Генерал Славко Лисица написал книгу «Командующий по необходимости», части из которой относятся к их совместной деятельности в Книне 1991–1992 гг.

… В Бенковаце мы сразу же занялись наладкой танков и бронетранспортёров, их ремонтом и обучением их экипажей. Это, я бы сказал, было в «моей» компетенции. Делал я это с удовольствием, какой-то опыт у меня был, да и, в конце концов, мне это нравилось больше, чем протирать штаны в штабе Книна. Часть обучения танкистов проводилась на Маняче под Баня-Лукой, а часть — на Дебело-брдо под Бенковацем. По роду деятельности мне приходилось часто ездить по округе, по сёлам, расположенным в глубине материка за Задаром и Бенковацем. Когда попадаешь в сербское село, то встречаешься с традиционным сербским гостеприимством, особенно если ты одет в униформу. Это относится к обоим Земуникам, Смильчичу, Карине, Крушево, Смоковичу, Ислам-Грчки, Ислам-Латински и дальше к Вране и Биоград-на-Мору. В хорватских сёлах всё наоборот: если видят униформу, особенно офицерскую, у них прямо в глазах темнеет. Вот так мы, исполняя текущие работы, изучили весь этот край, его транспортную инфраструктуру, а также национальный состав населения, хотя тогда мы думали, что эти данные для нас вообще несущественны. Но вскоре оказалось, что знание указанных сёл и их жителей было чрезвычайно важным.

* * *

Что касается деятельности командующего корпусом генерал-майора Никовича — лучше бы он вообще не приезжал, его самым мудрым военным решением было то, что он «привёл» полковника Ратко Младича (он всегда подчёркивал, что именно он направил туда Ратко). Ключевой фигурой в Корпусе становится начальник штаба Ратко Младич, который… вернул доверие, выяснил, кому из офицеров доверять можно, а кому нет, изучил национальный состав солдат. Другими словами, Младич внёс в Книнский корпус новую динамику. Умный, образованный и начитанный офицер, весьма общительный, чаще весёлый, чем злой, Младич мог работать 48 часов без сна. Мне лично доставляло удовольствие работать, наконец, с офицером, который не щадит ни себя, ни других. Вот так оно и было, так началось наше сотрудничество, смею сказать, на благо ЮНА и народа, а позже — именно сербского народа… Младич был неутомим, объезжая части и беседуя с политиками и военным начальством любого уровня. Всё ему было по плечу. Мне казалось, что он с каждым солдатом, крестьянином, горожанином, учеником разговаривал дольше, чем ему позволяло оперативное время. Иногда я считал это пустой тратой времени. Но оказалось наоборот — уже тогда он предчувствовал опасность, испытывал потребность в сближении с этими людьми, чтобы полнее оценить ситуацию и иметь возможность принимать адекватные решения. Так мы потом и продолжили вместе работать и, надеюсь, успешно. Возможно, это могло быть ещё успешнее.

У меня было ощущение, что он обладает даром предвидения и сам придерживается того, что предвидит и решает. Мне, как подчинённому, это импонировало, и наше сотрудничество стало успешно развиваться. Помню, он мне как-то приказал в своём стиле: «Шеф, идём проверять взвод подпоручника Петровича». Взвод с подпоручиком находились в селе Врбник, направление Оклай — Дрниш. Пошли вместе. Когда туда пришли, он говорит подпоручику: «Построй, «шеф», свою армию, познакомимся по-людски!»

Когда солдаты выстроились, он всем пожал руки, а когда они стали представляться, оказалось, что 70 % были шиптары, остальные — хорваты, словенцы и чуть-чуть — сербы. Все они меня знали, я часто бывал там, но даже меня этот факт немного удивил. Я имею в виду проценты. Младич взглянул на меня, я только пожал плечами, и на этом всё закончилось, вероятно, мы подумали одно и то же. К солдатам он обратился с короткой речью, сказал, что мы должны защищать народ, где бы ни находились, что мы — народная армия, интернационалисты, и всё в таком духе.

Когда я поинтересовался, уходим ли мы, он ответил, что пусть подпоручик отдыхает, а мы остаёмся на этой позиции на всю ночь. Остались на посту, а дождь как назло, лил, как из ведра. Той дождливой ночью мы разговаривали долго-долго… Подпоручик и солдаты спали, а мы обходили каждую пушку, каждый танк — всё, что было на позиции. Итак, мы проговорили всю ночь и именно в ту ночь почувствовали доверие друг к другу, хотя по темпераменту мы немного разные. Во всяком случае, у нас сложилось одинаковое мнение о создавшейся ситуации, а также и о том, что необходимо делать. Утро мы встретили с солдатами и молодыми командирами, которым действительно было нелегко в этом каменном мешке с несколькими палатками и землянками. Когда мы вернулись, я, устав, сказал Младичу, что пойду немного отдохнуть, а он и слышать не захотел: «Пойдём выпьем кофе и ещё немного пообщаемся!» — предложил он. Так и сделали. Я понял, что имею дело с человеком колоссальной энергии.

* * *

В конце июля 1991 г. зовёт меня полковник Младич и говорит:

— Шеф, едем!

Садимся во внедорожник (марки «пух») и я понимаю, что едем в направлении Кистань — Джеврске и далее к Скрадину. Кажется, остановились в селе Сонковичи. Здесь Младич поговорил с какими-то усташами, да и с нашими сербами. Когда разговор закончился, какой-то мужчина предложил нам съездить на Проклянское озеро. Пригласил нас к себе пообедать. Сказал, что и вино есть хорошее. У него был там свой ресторан.

— Поедем, шеф, — говорит мне Младич.

— Что касается рыбы и вина — это без возражений, люблю и то, и другое, — говорю. — Но это же вражеская территория, если нас схватят, то шкуру спустят.

— Ты что, Лия, испугался?

— Нет, шеф, но всё-таки… Вы же начальник штаба Корпуса!

— Слушай, они глупые и ничего нам не сделают. У нас гранаты, оружие, посмотрим, чья возьмёт, — Младич в своей обычной манере.

— Хорошо, поедем.

Так и сделали.

Тот человек, серб, ехал перед нами вправо-влево зигзагами, по каким-то проселочным дорогам, и вот показалось Проклянское озеро. Я вздохнул с облегчением, думаю, сейчас хоть наедимся от души, да и от вина отказываться не буду, а там как получится.

— Лия, у тебя плавки есть? — спрашивает меня Младич.

— Я, шеф, не буду, я есть хочу, да и не до купания мне. Могу только ноги намочить и умыться.

Младич с нашими хозяевами парой фраз перебросился, и ему нашли плавки. Он переоделся, и бух в воду. Плавает, ныряет, вижу, наслаждается.

— Дай чего-нибудь выпить, — говорю хозяину.

Он выносит хорошую ракию, лозу, сижу её попиваю, а Младич в воде плещется, то на спине поплывёт, то на животе, и знай покрикивает:

— Ух, хороша вода, прекрасное озеро! Давай, Лия, — зовёт меня.

— Лоза лучше этой лужи.

— Ну, если так, ты далеко не пойдёшь, не быть тебе полковником, — шутит он.

— Главное — голова, а с чинами и так инфляция, как с динаром.

— Хочешь сказать, что и я в этом инфляционном ряду?

— Да нет, шеф, в ЮНА вообще. Звёздочку дадут, а зарплата всё та же.

— Может, ты и прав, но вода для купания идеальна.

Думаю, Господи, мы же во вражеском тылу, а ведём себя будто на отдыхе в старые счастливые времена. Начальник штаба корпуса и начальник бронетанковых частей, охрана у нас — два солдата, это же риск, а если плохо кончится — вообще безрассудство.

Та часть Проклянского озера — это нетронутая природа, всё блещет чистотой — вода, воздух, окрестности. Красивые дачи, дачный посёлок. Этот посёлок сербский, а напротив — усташи. Видны следы пуль на фасадах некоторых зданий-дач.

— С той стороны стреляют? — спрашиваю хозяина.

— Стреляют иногда, особенно ночью, поют, веселятся, просто гвалт.

— Кончай купаться, — кричу Младичу, — напротив усташи, увидят нас, будут стрелять.

— Э, боишься, братец, а ведь знаешь, что они плохо стреляют. Ну и что, пусть стреляют, не могут они в меня попасть, шеф, — настаивает на своём Младич.

К тому моменту, когда Младич накупался и оделся в униформу, хозяин уже приготовил рыбу. Разговор шёл о военно-политической ситуации, а Младича интересовало всё об этом крае, народе и мнении простых людей в этих местах.

Я больше молчал и поглощал рыбу и вино, а Младич взглянул на меня и говорит хозяевам:

— Эге, пока мы тут обсуждаем политику, этот, — показывает на меня, — и рыбу съел, и вино хорошее выпил.

Все рассмеялись. Мы покончили с обедом и хорошо освежились после трудного дня.

Смотрю на Младича и думаю, что за всю свою карьеру я не встречал более храброго офицера. Боже, у этого человека вообще «хирургически удалено» чувство страха!

Усташеское зверство в Читлуке

Когда мы туда попали, я увидел то, что никому бы не пожелал видеть: несчастная восьмидесятилетняя старушка лежит на спине в своём дворе, вспоротая от подбородка до промежности, а на этом мёртвом распоротом теле — убитая кошка. В нескольких шагах от неё, на пороге дома — тело её мужа. Старику было за восемьдесят, его всего изрешетили из «Калашникова»… На дереве, во дворе — повешенный пёс. Он охранял этих стариков и их дом, наверное, был их любимцем.

В глаза мне бросилась надпись, сделанная черной краской на фасаде дома. Дословно: «Убить, истребить сербов. Усташи из Читлука».

Повешенный пёс качается на ветру…

* * *

В другой раз с солдатами возвращаюсь на командный пункт. По связи меня вызывает Младич, чтобы я немедленно явился в село Отешич. Во мне всё сжалось: откуда он взялся в Отешиче и как, это ведь в 15 км от командного пункта! Я знал, что там наших сил нет. Младич на двух полицейских вездеходах — а это два отделения экипажа — оказался на перекрёстке дорог на Врлику и Синь. Он сам разминировал перекрёсток, отстранив солдат, чтобы избежать жертв, и продолжил свой путь в Отешич.

«Откуда он там взялся? — думаю. — Боже, ну не сошёл же он с ума…»

С Младичем был и капитан Печанац, офицер безопасности.

— Капитан, вы вообще-то соображаете? Что происходит?

— Эх, Лия, если шеф прикажет, деваться некуда, только за ним.

— Вы же погибнуть могли, мил-человек! Война — штука серьёзная, а вы что?

— Да знаю я, но Младич настоял, деваться некуда.

— Усташи там были? — спрашиваю.

— Да были, но убежали, сломя голову. Двоих взяли в плен.

— А Младич что говорит, — напираю я.

— Ну, ты же его знаешь! Смеётся и только кричит, что пусть знают, что такое военная сила.

— В вас стреляли?

— Стреляли, — говорит.

— А Младич?

— Говорит, они плохо стреляют, поэтому только вперёд да вперёд, ребята. Так мы и попали на этот перекрёсток.

— А потом? — настаиваю я.

— Младич в своем репертуаре: пошли, говорит мне, сразу в село Отешич. Идём туда. А это сербское село, люди просто диву даются, как мы туда попали, ведь они там полностью окружены усташами. Они организовали нечто вроде караула, чтобы охранять село. А караулом командовал какой-то прапорщик ЮНА в отставке. Отсюда родом, из Отешича, он-то и спас село.

— Хорошо, а Младич-то что делал, как вам всё удалось?

— Ну, ты же, Лия, знаешь Младича. С каждым поздоровался, руку пожал, речь произнёс. Мы с ног валимся, идя за ним, а он всё вперёд — несгибаемый и неутомимый…

Подхожу я к Младичу, говорю, что нет никакого смысла так делать, что могли бы быть убитые, что было бы лучше в следующий раз всё делать по правилам, т. е. по военным законам. В ответ на мои слова наш командир, Младич, только махнул рукой и дал знак следовать за ним. Перед самым перекрёстком был хорошенький лесок, а между деревьями валуны. Сел на один из них и говорит:

— Слушай, Лия, и ты, медицина! (это санитару Марковичу). Скоро здесь появится делегация усташей во главе с Ерко Вукасом. Но до их прихода ты, Лия, поставишь танки так, чтобы только первый, головной танк был виден на этом повороте (показывает рукой). Все остальные должны быть сзади, чтоб ничего не было видно. Когда я начну переговоры с усташами, ты — обращается ко мне — будешь командиром танковой бригады, а ты, Маркович, командиром механизированной бригады.

— Как это? — засомневался Маркович.

— Молчать и выполнять! — отрезал Младич.

— Хорошо, шеф, — отвечаю и отправляюсь вслед за Марковичем на задание. В двух словах объяснил ему, что мы должны сделать. Долго объяснять не пришлось, он все схватил на лету. Появляется делегация усташей. «Мерседесы», «ауди», ещё какие-то навороченные авто и помпезное сопровождение. Выходят «переговорщики», преисполненные самодовольства и ненависти к ЮНА, ко всему сербскому, к Югославии. Боже, смотрю на них и думаю, кто они такие, почему с ними вообще нужно вести переговоры. Ещё существует государство Югославия, федеральная армия, а тут — какие-то переговоры с кем-то и от чьего имени, от имени какого народа…

Меня в команду переговорщиков не включили. Прогуливаюсь по дороге и издалека на них посматриваю. Иногда обхожу экипажи и отделения солдат, разговариваю с ними…

Затем выхожу на дорогу и начинаю отдавать «команды» как можно громче, чтоб меня слышали переговорщики из команды усташей: Угломер 31–00! Дальность 00–10!

Солдаты повторяют заданные ориентиры и кричат:

— Готово!

Подхожу к полковнику Младичу и докладываю:

— Товарищ полковник, танковая бригада готова к выступлению и действиям!

Точно так же действует и Маркович с «бригадой». Переговоры быстро подошли к концу. Латиняне всё подписали — кое-что, без сомнения, и в результате психологического воздействия наших рапортов. Однако я думаю, они это сделали из-за того, что с военной точки зрения были слабее нас и ни в чём не могли с нами равняться. Подходит ко мне Младич, говорит, чтобы я взял пару танков и бронетранспортёров и вслед за ним вернулся в Врлику, а затем в село Коляне, село Лактац, село Добар. Я назначил командира этих отрядов, а остальным отрядам в Отешиче дал задание обороняться.

Мы двинулись к Врлике, а полковник Младич с усташеским переговорщиком Вукасом шли перед колонной. Когда мы добрались до моста на реке Цетине, оказалось, что он перегорожен брёвнами. Разборкой этих брёвен занялся Младич, и начал подгонять командира усташей, переговорщика Вукаса и его охрану.

— Давай, помоги убрать эти брёвна, — обращается Младич к Вукасу, а тот посмеивается.

— Ты не смейся, а лучше тащи, ты их укладывал, а не я. А зачем тебе брёвна на мосту, начальник?

— Да не я их укладывал. Должно быть, это сделали местные хорваты-экстремисты.

— Да, да, и трубите всему свету о какой-то сербской «революции брёвен». Как вам не стыдно! Эх, не поможет вам ни Геншер, ни Коль, ни Микелис, ни Мокк, ни Ватикан, ей-богу! Критикуете сербов, не так ли, начальник, а сами что? Предали собственную страну. Ну, давай, толкай брёвна, чтоб я мог пройти.

Честное слово, начальнику и его охране пришлось хорошо «поработать» на расчистке моста. Как только брёвна разобрали, мы пришли в село Коляне, а потом в Лактац. Несколько человек собрались вокруг нас. Подходит к нам одна бабушка и спрашивает:

— Кто из вас Младич?

— Я Младич, матушка, — отзывается он.

Бабушка робко подошла к нему, поздоровалась и поцеловала ему руку.

— Не надо, матушка, — говорит ей смущённый и взволнованный Младич, — это я Вам руку целовать должен.

— Ничего, сынок, вы же не знаете, как и сколько мы тут страдали всё это время. Родненький, мы ж постоянно бегаем прятаться среди камней от этих проклятых усташей.

Младич повернулся к Вукасу и говорит старушке:

— Вот Вам, матушка, главный усташ, — и показывает на него рукой.

Командир Ерко Вукас весь покраснел, стал выкручиваться — мы, мол, сейчас разберемся, это всё какие-то экстремисты…

Младич на него с укором посмотрел, и сказал скорее себе, чем ему:

— Не будет убийств и пыток сербского народа, я вам это гарантирую! — Он почти прошипел это и выругался.

Купрес и Купрешская трагедия

Однажды вечером пригласил меня генерал Младич на кофе. Он всегда, когда было время, играл в шахматы с кем-нибудь из своих близких соратников из оперативного отдела. Так начался и этот вечер — шахматы под кофе, или кофе под партию в шахматы, как вам угодно. Где-то около полуночи в последнем выпуске новостей сообщают, что Купрес захватили усташи и какие-то повстанческие мусульманские силы. Тогда эти мусульманские части ещё не были известны как «зелёные береты», а для меня все они, невзирая на название, были усташи… Старый урок не был хорошо усвоен, началось его кровавое повторение. Вспомнил я черногорское проклятие, родившееся после последней войны: «Чтоб не бывать тебе на Купресе!»

Я, скорее про себя, говорю:

— Ну, люди, эти наши генералы что-нибудь вообще думают? А если думают, почему не дадут мне бригаду, чтоб я пошёл туда и снял этот Купрес с повестки дня «на веки вечные».

— Это не в нашей зоне ответственности, — отозвался генерал Младич. — Это в зоне ответственности Баня-Лукского корпуса, там стоит какая-то дивизия.

Той ночью мы недолго задержались, я пошёл в свою канцелярию-спальню и подумал, что могу от души выспаться, на работу опоздать невозможно — я же тут, на своём рабочем месте. Тем не менее на следующий день около семи часов вызывает меня генерал Младич к себе в канцелярию. Быстро собираюсь и прямиком к генералу. Там застаю его с теми двумя помощниками, с которыми он прошлой ночью играл в шахматы.

— Приготовься, отправляешься на Купрес! — говорит мне генерал Младич.

— Как на Купрес, он же не в нашей зоне ответственности? — отвечаю.

— Иди-иди! Теперь в нашей, — последовал быстрый ответ.