«Следует признать, что обширная литература о революционной ситуации в России в начале XX века практически оставляет без внимания культуру вообще и религию в частности. Как правило, существующая историография ищет истоки революционной ситуации либо в политических, либо в социально–экономических отношениях. В основном она сосредоточена на анализе противоречий между партиями и между институтами, либо конфликтов между социальными группами или классами. Культурный же аспект отодвинут на второй план (или вовсе игнорируется), в лучшем случае он рассматривается как отражение более фундаментальных экономических и политических явлений.

…Речь идет не о литературе или живописи, имеется в виду культура не в узком элитарном, а в антропологическом смысле этого понятия (т.е. комплекс идей и ценностей, влиявших на восприятие действительности отдельным человеком или группой лиц)» .

Американский профессор был бы неправ, если бы писал эти слова в последние дни уходящего тысячелетия, потому что за последние десять–двенадцать лет написано много иного, анализирующего последний период досоветской России не по марксистско–ленинской методологии. После того как был убран «железный занавес», стало возможным писать обо всем, во–первых, по причине раскрепощенности от коммунистической идеологии, а во–вторых, из–за полученных возможностей доступа ко многим материалам.

Нынешняя (последнего десятилетия) историография тоже страдает односторонностью, хотя надо признать, что дело обстоит гораздо лучше, чем раньше. Культуре и религии теперь уделяется немалое место. Но религия, по нынешним исследованиям, — это преимущественно православие. Да, православие было стержнем нашего общества; были, правда, еще и старообрядцы, которых так стали называть только после Манифеста 1905 г., а то все — раскольники: у них, в основном, двуперстие да один «ликир» (что это за слово, автор и сам плохо знает). А сектанты? Да у них на уме одно: потушить свет во время радения и заниматься свальным грехом.

Даже Дмитрий Поспеловский, авторитетный специалист по истории русской православной Церкви, не сделал и намека на репрессии, которым подвергались в России инаковерующие. Нет, самосожжений и самозакапываний, как в никоновский раскол, у сектантов нового времени не было. Не зря же их и называли рационалистическими. Они страдания за веру во Христа принимали по–своему, но слез, надругательств, крови и загубленных жизней в тюрьмах и на каторге было не меньше. А кровь людская, как известно, не водица.

Почему же все–таки инославные христиане не занимают надлежащего места в исследованиях, в художественной литературе и, как следствие, в представлениях россиян? Прежде всего, об этом нужно знать не понаслышке и относиться без предвзятости. Вот, к примеру, баптисты. Кто они? Это искренно обратившиеся к Богу в сознательном возрасте, а не в силу магического обряда детокрещения. Отсюда — все последующее: по социолого–статистическим исследованиям, в их среде нет пьяниц (по преимуществу они не пьют спиртное вообще), семьи в основном прочные; отношение к труду — честное, заработанные деньги все — тоже честные — в дом. Однако их можно упрекнуть в замкнутости: о них не пишут в газетах, не показывают на ТВ.

Мы видели, что так называемым сектантам было не до участия в общественной жизни. Советский период тоже был к ним неласков. Случалось, что детей из баптистских семей учительница ставила столбом посреди класса, чтобы одноклассники усвоили, как это позорно — быть баптистом. Баптист, принявший крещение в сознательном возрасте, обязательно «засвечивался». О нем было известно в спецорганах, он не мог поступить в институт.

Так сформировалось социальное самоосознание инославных в обществе. Раз в институты нельзя поступать, раз там преподается безбожие, — значит, знание, в собирательном смысле, не от Бога, значит, это чуждо. Таким образом, этих людей официальной идеологией и общественным мнением насильственно отчуждали, а завершилось тем, что и сами инославные христиане не тянулись к интеллектуальные занятиям. Потому церкви инославных христиан не богаты учеными, видными музыкантами. Нет даже добротных, на научной основе, исследований по истории инославного движения в России.

Так что, возвращаясь к профессору Грегори Фризу, исследование истории и религии в России еще имеет свои белые пятна. Изучение этих вопросов — дело непростое; всегда хочется, чтобы иной исследователь все четко систематизировал, но «не всегда надо искать в этой народной философии (возвращаемся к вопросу о так называемых сектантах. — А.Б.) определенной формулировки новых требований, — не всегда ее можно найти там, где все еще находится в брожении» . Инославные христиане не были связаны старыми учениями и застывшими «уставами». Их «вероучение не стояло на одном месте… Напротив, мы видим постоянное крещендо, постоянное обновление форм веры…» .

Достоевский был прав, когда говорил, что человеку нужно осознать свое бытие, свой духовный смысл, — иначе он может покончить с собой, даже если бы вокруг него «все были хлебы». К таковым людям относились те, кому внушения, что они православные по крещению в младенчестве, мало что давало. «Нельзя упускать из виду, что кроме нужд чисто материальных, кроме запросов желудка, у народа существуют и другие потребности, неудовлетворение которых отзывается на нем также крайне болезненно и печально. Это потребность просыпающейся мысли, потребность чувства и сердца, жажда умственной, духовной деятельности» — так писали о развивающемся новом христианском движении еще в 1881 г.

«Только крайняя умственная близорукость может утверждать, что наше современное сектантство представляет собой явление исключительно религиозное, чуждое всяких общественных и бытовых мотивов и стремлений» — это тоже из того времени. И Вл. Соловьев сформулировал эту мысль более сжато: «Догмат и культ — не все христианство, остается еще социальное и политическое действие истинной религии» .

Нам еще предстоит привести ряд материалов того времени, когда в России назревал «великий перелом». Отметим, что если и гораздо раньше духовно–нравственная жизнь была не на высоте, о чем свидетельствовали благочинные и вынуждены были признать официальные отчеты, то в начале XX столетия в этом смысле был разброд. «В начале XX века значение религиозного фактора возросло не потому, что народ стал набожнее, а потому что царский режим лишился других традиционных основ своей легитимности. В XVIII и XIX вв. «законность» существовавшего режима покоилась кроме религии также на трех других основах: военной и политической мощи государства, его способности обеспечить благосостояние населения, а также на восприятии в народном сознании образа царя как «вождя» своего народа. Эти три основы к концу XIX в. во многом утратили свое значение» .

Поскольку эти факторы утрачивали свою силу, нужно было искусственно что–то делать, чтобы сохранить свой престиж, и «с целью сакрализации самодержавия проводился целый ряд мер, но наиболее сенсационной была кампания канонизации святых, получившая небывалый размах. Если с конца XVIII в. и до конца XIX в. состоялось всего три канонизации, то в царствование Николая II их было шесть и намечены новые. Теоретически эта кампания должна была способствовать сближению самодержавия с народно–религиозной культурой и ослабить реакцию масс на неудачи во внутренней и внешней политике» .

Еще в 1890–е годы было возбуждено ходатайство о канонизации Серафима Саровского. Синод отнесся к этому весьма скептически и несколько раз давал специальной комиссии задание уточнить верность о чудесах. В 1902 г. императрица сама подняла этот вопрос, и Синод под давлением царской четы пошел на канонизацию, но при этом в своем официальном определении специально подчеркнул, что за этим стояла инициатива царя. Разразился скандал, связанный с плохо сохранившимися останками Серафима (был снят тамбовский епископ Дмитрий, не подписавший акт освидетельствования). Даже Победоносцев был недоволен. Митрополит Петербургский Антоний был вынужден печатно признать, что останки истлели. В народе было брожение.

Все–таки канонизация состоялась. Было 28 тысяч военных, но не было хлеба, и много чего не было подготовлено для удобства паломников. Победоносцев негодовал: на это действо потрачено 150 тысяч рублей! Но самое грустное: канонизация не вызвала воодушевления верующих и не способствовала сближению царя с народом, хотя его самого все же причислили к лику святых.

Затем последовали канонизации патриарха Гермогена (вход во храм в Москве был по билетам), митрополита Тобольского Иоанна (Максимовича) — здесь вообще была одна политическая интрига.

На мирском языке это называется — спекуляция стадными инстинктами. К этому прибегали всегда; наше время — не исключение. Бывшие партийные работники позируют со свечками в руках перед телеобъективами во храмах — не зря же их в народе называют «подсвечниками». Ничего не изменилось с тех пор, когда юрист А. М. Бобрищев–Пушкин писал: «…закон наш предполагает, что у нас верует не личность, а то или другое национально–духовное целое: народ, нация, племя, но на самом–то деле религия все–таки остается религией, и единственным ее вместилищем является в действительности не нация, а отдельное человеческое сердце» .

Жаль, что подобные верные рассуждения мы слышим чаще все го не от церковнослужителей. У нас ведь раздаются призывы лишь о народной вере, о племенных традициях.

«…Во имя свободы исповедания веры никто не вправе считать себя свободным от повиновения законам данного государства, не вправе нарушать чьи–либо законные интересы; с другой стороны, в правовом государстве (курсив мой. — А.Б. ) столь же несомненно право личности избирать или не избирать какую–либо веру, переходить из одной в другую… Всякие дальнейшие ограничения в этой сфере уже являются посягательством на свободу совести личности…» [509] .

Немало внимания мы уделили духовно–историческому фону жизни российского народа. Мы привели тексты законов; мы показали, как эти законы служили орудием инквизиции против христианского инакомыслия. Трудно в наше время чем–то ужаснуть, но есть вполне реальная угроза массовых междоусобиц, которые не будут только словесными. Словесные уже идут; снова батюшки клянут так называемых сектантов, перечисляя их в списке наряду с сатанистами. Дела внутри современного православия не так уж гладки. Духовных проблем в нашей стране много, и не к лицу христианам второго тысячелетия множить грехи; было бы гораздо лучше, если бы совместными усилиями решались наши нелегкие проблемы.

А пока скажем, что гонения и преследования инославных христиан усиливались. При всем несовершенстве Манифестов и Указов 1905 и 1906 гг. в дальнейшем не было лучших законоположений, вплоть до конца самодержавия. Комментировать это — только повторять уже сказанное. Приведем только ряд фактов из архивных фондов.

«Киевский Вестник», 19 октября 1908 г., № 278.

Административно оштрафованы по 50 рублей херсонским губернатором и посажены на две недели под арест в Елисаветграде при полиции шесть женщин евангельских христиан с грудными детьми (курсив мой. — А.Б. ). Они и я просим Ваше Высокопревосходительство освободить их, а так же и меня от штрафа, так мы не сделали никакого преступления, а только, беседуя в домашнем кругу, читали Евангелие.

«Русь», 1908 г., №216

«На своих собраниях сектанты производят — надо полагать, неразрешенные начальством — сборы в пользу бедных сектантов. Не призывая прямо «светского меча», харьковские миссионеры довольно прозрачно взывают к нему между строк. «Запретить сектантам собрания, запретите им оказывать помощь своим бедным», — вот о чем в сущности просят миссионеры, прикрывающие свои истинные вожделения хорошими словами о библиотеках, проповедях, «братском, проникнутом истинной любовью, оберегании друг друга». Во все это гг. миссионеры верят очень плохо, а вмешательству светского начальства, запрещением, репрессиям они по–прежнему отдают полную дань уважения…

… Духовный сыск, наказание, запрещения — выше этого не может подняться мысль священников, десятилетиями привыкших опираться в своей религиозной проповеди на поддержку полиции и даже войск» [511] .

«Речь», 25 августа 1910 г., № 232

«Никогда никакой церкви не следует бояться врагов. Если Церковь обладает истиной, — а без внутреннего убеждения обладания истиной Церковь не может быть Церковью, — то никакие враждебные силы одолеть ее не могут… Но представим себе, что полномочия духовной цензуры увеличены: они простираются не только на духовную, но и на светскую литературу. Представим себе, что Розанов, Андреев, Мережковский, Горький, а с ними и вся интеллигенция, отлучены от Церкви, что старообрядцы и сектанты опять загнаны в подполье. Что от этого изменится внутри самой Церкви?

Многовековый опыт показал, что зараза боится не столько внешнего карантина, сколько внутреннего. Можно закрыть все границы Российской империи, и все–таки у нас будет холера и чума, потому что источник ее не вне, а внутри России… Но к великой радости врагов и к великой скорби друзей, наша церковная иерархия об этом и не помышляет.

«Русские Ведомости», 2 ноября 1912 г., № 253

«Мы накануне оставления родины тысячами русских граждан, поставленных действующей государственной практикой на положение изгоев, отщепенцев, которые вынуждены после долгих мучений, колебаний и тщетных оптимистических ожиданий выселяться на чужбину. И только потому, что им не желают обеспечить элементарной религиозной свободы… Если переселение это состоится, то Россия сразу может потерять несколько десятков тысяч людей, которые даже их врагами аттестуются как трудолюбивые, выносливые, безусловно трезвые и честные люди» [513] .

«Луч», 17 февраля 1913 г., № 31

«Обер–прокурор Св. Синода В. К. Саблер указал, что основные положения, внесенные депутатами (32 депутата внесли предложение об обеспечении свободы совести. — А.Б. ) находятся в принципиальном непримиримом противоречии с основными законами о вере. Россия, дескать, государство конфессиональное, и господствующее в нем исповедание — православие, и государство–де не может признать все исповедания одинаково истинными.

…Таковы в общих чертах положения В. К. Саблера. Чернее его не писал и не говорил даже Победоносцев.

…Если бы даже государственная власть стала уверять, что она не принуждает, а только защищает определенное верование, то это была бы простая игра слов: всякая особая защита государством одного верования неизбежно ведет к гонениям на всякое другое» [514] .

«Луч», 15 марта 1913 г., № 62

«За несколько последних месяцев закрыто сектантских молитвенных домов: четыре в Одессе (при этом закрытие сопровождалось торжественным молебном союзников), несколько домов в Москве, Екатеринодаре, Никольск–Уссурийске, все сектантские дома в Лифляндской губернии, в ряде сел и деревень Киевской, Подольской, Нижегородской, Харьковской, Воронежской, Таврической, Ставропольской губерний, Терской и Кубанской областей.

Преследованию подвергались сектанты всех толков: баптисты, евангельские христиане, духовные христиане (молокане), свободные христиане, субботники, «новый Израиль» (последняя секта привлекла к себе особое внимание) и другие.

Но репрессиями, конечно, не задушить сектантские течения. Наоборот, история показывает, что преследования только придавали сектантству прочную, спайку.

Из Перми: Е. П. Соколов

«Были в гостях у своего единоверца в Заводе Мотовилиха. После чаепития спели несколько гимнов из «Гуслей» и беседовали на евангельскую тему. Вдруг входят пристав, околоточный и городовые. Начали составлять протокол якобы за нелегальное собрание. Отобрав у нас Евангелие и «Гусли», скрылись. Когда я возвращался домой, думал: за что так с нами обращаются? Вспомнил Манифест Государя Императора, данный 20 июля 1914 года (после объявления войны. — А.Б. ), в котором говорится: «В грозный час испытания да будут забыты все внутренние распри» и т.д. Эти великие слова местные власти как бы обходят. Дело пошло дальше. Нас допрашивали в Жандармском Управлении. На вопрос: нет ли у нас чего–либо политического, мы единодушно ответили, что в нашем вероучении нет места такому течению…» [516] .

Телеграммы–жалобы из Екатеринославской губернии

«Всех названных проповедников переслали по этапу (1914 год. — А.Б.) через тюрьмы наравне и вместе с ворами и убийцами. Они просили разрешения ехать на свои средства, но в этом им было отказано. Пересылка их из Одессы в Сибирь, в Нарымский край, длилась два месяца. Письма их свидетельствуют об их невыразимых страданиях от голода, холода, грязи, оскорблений и унижений, которые им пришлось пережить.

До октября месяца вышеупомянутые все восемь человек находились в селе Алатаево близ Нарыма Томской губернии, а теперь все переведены в Уфимскую губернию и расселены поодиночке в татарских селениях. Теперешнее положение ссыльных, по их свидетельству, еще тяжелее, чем прежде…

Из Одессы распоряжением генерал–губернатора от декабря 1914 г. отправляются в ссылку еще 54 человека» [517] .

«Киевская мысль», 22 июня 1914 г., № 169

«Департамент духовных дел разослал циркуляр губернаторам с просьбой не разрешать сектантские молитвенные собрания вблизи православных церквей (курсив мой. — А.Б. ), если это угрожает религиозными столкновениями…» [518] .

«Правда», 13 июля 1912 г.

«В 1910 г. были изданы правила, которыми разрешение собраний сектантов предоставлялось всецело на усмотрение администрации. Наконец, в только что появившемся циркуляре МВД снова предписывается губернаторам относиться с «особой осмотрительностью» к собраниям сектантов, «чтобы не допускать на них проповеди (? — А.Б. ) сектантства и влияние его на православие» [519] .

«Речь», 2 июля 1912 г.

«Местные администраторы при таких директивах из центра, ввиду трудности определить, какое собрание может или не может быть использовано для пропаганды сектантства, вероятно найдут простой выход: «осмотрительность» при выдаче разрешений просто превратится в запрещение» [520] .

В 1909 г. председатель Государственной Думы Д. А. Хомяков на одном из заседаний сообщил:

«Доходят вести даже о чисто изуверских расправах в деревнях… Когда мне рассказывали, я ушам не поверил. После разжигающей страсти проповеди священника, двух крестьян, впавших в баптизм, отвели в сельскую управу и там, наломав колючих веток сливового дерева, заставили, угрожая смертью, старика сечь своих собственных детей. И я не знаю, какой закон о свободе веры, который мы теперь вырабатываем в Государственной Думе, в состоянии будет войти в жизнь, если подобные изуверства будут иметь место…» [521] .

Такого закона так и не приняли, и инквизиция продолжалась.

В 1910 г. один из руководителей баптистов писал:

«Всех гонений и преследований после провозглашения свободы слова и свободы вероисповедания не перечислить. Дело дошло до того, что некоторые общины и отдельные семьи наших братьев решили переселиться за границу» [522] .

И к этому можно добавить, что сегодня уезжают туда же не только евреи. Российское население угрожающе сокращается. Факторов много, и не следует их перечислять, но автор данной книги доподлинно знает, что за последние годы уехало очень много инославных христиан. Два генерала, мы помним у Салтыкова–Щедрина, решили как–то очистить свой воздух от мужика; правда, потом чуть не померли с голоду.

Об этом «исходе» в те годы писал видный журналист А. Пругавин в статье «Отчего сектанты бегут из России?» Другой журналист С. Мельгунов отмечал: «И теперь, быть может, мы находимся накануне выселения из России огромной массы наших сограждан… Невольно хочется спросить: да кто же эти люди? И больно сделается за нашу страну, когда придется ответить, что это, несомненно, наиболее сознательные и передовые элементы нашей народной среды» .

Известно, что война с Германией принесла немало поражений русской армии. Престиж правительства и «святого воинства», окропленного многократно «святой водой» упал. На этот раз баптистов, да и вообще всякую «штунду» обвинили в том, что они являются пособниками Германии, и началась новая волна преследований. Многие были административным путем (без следствия и суда) высланы в Сибирь. Не принималось во внимание даже то, что сыновья и внуки репрессированных находились в рядах действующей армии. Верующим, своим же русским, инкриминировали «тесную связь с воинствующим германизмом».

«Киевская мысль», 30 сентября 1916 г.

«Совершенно естественно, что при наших крепко укоренившихся административных традициях за все 11 лет (с 1905 г. — А.Б. ) мы встречались с фактами, которые могли быть отнесены лишь к категории проявления религиозной нетерпимости.

И как это ни странно на первый взгляд, эти факты значительно участились именно за последние два года… Вероятно, у читателей не исчезли еще в памяти пояснения, сопровождавшие три месяца назад принятие Гос. Думой (18 июня) внесенного с. — д. фракцией запроса по поводу усилившихся преследований сектантов со стороны местной власти… Депутат Скобелев в своей речи, обосновывавшей запрос, привел ряд примеров довольно беззастенчивых инсинуаций на этой почве по отношению к сектантам.

Журналист упоминает о циркуляре МВД «о незакономерных проявлениях сектантства», который предписывал «установить особо бдительный надзор за легализованными сектантскими обществами и вероисповедными общинами» и при обнаружении допущенных этими организациями нарушений закона закрывать таковые в установленном порядке.

Какой должен быть реальный результат нового министерского циркуляра? Не может быть сомнения в том, что он должен ухудшить положение сектантов, несмотря на провозглашенное объединение всех граждан России.

Не время, казалось бы, именно теперь выяснять и приводить в порядок то, что не выяснено было за истекшие 11 лет бытия религиозной свободы. Но тенденции современной административной практики заставляют думать по–другому» .

У Р. Киплинга в увлекательной книге «Маугли» есть описание наступившей засухи, и во всех джунглях было объявлено великое перемирие. В силу этого неписаного закона никто из зверей не имел права убивать кого–либо из обитателей джунглей — разве какой–нибудь шакал нарушал этот закон.

Николай II после объявления войны обратился к россиянам с уже известными нам словами: «В грозный час испытания да будут забыты все внутренние распри». Но православие, пользуясь военным положением, через министерские циркуляры продолжало свое дело.

Мать автора данного исследования, рожденная в 1904 г., всю жизнь помнила впечатление своего детства, когда в начале 1917 г. к ним в дом ночью пришли трое (опять знакомые черты! она и в сталинские годы в такой же обстановке рассталась с мужем): приходской священник о. Петр (г. Воронеж, Придача), миссионер Л. Кунцевич (мы о нем упоминали, когда он в 1913 г. в г. Воронеже призывал уничтожить всех сектантов) и полицейский пристав. Они сказали, что за уклонение от православия придется высылать всю семью Жарких в Сибирь. Но не выслали — подоспела Февральская революция…

Наша работа подошла к концу. Оставшийся материал относим в Приложение. Зададим напоследок только один вопрос: «Любили ли инославные христиане свою Родину?» О чем спрашивать, — скажем мы, — это после всего того, что им пришлось испытать от нее? Вместо ответа публикуем одно стихотворение, скорее — плач (простим неискушенному автору погрешности стиля и орфографии).

Вспоминаются пятна крови на руках леди Макбет…