Валлонг, июнь 1978

Магали сложила чек, который подписал ей Жан-Реми, и аккуратно положила его в ящик стола.

– Я, правда, изумлена, я спрашиваю себя, когда ты остановишься! – сказала она смеясь.

Галерея увеличилась полгода назад благодаря покупке общего помещения, и число сделок не переставало расти. Жан-Реми занимался этим все меньше и меньше, даже если он по-прежнему выбирал талантливых художников, всем остальным заведовала Магали. Ей сейчас легко было сделать выставку или организовать банкет, не говоря уже о том, что она пристрастилась к продаже, находя в коммерции настоящее призвание.

– Твой внук приезжает сегодня вечером? – спросил он почти с отцовской улыбкой.

– Да, с последним рейсом. Он, кажется, уже ходит!

– Кто его сопровождает?

– Винсен. Мари не хочет сюда ступать, чтобы не рисковать встретить Виржиля, что касается Сирила… О, в любом случае он не сможет бросить Тифани даже на два дня, они оба сдают экзамены. К тому же это доставляет мне радость увидеть малыша!

Жан-Реми задумчиво улыбался. Рядом с ним никогда не было детей, он знал о них только то, что годами рассказывал ему Ален. Ален, который, безусловно, устремится к Магали, чтобы увидеть маленького Шарля… и Винсена.

– Ладно, давай закрывай, не опоздай, – сказал он, поднимаясь.

На улице была хорошая погода, и прохожие спешили по тенистому бульвару. Он остановился у Кафе живописи, совсем рядом, выпил два виски в баре. Он знал большинство посетителей этого заведения. Здесь встречались местные художники. Но он не хотел пускаться в пустые разговоры и через полчаса решил вернуться, хотя дома его никто не ждал. В очередной раз он должен был попытаться закончить холст, начатый три недели назад, который совсем не продвигался из-за отсутствия вдохновения.

Когда он поставил машину у мельницы, он был в плохом настроении от мысли, что ему обязательно надо рисовать. Он разорвал бы и выбросил свои последние картины, которые все меньше и меньше удовлетворяли его. Он должен был что-то написать, чтобы получить деньги за контракт. Или отменить предстоящую выставку, которая должна была состояться в Париже в декабре.

Толкнув дверь, он удивился, увидев там Алена, стоящего спиной к нему у мольберта. Он даже не потрудился обернуться, когда говорил:

– Мне очень нравится этот пейзаж… Ты его скоро закончишь?

Жан-Реми подошел, взглянул через плечо Алена. На небольшом холсте была изображена скрипка Лафонтена под грозовым небом. Тона черно-серые и синие не удовлетворяли больше Жана-Реми, и он вздохнул.

– Я не думаю ее когда-нибудь закончить, нет.

– Жаль, я бы тебя об этом очень попросил.

– Почему эта, о Боги?

– Потому что она мне нравится.

– Правда? Она будет у тебя послезавтра.

Вдруг Жан-Реми более внимательно посмотрел на свою работу, пытаясь понять, что он мог из нее извлечь. Ален повернулся к нему.

– Это очень мило, спасибо. Видишь ли, с тех пор, как я оставил овчарню Виржилю и вернулся в Валлонг, я нахожу свою комнату немного… голой. Я ее отремонтирую, поменяю мебель. И если ты отдашь мне эту картину, я думаю, что буду с удовольствием смотреть на нее каждое утро.

Пораженный Жан-Реми помолчал. А затем ответил срывающимся голосом:

– Если ты думаешь смотреть на нее с удовольствием, я напишу ее со страстью. Мне, конечно, не хватает скромности, но я должен суметь сделать настоящий шедевр для тебя, мне стоит только попросить себя!

У него была такая горечь в голосе, что Ален отстранился настороже.

– О, не уходи, только не сейчас, когда сказал мне комплимент, это не так часто случается!

С разочарованной улыбкой он снова посмотрел на картину, потом продолжил:

– Я достаточно знаю твои вкусы, чтобы написать такую картину, какую ты желаешь… Это будет легко, потому что ты ее хочешь, это тут же придает мне гениальности. Зато когда ты приходишь сюда и смотришь на мои картины, не видя их, я спрашиваю себя, не сменить ли мне профессию! Единственная проблема в том, что я не умею делать ничего другого…

Он глубоко вздохнул и отвернулся.

– Жан, – тихо сказал Ален, – что с тобой? Я пришел только для того, чтобы тебя…

– Ах, нет! Один раз ты можешь не просто проходить мимо. Или исчезни лучше. Я так больше не могу, я сойду с ума!

Он сделал три нерешительных шага к середине комнаты, остановился, опустил голову. Немного обеспокоенный, Ален смотрел на него не двигаясь.

– Знаешь что? – пробормотал Жан-Реми после долгой паузы. – Если бы ты не вошел сюда, когда тебя не приглашали, скоро будет тридцать лет, то может, я был бы еще местным художником, одаренным, но не больше. Ты меня… возвысил. Надо любить, чтобы творить, иначе останешься посредственностью. Я считаю, что мой талант это ты. Талант эпизодический и легко испаряющийся, как ты. Но наконец, я многим тебе обязан. По случаю, спасибо за все!

Ален не мог не заметить агрессивности интонаций, и сверх того, он ненавидел такого рода признания.

– Ты выпил? – ограничился он вопросом.

– In vino Veritas [Истина в вине (лат.).], нет? К тому же я собираюсь продолжить…

Он исчез в кухне, откуда вернулся через минуту со стаканом в руке.

– Если ты что-то хочешь, угощайся, но я представляю, что ты торопишься в Валлонг. Винсен, конечно, будет спать там сегодня ночью, и ты захочешь подышать с ним одним воздухом!

Последняя фраза достаточно удивила его самого, так что он резко замолчал. Он сделал глоток, не глядя на Алена, готовясь к худшему, однако ничего не произошло. Когда он набрался смелости и взглянул в сторону мольберта, он убедился, что Ален был погружен в картину.

– Мне очень жаль, – сказал он тихо, – сегодня вечером я очень плохая компания…

Вместо ответа Ален пошевелился и приблизился к нему. Он взял из его рук стакан со словами:

– Я приготовлю ужин. Я принес барабульки, хочешь?

Когда он пошел на кухню, Жан-Реми в замешательстве проводил его взглядом.

Магали аккуратно приподняла простыню над Шарлем, который спал с большим пальцем во рту, потом выпрямилась.

– Он такой милый, – прошептала она. Потушив лампу, оставив только ночник, она подошла к Винсену, стоявшему на лестничной площадке.

– Ты, должно быть, умираешь от голода! Но ведь сначала надо было заняться им… Я думаю, мы образцово-показательные дедушка и бабушка!

Ее смех был веселым, бежевый костюм безупречным, ее волосы были очень элегантно подняты вверх. Он пропустил ее вперед и пошел за ней по винтовой лестнице.

– Я сделала ограждение, поставь его на место, я не хочу, чтобы он мог упасть…

– Он будет спать до утра, не теряй рассудок!

– Я? Ты себя видел?

Она снова засмеялась, он почувствовал себя глубоко несчастным. Почему им понадобилось столько времени, чтобы снова начать понимать друг друга? Почему она смогла найти себя только вдали от него? Без него?

– Магали, – нежно сказал он.

На пороге кухни она повернулась, вопросительно взглянув на него.

– Я не могу остаться здесь на ночь? У тебя нет комнаты для гостей?

– Нет. Я приготовлю тебе ужин, а потом одолжу свою машину, чтобы ты вернулся в Валлонг.

– Но я…

– И если завтра утром ты наберешься смелости, то навестишь Виржиля в овчарне.

После трагедии он не встречал своего сына. Единственный раз они общались по телефону, когда Винсен ограничился тем, что передал ему требования Мари и объяснил, как он собирается ей противостоять. После этого звонка он лаконично сообщил, что все улажено.

– Ты думаешь, он не ценит то, что ты для него сделал? – настаивала Магали. – На самом деле он страдает от этой истории! Без Алена он давным-давно свалился бы. Я тебя знаю, я знала, что ты будешь его защищать, но он считал наоборот и окончательно от этого растерялся.

– О чем он думал?

– Он думал, что ты его не любишь, что ты считал его недостойным с того дня, как он провалился на экзаменах. И даже намного раньше…

– Это ложь!

– Да, Винсен, согласна, но скажи ему это сам.

– Я думаю, он должен сделать первый шаг. Ты не хочешь слышать о деньгах, ни о чем, я не буду тебе навязывать рассказ о том, что мне пришлось сделать, чтобы вырваться из когтей Мари!

– Это должно быть дорого тебе обошлось? Она не из чувствительных…

– В данном конкретном случае я действовал, как она. Но я на самом деле был связан по рукам и ногам. Это Сирил пошел на сделку благодаря Тифани.

– Какой ценой?

– Моя часть недвижимости в конторе обеспечивает им пожизненную ренту. И по окончании их учебы они будут знать, куда идти! Я сделал им обоим передачу права, которую я оплатил, теперь я должен подумать о Лукасе, чтобы не обделить его из-за дурачеств его брата!

– Ты все еще злишься на него, как я вижу, – вздохнула она. – Ты знаешь, что ему никто и знака не подал уже полтора года? Ни Поль, ни Лея… Даже Даниэль, и это его дядя. Лукас очень хотел бы, но Тифани ему помешала, она очень злопамятная! Вы его на самом деле выгнали из клана? Сначала, понятно, но всему есть свои пределы.

– Предела он достигнет в тот день, когда осмелится появиться перед Сирилом и Тифани.

После таких аргументов она опустила голову. Она сама никогда не осмеливалась затронуть эту тему со своей дочерью, она не могла обвинять Винсена в трусости, он боролся.

– Не будем больше спорить, – согласилась она, – ты здесь не для этого. Что тебе хочется, рыбу или баранину?

– Что дольше всего готовится.

Она была ошеломлена. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, что он сказал, после чего ее лицо осветилось широкой улыбкой.

– Ты пытаешься меня обаять?

– Если позволите, да.

– Пойдем, – сказала она, протягивая ему руку, вдруг очень веселая.

Она хотела повести его, но он помешал ей двинуться, притянул к себе. Он медленно нашел заколку, которая держала ее пучок, и освободил длинные, цвета красного дерева волосы, где не было заметно ни одного седого волоса.

– Ты великолепна, не стареешь. Ты продала душу дьяволу?

– Я веду простую жизнь, я не гонюсь за властью и почестями, и вот я достигла равновесия, все очень просто.

– Это камень в мой огород? Я люблю свою профессию, я всегда ее любил.

– Больше, чем меня.

Не возражая, он прижал ее к себе еще сильнее.

– Когда мы были молодыми? Я не знаю… Не думаю, нет.

Она не избегала его объятий, положила голову ему на плечо. Их молодость казалась такой далекой. Тем не менее, она еще помнила их первые встречи, особенно тот летний день, когда он ласкал ее в старом «Пежо». У нее тогда не было никакого опыта общения с мальчиками, она их остерегалась, но не смогла сопротивляться ему, таким он был любезным, терпеливым, обаятельным, искренним. Он доказал ей это, взяв ее в жены.

Когда она почувствовала, как руки Винсена скользнули по ее спине, под жакет, и коснулись голого тела, она вздрогнула. Такая нежность была свойственна только ему, она этого также не забыла.

– Ты не можешь изменять своей новой жене с бывшей, – неубедительно прошептала она.

– Перед Богом, у меня только одна жена, это ты.

– Не будь лицемерным, освободись сначала.

В это время он уже расстегивал ей бюстгальтер и вдруг остановился.

– Магали, что ты хочешь сказать? Что будет потом? Ты будешь…

– Нет, нет! Мы не можем начать все сначала, глупо так думать.

– Я ничего не думаю, я слушаю тебя… Решаешь ты.

Прошло несколько секунд, нескончаемых, и тот и другой молчали, потом очень медленно он коснулся ее груди кончиками пальцев.

– До этого момента ты меня не оттолкнула… Ты разрешаешь мне продолжить? Сколько лет я не касался тебя? Девять, десять? Что ты делала все это время? Я все это время сожалел о тебе, пробовал не думать о тебе…

– Винсен, остановись, – сказала она прерывисто, – мы уже не в том возрасте, чтобы…

– Чтобы что? Чтобы желать? Я клянусь тебе, что напротив!

Она не могла ничего возразить, она очень сильно его хотела, что заставляло ее очень быстро дышать, ноги отказывали ей. Уступить было бы безумием, и она не хотела этого делать, но поняла, что, тем не менее, сотворит это. Жизнь была слишком короткой, а ее бывший муж слишком соблазнительным, зачем бороться?

Отпуск у юристов начинался как раз перед 14 июля и кончался только после 15 августа. Если в прошлом году Мари не хотела и ступать на территорию Валлонга, то этим летом под нажимом Эрве она решила туда поехать. С ним она жила счастливо, стабильно, и больше не чувствовала страха с тех пор, как поняла, что он был не только прекрасным и искренним мужчиной, но как и она работягой. В конечном счете, она не жалела о том, что отказала ему во вступлении в контору Морван-Мейер, ибо вечером, как только они встречались, им было много чего рассказать друг другу. После рождения Шарля она предпочла, чтобы Эрве жил с ней на авеню Малахов, и он уже почти не бывал в своей квартире и не жаловался на это. Он ценил Винсена, делал вид, что не слышит разговоры Мадлен, и к тому же пользовался присутствием Леи, от которой приходил в экстаз. Стараясь наверстать упущенное время, он пробовал вести себя, как отец, и их отношения стали намного лучше, его дочь отныне доверяла ему.

Если мысль увидеться с семьей в Валлонге нравилась всем, то присутствие Виржиля составляло настоящую проблему. Даже не переступая порога имения и живя в овчарне, он мог наткнуться на Сирила, Тифани или Мари в любой момент. Никто не хотел и думать о том, к чему могла привести такая встреча. Как и каждый раз, когда речь заходила об этом деликатном вопросе, Ален нашел выход и сообщил, что Виржиль тоже уедет на каникулы. «Четыре недели оплаченного отпуска, это нормально, – с цинизмом сообщил он по телефону, и Виржиль проведет их где-нибудь на стороне, надеюсь, это вас устроит!» Мари воздержалась от комментариев, чтобы не ссориться с братом, но отлично уловила в его тоне упрек.

За несколько дней до отъезда Винсен решил объяснить Беатрис, что рассчитывает уехать один. Их пара, которая таковой не являлась уже много месяцев, выживала только благодаря стараниям, которые прилагала Беатрис, чтобы не дать ему уйти. Она использовала все – обаяние и ярость, слезы и когти, но он отныне был недосягаем. Его тесть, приехавший из Анже, чтобы поговорить с ним «как мужчина с мужчиной», преподал ему урок морали, абсолютно бесполезный. Винсен с невозмутимым видом слушал жестокие упреки доктора Одье, не двигаясь, потом оплатил счет и отвез его на вокзал. Тем же вечером Беатрис упала к нему в объятия в полной истерике, и вырвала у него обещание отсрочки. Она допускала разъединение, требуя от него лишь немного времени. И он не мог ей в этом отказать. Он боялся причинять страдания, разочарования, она это знала. Он никогда не осмелится выбросить ее на улицу. Если только она не уйдет сама. Может, ему нужны были несколько недель свободы, одиночества, в любом случае, она надеялась на это.

Приехав в Валлонг накануне поздно вечером, Даниэль, тем не менее, встал на следующее утро рано. Первым порывом было, как обычно, пойти взглянуть на близнецов, которые спали друг напротив друга. Потом он спустился в кухню, за столом уже сидели Винсен и Ален.

– А я боялся, что уже слишком поздно, – воскликнул он, – вы на самом деле ранние пташки! Я хотел бы позавтракать с вами…

Он взял себе кофейную кружку, поставил ее на стол, в то время как Ален пошутил:

– Он делает вид, что это ради нас, а на самом деле ему не терпится увидеть молодую сиделку.

– А вот и нет, потому что я ее уже видел! Мари и София, сосредоточились на выборе безупречной кандидатуры, они приняли добрых человек двадцать, прежде чем сделать выбор, и я вас предупреждаю, если она на самом деле очень квалифицированна… то она в такой же степени некрасива! Извини, Винсен, время, когда красотка Хелен таяла перед тобой, прошло!

– Кстати, что с ней стало? – с любопытством поинтересовался Ален.

– Хелен? Она все еще секретарь в конторе, вышла замуж за парня, который, по-моему, работает в страховании. И когда я туда захожу, она меня избегает…

Даниэль рассмеялся и похлопал брата по спине.

– Ты нравишься молодым девушкам, ничего не поделаешь!

Так как шутка не вызвала и тени улыбки на лице Винсена, который начинал уже думать о Беатрис, Даниэль поспешил сменить тему.

– Кто-нибудь уже думал о том, чтобы наполнить бассейн?

– Когда ты говоришь о «ком-то», – уточнил Ален, – ты имеешь в виду меня? Так вот, вы можете спокойно плескаться. Кстати, я поставил сетку вокруг, это не очень красиво, но…

Ему можно было не заканчивать, его кузены быстро опустили головы. Ни одна предосторожность относительно детей и воды не была лишней в Валлонге.

– Мне также надо вам кое-что рассказать, – добавил Ален. – Так как Готье должен приехать сегодня, может, мы организуем небольшое собрание совладельцев на этой неделе?

Винсен прикурил сигарету, потом посмотрел по очереди на брата и на кузена.

– Да, думаю самое время, мы, правда, взвалили все на твои плечи в этом году. Ну, мы посчитаем все расходы, хотя меня это сейчас не вполне устраивает.

– У тебя проблемы с деньгами? – удивился Даниэль.

– О, это не должно заставлять ждать.

Он констатировал это без горечи, уверенный в том, что действовал во благо, и объяснил:

– Авеню Малахов это пропасть, но никто не хочет уходить оттуда, я обещал Тифани, что она будет воспитывать своих детей там, она этого хочет… У меня больше нет доходов от кабинета, которые идут отныне к Сирилу, и я заморозил то, что оставалось для Лукаса. Так как я скоро разведусь, что мне очень хотелось бы сделать, я предполагаю, что Беатрис захочет получать алименты. Тогда Валлонг среди всего этого…

Даниэль и Ален обменялись взглядами. Даниэль встал.

– Если тебе что-нибудь нужно, Винсен, я к твоим услугам.

Он стал собирать поднос для Софии, бросая интригующие взгляды на брата. Сообщение о разводе его не удивляло, но ему казалось, что тот слишком спокоен для человека, обремененного такими заботами.

Когда он вышел, Ален взял пачку сигарет из рук Винсена и отправил ее в другой конец стола.

– Ты не должен столько курить по утрам. А также мог бы со мной разговаривать время от времени! Я в списке тех людей, которые готовы тебе помочь, сразу после Даниэля.

– Я не настолько…

– Тогда не жди, что это случится! Ты, правда, расстаешься с Беатрис?

– Да.

– И кто у тебя на уме? Магали? Кто-нибудь еще?

Винсен поднял свой бледный взгляд на него и расплылся в радостной улыбке.

– Ты принимаешь меня за Синюю Бороду или что? Кто-нибудь еще!

– На этот раз ты ее старательно выбирал у входа в школу?

– Ален!

– Я шучу. Я знаю, что ты льешь слезы по Магали, будь осторожен.

Раздраженный, Винсен пробормотал какую-то непонятную фразу, которую Ален даже не попросил его повторить, предпочитая продолжить:

– Магали сейчас нашла себя, но для нее было не так легко это сделать, не разрушай все.

– Я не вижу, почему и каким образом! Она уделяет мне не столько внимания, чтобы думать об этом!

Винсен протянул руку, взял свои сигареты. Уже месяц Магали не подавала никаких признаков жизни, даже не ответила ему на длинное письмо, которое он ей написал. Заняться с ним любовью было для нее простым отступлением, моментом слабости, ничем больше. А так как он не хотел слышать такого приговора, он не стал ей звонить.

– Винсен, твоя жизнь в Париже, ничего же нельзя изменить? Что ты хочешь сегодня?

Сначала Винсен не ответил, положив подбородок на руки, он, казалось, задумался, потом решил объяснить:

– Прежде всего, обрести свободу. Я ее хочу, и я в ней нуждаюсь. Беатрис доставляет мне неудобства, ей удается растрогать меня, хотя я и убежден, что она ломает комедию. Она боится потерять не меня, а, скорее, безопасное положение, которое хочет иметь, прежде всего. О, я врал тебе, когда говорил, что она оставляет меня каменным. Только я все еще люблю Магали и ничего не могу с этим поделать, это чувство сильнее всего остального. Со всеми сожалениями и угрызениями совести, которые ты представляешь.

Ален спокойно смотрел на него, не выражая нетерпения, сознавая, что Винсен только ему может все это рассказать. После паузы он предложил:

– Пойдем, прогуляемся?

– Конечно же! Я мечтаю об этом целый год…

– О чем?

– О синих холмах, оливковых деревьях. О том моменте, когда смогу забить тебе голову моими проблемами!

– Ты никогда мне не надоедаешь, пойдем.

Они вышли, и как только оказались на крыльце, Винсен глубоко вздохнул.

– Я не знаю, как это возможно, учитывая все, что произошло здесь, но я так люблю это место.

– Больше, чем суд?

– Конечно, нет. Кассационный суд это вершина!

Вдоль аллеи каменные деревья были покрыты черными плодами, и листья высоких платанов тихо шелестели под утренним бризом. Винсен взглянул на клумбы, которые обрамляли фасад, чтобы убедиться, что лаванда была по-прежнему там. И ароматные травы, которые каждый год высаживал его кузен.

– Что будет после нас? – пробормотал он.

– У тебя есть внук, он все сделает, как ты, он справится! – пошутил Ален, спускаясь по ступенькам крыльца. – Пойдем, посмотрим, что это за бассейн, мне стоило собачьих усилий…

Винсен догнал его, и они обогнули дом. Огород, который Клара сама возделывала во время войны, чтобы кормить Морванов, был отныне заменен бассейном из голубой мозаики, обрамленным большими белыми плитами. Зеленая сетка окружала ансамбль, как теннисный корт. Ручка входной двери была расположена высоко.

– Ты все продумал, я бы сказал, – констатировал Винсен.

– Я, может, слишком широко размахнулся? Я не представлял, что у тебя проблемы с финансами.

– Это превосходно.

Бассейн был достаточно большим, чтобы вместить всю семью, включая требовательных пловцов. К несчастью, времена, когда Тифани подводила итоги соревнований Виржиля и Сирила в плаванье, были далеко.

– Я также поработал над территорией вокруг бассейна, мне нравилось работать по вечерам, – уточнил Ален. – Твой сын мне во многом помог.

Он посадил кучу цветов с ракушечным узором немного поодаль, выровнял что-то вроде террасы, где можно лежать под пляжными зонтиками. Дальше, перед рощицей средиземноморских дубов стоял новый стол для настольного тенниса.

– Никто больше не захочет возвращаться в Париж, – улыбнувшись, сказал Винсен.

Не спеша он стал расстегивать рубашку, потом снимать джинсы.

– Обновим его? – бросил он Алену.

Он открыл сетчатую дверцу, прошел вдоль бассейна до самого глубокого места и прыгнул. Вынырнув, он глубоко вдохнул, поднял лицо к солнцу, потом лег на спину с закрытыми глазами пока не почувствовал, что его схватили за ноги, грубо потянули на дно. Он секунду сопротивлялся, потом, в конце концов, засмеялся под водой, глотнул сполна. Ален помог ему подняться, дал откашляться, прежде чем подтолкнуть к одному из бортиков.

– Небольшой кусочек природы!

– Я немного потренируюсь и через две недели побью тебя наперегонки, – заявил Винсен.

– Мечтать не вредно! Из четырех бассейнов я тебе дам фору в один и выиграю в придачу. Ты горожанин, дружище, оседлый горожанин!

Оживившись, они бросились один на другого, оба пошли ко дну, потом решили плыть бок-о-бок, Ален был далеко впереди своего кузена. Выдохшийся Винсен остановился и поднялся на плиты, где радостно улегся. Вода стекала с него.

– Ты хочешь, чтобы я одолжил тебе денег? – спросил Ален, стоя над ним, – когда я говорил о расходах, я предупредил тебя, они чрезмерны. Я переделал еще часть крыши зимой.

– На настоящий момент я, думаю, смогу оплатить, но спасибо, что предложил. Ты такой богатый?

– Хозяйство идет очень хорошо. В любом случае, намного лучше, чем мог предположить твой отец, когда смотрел на меня, как на умалишенного!

– Ты об этом еще думаешь?

– О Шарле? Иногда… Но я начинаю привыкать к мысли о новом Шарле. Этот малыш такой потрясающий!

Винсен оперся на локоть, и Ален сел рядом. Белый камень был тонким, гладким, очень мягким. Они на секунду замолчали, смотря на дом, все голубые ставни которого были еще закрыты.

– Я прочитал твою последнюю книгу, – сообщил вдруг Ален.

– Ты ее прочитал?

– Скажем… пробежал.

– И как она тебе?

– Заумная. Ты для этого мне их присылаешь, нет? Чтобы вызвать у меня отвращение к чтению?

– Совсем нет. Я только хочу тебя поразить, я не заставляю тебя их открывать, существует достаточно несчастных студентов, которые вынуждены учить их наизусть!

Стрекоза пролетела совсем рядом с ними и замерла над водой. Солнце начинало припекать.

– Куда уехал Виржиль? – пробормотал Винсен.

– А, все-таки! Я спрашивал себя, в какой момент ты заговоришь на эту тему. Он проводит сначала неделю в Греции, изучая сельскохозяйственный опыт наших коллег. О дальнейших планах он мне не говорил.

– У него есть женщина?

– И к тому же не одна. Я никогда не знаю, на кого наткнусь, когда появляюсь в овчарне! Он там окончательно устроился, ему там нравится… К тому же сейчас он занимается бухгалтерией, и я нанял его официально. Я тебе говорил?

– Нет.

– Значит, это сделано. Тебе больше не надо заботиться о его будущем так, как ты об этом заботился.

Винсен сел, запустил руку в свои мокрые волосы, потом повернулся к Алену, на которого внимательно посмотрел, прежде чем спросить:

– Почему ты все это делаешь?

– Потому что у меня нет детей, а этого мне безумно не хватает! Я любил ваших, я их все еще люблю, я ими много занимался, когда вы этого не хотели или не могли. И потом, вспомни, Клара никогда не разрешала бросать ни одного члена семьи, даже самого худшего…

Этот призыв к порядку застал Винсена врасплох. Он очень часто думал о бабушке, но думал, что он единственный, кто это делает. Ален безжалостно продолжал:

– Виржиль, она его трясла, кричала на него, ставила на место, но не допускала, чтобы другие его избегали. Ты хотел взять факел в свои руки, в любом случае ты так смотрел на вещи.

– Ален… – вздохнул Винсен.

– А иначе; что ты делаешь? Ты судишь, производишь аресты, даже в семье ты всегда в суде!

– Ты думаешь?

При виде возмущенного выражения Винсена, его кузен рассмеялся. В тот же момент, одно из окон открылось, ставни щелкнули, и Мари показалась на балконе.

– Вместо того чтобы нежиться на солнце, – бросила им она, – не могли бы вы подняться на минуту? Думаю, есть проблема…

У Мадлен был в разгаре приступ безумия. Она никого не узнавала, называла Мари мадам, отказывалась прикасаться к завтраку под предлогом того, что ее хотели отравить. Так как Готье еще не приехал, никто не хотел принимать решение по поводу несчастной, ни даже вызывать врача. К тому же надо было только находиться рядом и сторожить. Лея и Лукас согласились остаться, но Мадлен не сиделось на месте, она металась по дому вверх и вниз. Днем молодая девушка, сиделка, спросила, кто был этот Эдуард, которого бедная женщина искала по всему дому.

К пяти часам, когда они пили холодный чай во дворике, Мадлен снова лихорадочно задвигалась. Ей надо было найти шерсть и спицы, однако уже несколько месяцев она была не в состоянии связать и ряда, не ошибившись в петлях. Усевшись на качели, она забавлялась с бесформенным клубком, потом стала бормотать:

– Надо попросить Клару все это мне распутать… Нельзя терять нитку, кажется, что никогда ее больше не найдешь! Или только на черном рынке…

Мари переглянулась с Аленом, потом с Винсеном и показала, что с нее хватит.

– Скорей бы приехал Готье, – вздохнула она сквозь зубы.

– Да, мой малыш Готье! – воскликнула Мадлен довольная. – Он здесь? Другие никогда им не занимаются… Я часто говорю об этом Эдуарду, но он не хочет вмешиваться. В любом случае его интересует только Юдифь! Вы это заметили все-таки?

В замешательстве Винсен и Даниэль одновременно повернули к ней головы.

– О, не делайте невинные лица! – возразила она, показывая пальцами в их сторону Юдифь так надоедает своим ложным скромным видом! Но я не такая глупая… Шарль тоже доказательство, он разозлился. Бедный Шарль! Когда кошки нет дома, мышка танцует… Он был на самом деле очень зол…

Винсен разом встал со стула, как если не хотел слышать больше ни слова, но остановился у фонаря и оперся на него. Сидя на земле на камнях, Ален смотрел на мать с явным любопытством. Воцарилась тишина. Затем она продолжила плаксивым голосом:

– Вы ее знали, Юдифь? Шарль на ней, правда, помешался. Куда они все подевались? Было бы лучше не оставлять Эдуарда с ней наедине, я вас предупреждала. Он ничего не может сделать, мой бедный Эдуард, он слабак. А я, я немногое могу со всеми этими детьми, уже…

– Мама, прекрати! – крикнула Мари.

Ей стало жутко неловко, и она была готова на все, чтобы заставить свою мать замолчать, она к ней приблизилась, колеблясь.

– Та-та-та, – возразила Мадлен, – слишком много детей, это точно! Напрасно я корю себя, у меня нет глаз на спине, я не могу следить за всеми этими малышами. Я смотрела на Поля, не на Филиппа. Не на Филиппа, нет.

Две слезы скатились по ее щекам, которые она вытерла рукавом. В потрясенной тишине, которая последовала, Ален сообщил тоном, полным омерзения:

– Когда я думаю, что она способна повторить это в присутствии Шанталь…

Он встал и быстро вышел из дворика. Винсен хотел было последовать за ним, но передумал. На качелях Мадлен, нахмурив брови, стала теребить клубок.

В свои три года Альбан и Милан бегали везде, и маленький Шарль старался повсюду за ними следовать. Должным образом проинструктированная молодая сиделка следовала за детьми, как тень, никогда не теряя их из виду.

У молодежи день вертелся вокруг бассейна. Сирил часами плавал кролем, стремясь набрать хорошую форму, Лукас и Поль соревновались в нырянии, Тифани и Лея учили подводному плаванию Пьера.

С прибытием Готье дом почти целиком заполнился, и пятеро кузенов были вместе с тем же удовольствием, что и раньше. Их солидарность, которая прошла через огонь, воду и медные трубы, вдруг проявилась по отношению к Мадлен. Мысль о доме престарелых появилась первым у Готье. Бедная женщина была еще вполне разумна между приступами, чтобы быть потрясенной резким изменением жизни. Мари и Винсен соглашались держать ее у себя на авеню Малахов, можно было нанять служанку на полную ставку в качестве компаньонки или нянечки, исходя из частоты приступов безумия. Средства Мадлен позволяли эти траты, которые в любом случае были бы ниже, чем содержание в специализированном заведении.

Винсен тут же согласился. Хотя он ее и не особо уважал, его тетя всегда занимала часть его жизни. Перспектива, напоминавшая заключение в психиатрическую больницу, заставляла его содрогнуться. Мари уклонялась от решения, хотя и чувствовала себя неуютно при мысли обо всей болтовне о прошлом, которую ее мать, казалось отныне могла им навязать. Удивление, вызванное рассказом о похоти Эдуарда, которую она хорошо запомнила, в то время оставило у всех болезненное чувство стыда. Эти унизительные события, о которых помнила Мадлен или пока помнила, потому что ее память все больше стиралась. Было ли возможно, чтобы в течение такого долгого времени она скрывала свои горести, свои разочарования, возможно, свои комплексы? Поняла ли она истинную роль своего «бедного» Эдуарда?

Чтобы избежать недоразумений, Мари решила, что пришло время поговорить. Лучше было один раз поставить вопрос перед всеми и решить, наконец, то, что долгое время откладывалось. Однажды вечером Винсен собрал всю семью в библиотеке, кроме детей, которые уже спали, и Мадлен, которой молодая сиделка понесла отвар. Не вникая в детали и стараясь оставаться равнодушным, он рассказал молодым людям о драме, которая тридцать три года назад явилась причиной смерти Юдифи и Бет, и под конец об убийстве Эдуарда. Две невинные жертвы и мерзавец: три преступления, никогда не подвергавшихся суду, никогда не прощенных.

Никто не пытался прерывать Винсена, даже Ален, который сидел в своем любимом кресле, погрузившись взглядом в книги. Сирилу, Лее и Полю правду было трудно принять – их дед играл самую подлую роль в семье, но Тифани и Лукас, казалось, были так-же шокированы, как и их кузены.

– Мы не хотим выкапывать всю эту грязь, – заключил Винсен. – Только благодаря Мадлен, которая теряет рассудок, вы узнаете правду и будете смотреть на вещи через то, что она может сказать… Есть более точный рассказ об этих событиях, но я не вижу смысла в том, чтобы читать его вам. Это прошлое, мы его преодолели, а вам сделать это будет проще. Как вы знаете, семью не выбирают!

На этих словах Ален, наконец, поднял глаза на него, потом улыбнулся. Преодолеть прошлое? Да, они сделали это, но не так просто, как Винсен пытался объяснить.

– Есть один вопрос, который я хочу задать, – сказал вдруг Лукас.

Избегая взгляда сестры, он должен был собрать всю свою смелость, чтобы закончить:

– Так как Виржиля с нами нет, надо будет кому-то ему об этом рассказать…

– Я уже это сделал, – ответил Ален. – Но ты молодец, что заботишься о брате.

Длинная пауза последовала за сообщением, пока Даниэль не взял слово:

– Пока мы говорим на такие деликатные темы, может, мы этим воспользуемся?

София попробовала его удержать, но он встал с кресла и подошел к Сирилу, который сидел на ковре у ног Тифани.

– Что ты об этом думаешь? – с нежностью спросил он у него.

– О чем? О Виржиле? Ты, правда, хочешь знать?

– Мы все хотели бы знать, – сказал Ален, не сдвинувшись с места.

– Во мне есть еще много..! злости. Меньше, чем раньше, это правда, но…

Он колебался, и Ален закончил за него:

– … но ты не готов с ним встретиться?

– Нет!

– Ни дать ему извиниться?

– Ему? Извиниться? Можно подумать, что ты его не знаешь!

– Знаю, и лучше, чем ты. Он прекрасно представляет, что ты его не простишь и не забудешь все это. На самом деле, он как раз хотел, когда ты будешь к этому готов, сказать тебе до какой степени он сожалеет.

Любому другому он ответил бы резко, но он испытывал к Алену особую нежность, что заставило его быть сдержанным. К тому же положение его дяди было щекотливым, потому что он продолжал заботиться о Виржиле, жить и работать с ним, в то время как вся семья старательно его избегала, включая Винсена.

– Я не прошу никого делать вид, что Виржиля не существовало, – пробормотал он, наконец. – Что касается меня, я не хочу его видеть, это все.

– До каких пор? – побеспокоился Ален.

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

На свету его лицо было выразительным. Шрамы остались неизгладимыми, правый глаз слепым, и очевидная асимметрия лица делала его совсем не похожим на того обаятельного молодого человека, каким он был раньше. Однако Ален выдержал его взгляд не моргая, не выражая никакого сочувствия.

– Есть еще один вопрос, Сирил. Ты, может быть, не готов ответить на него сегодня, я задам тебе его позже.

– Оставь его в покое! – сухо бросила Тифани.

Сирил махнул в сторону своей жены, как будто хотел утихомирить ее, и продолжал смотреть на Алена.

– Хорошо, – согласился он, наконец.

Другие не поняли, с чем именно он был согласен, как всегда Ален улыбнулся. Он, правда, был единственным, кто вызывал доверие у молодых людей, он единственный мог добиться от них того, что другие даже не думали требовать. Винсен рискнул взглянуть на Тифани, которая больше не возражала, потом перевел взгляд на Алена, внезапно испытав порыв восхищения им.