А он никак не уходил. Сидел в кресле, курил и думал. О чем тут думать, когда она, может быть, насовсем ушла?.. Я слонялся по просторному холлу, включая и выключая светильники. Дверь приоткрыл, вечерняя прохлада нахлынула, уж совсем темно. Придет ли она в полночь?

Федор Платонович наконец высказался, сурово и убежденно:

— Они виновны.

— Кто? — я вздрогнул.

— Мое первоначальное впечатление укрепилось: сговор.

— Доктор и ювелир?

— Да. Возможно, они тогда действовали независимо друг от друга: два телефонных звонка — два преступления. Ту неделю она, наверняка, провела у Колпакова, а сумку с вещами увез Золотцев и прождал напрасно… все планы спутал этот ваш кулон.

— Кулончик мой… и меня присоедините для полной картины: нас трое поросят в заповедниках Цирцеи.

Он глянул строго.

— А я вас и не исключаю, Максим Николаевич. Как мне кажется, преступление не было заранее продуманным: вы его спровоцировали… тоже стихийно, с бесшабашным вызовом.

— Похоже, что так. Мой учитель сказал (польстив, конечно), что я ренессансное чудовище.

— Но в творческом плане они вам не соперники, так что уничтожение работ имело другую эмоциональную подоплеку. К примеру, вы не так, как кому-то хотелось, воплотили эту самую Цирцею. В порыве бешенства он разбил и все остальное.

У меня аж дыхание перехватило, какой-то реальный смысл таился в его словах. Тяжелый, болезненный, но… реальный.

— Да, Федор Платонович, что-то замешано на этих скульптурах. Что-то нечеловечески страшное. Я прям не могу на эту фотокарточку смотреть… вот эту, проколотую, — я пододвинул к нему по столешнице изображение трех товарищей. — Что там спрятано за дверцей… вон видите, в кладовке?

— Ну, не спрятано, дверь приоткрыта.

— Что-то, знаете, ужасно знакомое… вот именно — ужасно.

— Подсознательно вы, конечно, вспоминаете. Аллегория Цирцеи?

— Черт ее знает… Вы предположили, что она кому-то не понравилась до бешенства. Но Вера продемонстрировала скульптуру моим друзьям еще 9 мая. Какая уж тут тайна…

— Какая тайна, говорите? — перебил Котов. — Она ведь была не закончена, вы не вылепили лицо.

Я вздрогнул.

— Лицо… мне снится. Почти каждую ночь я сплю с каменной бабой.

— Это лицо? — следователь указал на посмертную маску. — Или это? — ткнул в киношную фотографию.

— Не знаю, не могу сказать…

— Ладно, оставим болезненные фантазии, будем исходить из реальных данных. Пока что основная версия — сговор. Завязка — 3 июня, когда к вам явилась Вертоградская.

— Эта роковая неделя!

— Да уж, рок. Она могла уехать в Москву к Колпакову, на Оку к Золотцеву, наконец — вернуться к вам.

— Я об этом думал… но никак не смог бы прятать одну женщину, занимаясь тут же любовью с другой. И в кемпинге ее никто не видел.

— Верно. Вот я и предположил — Колпаков. «Медовый месяц», письмо о разрыве с вами… но, подстрекаемая алчностью или чувственностью, она является сюда 10-го и сталкивается с любовником.

— С двумя, — вставил я. — Или с тремя. Письмо послано из Каширы.

— Да, явная наводка на Золотцева. Как и вещи в киноэкспедиции.

— Наводка? Разве вы считаете его чистым?

— Ни в коем случае. Я же говорил. У них взаимное алиби. С какой стати один из них покрывает другого — и наоборот? За деньги? По дружбе? Не верю.

— Их дружба, Федор Платонович, весьма сомнительная. Доктор безо всякого нажима рассказал мне про 9 мая: как Неля вихрем пронеслась по лестнице. То есть, в сущности, подкинул мотивчик, которым мог руководствоваться Семен. А этот, в свою очередь, навел на Темь: каким путем преступник мог скрыться.

— Вот почему я и говорю, Максим Николаевич: замешаны оба, но в разной степени. Один совершил покушение на вас, другой убил Вертоградскую. Во сколько тем вечером раздался первый телефонный звонок?

— В начале девятого, по словам Нади.

— Перескажите эпизод как можно подробнее.

— Я присел на ступеньку лестницы — ногу перед этим растянул, — придерживая скульптуру…

— Какую?

— «Надежду». Мы шли устанавливать ее… — вдруг у меня потемнело в глазах от сильного головокружения.

— Максим Николаевич, вам нехорошо?

— Иногда находит… головка не в порядке.

— Вы что-то вспомнили?

— Перенапрягся на этой очной ставке. Такую ненависть вдруг ощутил — предельную. Кто ж меня так ненавидит?

— Ну знаете, гробик прислать живому человеку… патология. У меня, у постороннего, от вашей истории голова болит. Коньяк еще есть?

— На кухне в пол-литровой банке.

Котов вышел — меня слегка отпустило. Странно. Странный человек. Какие-то волны от него исходят. Он был тогда с невестой! Да и вообще с какой стати…

Федор Платонович возник в дверях с банкой. Как будто воспоминание смутным ужасом, тенью во сне пронеслось и растворилось в розовых отблесках светильников. Выпили, закурили, полегчало.

— Итак, вы несли к Голицыным «Надежду». Скульптура тяжелая?

— Не думаю. Из алебастра, фигуры в полчеловеческого роста. Трубку взяла Надя — в ответ молчание.

— Все укладывается в схему! — воскликнул Котов азартно. — С кем-то из ваших друзей Вертоградская провела «медовую» неделю и неожиданно исчезла. Он ее разыскивает, естественно звонит к вам. И слышит женский голос.

— Точно! — загорелся я. — Телефонная связь у нас в деревне… ну, вы знаете. Как оглашенный орешь — еле слышно.

— Ну да, — подхватил Котов, — он звонит вторично, чтобы убедиться…

Я перебил:

— Второй звонок был, наверное, от Вертоградской. По тексту: «Я не изменял!» — дважды. Кому я мог это сказать?

— Но вот загвоздка! При Голицыной вы отрицаете очевидное и зовете к себе любовницу.

— Я почему-то не мог развязаться с ней — об этом я и на исповеди говорил… в нашем храме, Успенском.

— Эк вас заносит, — он покрутил головой. — А Наде своей как объяснили?

— Ну, очевидно — соврал. Такой, значит, я был гад! И в результате всех сюда собрал и спровоцировал убийство.

— Все равно непонятно, — заметил Котов придирчиво, — почему она вам позвонила.

— Я ж предупреждал, чтоб без звонка…

— Нет, в том смысле: откуда ей было знать про ваше новое увлечение? Ведь вы перед ней, выходит, оправдывались.

— Да на неделе приехала и что-то увидела.

— Вполне вероятно. Вы не скрывались: я вас видел и Оля.

— Я сегодня с вашей невестой познакомился.

Котов закурил.

— Вы с Олей знали друг друга много лет.

— Много лет?

— Когда-то вы покупали у ее матери молоко и познакомились.

«Господи! — взмолился я про себя. — Тут-то я, надеюсь, не нагадил? Не соблазнил? Не разрушил?..»

— Я покупал у нее «Христианский вестник».

— Ага, — Котов усмехнулся. — Сейчас это модно.

У меня ни к селу ни к городу вырвалась загадочная фраза:

— «Если Бога нет, то какой же я после этого капитан?»

— Что-то?

— Федор Платонович! Вспомнил!

Он выдохнул:

— Убийцу?

— Я ведь читал «Бесов» Достоевского! Уже после двадцатилетнего возраста. Оттуда фраза, старик-капитан произносит.

— Рад за вас. Глядишь, и все восстановите.

— Теперь я не сомневаюсь. Я уже вспомнил стук в дверь и «Бесов».

— Ага, бесы стукнули. Но вернемся к делу. Пригласив к себе Вертоградскую («Приезжай, поговорим», так?), вы сказали Голицыной, что идете работать, и засели в мастерской.

— И свечи зажег, и «Гибель богов» поставил — вот как я встречал ее. Недаром ляпнул по телефону: «Статуя торжествует!»

— Стало быть, Цирцея восторжествовала. Впрочем, ненадолго: ее опередил один из ваших друзей. Тени в окнах… дальше мрак. След Вертоградской, взятый собакой, оборвался за калиткой у обочины.

— Она уехала на машине!

— Не было машины!

— Вы уходили за сигаретами!

— Ольга сказала? (Я кивнул). Но она-то оставалась. После происшествия я у нее, естественно, осведомился. Думаю, что собака взяла прошлый след. Скорее всего, жертву вынесли на руках и перенесли на соседний участок.

Я внезапно встал и прошелся по комнате: надо поскорее ее увидеть и успокоиться.

Котов продолжал:

— Вот вам и объяснение, почему захоронен один труп: каждый отвечал, так сказать, за свое.

— Но Голицыных вы не подозреваете?

— Пока не найден убийца — всю вашу компанию без исключения.

— Вспомните, Федор Платонович: группа крови у доктора та самая, редкая.

— Не забыл, не бойтесь. Я еще и у ювелира проверю.

— Может, Вера все-таки жива?

— А вещи? А отсутствие ее следов на улице? Не по воздуху ж она летала, хоть Колпаков ее ведьмой и обозвал. Ваш враг — чудовище изощренное. Но перспективы открылись. Как сумею раздобыть собаку — весь соседский участок переворошу. Эх, не провел я в свое время обыски у ваших приятелей… Необходимо доказательство, что неделю она провела у Колпакова.

Необходимое доказательство было предоставлено на другой день.