Случилось невероятное. Никому и в голову прийти не могло. Кто б подумал, что так бывает. Ну, может где и бывает, конечно, только не с нашим Илюшкой.

А приключилось следующее. Как-то вечером Илья вернулся домой, и положил на стол цветную бумажку.

— Вот, мотоциклет купил.

— Совсем, малый, ополоумел. Это на какие же деньги? — не обратив никакого внимания на эту бумажку, Устинья беззлобно пожурила сына за глупую шутку.

— На обедешные. Ты мне на обед в столовой семьдесят копеек давала? Давала. Так вот я купил порцию щей и четыре куска хлеба с чаем, а на оставшиеся тридцать копеек — лотерейный билет. Говорю ж тебе — мотоциклет выиграю.

— Ладно, болабон. Вот через три дня твоя Тамара от своей матери возвращается, ты бы хоть сходил, комнату проведал.

— А чего её проведывать? Стоит где стояла. Барак, я шёл — видал, никуда покель не переехал.

Устинья убрала цветную бумажку в комод. Слыхала, люди по рублю, а то и по три выигрывали. И стала накрывать стол. Время подходило к ужину.

Прошло месяца полтора или два и как-то вечером Илья пришел к матери с газетой.

— Вот розыгрыш прошел и таблицу выигравших номеров пропечатали. Доставай-ка, мать, билет — проверю, как там мой мотоциклет? Когда получать?

— Какой ещё билет? — Устинья совсем забыла о купленной сыном лотерейке.

— Мамань, да неужто потеряла?

— Энто та бумажка, что ты вместо обеда купил, щёль?

— Она, мамань, она, — расстелив на столе газету, Илья выжидательно смотрел на мать.

Устинья потопталась на месте, потом открыла один ящик комода — нет, сюда не ложила, другой — нет.

— Тьфу, я ж его в портсигар положила, — и достала привезенный Иваном для отца подарок.

Щелкнул замочек и среди трехрублевок, и даже одной пятирублёвой купюры, свернутый пополам, лежал тот самый билет.

С работы вернулась Тамара. С улицы прибежали гулявшие там дети. Номеров в газете была целая страница. Дети облепили Илью, все ждали, если совпадет номер, но не совпадет серия — то выигрыш — рубль.

— Так, так… Хм… Номер совпал.

— Не суетись. Смотри серию, — Акулина подошла поближе.

— Смеётся, поди, — недоверчиво улыбнулась Тамара.

— И серия совпала, — Илья разгладил газету.

— Не спеши. Смотри внимательнее. Может, ошибся, — посоветовала Устинья.

— Давайте я проверю, — Тамара наклонилась над газетой.

— Совпадает. Всё совпадает.

— Хучь бы рублей двадцать пять выиграть, — вздохнула Устинья.

— Мотоцикл "Урал", — Илья прочитал вслух газетную строчку.

— Вот, я же говорил! Говорил! — и он заплясал на месте.

В этот момент в комнату вошел Иван. Выслушав сообщение, сам ещё раз проверил, и удивленно посмотрел на детей. Они грустной стайкой сидели на диване.

— Чего не радуетесь? Чай покатаетесь.

— Ну, это ещё будет когда, а вот если бы рубль, то мороженое сегодня, — вздохнул Володька.

— Ну, по такому поводу — мороженое всем! — и Илья достал из кармана три рубля.

— Тётя Лина, тебе уж с детворой за мороженым идти.

Это был первый личный транспорт на Бумстрое. Что бы было где поставить мотоцикл, Иван и Илья построили нечто среднее между стайкой и гаражом.

Как с одним глазом Илья получил права — его тайна. Но ходили слухи, что рябой мужик, которым Устинья пугала не желавших укладываться спать внуков, по данной ему для этой устрашающей цели клички — Юрка-Бобка, прошел окулиста за Илью, поскольку фотографии на справке не было.

Лето было в разгаре. Великолепная, никогда не высыхающая лужа, согретая солнцем, притягивала детвору как магнитом. Задрав подолы ситцевого платья, три сестры: Татьяна, Галина и Наталья — мерили лужу. Было примерно до колена. Из дверей барака вышел босоногий, в трусах и майке мальчишка. В руках кусок хлеба, отрезанный через всю булку, намазан маслом и сверху посыпан сахаром.

— Вовочка, на улице не едят, — сделала замечание брату Галина.

— Не хочешь — не ешь, — и он, зажмурив от удовольствия глаза, откусил кусок.

Все находившиеся рядом с лужей зрители проглотили слюнки. А было этих зрителей пять или шесть. Точнее не сочтешь. Потому что в бараке напротив проживала многодетная семья Ёскиных. Старшая — Вера и шестеро младшеньких, мал мала меньше. Бойкие и неунывающие дети. Вера им была и за мать и за отца. Поскольку мать сбивалась с ног с такой оравой. А вечно пьяный отец пропил последние портки и, оставшись в черных сатиновых трусах до колен и синей майке, редко выходил на улицу.

Не успел Володька глаз открыть, как соблазнительный кусок из его рук был выхвачен и покусан одним из младших представителей семейства Ёскиных.

Последовавшая драка сопровождалась сопением обидчика и обиженного, а также дружными криками наблюдателей. На крики выбежала Вера и тётя Лина. Дерущихся развели в стороны. Промер глубин в луже тоже был прекращен. И обе стороны уже были бы рады помериться, да были разведены по своим баракам для помывки и кормления.

А лето незаметно и, как всегда в Сибири, быстро подошло к концу. Картошка, посаженная напротив кладбища на Лысой горе, уродилась хорошая. Выкопав, ссыпали в кули и на мотоцикле, на зависть всем соседям, возили домой, в погреб. Остальные ждали возницу и поочерёдно на подводе перевозили урожай.

Взрослые дети, здоровые внуки, хороший урожай, вроде и не хуже других живут. Только все чаще по вечерам, как погасят свет Акулина стала говорить, что дом её в Покровском так и не продан. Что надо бы съездить. Поискать. Ведь у неё сохранилось письмо Тимофеева сослуживца, там прописано, где искать его могилку. Уж почти двадцать лет как война окончилась. А она так ни разу и не была на могиле дочери.

Наконец, Акулина решилась ехать и взять с собой Наташку. К поездке готовилась тщательно. Написала письмо родственникам в Покровское и в Москву, что заедет их повидать. Накупила подарков. Сшила себе и Наташке по новому платью. Купила белые босоножки себе и коричневые новые сандалии Наталье.

Вот билеты в плацкартный вагон в руках и поезд медленно отходит от перрона.