Виктор машинально поднялся поприветствовать клиента, но замер, так и не выйдя из-за стола. Взглянув на имя, записанное в ежедневнике, он обругал себя за рассеянность.

– Господин Батайе? – резко спросил он.

– Благодарю, что приняли меня,– ответил Пьер, пока Алина выходила из кабинета.

– Полагаю, вы прибыли по личному делу? Боюсь, я не хочу видеть вас среди клиентов.

– Разумеется! Могу я присесть?

Виктор кивнул. Присутствие архитектора раздражало его, но при этом не удивляло. По описанию Виржини, этот тип был способен на что угодно, включая самые гнусные провокации.

– Я прибыл, чтобы поговорить с вами о Виржини. По-моему, есть некоторые моменты, требующие выяснения.

– Например?

Виктор все еще стоял, непринужденно сохраняя видимость гостеприимства. Будь он повнимательнее, мог бы избавиться от этого рандеву, которое явно не сулило ничего хорошего. К сожалению, после адского уик-энда он не способен работать нормально. Он подумал про себя, испытывает ли Макс такие же трудности, чтобы сосредоточиться. Тем более, что они так и не пришли ни к какому решению, и Нильс уехал в Париж в возбужденном состоянии, которое вызывало тревогу.

– Вы плохо ее знаете, а я очень хорошо,– заговорил Пьер Батайе.

– Ну, так не лишайте меня удовольствия делать открытия! – пошутил Виктор.

От Виржини не было никаких вестей, но в любом случае он не мог думать сейчас про это.

– Я только хотел предостеречь вас. Виржини отнюдь не такая маленькая отважная женщина, какой хочет казаться. Она расчетлива, готова на все в достижении цели, и вас она заприметила давно. Когда Виржини переехала сюда, мы с ней перезванивались каждый вечер, поэтому я точно знаю, что она о вас думает. Идеальный простофиля... Вы, конечно, вольны и дальше давать себя ощипывать... я вас предупредил.

– Слишком любезно. Если у вас все, можете идти.

Батайе, должно быть, не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне, поэтому он резко ответил:

– Не совсем! Считаю своим долгом предупредить вас, что, несмотря на все ее недостатки, я получу ее обратно.

– Ну, посмотрим! Выходит, она вас любит, даже не подозревая об этом?

Ирония Виктора оказалась совсем не по вкусу Пьеру, который рывком вскочил с кресла.

– Вам ничего не обломится с ней, а если вы будете стоять у меня на пути, то вообще все потеряете.

– Это угроза?

Виктор начинал сердиться и чувствовал, что может потерять хладнокровие. Если Батайе будет продолжать в том же духе, он послужит хорошим козлом отпущения.

– Вы ей не муж и больше не любовник, так что оставьте ее в покое. И уходите отсюда!

Они стояли лицом к лицу, оба высокие, решительные, и их взаимная антипатия не оставляла ни малейшего сомнения.

– На что вы надеетесь? Виржини приехала в эту дыру, только чтобы насолить мне, а вовсе не для того, чтобы потерять голову от мелкого нотариуса вроде вас!

Похожее Виктор уже слышал из уст Лоры, когда они ссорились, но больше ни от кого другого выслушивать не собирался. Тем более от этого никчемного человека, выставляющего напоказ свои собственнические амбиции, что особенно раздражало. И как только Виржини выносила его столько лет? И не только выносила – она сама призналась, что любила его, по крайней мере, вначале.

– Я не задерживаю вас,– сказал Виктор, подталкивая Пьера к двери.

Он очень хорошо знал, что его жест мог привести к физическому столкновению, но внезапно ощутил непреодолимое желание дать выход своей энергии, получить разрядку.

– Отпустите меня,– рассерженно процедил сквозь зубы Пьер.

– Вы для этого пришли? Я согласен. Выйдем?

Его рука все еще держала легкий полотняный пиджак, который был на Пьере. Он широко открыл дверь, выходящую в задний двор, куда скрывались клиенты. Спотыкаясь на камнях, Пьер грубо высвободился от хватки Виктора.

– Вы что, совсем спятили? В самом деле хотите получить в морду?

– Посмотрим, будете ли вы таким же смелым со мной, как с бампером моей машины!

Однако Виктор думал не о помятом «ровере», а о той улыбке, с которой Виржини проснулась рядом с ним. Он без конца думал о ней, пока находка черного блокнота не перевернула все. С тех пор Виржини отошла на второй план. Виктор укорял себя, что не позвонил ей, пока Пьер Батайе не бросил ему вызов.

Первый удар – прямой в челюсть, однако, застал его врасплох.

Бланш поручила Марсьялю купить сырой окорок, и тот зашел в лавку «Голуа». У прилавка толпилась туристы, изучающие ассортимент колбасных изделий, и Марсьяль обреченно повернул назад. Его жена наверняка придумает что-нибудь другое – тем хуже для окорока.

Когда он пересекал площадь Андре Мальро, выбирая дорогу в обход толпы, в плечо его толкнула какая-то спешащая женщина.

– Могли бы быть повнимательней! – пробурчал он, не поднимая головы.

– Ах, прошу прощения, Марсьяль...

Голос Жюли подействовал на него как ушат холодной воды, он остановился как вкопанный.

– Вся эта толчея сводит меня с ума, и я продираюсь, как бык,– извинилась Жюли.– Я уже опаздываю к больным!

Тем не менее, она остановилась рядом с ним. Он смотрел на ее осунувшееся лицо, на элегантный, но слегка помятый льняной костюм и тяжелую сумку, которую она держала в руке.

– У тебя много пациентов в Сарлате? – спросил он ровным голосом.

– Больные обожают менять врачей, это известно,– ответила она, улыбнувшись без радости.

Жюли смотрела на него с такой грустью, что он едва не обнял ее. Чувство долга заставило его ошибочно принести жертву, о которой он сожалел каждый день.

– Ну, я побежала,– добавила она совсем тихо.

Жюли уходила быстрым шагом, и Марсьяль смотрел на нее, пока она не скрылась из виду. Домой возвращаться не хотелось, он был не в состоянии оказаться с глазу на глаз с Бланш и тем более говорить с ней об окороке! Эта перспектива была настолько гнетущей, что он тотчас же двинулся в направлении нотариальной конторы. В те времена, когда он работал, он был ни счастлив, ни несчастлив, а просто очень занят. Он добровольно погружался в работу. Но даже тогда его угнетала неуверенность, идти ли на улицу Президьяль. Ныне он пребывал в праздности, и вся его свобода служила только тому, что он умирал от скуки. Иногда он вызывался сходить за внуками в школу, но Кати соглашалась на это крайне редко, зная, что ему не хватает терпимости в общении с мальчиками. Но Марсьяль этого и не скрывал – даже по отношению к собственным сыновьям ему обычно недоставало терпимости. Кроме Нильса, разумеется. Нильса он не видел с тех пор, как тот уехал в Париж, и даже Бланш, кажется, от него отвернулась.

Марсьяль шел вдоль старинной епископской резиденции, преобразованной в театр, а потом вдоль фасада Сен-Сасердос. Дойдя до улицы Монтеня, он заколебался. Возможно, у Виктора найдется время пообедать с ним и рассказать что-нибудь из текущих дел? Даже если он будет слушать сына вполуха, по крайней мере, он не будет думать о Жюли в течение этого времени и о том, что он потерял, покинув ее.

Перед конторой стояла голубая машина. Проходя под козырьком, Марсьяль наткнулся на двух жандармов, которых знал в лицо. Те молча кивнули ему. Он толкнул дверь приемной, но Алины за конторкой не было. Марсьяль удивился, что в холле никого нет, и решил подождать, пока в конце коридора не показался один из служащих.

– Мэтр Казаль, какой приятный сюрприз...– пробормотал клерк, подходя к нему.

Он работал здесь уже более пятнадцати лет, но, казалось, был удивлен, встретив здесь Марсьяля.

– Я полагаю, все очень заняты! – спешно добавил он и попытался проводить бывшего шефа в комнату для ожидания, но их остановил звонкий голос Алины.

– Поезжайте, чтобы хотя бы зашить! Уверяю вас, необходимо наложить шов!

– Не переживайте, это же не конец света!

Теперь в коридоре показался Виктор, окруженный с одной стороны Алиной, а с другой – Максимом. Увидев отца, он остановился как вкопанный. Виктор прижимал к щеке пропитанный кровью платок, а в другой руке держал галстук.

– Что здесь происходит? – тревожно спросил Марсьяль.

Максим с фальшивой беспечностью поспешил ответить:

– Послушай, папа! Волноваться не надо, просто маленькая потасовка между мужчинами, ничего страшного...

– Вы подрались?

– Не я, это он.

– С кем? Надеюсь, не с клиентом? Марсьяль изумленно глядел по очереди на сыновей, ожидая ответа.

– Разумеется, нет,– вздохнул Виктор.

– История связана с женщиной, ты же его знаешь...

– А в другом месте ты не мог это сделать? – рассердился Марсьяль.

– Этот тип сам пришел сюда!

– Ему была назначена встреча,– напомнила Алина.– Вам надо было прочитать свой ежедневник. Сядьте на секунду, я хотя бы продезинфицирую рану.

Она подтолкнула Виктора за конторку и насильно усадила на стул, потом открыла шкаф и достала маленький пузырек спирта и бинт.

– А я-то хотел пообедать с тобой,– пробурчал Марсьяль,– но в этих условиях...

– Да, неплохая мысль,– пробормотал Виктор без энтузиазма.

Беспокойный взгляд, который он бросил на Максима, не остался незамеченным, и Марсьяль предложил:

– В таком состоянии ты предпочтешь, может быть, отправиться домой?

– Нет!

Это был такой крик души, что на этот раз Марсьяль нахмурился, глядя в упор на Виктора.

– Нет, папа, у меня нет времени, я... Пойдем в бистро на углу, там всегда найдется место, чтобы быстро перекусить.

Алина отняла платок и удрученно посмотрела на достаточно глубокую рану.

– Здорово он вас приложил...

– Это ты вызвал жандармов? – спросил Марсьяль.

– Нет, это я,– вмешался Максим.– Виктор ему не дал спуску, и этот тип хотел подать жалобу. Но, в конце концов, отказался от этого.

– Вот счастье-то! Скандалы такого рода производят неизгладимое впечатление на клиентуру, нет надобности вам об этом напоминать. Времена меняются, согласен, но не тот образ, который люди создают о нотариусе. А я тебя уверяю, что в настоящий момент ты выглядишь как угодно, но только не респектабельно. К тому же, мой бедный Виктор, ты уже давно вышел из возраста, когда совершаются подобные глупости!

– Да я вообще ничего, я же...

– Надеюсь, по крайней мере, она хотя бы стоила того?

Слегка смягчившись, он подумал, что его сын имеет право драться из-за женщины, если он снова полюбил. Может быть, он решится, в конце концов, заменить эту потаскушку Лору?

– А ты, Макс, пообедаешь с нами или пойдешь домой?

– Он пойдет с нами,– твердо ответил вместо брата Виктор.

– Вам в самом деле необходимо обратиться к врачу,– проворчала Алина,– иначе у вас останется шрам.

Сказав это, она покраснела до корней волос.

– Ничего, только шарма прибавится! – пошутил Марсьяль.

Но он все же подошел посмотреть. Подбородок Виктора уже голубел, а рана на скуле выглядела скверно.

– Алина права, я провожу тебя к доктору.

Он сохранял достаточное влияние на своих сыновей, и Виктор уступил, несмотря на явное раздражение.

Сесиль Массабо нашла вполне симпатичным устроить дружескую вечеринку прямо на открытом воздухе, буквально на стройке ее дома. Стол она поставила в саду, по соседству с бетономешалкой и экскаватором. Для Виржини это показалось обязательной повинностью, но Сесиль заверила, что организовала вечеринку в какой-то степени и ради нее, чтобы та познакомилась с людьми, Которые впоследствии могли бы оказаться потенциальными клиентами. Но в течение вечера Виржини все-таки расслабилась, ободренная непринужденной обстановкой, вовсе не такой поверхностной, как она ожидала. Большинство гостей были между собой знакомы и явно симпатизировали друг другу; они втянули и ее в свой разговор, подбрасывая вопросы о работе архитектора.

Настала ночь, фонари освещали ирреальные декорации стройки, создавая впечатление неземного пейзажа. Виржини сидела лицом к дому, который был едва различим, и потягивала стакан бержерака. Она рассеянно слушала болтовню вокруг себя, как вдруг ее внимание привлекло знакомое имя.

– Жена Виктора была настоящая красавица, он должен был следить за ней, как за молоком на плите! – говорил ее сосед слева.

Он разговаривал с Сесиль, и она тотчас же отозвалась:

– Да, красивая, для тех, кто любит натуральных блондинок... Но у нее всегда был такой откровенно скучающий вид!

– Лора не выносила жизнь в провинции, сама много раз говорила.

– А я,– твердо сказала Сесиль,– с Виктором Казалем добровольно на необитаемый остров отправилась бы!

Две женщины залились смехом, поддерживая ее, и Виржини почувствовала укол ревности.

– Да, это правда, он очень хорош собой,– заявила рыжая милашка с видом гурмана.– И всегда был таким! Сказать честно, с Лорой они составляли великолепную пару!

– Он был совершенно без ума от нее! – напомнила Сесиль.– Влюбленный муж, о котором можно было только мечтать... Он так на нее смотрел, что я становилась от этого неврастеничкой!

Ответом на шутку был новый взрыв смеха, и Виржини воспользовалась случаем, чтобы спросить у рыжей:

– Почему же она ушла?

– Выбрала другого, но невозможно узнать кого! Она уехала в Париж, и Казали не распространяются по этому поводу. После ее отъезда Виктор был, как зомби, и это все, что можно сказать.

Виржини не без раздражения допила свой стакан, и сосед слева наполнил его снова. Ей было неприятно представить себе Виктора, так любящим другую женщину. Она видела его нежным, любезным, но явно не влюбленным. Опасался ли он женщин, после того как собственная жена предала его? Виктор говорил, что не ищет приключений, но в действительности он и не хотел ничего другого, и его поведение доказывало это. По сути, это было логично. После болезненного разрыва невозможно броситься с головой в новую любовную историю, она же сама об этом и заявила.

Виржини снова погрузилась в свои мысли, не вникая в разговоры. Может быть, она не должна была уступать Виктору и оставаться на ночь в Роке? В отличие от него, она верила в дружбу между мужчиной и женщиной. Впрочем, он открылся ей еще до того, как стал ее любовником, потому что она, как оказалось, была единственной за этим столом, кто знал, к кому ушла Лора.

Лора... «Настоящая белокурая красавица», по всеобщему мнению. Рядом с ней, наверное, она выглядела бледно. Даже Пьер никогда не говорил ей, что она красивая. Милая, прелестная или желанная – вот и все прилагательные, которые он использовал, когда хотел сделать ей комплимент. На кого, интересно, похожа эта Лора? Какие у нее глаза, голубые или зеленые? А волосы длинные? В Роке она не заметила ни одной фотографии, кроме той, на которой был маленький мальчик, вероятно Тома. Что ощутил Виктор, когда узнал, что станет отцом? Упал в ноги своей жене?

Она заставила себя отставить стакан. Вино не мешало ей думать о Викторе, но от этих мыслей ей становилось по-настоящему грустно. Зачем ревновать к прошлому, это безрассудно и глупо. Во всяком случае, Виктор не захотел продолжения, а она не будет настаивать, чтобы не выглядеть смешной.

Вскоре после полуночи гости начали расходиться, и она тоже наконец-то получила возможность уехать. Сесиль демонстративно обняла ее, как обычно, прощаясь до того часа, когда на стройку придут рабочие.

Виржини вернулась домой и быстро приняла душ. Было уже около часа ночи, когда она вспомнила о мобильном телефоне на дне сумки. На автоответчике осталось сообщение, которое она с бьющимся сердцем прослушала не один раз. Довольно холодным тоном Виктор сообщал, что к нему приходил Пьер, и что встреча была «дегенеративной». Он заканчивал тем, что просит ее позвонить при случае, но уточнял, что сейчас очень занят.

При случае? Где это он откопал такие сдержанные выражения? Очень занят... Но она тоже! И что произошло с Пьером? Этот болван приехал сюда с единственной целью – сцепиться с Виктором? Но по какому праву? Пьер, конечно, достаточно хорошо знал Виржини, чтобы понять, даже раньше ее самой: в конце концов, она подпадет под обаяние нового знакомого. Ему достаточно было взглянуть на Виктора лишь раз, как он определил его в чине своего последователя. А значит, соперника, потому что в голове у него ничего не закончилось. Сколько еще времени он будет отравлять ей жизнь? Сначала он уничтожил ее профессионально, а теперь покушался на ее личную жизнь, с тем же желанием все разрушить. Что делать? Позвонить Виктору с извинениями? Нет, должно быть, ему смертельно все надоело, потому что об этом просто кричал его холодный тон. За ночь, проведенную с ней, он теперь получил неприятностей по полной программе.

Униженная, подавленная, она спрашивала себя, не будет ли лучше, если она еще раз переедет и будет испытывать судьбу где-нибудь в другом месте?

– Но что ты с ним сделал, черт побери? – повторяла Лора оскорбительным тоном.

Вот уже пять минут она бранилась, и Виктор отодвинул трубку от уха.

– Ничего,– повторял он.– Абсолютно ничего.

– Издеваешься надо мной?

– Да нет, Лора. Речь идет о семейном деле, которое тебя совершенно не касается.

– Ну да, как же!

– Нет же, Лора, мне очень жаль, но на этот раз не ты являешься причиной конфликта.

– Тогда скажи мне, в чем дело.

– Думаю, тебе нечего сюда вмешиваться, я сам разберусь с Нильсом.

– Интересное дело! Он пьет, не просыхая, и просиживает целыми днями у своего психоаналитика! И все это из-за тебя! Уверяю, что мне это не доставляет никакого удовольствия...

– Каждому свое…

– Ты становишься невыносимым, Виктор! Ты мстишь мне, да?

Он собрался ответить, но замер, услышав, как разительно поменялась ее интонация:

– Не будь таким злым со мной. Только не ты...

Лора повесила трубку, и он так и не успел ничего сказать. Чего еще она ожидала от него? Чтобы он был настолько любезен, чтобы улаживать их с Нильсом сердечные проблемы на расстоянии?

– Ну и дела...

Виктор даже не поговорил с ней о Тома, хотя собирался узнать, когда тот приедет на каникулы. Он хотел, чтобы Тома приехал в Рок в то же время, что и его кузены, поскольку Максим и Кати собирались провести в поместье две недели вместе с детьми. Он планировал заказать детскую горку и кое-какие гимнастические снаряды, но не находил времени, чтобы вникнуть во все детали. С утра до вечера, едва слушая своих клиентов, он думал только о матери. О матери и отце, об этой дилемме, которую им с Максом так и не удалось разрешить.

Он положил телефон в карман рубашки и опять принялся обрезать разросшийся по фасаду плющ. Скоро подъедет старший брат. Почти каждый вечер, вот уже целую неделю, Максим заезжал в Рок до или после ужина. Черный блокнот был надежно спрятан в одной из голубятен, где никто не будет его искать.

Послышался рокот машины, въезжающей в аллею, и он побросал в кучу последние обрезанные побеги.

– Вместо того чтобы заниматься садом,– обратился к нему Максим, выходя из машины,– ты бы лучше подчистил накопившиеся досье! Алина сказала, что вот это срочнейшее...

Виктор взглянул на конверт, который ему протягивал брат, и пожал плечами.

– А... Продажа с торгов этого домишки на улице Сен-Сиприен,– вздохнул он.

Я понимаю, тебе не до этого. Мне тоже. Нам надо как-то из этого выбираться, Вик... Давай-ка принеси пару бокалов, а я привез шампанское…

– У нас праздник? – хмуро удивился Виктор.

– Нет, просто это единственное, что я нашел в холодильнике в конторе, и подумал, что мы этого заслуживаем!

Максим так приветливо улыбнулся, что Виктор разволновался. Брат, конечно, переживал из-за его одиночества в Роке. Что же касается самого Максима, то Кати и дети как-то отвлекали его, и, хотя он был так же задет, как и Виктор, проблема родителей занимала его в меньшей степени.

На кухне Виктор поставил на поднос два фужера и насыпал в вазочку орехов. Перед тем как выйти, он проверил автоответчик, но тот был пуст. Значит, Виржини не перезвонила. Бутылка шампанского напомнила о ней? Он понимал, что поступил не слишком красиво, оставив ей позавчера лаконичное послание, но ему было настолько не по себе, что он не знал, надо ли говорить о большем. А может быть, стоило умолчать о его стычке с Пьером Батайе? Возможно, тот поехал к Виржини жаловаться или за утешением? Виктор здорово его отделал, удивляясь собственной агрессивности. Самому ему пришлось наложить три шва, но и Батайе был разукрашен так, что на него было страшно смотреть. Тем хуже для него.

Лишь бы он не воспользовался своим жалким видом, чтобы разжалобить ее. Лишь бы он не остался у нее на какое-то время...

Благодаря Лоре он узнал, что влечение к тому, с кем расстался, остается надолго. Если Виржини, порвав с Пьером, продолжала думать о нем так же часто, как он о Лоре...

У него вдруг возникло желание немедленно услышать голос Виржини. В худшем случае, если ее не окажется дома, он может оставить ей более теплое, более личное сообщение. Он уже взялся за телефон, как в кухню вошел Максим с бутылкой в руке.

– Ты хочешь, чтобы оно стало теплым? Обрати внимание, здесь тоже совсем неплохо, а снаружи очень много насекомых... Есть новости от Нильса?

– Есть, но не от него. По словам Лоры, он чувствует себя плохо.

– Она тебе звонила, чтобы говорить о нем? Ну и наглость!

Виктор пробурчал, глядя в укоризненную физиономию брата:

– А о ком ей еще говорить?

Не ответив, Максим откупорил шампанское и наполнил бокалы.

– Я думаю, нам нельзя больше тянуть, Вик. Мы должны решиться, потому что в эти выходные у мамы день рождения.

Последние слова окончательно вывели Виктора из равновесия. Обычно все три брата объединялись и покупали подарок, а неизменный семейный ужин проходил на улице Президьяль.

– Боже мой, ведь правда...– пробормотал он.– Получается, одно из двух – либо мы до этого говорим с папой, либо мы вообще ничего не говорим, как будто ничего никогда не знали.

– А ты что выбираешь? Виктор глубоко вздохнул:

– Откровенно говоря, я не чувствую себя поборником справедливости. По зрелом размышлении, я думаю, что лучше смолчать. Если правда всплывет наружу, никто ничего не выиграет. Папа уйдет, и его жизнь будет одинокой, он не в том возрасте, чтобы строить все заново. О маминой жизни и говорить не стоит.

– Значит, ты отпускаешь грехи?

– Маме? Не мне ее судить. Мы не можем ничего изменить и тем более исправить, Макс. Даже если она и добилась, чего хотела, она дорого за это заплатила с тех самых пор...

– Почему? Ты думаешь, она испытывает угрызения совести?

– Не знаю, может быть, и нет...

На самом деле Виктор не имел на этот счет никаких соображений. Очевидно, их мать была не такой женщиной, о которой можно сказать, что хорошо знаешь ее...

– Со своей же стороны,– добавил он,– мне не в чем ее упрекнуть. Да и тебе тоже.

– А Нильс? Ты думаешь, он согласится молчать?

И на этот вопрос Виктор не знал ответа, поэтому только беспомощно махнул рукой.

– Я ощущаю себя адвокатом дьявола, но в глубине души согласен с тобой. Мысль о том, чтобы отдать ее на расправу отцу, ужасает меня.

Реакцию их отца было трудно предугадать. Как он воспримет известие о том, что потерял тридцать лет жизни рядом с женщиной, которую принимал за святую, а она оказалась чудовищем?

– Это выше моих сил, честное слово,– проронил Виктор.– Давай сожжем этот блокнот, Макс!

Ломая головы, пытаясь найти решение, они, как минимум, пришли к одному заключению: надо спасти то, что можно спасти, иначе семья развалится.

– Сжечь его? Да... Но объясни мне прежде, почему мама сама этого не сделала? Она не могла забыть о нем, это совершенно невозможно! Платок, фотографии еще могут пройти, но в блокноте-то нет ничего анонимного, это исповедь.

– Торговец мебелью был высокого роста, и то с трудом его достал. Кто тебе сказал, что она не искала его повсюду? Я ведь тоже его не нашел, хотя думал, что перерыл все и везде.

– Нет. Вик. Если она спрятала его в том шкафу, она бы прекрасно об этом помнила. Думаю, что она, наоборот, не хотела его уничтожать. Как трофей.

– Платка было недостаточно?

– Платок – это ерунда. Ведь когда мы его нашли, мы ничего не поняли. А вот блокнот... Каким бы чудовищным ни был ее поступок, но он оказался самым важным, что она совершила в своей жизни. Может быть, она, сознательно или нет, не хочет смириться с тем, чтобы не оставить следа.

Подавленные, они обменялись долгим взглядом, потом Максим снова наполнил бокалы.

– Что бы мы ни сделали, будет казаться, что мы совершили ошибку. Даже если мы ошибемся, все-таки блокнот надо сжечь.

Виктор согласно кивнул, молча отпил шампанское и встал из-за стола. Оба брата прошли в гостиную и опустились перед камином, накладывая на подставку дрова.

– А ведь Нильсу мы сказали, что уже сделали это,– напомнил Максим.

– А если он все же расскажет папе?

– То, что может сказать он, будет не так страшно, как в действительности. Некоторые фразы такие отвратительные...

Виктор почувствовал на своем плече руку брата и услышал, как тот вышел из комнаты. Максим знал, где спрятан блокнот – они прятали его вместе, – и вернулся он очень скоро. Виктора охватила нервная дрожь. Он безвольно оторвал кусок газеты и подсунул под дрова. Хватило бы у него смелости без одобрения брата? Он пошарил в кармане джинсов и достал зажигалку.

– Надеюсь, мы не совершаем великую глупость? – пробурчал он сквозь зубы.

Пока он разжигал бумагу, начали потрескивать щепки. Он выпрямился, глядя на огонь, и вздрогнул, когда Максим вложил блокнот ему в руку.

– Отрывай по листочку, так надежнее.

Он вооружился щипцами, и Виктор начал отрывать страницы, роняя одну за другой в огонь. Помимо воли, его глаза впивались в строки, выхватывая отдельные слова. Нет, решительно, ни отец, ни младший брат не должны были прочесть эти признания Бланш, написанные с таким цинизмом. Да и сам он никогда больше не сможет смотреть на мать без чувства глубокой боли. Сумеет ли он взглянуть ей в глаза? Под конец он бросил в огонь черную обложку и увидел, как та скорчилась, прежде чем вспыхнуть.

Несмотря на длительную практику, доктор Леклер чувствовал себя смущенным, почти взволнованным, в то время как эмоции в отношениях с пациентами были элементом весьма нежелательным. Последний раз, когда он видел Нильса, он оценил его состояние как очень плохое, но Нильс был достаточно сознательным – и достаточно умным – пациентом, чтобы шаг за шагом продвигаться к поиску причин своего несчастья. Было видно, что объяснения, данные ему с одного раза, произвели на него эффект разорвавшейся под носом хлопушки.

– Мне казалось, я плохой, неблагодарный, отвратительный! – злобно выкрикивал Нильс – И все это время часть моего мозга, куда мне, к несчастью, нет доступа, тихонько подсмеивалась.

– Неосознанное – это...

– ...то, что надежно заперто, уверяю вас! Я все видел, а значит, знал. Вы понимаете это? Долгие годы, когда эта женщина читала мне сказки, давала микстуру от кашля, мерила температуру, я знал, что она убила мою мать! На самом-то деле я должен был быть единственным, кто знал, что она прятала под ласковыми улыбками и так называемой нежностью, и, тем не менее, я во все это наивно верил!

Его история была особенно гнусной, но доктор Леклер слышал и похуже, увы!

– У вас сохранились образы этой сцены?

– Нет... Этот платок с лошадками, конечно, мне знаком... Но не думаю, что могу различить что-то другое. Лестница-стремянка? Мне кажется, она была синяя. Мне надо еще раз увидеть двор нашего дома в Каоре или...

Его голос сошел на нет, а глаза заплутали в тумане. Выражение лица было таким болезненным, что доктор отвел взгляд.

– Что вы сейчас рассчитываете делать, Нильс? – спросил он ровным голосом.

– Я не знаю. Предполагаю, что должен рассчитаться, чтобы обрести покой. Начать с чистого листа. А пока...

Он достал банкноты из кармана и разложил их на письменном столе. В конце каждой консультации он всегда платил наличными, прежде чем назначить следующий сеанс. На этой неделе он приходил три раза, в срочном порядке, а теперь было бы лучше перейти на еженедельный график.

– В следующий четверг, как обычно?

– Нет, я не уверен, что мне захочется,– ответил Нильс – Я вам позвоню.

Не обращая внимания на удивленный вид доктора Леклера, он кивнул ему и вышел. На улице его встретил теплый дождь, и он пошел вдоль мокрого тротуара. Разговор с психоаналитиком немного расслабил его, по крайней мере, вначале, но теперь ему надо было действовать. Если он этого не сделает, он останется пленником своего воспоминания, раздавленным вечной виной, которая и так почти уничтожила его. Чтобы избавиться от этой вины, он, прежде всего, должен отомстить за свою мать, даже если существует лишь единственный способ это сделать. Отомстить за мать – да, но еще и за маленького беззащитного ребенка, который всегда существовал в нем, которому тридцать лет затыкали рот, а теперь, наконец, он может вопить о своем отчаянии.

Нильс скрылся от дождя на станции метро и достал из кармана куртки записную книжку. Он открыл ее и пролистал торопливо, чтобы справиться, не ждут ли его какие-нибудь дела в предстоящие дни. Он заметил, что на ближайшее воскресенье что-то было помечено. День рождения мамы. Эти три слова вызвали в нем такую вспышку ярости, что он чуть не отбросил книжку подальше от себя.

Подошел поезд, и он отодвинулся назад, закрыв книжку дрожащей рукой.

Каждый вечер, когда Виктор открывал первую створку ворот, Лео выскакивал из «ровера» и мчался по аллее, обезумев от радости. Он целый час носился повсюду, фыркал, обнюхивал и грыз все, что попадалось по пути: камни, ветки, садовый инструмент.

Виктор следил за ним глазами, в нерешительности стоя у ворот. Вот уже неделю он отодвигал со дня на день свой визит к Виржини, разрываясь между безумным желанием видеть ее и непонятной скромностью.

Он вернулся к машине, мотор которой продолжал работать, и окончательно закрыл ворота. Ждать еще – значит только усугублять это глупое недоразумение, возникшее между ними. После того как Виржини провела ночь в Роке, они не только не виделись, но даже нормально не поговорили по телефону. Если вдруг она решила возобновить отношения е Пьером Батайе, он предпочел бы узнать об этом немедленно.

Лео исчез, занятый своими делами. Скорее всего, он не заметит его отсутствия. За короткое время Виктор здорово привязался к собаке, которая, впрочем, очаровала и всех прочих членов семьи. Даже Максим больше не делал замечаний по поводу присутствия босерона в кабинете брата.

Ему понадобилось пять минут, чтобы оказаться у дома Виржини и убедиться, что ее там нет. Разочарованный, он все же позвонил в дверь для очистки совести, но ждал напрасно. Ужинала ли она в другом месте или возвращалась так поздно со строительства?

Он вернулся к машине, чтобы найти в «бардачке» бумагу и ручку, и присел на низкую стенку, огораживающую сад. Если он не будет торопиться, то найдет нежные слова,– это все-таки лучше, чем ничего.

Склонившись над бумагой, он задумался. Дорогая Виржини? Моя дорогая Виржини? Нет, это слишком условно и смешно. Однако просто Виржини еще хуже. После долгих колебаний он написал через весь листок: «Мне тебя не хватает» и уже собирался поставить свою подпись, когда услышал ее машину. Он тут же вскочил. А вдруг она не одна? Но уходить было слишком поздно.

Виктор смял бумагу и засунул ее в карман как раз в тот момент, когда Виржини вышла из машины и хлопнула дверцей.

– Ты меня ждал?

Тон был не очень-то любезный, а взгляд тем более.

– Я приехал наудачу,– сказал он тихо,– я сейчас уеду.

– Полагаю, ты спешишь?

– Нет, я...

– Да, да! Мужчины всегда очень спешат, это всем известно.

Виржини ослепило закатное солнце. Она приложила ко лбу руку козырьком и тут же отпрянула.

– О Господи! Это Пьер тебя так... Очень сожалею!

Поскольку он стоял против света, она заметила его швы, кровоподтеки и синяк на подбородке.

– Ты его не видела? – спросил он машинально.

– Пьера? Нет.

Виржини неподвижно стояла перед ним, не собираясь входить в дом. Он смущенно молчал, потом пробормотал:

– Ну ладно, я поеду...

Вместо ответа она продолжала молча смотреть на него, так что ему стало не по себе.

– Я должен был позвонить тебе раньше. Но я был очень занят, и потом еще твой приятель закатил скандал прямо у меня в нотариальной конторе...

– Он больше не мой приятель,– сказала она сухо.

– Во всяком случае, он все еще без ума от тебя.

– Ничего не могу поделать.

Секунду Виктор размышлял, сможет ли Батайе быть настолько сумасшедшим, чтобы убить кого-нибудь из ревности, и решил, что нет. Перейти к действию не так просто – и это счастье! Однако его мать не колебалась. Сможет ли он думать о чем-то другом?

– У меня очень много забот сейчас, Виржини. Как только дела пойдут лучше, я...

– Не утруждай себя, я поняла.

– Что?

– Ты ничего мне не должен, я тебе тоже. Тебе и приходить сюда не стоило, чтобы сказать мне об этом, это и так ясно!

Недоразумение превращалось в катастрофу. Он увидел, как Виржини ищет ключ в сумочке, и, не раздумывая, схватил ее за запястье.

– Подожди! Пожалуйста...

– Оставь меня в покое, Виктор! – крикнула она, вырываясь.

С остервенением набросившись на замочную скважину, она ворвалась в дом. Стоя у закрытой двери с бьющимся сердцем, она смогла наконец перевести дыхание. Ей ужасно хотелось расплакаться, но она справилась с этим желанием, глубоко вдохнув несколько раз. Если сейчас она «откроет кран», то потом не сможет остановиться.

Услышав шум отъезжающей машины, она повернула голову, но осталась на месте. Мотор не ревел, а работал спокойно. Виктор казался утомленным и, должно быть, думал уже о другом. Зачем она привязалась к нему так сильно? После нескольких совместных вечеров и одной ночи она потеряла всякую осторожность. К чему были намерения, воззвания? А ведь ей казалось, что с Пьером она все поняла.

– И первый же встретившийся на пути... Нет, какая я все-таки дура!

Из-за Виктора Виржини чувствовала себя глупой, смешной, ущемленной. Ей не хотелось принадлежать к той категории женщин, которым мужчины говорят: «Извини, дорогая, у меня очень много работы». С такими женщинами мужчины встречаются только тогда, когда выпадает свободная минутка, на ходу, чтобы удовлетворить простое желание. Но она не была «настоящей красавицей», белокурой куколкой, единственное достоинство которой – непроходимая, стопроцентная глупость, и не могла удовлетвориться любовником, налетающим, как сквозняк. А еще она не выносила жеста, которым Виктор пять минут назад схватил ее за руку. Этот жест как бы говорил: «Ты от меня не уйдешь, я пришел как раз за этим». Когда она пыталась порвать с Пьером – у него возникало такое же отношение собственника. Мысли об этом делали ее больной, и она постаралась отогнать неприятные воспоминания, пожав плечами. По крайней мере, Пьер не позвонил ей похвалиться, что разбил лицо своему сопернику, что означало, по всей видимости, одно: его физиономия была изрядно попорчена. А может быть, он потерпел поражение? Для такого драчуна, как он, достаточно этого унижения, чтобы вести себя спокойно.

Она вспомнила лицо Виктора, швы, наложенные на скуле, как раз над его пикантным шрамом, и усталый вид, незнакомый ей прежде.

– Да таких Викторов Казалей пачками можно найти!

Вот уж нет. Конечно, нет. Она может выкрикивать это хоть целый вечер, но ей не удастся убедить себя. Виктор обладает безумным шармом, от которого она просто сходит с ума. И еще сказать, что вначале она находила его несимпатичным!

Потеряв всякую надежду, Виржини подошла к чертежному столу. Один из друзей Сесиль, сидевший рядом с Виржини за столом на вечеринке, пожелал, чтобы она подумала над планом реконструкции его дома. Первые наброски его не удовлетворили, и она посмотрела на них критически. Испытывает она любовное разочарование или нет, а работать надо. Вторая стройка принесет ей достаточно денег, чтобы заняться ремонтом. Она отказалась от идеи покинуть эти места, не может же она бегать всю жизнь. А сейчас, когда у нее будут контракты, она и вовсе не уедет отсюда.

– Чем проливать слезы о мужчинах...

Виржини уселась на высокий табурет, зажгла лампу и достала лист миллиметровой бумаги.

Виктор зашвырнул палку как можно дальше, и Лео помчался стрелой. Спустилась ночь, парк погрузился в темноту, вскоре летучие мыши начнут свой стремительный бесшумный танец.

– Пойдем, пес, пора спать!

Виктор взошел по ступенькам, Лео не отставал ни на шаг. Открыв дверь ключом, он прошелся по первому этажу. В гостиной он машинально бросил взгляд в камин, из которого уже вычистил золу. От жуткого сожжения не осталось и следа. Отныне он постарается не спрашивать себя, правильно ли поступил. Пропитанные ядом слова, написанные их матерью, пожрал огонь, но от этого убийство Анеке не исчезло, а только ушло в далекое прошлое.

Он чувствовал, что атмосфера Рока стала не такой тяжелой. Нелепое, чисто субъективное впечатление, тем не менее, он стал лучше спать, когда узнал правду. Потрескивание деревянных балясин, сквозняки, гуляющие по коридорам, ветви деревьев, скребущиеся в окна, больше не будили его. Может быть, просто накопившаяся усталость погружала его в сон? Из-за этого проклятого блокнота он несколько ночей лежал с открытыми глазами, но теперь с этим покончено.

– Я люблю этот дом,– объявил он вслух. Лео навострил уши и наклонил голову вбок.

– И тебя тоже люблю,– добавил он, наклоняясь к собаке.

Он потрепал густую шелковистую шерсть. В этот момент в Сарлате его родители, должно быть, уже спали бок-о-бок в своей комнате. Безмятежные, поскольку не могли быть счастливыми. Ничто не всколыхнет оставшиеся им годы, они так и пройдут свой путь вместе, соединенные ложью тридцатилетней давности, которая бесконечно лучше новой драмы.

Виктор закончил свой обход в кухне, закрыв дверь на замок. Он принял душ и опять подумал о Виржини. Полное фиаско. Надо было вести себя по-другому! Надо было быть более простым, более искренним. Почему оказался таким недотепой? Виктор пилил себя за допущенные промахи, из-за которых Виржини всерьез ополчилась на него. Разумеется, ему и в голову не приходило посвящать ее в свои проблемы, но он мог бы сослаться на серьезные семейные заботы, вместо того чтобы прятаться за перегруженностью работой. Сначала сделать признание, а потом не подавать признаков жизни – что может быть более абсурдным, и, ясное дело, такое поведение пришлось ей совершенно не по вкусу.

Опершись на локоть, он смотрел на пустую подушку. Ему так понравилось смотреть, как просыпается Виржини, но он не сказал ей об этом. Вот болван! Ему так понравились ее округлые груди, ее матовая кожа, ее темные глаза, помутившиеся от наслаждения, когда она обвивала его своими длинными ногами...

Он чуть не вскочил с кровати, чтобы броситься к телефону и позвонить ей, но испугался услышать во второй раз тот-же мстительный голос: «Оставь меня в покое, Виктор!»

– Болван и трус,– пробормотал он, выключая настольную лампу.