«Протоколы сионских мудрецов». Доказанный подлог

Бурцев Владимир Львович

Распространение «Сионских Протоколов» в России

 

 

«Сионские Протоколы» сфабриковали русские антисемиты, агенты Департамента Полиции

«Протоколы» были сфабрикованы и пущены в обращение агентами русской тайной полиции вне России — в Париже — главным образом или, быть может, даже исключительно на основании иностранных источников. Этим определяется, прежде всего их нерусское происхождение. Сфабрикованы они были не по инициативе тогдашнего русского правительства или его бюрократии в широком смысле этого слова. Это было дело только одного течения среди высших чинов Департамента полиции, которые в своей борьбе с евреями в 1890–х г. г. ставили себе определенную задачу — воздействовать на царя, чтобы добиться от него новых гонений на них.

До начала 1880–х г. г. антисемитизм в России вообще мало имел значения. Мало его было и в народных массах. Прочных корней он не имел и в русском правительстве. Когда, напр., при Николае I была сделана попытка поднять дело о ритуальном убийстве, он запретил это сделать, так как отрицал самую возможность ритуальных убийств. Он не верил, чтобы среди евреев были тайные организации, которые совершали бы ритуальные убийства, какие им приписывали. Он сказал, что если бы такие тайные еврейские преступные общества и существовали, то не могло бы не найтись среди них предателей, которые давно бы полностью не раскрыли их преступной деятельности.

Это было за 100 лет до того, как возможно было {56} появление в России «Протоколов» с их баснями о тайном мировом обществе сионских мудрецов!

Антисемитизм — вообще явление не специально русское. В России его только искусственно начали культивировать последние десятилетия. Раньше, в продолжение многих столетий он существовал в различных других странах. Там он иногда выливался в страшные гонения против евреев. Происходили еврейские погромы. Создавались нелепые, преступные судебные дела о ритуальных убийствах. В законодательствах многих стран существовали дикие ограничения для евреев и т. д.

Антисемиты в России впервые серьезно почувствовали под собой почву в 1881 г., когда на престол вступил явно им симпатизировавший импер. Александр III. В том же 1881 г. антисемитское настроение масс тоже впервые выразилось, — без сомнения, благодаря попущению местных властей, — в еврейских погромах.

Это произошло в связи с бурным развитием в те годы русского революционного движения, которое привлекало к себе внимание не только в России, но и во всем мире, — особенно, когда произошло убийство революционерами Александра II, 1 марта 1881 г.

Это нараставшее в те годы в России антисемитское настроение в народных массах и в обществе, в правительственных сферах сказалось в том, что в развитии революционного движения в России стали обвинять, главным образом, евреев. Поводом для этого было участие в нем отдельных евреев, — замешанных, между прочим, и в покушениях на царя.

В тогдашнем народовольческом движении 1879–1880–81 г.г., правда, принимали участие евреи: Зунделевич, Гесся Гельфман, Гольденберг и еще несколько активных революционеров, но они не играли в партии особо выдающейся роли. Основными деятелями партии «Народной Воли» были неевреи: — Желябов, Перовская, Михайлов, Кибальчич, Суханов, Фигнер, Ашенбреннер и др., игравшие руководящую роль и во всех покушениях на царя.

Раньше в народническом движении, в 1872–79 г.г., тоже принимали участие евреи, как Натансон, а {57} еще раньше, в 1860–х г, г., Н. Утин и еще немногие другие. Но, несомненно, роль этих евреев в революционных движениях до 1880–х г. г. была совершенно ничтожна сравнительно с деятельностью революционеров других национальностей, и прежде всего русских.

Были декабристы (до 1826 г.), петрашевцы (в 40–х г. г.), но между ними не было совсем евреев. Идеологи революции: Герцен, Бакунин, Белинский, Чернышевcкий, Михайлов, Шелгунов, Ткачев, Лавров, Михайловский и ряд других писателей и политических деятелей с крупными именами тоже не были евреями. Рядом с ними нельзя поставить ни одного еврейского имени по той роли, какую они играли в революционном движении до того времени, когда начались гонения на евреев за их участие в революции.

Кроме того, евреи–революционеры, как Зунделевич, Гольденберг, Натансон, Утин, не были связаны с массой еврейства. По своим взглядам, по всему укладу своей жизни и по своей политической деятельности, они были отщепенцами в еврейской массе. Они не были ответственны за еврейство, а еврейство ответственно не было за них. Они отвечали за себя, как революционеры, как социалисты, как интернационалисты.

С 1881 г. начинается систематическая борьба русского правительства с евреями из–за их роли в русском революционном движении. Ее начали оправдывать, как ответ на деятельность таинственного мирового заговора евреев. Тогда его называли «кагалом», — а потом — организацией сионских мудрецов.

Для борьбы с революцией, реакционеры стали добиваться усиления уже ранее бывших различных мер против евреев. Была расширена черта оседлости, устанавливается процент при приеме евреев в гимназии и университеты. Были даже проекты полного выселения евреев из России.

Все эти меры, направленные против евреев, как нации, конечно, систематически разжигали крайнее недовольство во всех слоях еврейства и только помогали из еврейской массы выделяться революционерам как в самой России, так и заграницей!

{58} Но как ни была антисемитически настроена реакция при Александре III, антисемиты не могли добиться многого, на чем они настаивали. Помимо их единомышленников, в правительственных рядах всегда были культурные люди, которые не хотели поддерживать предлагаемые ими меры против евреев. Таким образом, различные их проекты гонений евреев подолгу оставались без движения. Проведение их всегда встречало сопротивление в рядах самой же высшей администрации. Благодаря этим прогрессивным элементам высшей русской администрации, в России по отношению к евреям не было сделано ничего подобного тому, что, теперь делается в Германии и о чем наши русские антисемиты мечтали десятки лет раньше.

Но была еще одна, главная, причина, почему еврейский вопрос в те годы не принял в России более угрожающего характера, чем это было на самом деле. Это то, что почти все русское интеллигентное общество и вся русская литература были настроены не только доброжелательно к евреям, но они всегда с негодованием преследовали всякие проявления антисемитизма и беспощадно клеймили антисемитов. С голосом этой интеллигенции и ее литературы принуждены были считаться и правительство и сами антисемиты.

Все проявления антисемитизма, как погромы, черта оседлости, разного рода законодательные реакционные меры, направленные специально против евреев, а потом политические убийства евреев, членов Государственной Думы, Герценштейна, Иоллоса, вызывали настоящая бури общественного негодования.

Когда в 1894 г. на престол вступил Николай II, то антисемиты не только надеялись, что они смогут продолжать свою реакционную поддержку, какую они вели до того, но при молодом монархе они рассчитывали развить ее еще больше. Одно время они, правда, опасались — не возьмет ли, при новом монархе верх либеральное течение, бывшее, в загоне в предшествующее царствование. Но они скоро успокоились, убедившись, что нечего опасаться серьезного поворота в сторону либерального курса и что все впредь пойдет по {59} старому, как это было в предшествующее царствование.

Антисемиты стали готовиться к новому походу против евреев. Для этого им была нужна антисемитская литература, — прежде всего для воздействия на царя. О ней с тех пор усиленно стали заботиться в Петербурге такие антисемиты, как товарищ министра внутренних дел, заведовавший Департаментом полиции, ген. Оржевский.

Спрос на эту антисемитскую литературу в Париже почувствовал тогда начальник тайной русской полиции заграницей П. И. Рачковский.

В 1880–90х г. г. Рачковский, как это обстоятельно доказал С. Г. Сватиков, сфабриковал и опубликовал против некоторых русских эмигрантов ряд пасквилей, составленных от их имени. Эти тогдашние его опыты, очевидно, натолкнули его на мысль, сделать то же самое и по еврейскому вопросу, чтобы подтолкнуть русское правительство на новые гонения на евреев.

Поводом для фабрикации задуманного против евреев памфлета или использования уже раньше имевшихся антисемитских пасквилей, для Рачковского могло послужить событие, которое в те годы обратило на себя особое внимание всех антисемитов и заставило их бить тревогу: это — первый сионистский конгресс, собравшийся в Базеле в 1897 г. В связи с постановлениями этого конгресса, антисемиты и сфабриковали тогда так потом прославившиеся «Протоколы сионских мудрецов».

Фабриковавшим «Сионские Протоколы», конечно, было неважно, что собственно представлял собою сионистский конгресс в Базеле, какие он принял резолюции и каковы были настоящие его цели. Свой подложный документ, направленный против евреев, они приготовили в виде протоколов тайного собрания сионских мудрецов, т. е. еврейских мудрецов. Слово «сионский» в глазах тех, для кого составлялся этот подлог, сближалось с словом «сионистский». Это было намеком на только что происходивший в Базеле {60} конгресс сионистов. Этим, таким образом, навязывалось евреям то, что надо было антисемитам. Они всем вообще евреям и одновременно и русским революционерам бросали обвинение в подготовке революционного захвата власти во всем мире и прежде всего в России.

На самом же деле, сионисты в Базеле говорили только о создании своего особого еврейского государства и своего культурного очага в Палестине. Некоторые из них мечтали даже не о Палестине, а о любом уголке Африки или Америки, где бы они могли создать свое еврейское государство. Их основным общепринятым решением всегда было не вмешиваться в жизнь других государств. Они поэтому были против ассимиляции евреев вообще, где бы то ни было. Разумеется, у сионистов, собравшихся в Базеле, не было никаких идей «завоевания всего мира», как этого не было и у других евреев.

Для фабрикации «Протоколов» Рачковский и его помощники смогли использовать всю тогдашнюю обширную антисемитскую литературу (в первую голову французскую), в которой десятилетиями накапливалось все, что когда–либо и где–либо за несколько столетий было сказано антисемитами против евреев.

Сочинял «Протоколы», конечно, не сам Рачковcкий. Это делал и не один только его агент М. Головинский. Это было, быть может, делом даже не одних русских охранников в Париже. Очень вероятно, они только пользовались тем, что до них против евреев готовили в Париже французские антисемиты и документами и указаниями, которые им прислали из Петербурга, как напр., запиской 1895 г. о мировом заговоре еврейства, впоследствии опубликованной Г. Б. Слиозбергом. А кроме русских антисемитов, группировавшихся вокруг Рачковского, в том же Париже были и другие pyccкие антисемиты с громкими литературными именами, кто тогда питал в России антиеврейскую погромную и вообще реакционную агитацию. Этим занимались и сотрудники катковского «Русского Вестника», и «Московских Ведомостей», и {61} писатель экономист Шарапов, и известный памфлетист Цион, и многие другие.

В некоторых своих местах «Протоколы» носят специально французский характер. — оттого ли, что часть материалов, из которых составлены они, написана французскими антисемитами, или русскими антисемитами, которые работали под их влиянием и по их указаниям. Но зато в «Протоколах» много и чисто русских политических тем того времени: восхваление самодержавия, отклики тогдашней борьбы русских реакционеров с либеральными течениями, выпады против графа Витте и, вообще, отклики на злобу русской жизни. Во всем этом сказывалось настроение Рачковского и Головинского и их руководителей.

Ф. И. Родичев в своей брошюре «Большевики и евреи» (1921 г.) писал по поводу «Протоколов»: «Экономическая программа сионских заговорщиков вся взята у русских реакционеров конца прошлого века. Они прежде всего враги золотой валюты, сторонники бумажных денег (так проповедывал когда–то враг Витте, Шарапов)… Количество бумажных денег определяется по числу населения; фондовые биржи будут уничтожены; промышленные цены будут таксированы правительством».

Работа подделывателей «Протоколов», группировавшихся около Рачковского, могла сводиться, главным образом, только к систематизации того, что им удавалось собрать из различных источников. Для таких опытных подделывателей, как Рачковский и Головинский, много помог и памфлет Жоли против Наполеона III, изданный в 1864 г. Из него они взяли литературную форму для своего плагиата. В эту литературную форму они без труда могли внести все то, что они находили подходящего против евреев у Дрюмона и его последователей в их изданиях. Сами они едва ли и работали над более старыми источниками.

Подлинных рукописей т. н. «Протоколов», с которых делался русский перевод, до нас не дошло. Некоторые из них были написаны на плохом французском языке, изобличавшем автора иностранца Распространители «Протоколов» тщательно скрыли {62} первоначальные французские рукописи, с которых делался их перевод. Печатный текст «Сионских Протоколов» мы имеем только на русском языке. Все их переводы, которые теперь существуют на разных языках, сделаны с русского.

Антисемиты не дали также сколько–нибудь правдоподобного рассказа — кем именно, когда и при каких обстоятельствах были ими получены первоначальные рукописи «Протоколов», писанные по–французски. Все те басни, который они по этому поводу распространяли и повторили их недавно на бернском суде, ровно ни на чем не основаны и не заслуживают никакого внимания.

Но не может подлежать никакому сомнению — мы можем утверждать это на основании неоспоримых фактов, — что над созданием и потом распространением текста «Протоколов», который с легкой руки русских антисемитов теперь разошелся по всему миру, много поработали русские агенты Департамента полиции в Париже, а этого они не могли делать без благословения, ведома и помощи Рачковского, кто в то время в Париже в политическом сыске был все, и который знал все, что относилось к этому сыску.

Вот почему и вот в каком смысле мы и говорим о Рачковском, как организаторе подлога «Сионских Протоколов».

 

Задания подделывателей «Сионских Протоколов»

Содержание «Протоколов» находится всецело в зависимости от того, кто их подделывал, кому служили их авторы и какие они ставили себе цели.

Показная цель «Протоколов» — это борьба с евреями. Но несомненно, если бы их подделыватели имели в виду борьбу только с одними евреями, то «Протоколы» не имели бы того характера, какой они имеют на самом деле и в них не было бы много того что в них есть в настоящее время.

Истинными вдохновителями подделывателей «Протоколов» были реакционные руководители русской политики в царствование Александра III, как {63} ген. Оржевский, тов. мин. внутр. дел, заведовавший Департ. пол., а их выполнителями — агенты политического розыска, как Рачковский. Этим и определяется их содержание.

После 1 марта 1881 г. правительство было терроризовано революционерами и в будущем ждало еще более опасных революционных движений. Поэтому его агенты, из Департамента полиции, как Рачковский, с начала 1880–х г. г. были заняты, главным образом, борьбой с русскими революционерами, и вся тогдашняя внутренняя политика русского правительства была поэтому подчинена целям борьбы с революционерами.

Но в то же самое время у русских реакционеров в правительственных сферах, особенно в царствование Александра III, ненависть к евреям была вообще не меньше, чем к социалистам, может быть потому, что к социализму они в то время относились скорее, как к утопии — пока еще для них мало опасной, — а еврейство для них было врагом сегодняшнего дня.

Поэтому для борьбы с революционерами реакционерам важно было их дискредитировать не только, как революционеров за их программы, но прежде и раньше всего, как евреев. Для этого им нужна была специальная литература, где бы «еврейство» и «революция» были бы слиты в одном движении. Это они делали постоянно. Это же они попытались сделать и в «Протоколах», где, действительно, еврейство и революция представлены в одном и том же руководящем тайном обществе, угрожающем всему миру.

Социалисты в то время, действительно, открыто говорили о захвате пролетариатом власти и об уничтожении буржуазии повсюду. Война со старым миром предполагалась всеми средствами. Подготовка социалистов к ней ни для кого не была тайной. Уже начиная с 1889 г., стали собираться международные социалистичecкие конгрессы. На них велась открытая пропаганда захвата власти и непримиримая борьба со всеми реакционными правительствами. Некоторые из революционных течений, особенно анархисты, действительно, призывали к немедленной и беспощадной борьбе со всеми правительствами и всей буржуазией. Часть их {64} поддерживала традиции Бакунина. Повсюду, и в особенности во Франции, происходили террористические акты за актами. Весь мир волновали дела Казерго, Равашоля и т. д.

Социалисты и анархисты сами верили в свою победу в близком будущем и открыто готовились к ней. Были правительства, который тоже верили в возможность скорой их победы. Русское правительство, хотя и знало, что революционное движение в России было слабо, но оно опасалось его развития в близком будущем и принимало меры против бывшего тогда русского революционного движения.

Эти ожидания всемирного торжества социалистического движения и заставляли русских жандармов и охранников усиленно заняться борьбой с русскими революционерами. Но для них слова «революционер» и «еврей» были почти однозначущи, и они свою злобу с социалистов перенесли на евреев тем легче, что евреи для них лично были наиболее ненавистными врагами. Все, что говорили о своих планах международные социалисты, а в особенности что говорили об их планах их враги, pyccкие антисемиты, все это приписывали не социалистическому международному движению, не их конгрессам, их организациям и их партиям, а якобы существующему таинственному, всемогущему мировому еврейскому кагалу, а потом стали все это приписывать «сионским мудрецам».

На эту грозящую опасность со стороны евреев и хотели указать Николаю II составители «Протоколов».

 

Среди большевиков нет евреев, а есть только интернационалисты

Поводом для подмены ненавистного для авторов «Протоколов» общесоциалистического движения специально еврейским было то, что русские антисемиты, как, впрочем, и антисемиты в других странах верили, что международное социалистическое движение состоит главным образом из евреев и {65} исключительно евреям они приписывали руководство им во всем мире.

Утверждая это, авторы «Протоколов» не выдумали ничего нового. Они только не изменили тому общему настроению русского правительства по отношение к евреям, какое у него было до тех пор. Для специальной своей цели — воздействия на антисемитов в русском правительстве — они все, что у них связывалось с деятельностью социалистических и революционных партий, приписывали какому–то тайному комитету сионских мудрецов. Их не смущало, что эти движения и на Западе, как и русские, вовсе не состояли исключительно из евреев, что в них принимали участие представители и всех других национальностей, что их вожаки по большей части были не евреи и что они опирались на организованные массы, опять таки различных национальностей.

Кроме того, — и это самое главное, — они не желали признать того основного и бесспорного факта, что евреи, участвовавшие в социалистическом и анархическом движении во всем мире и русские, в частности, были отщепенцами еврейской нации и что они не были связаны ни с еврейской историей, ни с еврейской религией, ни с еврейской массой, а были исключительно интернационалистами, исповедовавшими те идеи, какие разделяли социалисты других национальностей, и сами были ярыми врагами национального еврейства вообще.

Реакционеры на Западе, боровшиеся с социалистами, а за ними и русские реакционеры, никогда не делали различия между евреями интернационалистами и евреями, связанными с еврейской массой. Но эта неправда нигде не имела такого рокового значения, как в России.

В России об участниках большевицкого движения реакционеры неизменно, без всяких исключений, говорили, как об евреях. Евреями у них являлись и Троцкий, и Зиновьев, и Радек, и все другие интернационалисты большевики. Но на самом же деле, ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Радек, конечно, не имеют ничего общего с национальным еврейством и {66} относятся к нему с неменьшим отрицанием, чем сами реакционеры–антисемиты. Они в одинаковой мере отрицают и евреев, и представителей других национальностей, поскольку они не являются сторонниками их интернациональных взглядов. С еврейством, как таковым, большевики так же борются, как и с другими национальностями, а когда им было нужно, известно, как они расправлялись со своими «евреями», как Троцкий, Каменев, Зиновьев, Радек. С еврейской же массой — с их организациями и с их синагогами они расправлялись так же, как и с массами нееврейскими и с их храмами и организациями.

Ни в международном социалистическом, ни в большевицком движении среди их активных и ответственных деятелей нет евреев, связанных с еврейскими массами, с еврейской историей, с еврейской религией, а есть только евреи интернационалисты, с которыми еврейство, как таковое, вообще не имеет ничего общего, или евреи авантюристы, какие бывают во всех партиях.

У большевиков существуют интернациональные организации, есть организации по национальностям, организации по различным другим признакам. Они собирают съезды, составляют заговоры, совершают перевороты. В борьбе они иногда прибегают и к таким приемам, о которых говорится в «Протоколах», ибо методы всех тираний всюду одинаковы, — «маккиавелистические». Но среди них нет евреев, национально настроенных, являющихся отражением большинства еврейства, и нет организаций, которые созданы были бы для каких–то специальных национальных еврейских целей.

Тот же «Бунд», — чисто еврейская организация, — защищал не еврейство, а социализм, и сам отрицал вековые еврейские традиции. Организаций же, преследующих специально еврейские интересы, среди международных социалистов не было и в те годы, когда создавались «Протоколы». Не было их и потом. За 40 прошедших лет после фабрикации «Протоколов» нет ни малейшего указания чтобы Марксом, Лассалем — на Западе, Троцким и Зиновьевым в России руководили какие бы то ни было {67} не социалистические силы, тем более какие–то таинственные сионские мудрецы.

В русском большевицком движении, до революции 1917 г. и после нее, большое участие принимали евреи интернационалисты, т. е. именно те евреи, кто порвал свои связи с еврейством.

Но в нем никогда не принимали участия евреи, кто по своим взглядам так или иначе был связан с еврейской историей и с еврейскими массами.

Когда после большевицкого переворота евреи, с раввинами во главе, явились в Петрограде к Троцкому и указывали ему, чем грозит еврейскому народу участие его и ему подобных евреев в большевицком движении, то он ответил, что евреи, как таковые, его не интересуют, Интернационал знает только борьбу классов, и для себя он ни в какой мере не является евреем, а всецело принадлежит Интернационалу.

Слова Троцкого могут с полным правом быть повторены всеми евреями, принимающими участие в большевицком движении.

Тем не менее, Троцкого и Зиновьева и других большевиков обвиняют за их участие в большевицком движении именно как евреев, а за них обвиняют евреев вообще, как нацию.

Наоборот: евреи же, не отколовшиеся от еврейства, являлись по большей части даже тогда, когда они принадлежали к левым течениям, ярыми врагами большевиков в политических и революционных партиях, среди террористов, в литературе, в рабочей среде и т. д. Евреи, связанные со своим народом, были заграницей повсюду определенными защитниками России и русской культуры.

О количестве евреев, принимавших участие в большевицком движении, создались легенды. О большевицком движении говорят, как исключительно еврейском. Этим легендам верят больше всего в темных массах. Благодаря этому в России явилось озлобление не лично против Троцких, Радеков, Зиновьевых, а против них, как евреев, как членов еврейской нации.

{68} Эти предвзятые утверждения антисемитов повторяются даже тогда, когда в опровержение их указывают, что в русском революционном движении и, в частности, в большевицком, кроме самой массы русского населения, наряду с евреями принимают участие и представители различных национальностей — поляки, латыши, грузины, армяне и т. д. и люди различных общественных положений, начиная с высших представителей русской армии, генералов и офицеров генерального штаба, где никогда евреев не было, и без кого не могла произойти вообще революция 1917 г.

Все, что pyccкие реакционеры говорили и говорят о преобладающем влиянии евреев в международном социалистическом движении и в русском большевицком движении, на самом деле относится только к большевикам–вожакам, которые все без исключения являются интернационалистами, порвавшими с национальным и религиозным еврейством все связи.

Все, кто приводит списки — часто сознательно тенденциозно, с злостной целью составленные — евреев в русских большевицких организациях и в большевицком правительстве, должны признать, что среди этих руководящих большевиков нет евреев, — националистов по убеждению, а есть только интернационалисты, или их помощники — безыдейные авантюристы, — или просто евреи проходимцы, какие бывают во всех политических обществах и во всех правительствах.

Еврейская масса в России непричастна к большевизму и неответственна за него, как непричастны и неответственны и те евреи, кому приходится жить и работать при большевиках, у большевиков, не будучи большевиками, как приходится часто работать с большевиками многим и русским, убежденным антибольшевикам.

Это сознательно лживое и крайне вредное смешение вообще евреев с революционерами и большевиками какое часто делается и теперь нашими реакционерами совершенно ясно было формулировано еще Рачковским в «Протоколах» по отношению к тогдашним революционерам и евреям.

{69}

 

Русское общество и правительство к «Сионским Протоколам» относились как к явному подлогу

Впервые о «Протоколах» я услышал лет 30 тому назад — вскоре после того, как их начали в России издавать. С тех пор все последующие годы мне по разным поводам приходилось постоянно слышать о них. Много раз я о них говорил с выдающимися общественными деятелями. Не раз сам предпринимал анкету о них. Много о них писал и, наконец, был свидетелем по делу о них на суде в Берне в 1934–1935 г. г., где предо мной прошло много, несомненно, компетентных лиц по вопросу о «Протоколах» — и их противники и защитники.

К «Протоколам» у меня с самого начала всегда неизменно было вполне отрицательное отношение, как к несомненному подлогу, сделанному русскими реакционерами для борьбы с евреями и революционерами. Впоследствии никогда и ничто ни на минуту не заставило меня иначе смотреть на них. Но в различное время я различно оценивал значение и опасность «Протоколов».

Сначала «Протоколам» я не придавал никакого значения, — и в сущности даже мало ими интересовался. Но потом я увидел, какое они огромное зло представляют и как дорого они обошлись, вообще, всему русскому народу, в частности, евреям, а также какую ужасную роль они сыграли в нашей борьбе с большевиками. В последнее время мне стало ясно и то, какую роль они играли в жизни многих других народов, и чем они грозят им всем в будущем.

То, что я теперь пишу ниже, является как бы моими показаниями о том, что я видел и слышал о «Протоколах» с 1906 г.

———

В 1906 г. я был в Петербурге одним из редакторов большого исторического журнала «Былое». {70} Другими его редакторами были известные писатели — историк В. Я. Богучарский и пушкинист П. Е. Щеголев. Участники нашего журнала по большей части принадлежали к левым течениям.

Общественное мнение и правительство относились к нашему изданию с особым вниманием, как к изданию очень популярному, и как к определенно оппозиционному.

Пользуясь историческими темами, мы в специально историческом журнале «Былом» могли в связи с ними, касаться самых разнообразных общественных и политических вопросов текущего момента, не имевших, казалось, прямого отношения к событиям прошлого, к которым было опасно и даже невозможно подходить по цензурным соображениям в обще–политических изданиях.

Один из наших постоянных сотрудников как–то принес в редакцию «Протоколы» (не помню, в каком издании, — кажется, в издании Нилуса) и предложил нам дать о них отзыв в нашем журнале. Тема об антисемитизме была тогда злободневна. Еврейские погромы конца 1905 г. заставили общественное мнение и печать страстно обсуждать еврейский вопрос и роль шумевших тогда антисемитов. Пользуясь «Протоколами», мы в нашем историческом издании легче, чем кто–нибудь другой, могли бы напасть на них и до конца высказать свое отношение к ним. Но некоторые из сотрудников нашего «Былого» были уже раньше знакомы с этими "Протоколами», и мы все сразу же определенно высказались за то, что наш серьезный политико–исторический журнал не может унизиться до разбора таких грубых памфлетов и явных подделок. И действительно, мы никогда ничего не писали о них в «Былом». В других тогдашних либеральных русских изданиях о них можно было встретить только иронические и брезгливые отзывы, как о ничтожном пасквиле. Серьезно к ним никто не относился. За них мы не хотели делать ответственными ни правительство, ни даже реакционеров вообще. В то время никому из нас не могло {71} придти в голову, что они когда–нибудь обратят на себя общественное внимание — да еще не только в России, но и во всем мире.

———

К «Протоколам» в то время я отнесся отрицательно по двум причинам.

Во–первых, как историк, привыкший изучать разного рода документы, я не мог не видеть, что это — вовсе не документ а явная фальшивка, сфабрикованная для определенных политических целей.

А во–вторых, в то время я был, вообще, довольно недурно знаком с тогдашними еврейскими политическими течениями в России и заграницей, — и потому не мог допустить, чтобы в еврействе существовала какая либо тайная организация, подобная организации сионских мудрецов, по указке которых происходили бы мировые события, о какой мы никогда не могли бы что–нибудь слышать.

После моего побега из Сибири, в 1888 г., я, как эмигрант, пробыл заграницей до 1905 г., в Швейцарии, Франции (главным образом в Париже), Англии и других странах. Кстати сказать, как раз в эти–то годы в Париже и были сфабрикованы «Протоколы».

Во время этой моей первой эмиграции предо мной наряду с национальными организациями других народностей, входивших в состав русской империи, прошли и различный еврейские национальные организации.

С начала 90–х г. г. я заграницей все время находился, так сказать, у истоков большинства национальных еврейских течений, как «Бунд», сионизм и т. д. В этих еврейских организациях, — между прочим, и среди сионистов, — у меня всегда было много и личных друзей, и сотрудников моих изданий. Еще в то время я близко был знаком с известным впоследствии сионистом д–ром Д. С. Пасмаником, с кем впоследствии я сошелся еще ближе, как с моим сотрудником по газете «Общее Дело».

В сионистах я всегда видел искренних идейных людей, представлявших одно из главнейших еврейских политических течений. Я нередко лично {72} вталкивался с видными сионистскими деятелями, много о них слышал и читал. Интересуясь их движением, я был даже (кажется, в 1897 г.) на одном из первых конгрессов в Швейцарии, где председательствовал Герцль. Меня очень заинтересовала тогда его сильная и красочная фигура. Я много о нем тогда слышал, но лично с ним знаком не был.

Такое то мое близкое знакомство с еврейскими движениями, в 1906 г., когда, вернувшись из эмиграции, я очутился в России и познакомился с «Протоколами», было уже само по себе достаточно, чтобы быть убежденным, что никаких сионских мудрецов никогда не существовало, и не могло быть никаких их протоколов.

В самом деле: если бы «сионские мудрецы» существовали, о них что–нибудь знали бы кто–нибудь из многочисленных различных политических деятелей, с кем я сталкивался, хотя бы, напр., мои еврейские друзья. Искренность, честность и компетентность в еврейских вопросах моих друзей, как Пасманик, как Слиозберг и очень многие другие, были для меня всегда вне всякого сомнения. А между тем, никто из них не только никогда не говорил мне о существовали каких то сионских мудрецов, ни тогда, когда я был заграницей, ни тогда, когда приехал в Poccию, но всегда с возмущением, отзывались о тех, кто распространял вздорные легенды о «Протоколах» и сионских мудрецах.

Таким образом еще в начале 1900–х г. г. я не сомневался, что «сионские мудрецы» — миф, выдуманный озлобленными, слепыми врагами еврейства.

В Петербурге, в 1905–07 г. г., где так много тогда говорилось об еврейском вопросе по поводу бывших погромов, я не встретил никого, кто бы решился мне доказывать подлинность «Протоколов» или кто высказал бы об их происхождении что–нибудь с чем нужно было считаться.

Мне в то время иногда приходилось встречать и сторонников «Протоколов». Они с восторгом говорили о «Протоколах», распространяли их, но никогда не пытались даже защищать их подлинность. Когда же {73} при них говорили о «Протоколах», как о подлоге, они только систематически уклонялись от споров.

Впечатление от разговоров с такими антисемитами, не защищавшими подлинности «Протоколов», было таково, что они не далеко ушли от тех, кто заявляли, что верят в подлинность «Протоколов». Нельзя было сомневаться, что они лично были довольны и тем, что «Протоколы» все таки существуют, и тем, что кто то, кроме них самих, их распространяет. Допуская, что «Протоколы» поддельны, они их пропаганду считали все таки очень полезной для борьбы с ненавистными для них евреями.

Во всяком случае, ни в тогдашнем русском обществе, ни в правительственных сферах, ни в церковных кругах не было защитников подлинности «Протоколов», с кем нужно было бы считаться. Поэтому, в литературном мире и в обществе их игнорировали и только иногда с презрением отзывались о них.

Можно категорически сказать, что в то время к «Протоколам» с доверием относились только в специальных сферах — особенно придворных, — где обычным явлением были религиозные кликушества, или темные фанатики, или авантюристы, кто подлаживался к антисемитам, находившимся у власти.

В народных же массах в те годы о «Протоколах» мало слышали.

 

К «Сионским Протоколам» относились, как к подлогу даже в Департаменте Полиции (А. А. Лопухин, И. Ф. Мануйлов–Манасевич, С. П. Белецкий)

 

Еще до революции 1917 г. и сейчас же после нее, когда «Протоколы» еще не обратили на себя общего внимания, мне о них приходилось говорить с разными лицами, близкими к правительству, которые находились для меня, как эмигранта и левого писателя, так {74} сказать, по ту сторону баррикады: с бывшим директором Департамента полиции А. А. Лопухиным, журналистом И. Ф. Мануйловым–Манасевичем, с чиновником охранного отделения М. Е. Бакаем, с бывшим директором Департамента полиции С. П. Белецким и с многими другими. Все они отзывались о «Протоколах», как о грубой подделке. По их словам можно судить об отношении к «Протоколам» различных кругов правительственных деятелей — между прочим и тех, кто специально занимался политическим розыском.

 

А. А. Лопухин

Одним из первых таких лиц, кто, казалось, по своей службе не только мог, но не мог не знать всей правды о происхождении «Сионских Протоколов», был директор Департамента полиции А. А. Лопухин (в 1902–1905 г. г.), ближайший помощник Плеве, министра внутренних дел, одного из главных антисемитских деятелей в правительственных кругах.

Познакомился я с Лопухиным в самом начале 1906 г. в редакции «Былого». Он тогда только что вышел в отставку в виде протеста против тогдашней политики правительства. Он часто бывал в нашей редакции, вместе с своим другом, бывшим губернатором кн. Урусовым.

и с одним из библиотекарей Императорской Публичной Библиотеки, известным еврейским деятелем Браудо.

Они снабжали нас очень важными сведениями об отношении правительства вообще к еврейскому вопросу и специально по поводу бывших незадолго до того еврейских погромов. В 1906 г. кн. Урусов произнес в Государственной Думе свою знаменитую речь об еврейских погромах — главных образом — на основании материалов Лопухина. Для «Былого» он нам дал свои, имевшие огромный интерес, воспоминания — «Записки губернатора», в которых были очень интересные страницы и по еврейскому вопросу.

Во время наших встреч в редакции «Былого» с Лопухиным и Урусовым мы часто беседовали с {75} ними по поводу тогдашней агитации в либеральном обществ, энергично веденной против антисемитов. В этих беседах мы иногда касались и «Протоколов», но говорили о них всегда урывками, мимоходом, как о чем–то не представляющем никакого интереса.

В сентябре 1908 г. я встретился с Лопухиным заграницей, в вагоне железной дороги, между Кельном и Берлином, когда я был уже снова эмигрантом. Он тогда дал мне свои знаменитые разоблачения о провокаторе Азефе. За это он затем, еще в начале 1909 г., был арестован, — вскоре его судили в сенате, как б. министра, и приговорили к ссылке на поселение в Сибирь с лишением всех прав состояния. Но года через два, когда выяснилось, что его сведения, данные мне, верны, и Азеф, действительно, был признан и правительством злостным провокатором, Лопухин был возвращен из ссылки, — и снова поселился в Петербурге, как частный человек.

В 1920 г. я с Лопухиным встретился в Париже. Это было после статей «Таймса» о «Протоколах», возбудивших к ним общий интерес. Оба мы в это время были эмигрантами, бежавшими заграницу от большевиков. Я спросил у него его мнение о «Протоколах». Он ответил мне, что можно только изумляться, что все еще занимаются этим вопросом, когда подделка их давно ни для кого в правительственных сферах не представляла секрета, как это ему было хорошо известно еще тогда, когда он был главой политической полиции и когда он по своей должности не мог не знать правды о «Протоколах». Подделывал их, по его словам, заграницей Рачковский с своими агентами. О Рачковском при этом он отозвался, как о самом злостном провокаторе, способном на какую угодно провокацию.

 

И. Ф. Мануйлов–Манасевич

Во время войны, в 1914 г., я вернулся в Poccию и был арестован, сослан в Сибирь, но осенью 1916 года уже был амнистирован и поселился в Петербурге. Там в конце 1915 г. я встретился с {76} журналистом Мануйловым, имевшим, как это было всем известно (еще с конца 1890–х г. г.) постоянные связи с Департаментом полиции. Мне удалось близко сойтись с ним и он стал давать мне разоблачения о деятельности Департамента полиции, и об общей русской политике. Его сообщения были для меня особенно важны, потому что он лично хорошо знал большинство известных деятелей Департамента полиции, в том числе Рачковского, Ратаева, Лопухина, Белецкого и т. д., а в 1916 г. он был одним из секретарей у председателя совета министров Штюрмера. Я был убежден, что он дает точные сведения. Раскрытые после революции архивы Департамента полиции и охранных отделений показали, что все данные им мне сведения были безусловно верны.

То, что Мануйлов давал мне материалы для разоблачения в то время оставалось, конечно, тайной для Департамента полиции, и ни я ни он никогда не подвергались преследованию за наши сношения. Только после революции, в 1917 г., в Чрезвычайной Комиссии, созданной Временным правительством, и я и Мануйлов давали подробные показания о разоблачениях, которые он мне делал в 1915–17 г. г. Впоследствии его и мои показания были опубликованы этой комиссией.

Во время бесед с Мануйловым я по разным поводам не раз возвращался к еврейскому вопросу. Когда у нас заходила речь о «Протоколах», то он всегда отзывался об их подделке, как о чем то не подлежащем даже обсуждению. При этом, смеясь, он не раз говорил, что только идиоты могут верить в эти «Протоколы» и что ни один уважающий себя политический деятель никогда не позволит себе говорить об их подлинности. Он постоянно высказывал убеждение, — еще задолго до революции, когда о перемене режима не могло быть и речи, — что правительство никогда официально не решится признать подлинности «Протоколов» и не будет пользоваться ими для своих целей. И действительно, царское правительство никогда само не пользовалось ими и не позволяло никому из своих агентов ими пользоваться.

{77} О своем участии в подделке «Протоколов» (на что в настоящее время делаются указания — едва ли верные) он мне ничего не говорил, а мне в голову не приходила мысль спросить его об этом.

Мысль, что когда–нибудь о «Протоколах» будут говорить серьезно, в то время была для меня так далека, что я, сколько помню, даже не считал нужным о них специально расспрашивать Мануйлова, когда я мог с ним говорить о чем угодно. Но хорошо помню, что, хотя не в связи с «Протоколами», а в связи с моим рассказом о встречах в Париже с М. Головинским, который, как впоследствии пришлось убедиться, был тогда секретным агентом Рачковского и одним из участников в подделке «Протоколов», Мануйлов, близко его знавший, отзывался о нем, как об авантюристе, уголовном типе и тайном агенте Рачковского.

Этого Головинского я знавал лично в Париже в 1900–04 г. г. Разговоров специально о «Протоколах» с ним я не помню, но он постоянно мне говорил о существовании мирового заговора евреев и об их связи с крайними революционными партиями в Европе, которыми они пользовались для своих целей.

Я смотрел на Головинского, как на способного писателя. Он хорошо был знаком с французскими журналистами. От нас, эмигрантов, он скрывал свои связи с Рачковским и старался всячески пролезть в нашу среду. Но об его отношении к тайной полиции и, в частности, к Рачковскому мы все таки догадывались и потому относились к нему по меньшей мере, как к опасному человеку, от которого лучше быть подальше.

Как тайный политически агент Рачковского, Головинский, конечно, мог оказаться очень полезным для него при фабрикации «Протоколов», благодаря своим связям с французскими антисемитами.

 

С. П. Белецкий

Особенно памятны для меня беседы о «Протоколах» с одним из крупных деятелей Департамента {78} полиции, бывшим его директором и товарищем министра внутренних дел (1910–1916 г. г.) — С. П. Белецким.

При большевиках я был арестован в Петербурге в первый день их переворота, 25 октября (7 ноября) 1917 г., и оставался у них в тюрьме до мая 1918 года. За это время мне несколько месяцев пришлось сидеть в одной камере с Белецким и близко с ним сойтись.

Беседы наши велись откровенно. Одинаковое наше положение нас сближало. Он и я — мы оба были на положении смертников. У него, поэтому, не было оснований ни скрывать что–нибудь, ни тем более говорить неправду о давно прошедшем. Я знал, что в свое время он принимал активное участие в подготовке в 1913 г. в Киеве процесса Бейлиса, по обвинению его в ритуальном убийстве, и много расспрашивал его и об этом деле, и вообще об отношении правительства к еврейскому вопросу.

Процесс Бейлиса в свое время приковал к себе общее внимание в России и заграницей. Это был в прямом смысле слова, процесс исторический. Обвинялся — без всякого основания — бедный еврей Бейлис в убийстве в Киеве в 1911 г. русского мальчика Ющинского с ритуальной целью. Ему, якобы, надо было для евреев добыть христианской крови для мацы. Обвинители, антисемиты, надеялись на этом процессе нанести убийственный удар всему еврейству. Более года они готовились к нему. Но обвинение было дутое и на гласном разбирательстве перед присяжными оно окончательно провалилось. Бейлис по суду был оправдан.

Когда этот процесс подготовлялся, мне казалось, что представители русской власти на нем будут ссылаться на «Протоколы» и, следовательно, будут доказывать их подлинность. Это я тем более допускал что в правительственных сферах было решено поддерживать на суде легенду о ритуальных убийствах.

Я поэтому стал готовиться воспользоваться этим {79} процессом для нападения на правительство на страницах издававшегося тогда мной в Париже журнала «Будущее». Но выступать по поводу «Протоколов» во время дела Бейлиса мне не пришлось, потому что ни представители правительства, и никто из антисемитов на этом процесс не решился выступить с защитой «Протоколов». Этим тогдашние антисемиты сами признали подделку «Протоколов».

Я как–то спросил Белецкого, имел ли Департамент полиции в виду во время процесса Бейлиса воспользоваться «Сионскими Протоколами»?

Он, смеясь, мне ответил:

— Ну, нет! Хотя некоторые нам и предлагали ими воспользоваться, но мы прекрасно понимали, что это значило наверняка провалить все дело. Ведь, это — явная подделка!

Нельзя же было срамиться! Разве с такими документами можно выступать на суде!

— Вы не сомневаетесь, что это подделка? — спросил я.

— Конечно! — ответил мне Белецкий. — Если бы мы допускали мысль, что это не подделка, то разве мы бы не воспользовались ими на процессе Бейлиса — и после него?

По словам Белецкого, даже те, кто предлагал им тогда воспользоваться «Протоколами», не верили в их подлинность, но сами пользовались ими и пропагандировали их только потому, что в «Протоколах» они видели совпадение планов сионских мудрецов с деятельностью русских революционеров евреев, особенно в 1905–06 г. г., а потому считали, что ими можно было бы хорошо воспользоваться для агитации против евреев.

———

По еврейскому вопросу и, в частности, о «Протоколах» мне до революции 1917 г. приходилось говорить еще и с другими лицами, причастными к Департаменту полиции и к охранным отделениям, кроме {80} Лопухина, Мануйлова, Белецкого, — например, с M. E. Бакаем, служившим в Департаменте полиции и в варшавском охранном отделении. Некоторые из них, а в особенности Бакай, мне рассказывали много интересного об отношении правительства к еврейскому вопросу. Иногда они упоминали и о «Протоколах», но всегда как–то между прочим. «Протоколы» им тоже казались такой же несерьезной темой, как Лопухину, Мануйлову и Белецкому.

———

Так для меня стояло дело с «Протоколами» до 1917–18 г. г.

К февральской революции 1917 г., за последние несколько лет, еврейский вопрос в России не давал себя знать какими–нибудь особенно острыми событиями, которые заставили бы бить тогда тревогу.

Существовали антисемиты и в правительстве, и в Государственной Думе, и в обществе. Были; Марков II, Пуришкевич, Замысловский, Шмаков, д–р Дубровин. Они вели свою антисемитскую пропаганду. Печатали и распространяли «Протоколы». Но этим их «Протоколам» никто не придавал никакого значения.

С первых же дней после революции, при Временном Правительстве была отменена не только черта оседлости, но были отменены и всякого рода другие ограничения евреев. Равноправие было применено к евреям, как неотъемлемое благо всех русских граждан. Евреи были введены в сенат и во все государственные учреждения на одинаковых правах с другими национальностями. В литературе и в обществе о гонениях на евреев стали говорить только, как о печальном прошлом. По еврейскому вопросу, казалось, исполнились все пожелания русских демократов. Никакого еврейского вопроса как будто не было.

Нельзя было предвидеть, что скоро в связи с «Протоколами» он снова займет страшное место в России, а затем то же самое будет сделано в мировых размерах и в других странах.

{81}

 

Мои встречи с антисемитами на юге России (1919–1920 г. г.)

С конца 1917 г. в России неожиданно всюду явно усилилось антисемитское движение.

Вскоре после февральской революции, большевики развили в России в широчайших размерах свою деятельность, и в октябре 1917 г. захватили власть. Они возбудили против себя величайшее негодование во всех слоях русского общества. Но так как среди них видную роль играли большевики евреи: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов и др. (правда, с еврейством не имевшие ничего общего), то многие стали говорить, что большевицкое движение, главным образом, или даже исключительно, еврейское и им руководят евреи и их какие–то таинственные организации, преследующие свои специальные еврейские интересы, враждебные России. Но эти большевики евреи, как Троцкий, на самом деле имели такое же отношение к евреям, как Ленин, Луначарский, Горький, Коллонтай — к русским, Дзержинский — к полякам, Сталин — к грузинам и т. д. Их теснейшим образом связывали друг с другом: программа, тактика, общая ненависть ко всем не большевикам, общие надежды, взгляды на будущее, Интернационал, и их общие вожаки: Маркс, Энгельс, а в последнее время Ленин и его товарищи по партии.

Благодаря такому слиянию у толпы понятий «большевики» и «евреи», тогдашние антисемиты в России, до того не имевшие в общественной и политической жизни никакого серьезного значения, получили сильную неожиданную поддержку именно потому, что они давно сливали воедино слова «евреи», «революционеры» и «социалисты».

Пользуясь анархией, наступившей с захватом власти большевиками, русские реакционеры–антисемиты немедленно стали усиленно издавать и распространять «Протоколы». Эта их пропаганда сразу нашла сочувствующих в темной массе, и они подняли голову. «Протоколы» сделались в России тогда {82} популярной книгой у тех, кто до тех пор только слышал о них, но не обращал на них никакого внимания.

———

Это неожиданное массовое нарастание антисемитизма в России и его обострение мы уже в 1918 г. могли констатировать из Парижа. До нас стали доходить известия и о том, что антисемитизм особенно развивается в армии, боровшейся с большевиками на юге России, что там происходят погромы еврейского населения и усиленно переиздаются и распространяются «Протоколы».

«В это время в Париже я издавал антибольшевицкие издания «Общее Дело» и «La Cause Commune» ;

— «Общее Дело» было мною начато еще в Петербурге в 1917 г. и только возобновлено в Париже, в августе 1918 г.

По делам редакции этих изданий мне приходилось иметь постоянные сношения с высшими представителями Добровольческой Армии в Крыму и на Кавказе, как и на Дальнем Востоке. Они с горячим сочувствием относились к моим изданиям и лично ко мне, как противнику большевиков, боровшемуся с ними все время — и тогда, когда они еще только подготовляли переворот в России, и тогда, когда они захватили власть.

Но им, национально настроенным, более или менее умеренным партиям, приходилось мириться и с тем, что я — революционер, республиканец, демократ, социалист, и с тем, что в своих органах все время я, не переставая, продолжал говорить об этом.

В конце 1919 г. я решил из Парижа съездить на Кавказ и в Крым, чтобы ближе познакомиться с борьбой, которая велась там с большевиками, главным образом Добровольческой армией.

Из Константинополя я приехал в Севастополь и прямо с парохода явился в главную квартиру местных военных властей. Меня встретил комендант города ген. Субботин. Он горячо благодарил меня за услуги, которые я оказывал армии своим «Общим Делом». Затем, во время разговора, он неожиданно {83} передал мне какую–то брошюру. Не показывая мне ее заглавия, он стал говорить об ее огромном значении и о том, что мне необходимо ею воспользоваться в «Общем Деле». Когда я развернул брошюру, я увидел, что это были… только что переизданные, кажется, в Таганроге, «Сионские Протоколы»! Ген. Субботин, конечно, знал мое определенно отрицательное отношение к антисемитизму, но он, очевидно, полагал, что в данное время моя вражда к большевикам все таки заставить меня воспользоваться «Протоколами», где, как ему казалось, окончательно разоблачена тайна руководства евреями большевицким движением.

Разумеется, я тотчас же самым резким образом ему заявил, что «Протоколы» — подлог, что они по своему содержанию — абсурд и, если я когда–нибудь буду в «Общем Деле» писать о них, то только лишь как о вредном и очень опасном подлоге.

Ген. Субботин был, видимо, смущен резкими моими отзывами о «Протоколах» и внутренне — этого он не мог даже скрыть — был очень недоволен мной за мой отказ воспользоваться ими в «Общем Деле». Сначала он пытался, было, аргументировать свое предложение. Но скоро, видя безнадежность этого, как–то резко прервал наш разговор о «Протоколах», и к ним мы более не возвращались.

Ген. Субботин — увы! — в Севастополе не был исключением. Я еще тогда же понял, что он, несомненно, был окружен антисемитами. Но будучи антисемитом, распространяя и пропагандируя «Протоколы», он, надо заметить, в то же самое время широчайшим образом пользовался услугами местных евреев и на каждом шагу обращался к ним за помощью.

Позднее ген. Субботин занимался пропагандой «Протоколов» на юге Франции, а потом — в Южной Америке. Одни из близких ему лиц продолжают и теперь делать это в Германии при Гитлере и Розенберге, другие издают в Южной Америке определенно антисемитскую газету «Русь», где в прошлом году они снова перепечатали «Протоколы».

———

{84} Из Севастополя я поехал на Северный Кавказ. Там побывал в главной квартире Добровольческой Армии у ген. А. И. Деникина, а затем в Новороссийск. Во время моих переговоров с Деникиным и с его ближайшим помощником ген. Романовским, вскоре убитым реакционерами в Константинополе, и вообще с их окружением я увидел, что они мало интересовались и мало придавали значения «Протоколам», избегали говорить о них и только с раздражением отзывались о тех, кто их распространяли.

Но если в официальных военных сферах Добровольческой Армии на Кавказе я не встречал сочувствия к антисемитизму и, в частности, к «Протоколам», то не встречал я там и должного понимания опасности антисемитской пропаганды и распространения «Протоколов». Военные власти не вели борьбы с антисемитами, которая могла бы положить конец их преступной деятельности — и поэтому антисемиты действовали открыто. Они разлагали армию и компрометировали дело борьбы с большевиками, — и таким образом расчищали им дорогу.

 

Моя вторая поездка в Крым в 1920 г. — Переговоры с ген. Врангелем по еврейскому вопросу

В начале 1920 г. я вернулся из Крыма в Париж, а осенью того же года снова мне пришлось ехать туда же — тоже по делам редакции «Общего Дела», как и в первый раз. В это время Кавказ был уже весь потерян для антибольшевиков, и их борьба с большевиками сосредоточилась, главным образом, в Крыму, где во главе нового правительства встал ген. Врангель, сменивший в марте 1920 г. ген. Деникина.

В Севастополе я был очень тепло встречен Врангелем, и мы с ним много говорили о дальнейшей пропаганде против большевиков в русской и французской прессе. Предполагалась широкая постановка «Общего Дела» в Париже, а в Севастополе я предполагал выпускать специальное его крымское издание. Но когда я договаривался с Врангелем, я не подозревал, что через несколько дней неожиданно {86} произойдет катастрофа, армии и населенно придется спешно эвакуироваться заграницу.

В моих переговорах с Врангелем большое место занял еврейский вопрос.

Врангель сказал мне, что завален жалобами на евреев. По его словам, их обвиняли в том, что среди них много предателей, большевицких агентов, что они спекулянты и т. д. Он спросил меня, как я буду относиться в «Общем Деле» к этим обвинениям. Я ему ответил, что, если против кого–нибудь из евреев, действительно, есть серьезные обвинения, то кто бы они ни были, их нужно немедленно предать суду, и гласно объявить об его результатах. Среди демократов, сказал я, нет и не может быть никого, кто стал бы защищать виновного, кто бы он ни был — еврей или нееврей, но конечно, необходимо, чтобы предъявляемые обвинения были обоснованы, и затем вообще все виновные, принадлежащие к другим национальностям, должны были бы подвергаться таким же самым преследованиям, как и евреи.

Кроме того, возбуждая обвинения против виновных евреев, — добавил я, — нужно в то же самое время наметить евреев, которые могут пользоваться безусловным доверием власти и общества, и назначить их на ответственные правительственные места, какие занимают неевреи.

Я сказал Врангелю, что в «Общем Деле» у меня работает мой друг, за которого я вполне отвечаю, русский и еврейский патриот (одно время он был даже сионистом), журналист д–р Д. С. Пасманик. Так вот, такому человеку можно без боязни поручить, напр., все дела по печати.

Обсуждая общую политику крымского правительства, я указал Врангелю на то, что необходимо немедленно же от имени правительства сделать вполне определенные заявления, не оставляющие никакого сомнения, как это было сделано Временным Правительством, об одинаковом отношении ко всем национальностям, — к евреям в том числе. Впоследствии я узнал, что такого же рода указания раньше {86} делал ген. Деникину русский посол В. А. Маклаков, приезжавший к нему на Кавказ в 1919 г.

Врангель вполне соглашался с тем, что я говорил. Это его, по–видимому, даже увлекало, но он мне тут же откровенно заявил, что это едва ли поймут те, с кем ему приходится работать.

Далее я указал Врангелю, что некоторых из его окружения с чисто русскими именами обвиняют в предательстве в пользу большевиков и в самой преступной спекуляции, и спросил его, думает ли он, что он в состоянии выступить против них с такими обвинениями? На это Врангель мне ответил, что он, конечно, хотел бы это сделать, но что я не знаю, как это трудно сделать в данных условиях.

Во время нашего разговора Врангель очень резко высказался против «Протоколов» и назвал их гнусным подлогом. На это я ему ответил: «А вот ген. Субботин, занимающий такой ответственный пост, как пост коменданта севастопольской крепости, недавно передавая мне «Протоколы», настаивал, что они — подлинные, и рекомендовал мне использовать их в «Общем Деле». На это Врангель мне ответил, что, к сожалению, правда, — такие антисемиты есть в армии, но что он уже устранил некоторых из занимающих официальные посты за их участие в антисемитской пропаганде и, в частности, за распространение "Протоколов».

Такие отдельный меры против антисемитов Врангель, действительно, принимал, но систематической борьбы с антисемитизмом, как с огромной опасностью, угрожавшей всему освободительному движению, у его правительства, к сожалению, не было, — поэтому антисемиты в Крыму от принимавшихся против них мер, мало пострадали и продолжали делать свое роковое дело.

В войсках и в администрации в Крыму на ответственных постах было не мало активных антисемитов и кроме Субботина. Там был известный, печальной памяти, антисемит ген. Слащев. Поэтому–то в глазах многих все управление Врангеля часто окрашивалось в антисемитский цвет.

{87}

 

Наши роковые годы. — Пропаганда «Сионских Протоколов» и погромы на юге России. Конец 1917 г. и следующие годы

В России — и до революции и после нее, при Временном Правительстве — антисемитизм был чужд для большинства во всех слоях общества, — и потому в 1918 г. нам в Парижа, на первых порах было как–то трудно верить приходившим к нам из России известиям о развивавшемся там антисемитизме.

Потом мы узнали, что антисемиты, под влиянием тяжелых событий военного времени и с развитием большевизма, действительно, начали поднимать голову. Но почву они для себя находили, по–прежнему, едва ли не исключительно, в рядах крайних монархистов, или у темных масс. Их выразителями и тогда являлись те же, кто и раньше был вожаками антисемитов, как Марков II.

Но и не все монархисты были антисемитами. Зато антисемиты были, главным образом, крайние монархисты и притом именно те, кто были связаны с немецкими реакционерами антисемитами, находившимися в сношениях с большевиками до революции. Эти немцы с 1918 г., еще во время войны, при Ленине, хозяйничали в Москве, как в покоренной стране.

Первая сплоченная организация антисемитов возникла в Москве в 1918 г., вскоре после захвата власти большевиками.

Они, конечно, были определенными врагами большевиков, но большевикам они не придавали серьезного значения, и думали, что они — временная русская болезнь и отделаться от нее впоследствии, в любое время ничего не будет стоить. Главный враг для них в то время были демократы, кто совершил февральский переворот 1917 г. и кто был сторонником Временного Правительства. По их мнению, надо было покончить с республиканцами демократами, и тогда русский народ, конечно, сейчас же поможет им раздавить большевиков.

С своей стороны, большевики тоже не придавали серьезного значения монархистам. Для них монархисты {88} были отработанный пар и осуждены на исчезновение. Для них врагами были, прежде всего, не монархисты, а тоже республиканцы демократы, и они все свои силы направляли на борьбу против них.

Поэтому монархисты иногда даже сознательно помогали большевикам делать их дело, а большевики не мешали монархистам организовываться и вести их разлагающую антисемитскую пропаганду.

В марте 1918 г. в Москве состоялся тайный монархически съезд. Руководство этим съездом было в руках монархистов–антисемитов. Его решения роковым образом отразились на всем ходе всей дальнейшей антибольшевицкой борьбы.

На этом съезде было постановлено работать совместно с немцами, завязывать сношения с большевиками и проникать во все большевицкие руководящее центры. Задача руководителей съезда была захватить власть с помощью немцев и своих членов, проникнувших к большевикам.

Практической работой монархических заговорщиков в России руководил тогда Бискупский, сейчас стоящий во главе русских гитлеровцев в Берлине. Его правой рукой был ген. Комиссаров, крайний правый монархист–антисемит, один из преступнейших типов бывших охранников, сыгравший впоследствии крупную роль заграницей, как агент ГПУ. От монархистов он получил задание захватить в свои руки аппарат большевицкой разведки. Он и его сотрудники (как жандармский полковник Бессонов, капитан 2–го ранга Дунин–Барковский, полк. Шатковский и другие) вошли в Чека и Разведупр.

Впоследствии одни из них играли (и играют до сих пор) крупную роль в Германии в русских монархических организациях, а другие так и остались на службе у большевиков, где верой и правдой служили им все эти 20 лет.

Еще в 1918 г., в Москве антисемиты отпечатали новое издание «Протоколов» и с ними послали несколько своих уполномоченных на юг — в Добровольческую армию: прис. пов. А. Н. Варламова, протоиерея Восторгова и других. В то же самое время {89} их единомышленники: Винберг, Тальберг, фон Мекк, Бискупский и др. поехали в Германию для укрепления связей с немцами.

Окончательное оформление монархического антисемитского движения, начавшегося в Москве в 1918 г., получилось несколько позднее в Германии, на известном Рейхенгалльском съезде.

На юге России, вообще, и в частности в добровольческой армии у Деникина, на северном Кавказе, приехавшие московские антисемиты не встретили официальной поддержки. Военные власти к ним там отнеслись отрицательно и отгораживались от них. Но временно и тогда еще, при ген. А. М. Драгомирове, им удалось сыграть видную роль в «Осваге» (Осведомительном Агентстве). У них появились свои органы печати. Они поспешили в Таганрог перепечатать московское издание «Протоколов». Среди них, кроме приехавших москвичей, были Родионов, автор «Нашего преступления», Пуришкевич и другие. Под редакцией Пуришкевича в Ростове–на–Дону выходил «Благовест» — журнал «Русской государственной мысли». В Ростове–на–Дону же издавалась газета «На Москву!», под редакцией А. Н. Варламова, — ее девизом было: «Бей жидов, спасай Россию!» Она усиленно рекламировала «Сионские Протоколы».

Несколько позднее H. E. Парамонов, взявший по поручению ген. Деникина в свои руки дело пропаганды, попытался удалить бывших сотрудников «Освага» из созданного им «Отдела пропаганды», но через четыре недели должен был уйти. При его преемнике, К. Н. Соколове, реставраторы и антисемиты снова получили преобладающее значение.

Антисемитская пропаганда среди антибольшевиков была, как нельзя больше, на руку большевикам в их борьбе с белым движением. Они, указывая на всю гнусность антисемитизма, выступали, как защитники свободы и равноправия. А сами они в это время вели общий погром всей России, в том числе и еврейского населения! [11]курсив — ldn–knigi.

В самой Добровольческой армии были круги, {90} не замешанные в эти антисемитские подвиги. Все те, кто с самого начала вошли в ее ряды и боролись под командой Алексеева и Корнилова, кто проделали первые походы против большевиков, не запятнали себя погромами.

Основа Добровольческой армии — молодежь из средних учебных заведений, студенты, молодые офицеры, кто идейно сплотились вокруг Корнилова, создали кадры так называемых «цветных» полков — корниловский, дроздовский, марковский и алексеевский. Эти полки и служили главным боевым ядром Добровольческой армии. Они в борьбе с большевиками своими трупами устлали путь от Ростова до Орла и оказались наиболее сознательной частью армии.

Были, правда, и среди них антисемитские настроения. Совершен был, напр., погром в Харькове при формировании 3–го корниловского полка. Но виновники его, по приказу Кутепова, были немедленно преданы военно–полевому суду и некоторые из них расстреляны.

В Крыму, при Врангеле, антисемиты официально тоже, как и в Добровольческой армии, не имели поддержки. Врангель даже не раз принимал против них меры. Но в хаосе гражданской войны эти его меры не имели большого значения. Когда на это указывали Врангелю, он откровенно говорил, что ничего не может сделать против настроения населения.

Антисемитская пропаганда переброшена была и в Сибирь, и на Дальний Восток. Там тоже издавали «Протоколы». Но и там власти по большей части были против антисемитов. Против «Протоколов» резко выступал всегда Колчак.

Еще более, чем в Добровольческой армии, антисемиты развили свою деятельность у Петлюры. Рассказы о погромах при нем общеизвестны. О них потом много справедливого сказали на суде в Париже по делу Шварцборда, убившего Петлюру. О том, что евреи переживали во время Петлюры, можно судить по статьям Шульгина о пытке страхом или по его книге «1920 год».

{93}