…Когда Чехоева отпустили, я все еще бился над проблемой, как мне познакомиться с ним. Он тем временем вернулся домой и оттуда не выходил. Все же предложение Шелаури о том, чтобы рассказать Чехоеву, как «поработал» украденный им пистолет, Шимановский отверг. Сошлись на том, что чем больше загадок встанет перед Чехоевым, тем растерянней поведет он себя. А это позволит нам обозначить круг его знакомств. Однако он прочно засел дома. И вот уже полдень, а Чехоев и носа не кажет. Должно быть, он буквально решил исполнить приказание Шелаури:

– Распишись на этой бумаге. Это подписка о невыезде… Из дома не выходи. Может быть, в память дружбы с твоим отцом, помогу я тебе. Все-таки чистосердечное признание. Раскаялся. И срок давности к тому же…

– Срок давности? – В глазах Чехоева промелькнула надежда.

– А как же! Не знал? Иди! И за порог дома – ни ногой.

Неужели так и просидит? И мы решились на такой вариант. Около двух пополудни я заглянул к Слепневу на аттракционы, где в числе качелей и каруселей, тира и чертова колеса находилось заведение для взрослых. Довольно-таки приличная бильярдная. По нашим данным, дружок Чехоева Алмазов проводил там все свободное от сна время…

Слепнев встретил меня как родного и сам под руку привел в зал бильярдной.

– Играй, Юрочка. Я сейчас прикажу, чтобы тебе кий дали особый. Из бука. Великолепный кий.

– А нельзя ли и вчерашнюю чачу, Гриша?

– Понравилась?

– Слов нет!

…Алмазов появился через час. Хмыкнул, бросив беглый взгляд на мою игру. Взял в руки первый попавшийся кий, натер кожу между большим и указательным пальцем мелком. Попробовал, хорошо ли скользит кий.

– Разобьем горку? – Он равнодушно посмотрел мне в глаза.

– На интерес?

– Три рубля! – Тут же, сверкнув золотой фиксой отрывисто бросил Алмазов,

Я проиграл. Потом поставил еще три, И снова проиграл. Опять подавил. И проиграл еще быстрее. В бильярде я разбираюсь. Алмазов был блестящий игрок. Я так и сказал ему, наивно прибавив, что не прочь у него поучиться, да нет времени. И вроде бы случайно обмолвился:

– Зато есть чача. Как ты?

– Я?!

К пяти вечера мы порядком набрались. По крайней мере, настолько, чтобы Алмазов стал плакать и горько жаловаться на судьбу. Пили мы часов до восьми. В конечном счете, напротив меня сидел наполовину спящий, на четверть впавший в оцепенение и только на оставшуюся четверть бодрствующий человек. Этой четверти хватало лишь на две фразы: «Я никому не нужен!» и «Знаешь, какой у меня удар?»

– А друзья есть? – Буквально кричал я ему в ухо.

– А ты знаешь, какой у меня удар? – хрипел в ответ Алмазов.

Мы пошли по кривоватой улочке. Проходящие женщины шарахались от нас. Мужчины сдержанно цокали языками. Я изучил план городка и в общем-то вполне уверенно вел Алмазова к дому Чехоевых… Недалеко от него я остановился и обнял бывшего боксера.

– Значит, друзей у тебя нет?

– Как так? У меня удар… Все за меня… Вот… – Он стал озираться, – Вот… Артемка! Друг у меня тут живет… Артемка-а-а! Не выходит! Артемка?! – Требовательно крикнул боксер и даже притопнул ногой.

На пороге показался старик. Он довольно скоро перешел улицу:

– Не позорь мой дом, Алмазов!

– А я что, позорю? Отец родной, я что – позорю? Я люблю Артемку…

– Э… так ты еще два часа кричать будешь, ишак молодой! Заходи. Проспись. Все-таки с отцом твоим мы дружили… И вы, уважаемый, можете зайти…

Я чуть было не оглянулся, рассудив, что слово «уважаемый» отнесено к кому-то за моей спиной.

– Заходите, заходите… Э… Человек как человек, а ты, ты полчеловека, Алмазов!

Мы вошли в дом и через кухню вышли в сад. Под яблоней сидел Чехоев-младший, которого мне показывали из окна гостиницы. Выглядел он неважно.

…Алмазов окончательно раскис, и старик с сыном довольно бережно перенесли его на застекленную веранду. Через несколько секунд я услышал мощный алмазовский храп – казалось, в такт ему покачиваются гирлянды красного перца, развешенные на внешней стороне веранды.

– Садись, сынок, – предложил Чехоев-старший и усадил меня за квадратный столик, врытый под навесом. Артем молчаливо присел рядом. Старик сдернул пеструю салфетку с плетеной корзинки, достал сыр и самодельный, острый, как бритва, нож.

– Значит, из самой Москвы? – Спросил он, нарезая сыр. – Если тебя не обидит мой вопрос, надолго?

Я коротко пересказал версию, согласно которой приехал с ревизией в город и район. И добавил, что, вероятно, завтра уеду…

Мы посидели часов до десяти. Я, было, собрался уходить, но старик предложил:

– Оставайся у нас. Под персиком тебе постелю. На воздухе.

Откровенно говоря, мне понравилась та бережность, с какой оба Чехоевых укладывали беспомощного Алмазова. Понравилось, что и по отношению ко мне, случайному гостю, они проявили гостеприимство, идущее, безусловно, от сердца, Даже упорное молчание Артема не вызывало во мне настороженности, хотя он изредка бросал на меня неприязненный взгляд. Впрочем, я знал, каково у него на душе…

Так или иначе, я согласился. Сев на стальную койку, я с предельной осторожностью снял кобуру с оружием и спешно сунул ее под одеяло. Только потом скинул пиджак, в котором парился весь день, ощутив при этом несказанное блаженство.

– Хорошо устроился? – Спросил с веранды старик.

– Спасибо, отлично… – Я нырнул под одеяло и сделал вид, что тотчас же заснул.

Никогда бы не подумал, что так мучительно бороться со сном, делая вид, что спишь. Страшнее пытки не придумаешь. Любой звук, доносившийся с улицы во дворик, звон цикад, покашливание старика, убиравшего со стола, – все это наркотически, подобно колыбельной песне, действовало на меня.

Моя ночевка в доме Чехоевых предусматривалась планом, Правда, мы надеялись, что этому посодействует мое прямое знакомство с Артемом, Но оно пока не вытанцовывалось… И все же, нет худа без добра: я – во дворе Чехоевых.

Таким образом, нам удалось весьма важное дело – опека над Артемом. Важное не только потому, что мы по-прежнему надеялись на выявление его загадочных знакомых, взявших оружие, Но и потому, что в случае необходимости могли спасти ему жизнь… Шимановский был уверен: неизвестный может пойти на новое убийство, чтобы убрать единственного свидетеля.

Я ворочался часа три. Щипал себя. Пытался смотреть на луну, просвечивающую сквозь листву персика. Растравлял какие-то обидные эпизоды в памяти. Ничего не помогало. Я – хоть криком кричи – засыпал. Оно и понятно: вчера мне пришлось пить со Слепневым. Сегодня с Алмазовым. Что ни говори, серьезная нагрузка… Я засыпал – и все тут. И – заснул…

– Любимый, ну что ты?! Что ты?! Я же с тобой… А его мне жалко… – Мне казалось, что это продолжение какого-то рваного сна.

Но когда я понял, что это – явь, то похолодел… Все-таки я заснул?! На сколько? И что происходило, пока я дрых, как сурок?

– А этот, который спит, кто он? – Я отчетливо слышал шепот. Шепот женщины.

– Алмазов привел… Ревизор… Завтра уезжает… Нет, ты скажи, скажи мне!

– Тише… Так пойдем?..

Я осторожно повернул голову вправо. Два силуэта выделялись на фоне темного неба. Это было даже красиво, Я ждал, что ответит Артем Чехоев – его голос я узнал сразу же.

– Сейчас… Только одеяло возьму…

«Одеяло? Зачем им одеяло?» – И тут же устыдился. (Для чего мужчине и женщине нужно в южную, вязкую ночь одеяло?.. То-то и оно…)

– Да брось ты… Одеяло еще… Я соскучилась… Ну…

Я видел, как силуэты слились и, вроде бы, они начали удаляться. Осторожно, прижав к груди кобуру, в майке и плавках, я слез с койки и, давя грядки, двинулся за ними. Но тут, где-то слева хрустнула ветка, и я услышал быстрые тяжеловатые шаги.

– Опять, кобель?! – Дальше прозвучала длинная тирада на незнакомом мне языке.

Я узнал в кричавшем Чехоева-старшего, бежавшего за сыном и незнакомкой. Проклиная все на свете, я припустил к задней калитке, куда они направлялись. И тут же натолкнулся на Артема. Набежавший сзади старик чуть не сшиб меня… Все же, обогнув Артема, я выскочил через калитку на пустырь – берег реки, косо нависающий над бурлящей водой.

Никого. Я огляделся… Мы стояли, омытые неоновым светом полной луны. Старик с палкой в руках. Артем в блестящей куртке. И я – в плавках и майке, прижимая к груди неуставную кобуру из замши, которую выстрочила мне мама.