внезапно начнут падать, словно сраженные молнией, или будут слабеть в течение многих дней, а то и недель? Надо как можно скорее установить это. А если Бельанфан обнаружит подозрительный отпечаток? Но, прежде всего как отличить нужные отпечатки от ненужных?… Впрочем, на что же тогда картотека? Может быть, удастся обнаружить уже зарегистрированный отпечаток? Один шанс из тысячи! Если же и этот последний шанс улетучится, дело кончено. Придется искать другую ниточку, а другой ниточки нет! Марей в мгновение ока восстановил в памяти завод, двор, свидетелей… Весь этот огромный следственный материал был бесполезен. Улик нет и на подозрении тоже никого нет. Попробуй все это объяснить патрону!..
Марей поставил машину, нагнув голову, вошел в низкую арку ворот уголовной полиции. Он не был честолюбив, но неудач не любил, а насмешливая ирония директора всегда выводила его из себя. Фред ждал его.
— В чем дело? — спросил Марей. — Неприятности какие-нибудь?
— Нет. Я просто хотел предупредить вас, что он желает вас видеть.
Фред ткнул пальцем в потолок. Потом, понизив голос, добавил:
— Там начальник канцелярии министра.
— И давно?
— Минут сорок пять.
— Хорошо. Возьми этот конверт… за уголок, осторожно. Отнеси его Бельанфану. Пусть сейчас же займется им, И пусть найдет. Слышишь, Фред? Надо, чтоб он нашел. Иначе я горю… Можешь передать ему это.
Люилье, директор уголовной полиции, — человек еще молодой, с выправкой спортсмена, волосы, стриженные бобриком, глаза ярко-голубые; жесты у него были резкие, а говорил он, тщательно подбирая слова, чтобы они звучали как можно внушительнее. И никогда не улыбался. «Он только с виду хмурый, — говорил о нем Марей. — А на деле ничего, хороший малый». Люилье представил комиссара молодому человеку лет тридцати, державшемуся с очень важным видом.
— Я изложил суть дела мсье Рувейру, — начал Люилье. — Задача не из легких. Смахивает на злую шутку.
— Мне трудно поверить, — сказал Рувейр, — что все обстояло именно так, как…
Марей жестом прервал его.
— Вообразите, что преступление произошло в этой комнате. С одной стороны — открытое окно и внизу сторож, человек вне всяких подозрений. С другой стороны — дверь, а за ней два инженера, тоже люди вне всяких подозрений. Здесь — тело Сорбье. Рядом — пустой сейф. Все это было установлено с абсолютной точностью. Очень сожалею, что факты подобрались столь необычайным образом.
— Вы тут ни при чем, — сказал Люилье. — Есть у вас отправная точка, какие-нибудь серьезные данные?
— Ничего.
Люилье повернулся к Рувейру.
— Расследование только начинается, комиссар Марей обычно действует очень ловко…
«Он готов с головой выдать меня министру внутренних дел», — подумал Марей.
— Я уверен, что в ближайшие два дня что-нибудь прояснится, — продолжал директор.
— Если газетам станет известно о пропаже цилиндра, — сказал Рувейр, — паника неизбежна. Разумеется, мы сделаем все необходимое. Но наша власть не безгранична. Если нас прижмут к стенке, что нам, спрашивается, отвечать? Какие меры предосторожности мы можем принять?
— Никаких, — ответил Марей. — Зараженный район должен быть немедленно эвакуирован.
Трое мужчин молча смотрели друг на друга.
— Наряды со счетчиком Гейгера будут патрулировать в Париже, — устало сказал Рувейр.
— Служба безопасности тоже не сидит, сложа руки, — заметил Люилье. — Если речь и в самом деле идет о шпионаже, им это быстро станет известно. Вам же, Марей, предоставляется полная свобода действий. В вашем распоряжении все средства, какими мы располагаем. Ну-ка! Расскажите, какое у вас лично впечатление?
Марей заколебался, но не из страха или робости, а из-за пристрастия к точности.
— Мое впечатление?… — сказал он. — Прежде всего, дело это не похоже ни на какое другое. Обычно собирают сведения о пострадавшем. Круг расследования постепенно расширяется и рано или поздно преступник попадает в зону подозрений, проверок; даже если его еще не взяли, он так или иначе опознан. И вообще понятно, что к чему. Но тут! Все происходит в мире, совсем не похожем на тот, где случаются обычные преступления. Сорбье — человек безупречный. Вокруг него люди вне всяких подозрений, исследователи, влюбленные в свое дело. И, наконец, само преступление непостижимо. С чего, откровенно говоря, начинать расследование, если убийца вроде бы лишен всякой реальной оболочки, жизненной субстанции, если неизвестно, каким образом ему удалось скрыться с двадцатью килограммами в руках, и нельзя даже предположить причин, побудивших его совершить это преступление!
Марей, недовольный тем, что пришлось так долго говорить, пожал плечами и выудил из кармана смятую сигарету. Но, раз начав, он уже не мог остановиться.
— Конечно, на ум сразу же приходит шпионаж. Я и сам сначала так думал… Но куда ему податься, этому шпиону, с цилиндром, который весит больше, чем снаряд семьдесят пятого калибра. Шпионов интересуют планы, формулы. Они предпочитают работать с микрофильмами, а не брать на хранение тяжелые грузы. Чем больше думаешь об этом деле, тем оно кажется абсурднее. Не таинственнее, а именно абсурднее. Ни одна гипотеза не оправдывает себя. Таковы мои впечатления.
— Ну-ну, — сказал Люилье. — Хотите, я дам вам в помощь Ребье? Или Менара?
— Это ничего не изменит, — проворчал Марей.
— Нам требуется лишь одно, — сказал Рувейр, — найти цилиндр. И чем скорее, тем лучше. В противном случае нам грозят осложнения, которых вы и представить себе не можете. Наши союзники по Атлантическому пакту не останутся безучастными.
— Мы его найдем! — поспешил вмешаться Люилье. Рувейр встал, кивнул Марею и протянул руку Люилье.
— Держите меня в курсе событий ежечасно. Господин министр выказывает к этому делу особый интерес.
Перед высокой, обитой кожей дверью двое мужчин вполголоса обменялись еще несколькими словами, потом, когда Рувейр ушел, Люилье со вздохом вернулся к Марею.
— Ну и попали же вы в переплет, — выдохнул он. — Вам следовало бы несколько более обнадежить его, мой бедный Марей. Между нами, неужели дела так уж плохи?
— Почти.
— Ага! Почти! Значит, вы видите некоторый просвет?
— Самый незначительный.
— Надо было сказать об этом.
— Я жду сообщений от Бельанфана. Как только получу ответ, я вам сообщу.
Люилье снял с вешалки плащ, взглянул на стрелки электрических часов.
— До девяти я буду дома. Потом уеду ужинать к друзьям. Но вам дадут номер телефона. Звоните не задумываясь. Добрый вечер, Марей. Защищайтесь, черт возьми!
Комиссар спустился к себе в кабинет, где его ждал Фред.
— Ну как? — спросил он.
— Завуалированные угрозы. Перепугались они не на шутку… Может, я и сгорю, но сгорю не один… А-а, ты велел принести поднос, это хорошо.
Марей открыл бутылку пива и стал пить прямо из горлышка. Фред с беспокойством следил за ним. Марей перевел дух, поставил пустую бутылку на стол и спросил:
— Что слышно от Бельанфана?
— Он взялся за работу. Отыскал с полдюжины отпечатков, но уверяет, что все не то.
— Схожу-ка я к нему, — решил Марей. — Записывай, если будут звонить.
Совсем недавно для Бельанфана оборудовали под самой крышей вторую лабораторию. Картотека находилась в конце того же коридора. Несмотря на объявления «Курить запрещается», паркет был усеян окурками.
— А, вот и ты, — сказал Бельанфан. — Ну и работенку ты мне подкинул.
На нем был грязный халат, весь в пятнах, изъеденный кислотами. Он был тщедушный, белокурый, из кудрявой шевелюры все время выбивалась одна, закрученная, точно пружина, прядь и падала ему на глаза. Конверт в зажимах ярко освещался прожектором на подвижном стержне, стол был загроможден всевозможными склянками.
— У меня семь отпечатков, — сказал Бельанфан, — но, за исключением двух, все чепуха.
Он показал Марею на эмалированные бачки, в которых плавали фотоснимки.
— Не густо, — произнес Бельанфан. — Люди чересчур тщательно моются. Вот этот ничего… А этот, строго говоря…
Марей ничего не различал, кроме сероватых полос, испещренных более светлыми прожилками.
— Большой палец левой руки, — комментировал Бельанфан. — И палец этот мне что-то напоминает. Я его, конечно, видел, но когда?
Прикрыв глаза, он призвал на помощь свою удивительную память.
— Не вдаваясь в технические подробности, — шептал он, — я могу утверждать, что палец этот когда-то давно был слегка расплющен. Еще заметен шов у сустава… Я жду, когда принесут увеличенные снимки. Ну как там клише? — крикнул он в глубь лаборатории.
Потом, вернувшись к фотоснимкам, колыхавшимся в бачках, добавил:
— Парень, должно быть, побывал у нас, но в связи с каким-нибудь незначительным делом, иначе я бы вспомнил…
Ассистент принес увеличенные снимки, еще влажные, и Бельанфан, наколов их один за другим кнопками на доску, отступил немного назад и, склонив голову, разглядывал их.
— Ты не хуже меня видишь, — объяснял он, — шрам… а вот здесь наверху расплющено…
Палец его скользил по снимку, словно по штабной карте, следуя направлению каждой линии.
— Вспомнил, — продолжал Бельанфан. — Этот тип пытался открыть сейф.
При этом слове сердце Марея забилось сильнее.
— Сейф?
— Не то чтобы настоящий… Просто маленький сейф с секретным замком у одного врача… Уж не помню, что он там делал у этого врача… Во всяком случае, тогда отпечатки пальцев сыграли роль… Подожди… Пойду схожу в картотеку.
Марей остался один, на его глазах краешки фотографии стали свертываться от света раскаленных ламп. Если Бельанфан не ошибается, неуловимого убийцу удастся разоблачить. Достаточно имени, описания примет, и ему уже не уйти. Бельанфан все не возвращался. Марей достал свою последнюю сигарету, перегнувшуюся пополам от слишком долгого пребывания в кармане, и нервно закурил. Нет, что-то вдруг все идет чересчур уж легко!
— Вот, — крикнул Бельанфан. — Нашел.
Он помахал карточкой и положил ее перед комиссаром. Марей взглянул на мужчину, сфотографированного анфас и в профиль: лицо правильное, пожалуй, даже слишком миловидное, потом прочитал вполголоса то, что значилось на карточке:
Рауль Монжо… родился 15 октября 1924 года в Орлеане… Осужден на год тюремного заключения за кражу… Освобожден 22 декабря 1956 года… Последнее известное местожительство: Париж, улица Аббатис, 39, отель «Флореаль»…
— Так я и думал, — заметил Бельанфан. — Маленькое дельце. На убийцу он не похож!