Август был достаточно хмурым, тем не менее прошел быстро. Аксель отправила нескольких лошадей в Англию, оставив только участников довильских скачек. Почти каждый день она связывалась с Бенедиктом по телефону, чтобы как можно лучше спланировать дела в осеннем сезоне, который был уже не за горами.

Как и каждый год, Констан отказался взять отпуск. Боясь даже думать о том, чтобы отправиться в неизвестность, он никогда не отлучался от конюшни, от места, где родился, к которому сводилось его представление о мире. К тому же теперь у него была собака, и он не хотел ее оставлять.

Ксавье жил в Париже, не имея возможности уехать, потому что отсутствовали оба его компаньона. После неудавшегося вечера в Онфлер он решил отойти в сторону, поразмыслить и дать времени сделать свое дело. Он регулярно звонил Аксель, но ничего не предлагал. Если она и была удивлена этим, то виду не подавала и новой встречи не искала.

После незначительных осложнений Антонен наконец вышел из больницы. Дома он заставлял себя ежедневно заниматься по нескольку часов, торопясь снова сесть на лошадь, но врачи и массажисты соблюдали формальности: чтобы снова участвовать в скачках, он должен потерпеть еще месяца два-три. За это время Ромен совершит быстрое восхождение, займет призовые места и одержит победы!

К концу месяца Ксавье поддался непреодолимому желанию увидеть Аксель и рискнул пригласить ее на обед. Она согласилась сразу же.

Она пришла в ресторан возле вокзала Сен-Лазар, где он назначил свидание, с небольшим опозданием, и когда он увидел, как она идет по залу, все его сомнения улетучились. Даже если эта женщина предназначена не ему, даже если у него нет ни единого шанса на чудесный роман, он желает ее, желает больше всего!

— Ты блистательная! — воскликнул он, пока она усаживалась напротив.

В белой рубашке, бежевой юбке и сандалиях в тон, с распущенными по плечам мягкими золотистыми волосами она показалась ему неотразимой.

— Я соскучилась, — ласково сказала она. — У тебя, наверное, было полно работы?

— Угу, — кивнул он, — я был один в офисе, но мой коллега недавно вернулся, теперь станет легче. Я счастлив тебя видеть. Очень!

— Я тоже. Я ждала, пока ты решишься.

Повисла неловкая пауза, потом он отважился спросить:

— Пока я решусь на что?

— Вернуться к тому, что мы отложили там, у старого пруда в Онфлер.

Она протянула ему руку, и их пальцы переплелись. Несколько мгновений они не могли оторвать друг от друга глаз.

— Этот обед войдет в историю, — сказал наконец Ксавье. — По крайней мере, в мою.

Аксель засмеялась непринужденно, радостно и достаточно заразительно, чтобы в их сторону устремились любопытные взгляды.

— Я умираю с голоду! — объявила она, высвобождая руку.

— Разумеется, ты с пяти утра на ногах?

— Да, и я стараюсь делать все быстро, потому что дедушка возвращается из Англии.

— Тебе что, и поесть некогда?

— Вовсе нет. Но если я опаздываю на полчаса, то знаю, что он уже на дорожке и вместо меня отдает приказания. И мне не о чем беспокоиться.

— Вы всегда во всем единодушны?

— Относительно лошадей? В основном — да. Все, что я знаю, я переняла от него, и концепция тренировок у нас одинаковая. В нашем ремесле нет моды, нет революционных технологий. Алюминиевые подковы или витаминные добавки возникли не вчера.

Она проглотила антрекот и последний кусочек жареной картошки и удовлетворенно вздохнула. Отказавшись от десерта, она довольствовалась чашечкой кофе.

— Мы ведь рядом с твоим офисом, да? Мне бы хотелось посмотреть, как он выглядит.

— Он совсем крошечный, и ты будешь разочарована, если представляешь себе солидное предприятие! Но я с удовольствием покажу тебе его. Пойдем.

На улице он решительно обнял ее за талию. Это первое прикосновение показалось ему до странного непринужденным, естественным, как будто они часто так ходили.

— У меня два компаньона, — пояснил он. — Ингрид и Лоран — мои сокурсники. Мы прекрасно понимаем друг друга. Мы примерно одного возраста, и у нас одинаковое стремление — развивать нашу контору. Ингрид самая изобретательная, а Лоран хозяйственник. Он вложил в офис все небольшие деньги, доставшиеся ему по наследству.

— А ты?

— А я больше всех заинтересован в том, чтобы дело развивалось. Это мой реванш перед отцом. Во всяком случае, когда я начинаю что-то, то всегда иду до конца, и неважно, что приходится работать день и ночь. Мне это нравится, обожаю свою работу! Кстати, скажи честно, ты пользуешься моей программой?

— Ты удивишься, когда увидишь, какую кучу данных я уже ввела.

— Чудесно! За это время я получил несколько запросов от твоих коллег, ответы на мои маркетинговые исследования. Сейчас у меня пока нет стабильной команды, но она формируется.

— Ты указал, что мы — Бен и я — уже пользуемся ею? Если это может помочь тебе в продаже…

— Нет, я не намерен использовать твое имя в качестве аргумента! В тот день, когда ты не сможешь обходиться без этой программы, ты сама заговоришь о ней, и это будет для меня лучшей рекламой.

Он с сожалением отпустил ее, чтобы войти в здание. На площадке третьего этажа он указал на дощечку, украшавшую одну из дверей.

— Компания «Ксалогрид», — прочла она. — Ксалогрид? А, да, понятно, акроним ваших имен!

— Это по-детски, я знаю, но нужно было срочно найти что-нибудь. Мы должны были заполнить миллион формуляров, чтобы зарегистрировать уставные документы, и решили не ломать себе головы.

Он прошел впереди нее через маленькую прихожую, переделанную в комнату для посетителей с тремя современными креслами и фонтаном, затем толкнул двойную застекленную дверь. В большой комнате, очевидно, служившей раньше гостиной, на специальных столах стояли с десяток компьютеров и сверхсовременный набор компьютерного оборудования.

— Еще есть два более скромных кабинета в бывших спальнях, а кухня стала лабораторией. Но ванную мы оставили, чтобы тот из нас, которому захочется принять душ после работы до зари, мог это сделать.

Жалюзи на окнах не давали солнечным лучам падать на экраны, а по дубовому полу змеились кожухи с кабелями.

— Здесь почти такой же беспорядок, как у меня, — сделала вывод Аксель.

С улыбкой повернувшись к Ксавье, она заметила женщину, разглядывающую ее из другого угла комнаты.

— Здравствуйте. Вы, наверное, Ингрид?

— Угадали. А вы?

— Представляю тебе Аксель Монтгомери, — вмешался Ксавье.

Ингрид подошла, чтобы пожать руку Аксель, и стиснула ее изо всех сил.

— Это вы тренируете лошадей его отца, да?

Тон был агрессивный и насмешливый одновременно. Ингрид оказалась на добрую голову выше Аксель и с высокомерием смотрела на нее, даже не скрывая этого.

— Ладно, развлекайтесь, я вас оставлю, у меня работа. Я во внутреннем кабинете, Ксав!

После ее ухода Аксель скривилась и прошептала:

— Я ей совсем не понравилась…

Ксавье стоял в замешательстве, не зная, как поступить.

— Я тоже тебя оставлю, у меня свидание с кузиной Кэтлин.

— Ты уже уходишь? — запротестовал он.

— Я обещала пойти с ней за покупками. Каждый раз, оказываясь в Париже, она совершает турне по магазинам, и увильнуть я не могу.

— А завтра? Мы сможем вместе поужинать?

У него была только одна мысль в голове: поскорее ее снова увидеть. Как он мог целых три недели размышлять? Он поступал так из трусости, задавал себе кучу ненужных вопросов… Он был влюблен — вот и все, и это чувство было волнующим, фантастическим!

В маленькой прихожей, перед тем как открыть дверь, он притянул Аксель к себе, а потом наклонился и поцеловал ее. Первый поцелуй, несколько застенчивый, почти невинный. Она в ответ обняла его так, что по нему словно разряд прошел. Когда она отстранилась, Ксавье было безумно жаль отпускать ее, и он чуть было не пошел за ней по лестнице. Ни одна женщина не действовала на него так, он просто терял рассудок. Ценой огромных усилий он заставил себя вернуться в кабинет, послонялся какое-то время между столами без малейшего желания приниматься за работу и в конце концов постучал в дверь Ингрид.

— Ну и как она тебе?

Пряча лицо за экраном, молодая женщина надменно ответила:

— Маленькая и бесцветная!

В полной уверенности, что она шутит, Ксавье, смеясь, подошел и остановился как вкопанный. У Ингрид блестели глаза, дрожал подбородок, она готова была расплакаться.

— Что случилось?

Она закрыла лицо руками.

— Не понимаю, Ингрид…

— Мужчины никогда ничего не понимают!

В памяти Ксавье всплыли намеки Лорана, и он не осмелился на дружеский жест. Должен ли он уйти? Или надо объясняться, утешать? Она решила за него, прошептав:

— Уходи, Ксав, пожалуйста. Через пять минут мне станет легче, уверяю тебя.

Он, пораженный, вышел из комнаты. Привести сюда Аксель было ошибкой, но под каким предлогом он мог ей отказать? Ему и в голову не приходило, что Ингрид так это воспримет. Видела ли она, как они целовались в прихожей?

Он уселся перед компьютером, обдумывая, что сказать Ингрид, чтобы прояснить ситуацию. Если он этого не сделает, их рабочие отношения могут стать невыносимыми. Впрочем, их отношения вообще, потому что Ингрид была не только компаньоном, но и другом. Дружбу он хотел бы сохранить. Если это еще возможно…

Открыв еженедельник, он поискал дату возвращения Лорана.

* * *

Бенедикт завершал обход конезавода в сопровождении доверенного лица, Ричарда. Большинство родившихся весной жеребят провели лето с пользой, а поскольку оба видели их ежедневно, то начали составлять список тех, которых выставят на торги в следующем году, например на ярмарке чистокровных однолеток в Довиле.

Маленькую кобылку Семя Чемпиона, вон ту, нужно оставить, — говорил Ричард. — Я видел ее на лугу и думаю, что она не зря носит свое имя.

С самого утра моросил мелкий дождь, но Бенедикт не падал духом. Через два дня он уезжает во Францию, а пока хотел убедиться, что не упустил ни малейшей детали.

— Мы начали получать хорошие результаты, Дик! Когда я вспоминаю, что Макассар родился здесь и что я не возлагал на него слишком больших надежд…

— Это был поздний жеребенок, одни ноги. Я прекрасно помню белые отметины и звездочку на лбу. Он был спокойным, слишком спокойным, чтобы как-то выделяться, и немножко неуклюжим в беге.

— Видели бы вы его на прямой в тот день, когда он завоевал гран-при!

— Я видел. Аксель прислала мне копию фильма.

Бенедикт радостно улыбнулся. Его внучка думала обо всем и даже находила время поддерживать контакт с Ричардом, осознавая, что будущее конюшни закладывается на пастбищах Саффолка. Он определенно был прав, поверив в нее, увидев в ней своего последователя. Возможно, в один прекрасный день ученица превзойдет учителя. У него не было оснований вмешиваться в ее работу в Мезон-Лаффите.

Он отъехал от ряда стойл, расположенных поодаль, — там находились однолетки, отделенные от матерей. Некоторых из них через несколько месяцев, когда им будет по полтора года, начнут тренировать.

— Я хотел вас кое о чем спросить, Дик, но вы должны ответить чистосердечно.

— Я всегда так поступаю, — напомнил Ричард, вздернув подбородок.

Этот человек действительно был бескомпромиссным и честным, способным одинаковым тоном сообщать как плохие, так и хорошие новости. По прошествии многих лет Бенедикт поздравлял себя с тем, что когда-то принял его на работу, — на заводе никогда не возникало никаких проблем.

— Как там мой внук?

— Прекрасно!

Однозначный ответ застал Бенедикта врасплох.

— Прекрасно? Правда? Не могли бы вы уточнить…

Они стояли перед внутренней конюшней — большим беленным известью зданием, в котором были расположены стойла племенных кобыл. Ричард, собиравшийся толкнуть по рельсам огромную дверь, остановился. Казалось, он размышляет над вопросом, насупив брови.

— Вы предупреждали меня, что он рассеянный, ленивый и делает все неохотно. Ничего подобного я не заметил. Он приходит утром вовремя и выполняет все, что я ему говорю. Первые дни он больше молчал, теперь начинает задавать вопросы. Когда я сказал, что спаривание будет не раньше следующего мая, похоже, он расстроился, что не увидит жеребцов-производителей. Он обожает бегать с жеребятами, словно десятилетний мальчишка, но при этом составляет на каждого из них карточку. В целом я нахожу его внимательным, восприимчивым и достаточно охотно работающим.

Бенедикта словно обухом по голове ударили. Несколько минут он никак не реагировал на рассказ Ричарда, потом снял намокшую под дождем фуражку, положил на колени и молча смотрел на нее.

— Ну что ж, — сказал он наконец, — должно быть, вы педагог от Бога, Дик… Или я круглый дурак! Я не сомневался, что Дуг будет умирать здесь от скуки.

— Такого впечатления нет.

— Вы и вправду заставляете его работать?

— На этом заводе никто не сидит сложа руки, гарантирую! Послушайте, Бенедикт, я сожалею, что не разделяю вашего мнения, но…

— Сожалеете? Нет, на самом деле это очень хорошая новость! Просто мне трудно в это поверить, вот и все. Внук доставил мне немало огорчений, вот почему я не хотел бы заранее радоваться, понимаете?

Покачивая головой, Ричард некоторое время колебался, а потом предложил:

— Если хотите повидаться с ним, он как раз здесь.

Весь август Дуглас избегал заходить в дом. Он жил в своем крыле, несомненно, не особо желая встречаться с дедом. Грейс подозревала, что он питается бутербродами, но поскольку это был его выбор, то нужно было с ним считаться. Бенедикт не настаивал, ожидая, как развернутся события. Сейчас он спрашивал себя, не лучше ли было пойти и поговорить с Дугом. По словам Ричарда, малыш был в добром расположении духа, почему бы не воспользоваться случаем? Возможно, час для примирения пробил, и Бенедикт желал этого от всего сердца.

— Хорошо. Откройте мне, Дик.

Ричард откатил дверь, но не вошел за Бенедиктом в конюшню. С обеих сторон центрального прохода были просторные боксы, в которых находились кобылы с детенышами. Они были отделены решетками, и можно было видеть, что происходит внутри. Сегодня утром из-за дождя кобыл еще не выпускали в луга, и некоторые жеребята как раз сосали. Они быстро привыкли бы к траве, а потом к овсу, но их окончательно лишали материнского молока только в полугодовалом возрасте.

Бенедикт медленно ехал в коляске, поглядывая по сторонам. Он любил атмосферу конезавода, этот уголок-ясли, и с удовольствием думал о том, что среди этих очаровательных жеребяток на тонких ножках, с длинными ресничками и миниатюрными копытами, возможно, прячется настоящий рысак-фаворит.

Одна из решеток в глубине была открыта, и Бенедикт направился к ней. Опершись на ручку вил, Дуглас стоял к нему спиной, но, несомненно, слышал, что подъехал дед: мотор коляски издавал специфический звук.

— Ухаживай за Леди Энн хорошенько. Думаю, в этот раз она принесла нам первоклассного жеребенка!

Дуглас повернулся и встретился взглядом с дедом.

— Как объяснил Ричард, — медленно ответил он, — речь идет о королевской линии.

— Да, спаривание стоило дорого, но это был достойный ее жеребец. Скрещивание удалось. Тебе это интересно?

— В настоящее время я стараюсь запомнить имена.

— Это просто. В основе было три арабских жеребца-производителя, и сегодня их тоже три: Мачем, Ирод, Эклипс.

— Остается только узнать, что находится между двумя тройками!

Они обменялись первой улыбкой, довольные, что смогли начать разговор с нейтральной темы.

— Тебе здесь нравится? — рискнул спросить Бенедикт.

— Больше, чем я думал.

— Хорошо. А скажи-ка…

Разволновавшись, он подыскивал слова, которые могли бы сблизить их еще больше, но Дугласу это удалось быстрее.

— Я знаю, что еще слишком рано говорить о будущем, Бен, но я о нем думаю.

— Ну что же, я рад.

— Мы с тобой не всегда понимали друг друга.

— Нас разделяет пятьдесят лет, это не пустяк. И я не всегда был…

— Я тоже!

Они немного помолчали, словно пробуя — и один, и другой — этот неожиданный мир. В глубине стойла маленькая караковая кобылка задвигалась и принялась мотать головой.

— Погоди, Семя Чемпиона, спокойно, сейчас выйдешь. Дождь перестал, Бен? Крошка соскучилась по своим упражнениям. Знаешь, я обожаю провожать их до выхода на луг и смотреть, как они дерутся, будто дьяволята.

На лице Бенедикта появилась улыбка, когда он подумал, что не так давно Дуглас едва смотрел на лошадей. Как могла случиться такая перемена за столь короткое время?

— Это я вижу сон, малыш, или ты изменился?

— Все меняется. У меня были взлеты и падения. И падения очень… Когда-нибудь я расскажу тебе, если наберусь храбрости.

Голос Дугласа дрогнул. Поняв, что сказал слишком многое, он со смущенным видом снова взялся за вилы, чтобы прибрать солому, в чем не было никакой нужды. Заинтригованный Бенедикт подъехал поближе.

То ли звук мотора, то ли возбуждение жеребенка взволновало Леди Энн, но она, прижав уши, забеспокоилась и переместилась вглубь стойла. Этого было достаточно, чтобы малышка заметила, что решетка открыта, и поспешила на свободу. Материнский инстинкт погнал кобылу за ней. Поднялась суматоха. Дуглас, подняв руки, попытался помешать им, но малышка караковая, лягнув кресло, выскользнула наружу. Обезумевшая кобыла резко ударила по коляске и тоже выскочила в проход.

Даже цоканье копыт не помешало Дугласу услышать, как дед упал, с силой ударившись головой о бетон. Молодому человеку уже удалось схватить недоуздок Леди Энн, но он тут же выпустил его, и кобыла умчалась.

— Бен? Бен!

В ужасе он оттолкнул лежащее на боку кресло и упал на колени. Казалось, дед широко открытыми глазами всматривается в потолок конюшни, но было очевидно, что он уже никогда ничего не увидит.

— Ричард! — завопил Дуглас. — Ричард, скорее!

Он ухватился за воротник куртки Бенедикта и приподнял его.

— Бен, ответь мне…

Сзади кто-то поспешно приближался.

— Что произошло?

Ричард, тяжело дыша, склонился над ними.

— О господи! Оставь его!

Ему пришлось силой разогнуть пальцы Дугласа.

— Кобыла?

— Да, он… Бен перекрывал выход, но он сидел в коляске…

Дуглас зашелся в рыданиях, а Ричард выпрямился и достал мобильный телефон. Прежде всего он вызвал «скорую помощь», потом позвонил домой и объяснил, что произошло, в нескольких коротких предложениях. Затем опустился на одно колено. Две-три секунды он внимательно вглядывался в застывшее лицо Бенедикта, потом приложил руку ему к шее. Подождал немного и прошептал:

— Думаю, все кончено.

— Нет, нет! Не сейчас!

С Дугласом случился истерический припадок. Он вскочил и несколько раз так сильно ударил кулаком по решетке, что потекла кровь. Ричард подошел к нему и крепко взял за плечи.

— Успокойся, мой мальчик, успокойся, сейчас придут родные. Ты должен закрыть ему глаза.

— Я?

— Кто же еще? Ты его внук.

Все происходило слишком быстро, картинки сменяли одна другую. Дуглас обвел взглядом конюшню, избегая останавливаться на теле Бенедикта.

— Где эта проклятая кобыла?

— Я поймал ее, жеребенка тоже. Иди же, сделай это.

Это было все равно что просить Дугласа сунуть руку в огонь. Однако ему удалось заставить себя подойти и присесть на корточки. Он глубоко вдохнул.

— Бен, прости! — прошептал он.

Он не мог смириться, что на этом все закончилось. Начавшие было восстанавливаться отношения, незавершенное перемирие… Столько еще нужно было сказать, но теперь об этом уже не поговоришь!

— Спасибо за все, — прошептал он, опуская пальцы на веки деда.

Больше он не нашел что сказать, но внезапно задохнулся от признательности. Бенедикт воспитывал его, любил и, заменив пропавших родителей, заставлял взрослеть. Их ссора была глупой, они должны были давным-давно положить ей конец.

— Бенедикт! Бенедикт!

Пронзительный крик Грейс потряс Дугласа. Он слышал, как застучали по бетону каблуки, а потом двоюродная бабушка опустилась на землю рядом с ним. Она неловко попыталась обнять Бена, лицо ее было залито слезами. Дуглас опустил голову и не двигался. Джервис с помощью Ричарда поднял жену.

* * *

Аксель, Кэтлин и Констан сели в первый же самолет. Все трое, пораженные известием, прибыли в конце дня.

Врач подписал справку о смерти, и Бенедикта перенесли в спальню, где Грейс в одиночестве занялась его погребальным облачением. Она оставила на нем ту же рубашку и вельветовую куртку, но дополнила наряд безукоризненно завязанным галстуком. Его седые волосы были тщательно расчесаны, а лицо стало мирным и словно избавилось от примет старости.

Перед отъездом из Мезон-Лаффита Аксель убедила Антонена пожить несколько дней у нее. Опираясь на палочку, он сможет приглядывать за работой на дорожках. Ромен, со своей стороны, будет наблюдать за двумя дворами и за служащими. Впервые за десятилетия в конюшне не будет никого из Монтгомери, но Аксель, молясь, чтобы ничего не случилось, вынуждена была так поступить.

И что могло быть хуже смерти Бенедикта? В собственной семье Аксель чувствовала себя одинокой. Отныне ей одной придется брать все на себя, все решать и все вести. При мысли, что она уже не сможет трижды в день обсуждать дела с Беном, вживую или по телефону, ей заранее становилось плохо. Еще горше была мысль о том, что она уже никогда не посмеется с ним, не услышит его ворчания, не увидит на дорожках его коляску.

Дуглас приехал за ними в аэропорт за рулем старенького «остена» Кэтлин. Первыми его словами было проклятие в адрес кобылы.

— Это чертово животное убило Бена! — вскрикнул он, обнимая сестру.

Констан поддержал его. Проклятые клячи! Тогда Аксель напомнила, что Бен всегда прощал их. Простил даже «этого одуревшего коня», который приковал Бенедикта к инвалидной коляске.

Джервис подал чай в большой гостиной, заменяя Грейс, которой не было видно.

— Она возле Бенедикта, — пояснил он. — Думаю, она не отойдет от него, пока не закроют крышку гроба.

Дом погрузился в траур. Несмотря на последние солнечные лучи, занавеси были задернуты, и, хотя стояла дождливая погода, в камине не горел огонь. Джервис, опершись на дверной косяк, не отрывал взгляда от потухшего очага. С поникшей головой, убитый горем, он стоял спиной к остальным, не давая себе труда поддерживать разговор.

Аксель встала первой, чтобы пойти к Грейс. Она испытывала настоятельную потребность увидеть Бена, чтобы убедиться, что он действительно мертв: она не могла сделать этого, когда исчезли ее родители. Но когда она была уже у самой двери, то вдруг остановилась и обернулась.

— Констан? Если хочешь, сначала…

Все всегда забывали, что он был сыном Бенедикта, и Аксель не хотелось, чтобы Констан очередной раз почувствовал себя в стороне.

— Нет, — беззвучно произнес он. — Я не могу!

Он поспешно подошел к одной из балконных дверей, отдернул портьеру и прижался лбом к стеклу. Джервис наблюдал за ним несколько секунд, а когда Аксель вышла из комнаты, подошел к нему.

— Все устроится, не переживай. Ты не один, Констан, мы все с тобой.

Его племянник был старым маленьким мальчиком. Десять раз, сто Бен вырывал у Джервиса обещание не бросать Констана после его смерти. Джервис был младшим, а Бенедикт после несчастного случая боялся умереть насильственной смертью. Драма, произошедшая сегодня утром, оправдала его опасения.

Джервис не представлял, что он должен делать, чтобы сдержать клятву. Он испустил вздох, исполненный печали. Брат всегда был для него богом. То, как он умел выстоять в любой ситуации, уверенно руководить обстоятельствами, лучшим образом завершить все, что начинал, завораживало Джервиса. Бенедикт был столпом, на который опирался каждый. Для семьи его отсутствие станет зияющей дырой.

Вернувшись к камину, Джервис подумал, не разжечь ли огонь. Ему было холодно, да и остальные съежились в креслах. Обычно обо всем заботилась Грейс, но было ясно, что в эти дни ей не до того. Придется ему что-то решать.

Грейс… На нее тяжело было смотреть, но Джервис, без сомнения, был последним, кто мог ее утешить. Она ничего не ждала от него, никогда ничего не ждала…

Кэтлин тоже поднялась, сочтя, что уделила встрече достаточно времени. Изобразив ради отца грустную улыбку, она скрылась. Если все уходят, к чему раздувать пламя?

— Отчего он умер? — вдруг спросил Констан.

— Отчего? Ну… От потрясения, думаю. Травма черепа. И позвоночник у него был очень уязвим… На самом деле я ничего не знаю. Главное, что он не страдал. Все случилось в одно мгновение. Там был Дуглас, он тебе расскажет, если захочешь.

— А, да… Дуг.

Констан продолжал стоять, упершись лбом в стекло, и молчал. Сдерживая вздох, Джервис понял, что предстоящие три дня будут тяжелее, чем можно было предположить. Он хотел бы подумать о Бенедикте спокойно, перелистать в памяти добрые воспоминания, вернуться в детство, проведенное с Гасом, их отцом, когда они переехали во Францию. В школе смеялись над их именами — Джервис и Бенедикт. Как давно это было!

Он услышал, как сзади шмыгает носом Констан, и сердце его сжалось.

* * *

Аксель вошла бесшумно и тут же об этом пожалела. Застыв на месте, она усомнилась, правильно ли расслышала.

Бенедикт, любовь моя…

Эти три слова, повторяемые вполголоса с выражением глубокой безнадежности, нельзя было спутать ни с какими другими. Ее двоюродная бабушка Грейс говорила «Бенедикт, любовь моя»!

Ее любовь? Аксель была так изумлена, что не могла двинуться с места и стояла у двери, пока Грейс наконец не осознала, что в комнате кто-то есть. Их взгляды встретились, и Грейс отвела свой — ей нужно было прийти в себя.

— Подойди, — прошептала она, — подойди и посмотри, как он прекрасен в успении.

Подавив страх, Аксель приблизилась. Она никогда не видела покойников и боялась, но лицо деда показалось ей помолодевшим, умиротворенным, успокаивающим. Это все так же был Бенедикт, и даже Бенедикт до катастрофы, когда он еще ходил, когда мерил конюшню большими шагами, готовый сделать замечание ученикам.

— Я разговариваю с ним, — прошептала Грейс, — и не могу ничего с собой поделать. Ты слышала, да?

Аксель кивнула головой, подтверждая. Две-три секунды Грейс пристально смотрела на нее.

— Ну что же… Да, Бенедикт был моей единственной любовью. Я не должна была тебе этого говорить, но поскольку уже слишком поздно… Не передавай этого Кэтлин, хорошо?

— Конечно.

За исключением горевшей у изголовья кровати лампы, вся комната была погружена в темноту, но Аксель прекрасно видела, как по щекам Грейс струятся слезы, а она их, похоже, и не замечала. В одной руке она теребила кружевной носовой платок, другую положила на скрещенные руки Бенедикта.

— Хочешь побыть одна и попрощаться с ним, дорогая?

— Нет!

Впрочем, выдворить Грейс из комнаты было немыслимо, она будет нести вахту возле Бенедикта до конца.

— Когда боль немного уляжется, я попробую рассказать тебе нашу историю. В конце концов, хорошо, что ты будешь ее знать, что кто-то будет знать… А ты была его любимицей.

Аксель несколько раз сглотнула, чтобы не расплакаться.

— Знаю, — удалось ей наконец сказать. — Его… Мне будет его ужасно не хватать.

Она наклонилась, легко коснулась виска и волос деда и поспешила выйти. Слишком взволнованная, чтобы вернуться в гостиную, она уединилась в маленькой курилке, где Джервис порой пробовал сигары, подаренные ему друзьями.

Дождь барабанил по стеклам, но в спальне Бенедикта его не было слышно: так плотно, наверное, были закрыты ставни. На покрытом сукном столе лежала доска для игры в триктрак, валялись жетоны. Джервис и Бен любили в него поиграть. Еще они не прочь были перекинуться в карты, и их часто прерывал телефонный звонок Аксель. Этих ежедневных звонков теперь не будет. Отныне ни спросить совета, ни поделиться сомнениями… Аксель одной придется все решать, она будет работать без подстраховки.

Бенедикт, любовь моя…

Это признание звучало в ней мучительным лейтмотивом. Грейс и Бенедикт? Но когда? И как Грейс, с ее достоинством, с ее гордостью… как могла она бесконечно говорить эти слова покойному, который приходился ей деверем? А Джервис? Какая роль отводилась ему?

Аксель ни о чем не догадывалась, ничего не подозревала. Она вспоминала свою бабушку, женщину мягкую и неприметную, которая не перенесла утраты сына и невестки и умерла. Бенедикт как только мог оберегал Аксель и Дугласа. Внуки были его главной заботой. Они стояли на первом месте, даже перед лошадьми.

— Что ты скрыл от меня, Бен?

Она думала, что знает о деде все. Они были так близки, так доверяли друг другу! В юности невозможно представить, что и пожилые люди могут страстно любить.

Она в растерянности принялась играть с костяными жетонами от триктрака. Они пощелкивали у нее в руках, вторя дождю, который продолжал хлестать по стеклам. Ей была неизвестна история собственной семьи. Осмелится ли Грейс поведать ее?

— А, вот ты где! — воскликнул Дуглас. — Я тебя искал повсюду и даже подумывал, не вышла ли ты во двор.

— Нет, слишком сильный дождь.

— Это Англия, старушка! Ты забыла наши дождливые летние каникулы?

Он рухнул в кресло и с беспокойством посмотрел на сестру.

— Ты заходила взглянуть на него?

— Да…

— А я не могу решиться. Я трус, знаю, но… Черт возьми, я не переживу этого!

Он замолчал, кусая губы.

— Ты был рядом, когда все случилось, да? — мягко спросила она.

— Увы, да. Поверишь или нет, но мы как раз помирились. С одной стороны, я счастлив, но с другой… Если бы он не заехал, чтобы поговорить со мной, то был бы с нами.

— Об этом даже не думай. Никому не избежать того, что предначертано. Пришел его час.

— Вовсе нет. Он прожил бы до ста лет, постоянно ворчливый и надоедливый! Бенедикт Монтгомери, который…

Аксель подошла к брату и присела на поручень кресла.

— Так что, вы помирились?

— Почти. Благодаря Ричарду, должен сказать. Даже если между нами не все было выяснено, по крайней мере мы смогли поговорить.

Она не осмелилась спросить его о будущем, уверенная, что у него еще не было времени подумать об этом, поэтому очень удивилась, услышав вопрос:

— Что будет с его наследством?

— Я этого не знаю.

— Но ведь он тебе все говорил!

— Мы не обсуждали его смерть, Дут.

— В любом случае, он был предусмотрительным и наверняка все подготовил.

Этот вопрос ее еще пока не волновал. С момента телефонного звонка Джервиса около полудня разум ее был словно заблокирован. В самолете они с Кэтлин, прижавшись друг к другу, плакали и не думали ни о чем, кроме того, что Бенедикт умер насильственной смертью на полу конюшни.

— Обсудим это попозже, — сказала она. — После похорон.

Возвратится ли Дуглас в Мезон-Лаффит, в нелепый дом, принадлежащий ему точно так же, как и ей? Если только оба они не окажутся в доме Констана…

Она встретилась взглядом с братом.

— Тренер — это ты, мисс… — произнес он, почти идеально подражая голосу Бенедикта.

В долю секунды она разглядела все ожидающие их сложности и едва удержалась от слез.

— Я хотел тебя рассмешить, — успокоил Дуглас, — это не ирония и не злой умысел.

Она не считала его злым, но непоследовательным, незрелым — да. И еще, возможно, его раздирало желание взять реванш.

— Будь спокойна, Аксель, я не собираюсь приезжать, чтобы вставлять тебе палки в колеса. Я рассчитываю пробыть здесь еще какое-то время, чтобы завершить начатое обучение.

Она в изумлении отступила назад, не сводя с Дугласа глаз. Он заерзал в кресле, избегая ее взгляда, и у Аксель появилась уверенность, что он что-то скрывает. Решение продолжать жить в глуши Саффолка было совершенно неправдоподобным, для этого должны были быть какие-то основания.

— Тебя так увлекло разведение лошадей? — недоверчиво спросила она. — Ты пережил откровение, честное слово!

— Я открыл для себя массу интересных вещей. И сейчас у меня нет желания возвращаться во Францию.

Если он врал, то требовать дополнительных объяснений смысла не имело. Решительно, это был день тайн — начиная с секрета Грейс и заканчивая странным поведением Дугласа.

— Пойдем к остальным, — предложила она.

Держаться единой, сплоченной семьей казалось ей важнее, чем вникать в душу Дугласа.

— Пойдем, — повторила она, протягивая руку.

Он был ее младшим братом, ее младшим упрямцем, и она всегда любила его. Но она не позволит ему скомпрометировать будущее конюшни Монтгомери — творения Гаса, Бена, а сегодня — ее.

* * *

Ингрид, у которой был зверский аппетит, заказала второй горячий бутерброд с сыром и ветчиной и еще один зеленый салат. Когда она предложила Ксавье спуститься вместе пообедать в бистро на углу, он смутился, но, едва усевшись напротив, она тут же расставила точки над «i». Ни озлобления, ни конфликта, никаких комментариев по поводу вчерашнего инцидента.

— Я навоображала себе невесть чего, только и всего. Но ты тут ни при чем, будь уверен! Мы видим друг друга целыми днями — Лоран, ты и я, и вот… В любом случае, больше не будем об этом говорить, никогда. Договорились?

— Клянусь.

— Опять невыполнимые обещания? Ладно, скажи-ка лучше, как у вас — у тебя с твоей блондинкой. Ты действительно сходишь по ней с ума?

— Я боюсь этого.

— Боишься? Чего ты боишься? Быть влюбленным? Ах, эти мужчины, что за кошмар!

Она набросилась на только что поданный ей бутерброд, а он раздумывал над ее словами. Вот оно что! Он боялся этого всеохватывающего чувства, которое не да- рало думать ни о чем другом. Мысли об Аксель не отпускали его еще и потому, что сейчас она была недосягаема. Она срочно уехала в связи с кончиной деда и, без сомнения, пробудет там несколько дней. Когда он услышал в телефонной трубке ее плач, его охватило непреодолимое желание оказаться рядом, утешить, но было ясно, что это невозможно. А когда она возвратится, у нее, конечно, не найдется для него и часа.

— Мы такие разные, — вздохнул он, — вот что меня волнует. Ты знаешь, до какой степени увлекает нас работа, но ее, я думаю, — и того хуже.

— Если ты хочешь только переспать с ней, работа не помеха, вы выкроите пять минут на бегу! Нет, не дуйся, я шучу. Но если ты хочешь просить ее руки при свете луны и под переливы гитары, прежде хорошенько подумай. Лебедь, рак и щука… У тебя есть желание всю жизнь слушать о лошадях?

— Не думаю.

— Тогда это проблема. Я бы, например, типу, который станет мне говорить, что я его утомляю своими рассказами о вирусах, навигаторах и системах эксплуатации, тотчас же дала бы от ворот поворот.

— Говорить легко, но если ты без ума от него…

— Это не повод от всего отказываться. Делать вид, будто ты — кто-то другой. Отрекаться от того, что любишь, ради любви — извращение.

— И все-таки есть люди, которым это удается, — возразил он. — Люди, которые не разделяют пристрастия друг друга, но находят другие точки пересечения.

— Разумеется. Кроме того, по твоим же рассказам, с этой блондинкой у тебя никогда не будет ни дня отпуска, ты никогда не поваляешься утром в постели и не поужинаешь при свечах, потому что ее голова падает в суп в десять часов вечера! Ты готов принять такой образ жизни?

— Прекрати называть ее блондинкой.

— Почему? Она что, ненатуральная блондинка?

— Ингрид…

Продолжай она в том же духе, ей все-таки удастся испортить ему настроение, потому что

— Мне жаль, Ксав. Я умываю руки, потому что с трудом представляю, как ты выпутаешься из этой истории. Впрочем, бывали случаи и похуже твоего, которые заканчивались хэппи-эндом!

— Правда, ты такое знаешь?

Ему так хотелось в это верить, что он, должно быть, выглядел смешным, однако Ингрид, казалось, была обезоружена. Она в упор посмотрела на него и покачала головой.

— Хорошо… Ты очень увлечен, старина. В твоем случае самое простое — идти напролом, не задавая вопросов. Что ты делаешь здесь, слушая, как я несу всякий вздор? Следуй за своей красавицей в Англию, присутствуй на похоронах дедушки!

— Нет, я буду там не к месту. Мы недостаточно знакомы, и она в семейном кругу.

— Ещё ты можешь засыпать ее безумными уверениями в нежности, а ещё лучше — приехать за ней в аэропорт, когда она вернётся. Женщины очень чувствительны к подобным проявлениям внимания.

Увлечённые разговором, они не заметили подошедшего Лорана, который стоял у их столика.

— Вы говорите о фирме или о личном?

Загорелый, улыбающийся, счастливый оттого, что вновь видит их, Лоран присел рядом.

— Рассуждаем о его блондинке, — непринужденно ответила Ингрид. — Ты знал, что он втюрился?

Озадаченный Лоран посмотрел на Ксавье, на нее и рассмеялся.

— Мне так показалось перед отъездом.

— Так вот, что-то не клеится! Ты съешь что-нибудь?

Она воспользовалась моментом и заказала пирожное и бутылку «Мускаде». Затем с деланным равнодушием заявила:

— Я люблю вас обоих. Постарайтесь не терять слишком много перьев е своих любовных историях и обещайте, что если придет моя очередь одуреть и нести всякий вздор, то выслушаете меня с достоинством.

— Договорились! — хором воскликнули оба.

— У меня будет право рассказывать вам роман с продолжением каждый день, договорились?

— Утром и вечером, — подтвердил Ксавье.

Перемена в отношении Ингрид радовала его, и он попытался дать понять это, спросив:

— Если я скажу, что ты действительно мой лучший друг, ты плеснешь мне в лицо из стакана?

— Нет смысла тратить «Мускаде» понапрасну, у него такой приятный привкус лесного ореха. Поищи что-нибудь другое, чтобы освежиться!

Она весело улыбалась, как настоящая приятельница, какой он хотел, чтобы она была, но Ксавье понял, что она делала над собой усилие и рана еще не затянулась.

* * *

У Аксель не было желания присутствовать на поминальной трапезе после возвращения с кладбища. Она чувствовала, что не в силах сдержать эмоции, и сейчас ей больше всего хотелось побыть одной.

Солнце, едва затянутое облачком, сияло с раннего утра, и она надумала прогуляться до завода. До него было менее двух километров, и того меньше, если пойти напрямую по лугам.

Прогулка освежила ее.

В большом доме приглашенные, должно быть, уже подкрепились и утолили жажду. Минул всего час, а голоса становились все громче, и речь уже, несомненно, шла не о Бенедикте.

Грейс не могла пренебречь обязанностями хозяйки: согласно традиции она должна была принимать людей, которые пришли отдать последние почести ее деверю. К счастью, похоже, ей удалось взять себя в руки. В церкви она стояла с сухими глазами, шевеля губами во время песнопения и легко опираясь на руку Джервиса. Формальность была соблюдена, тайна осталась тайной.

Когда Аксель вошла в здание конезавода, то не удивилась царящей здесь тишине. Она знала, что большинство кобыл с жеребятами на пастбище, потому что видела их по пути. Она вошла в пустынное помещение внутренней конюшни, остановилась в глубине, возле последнего стойла. На привинченной к решетке медной дощечке она прочла имя — Леди Энн. Так вот оно, то место, где Бенедикт встретился со смертью. На бетонном полу этого прохода.

Она подобрала юбку, опустилась на колени и коснулась рукой земли. Какой могла быть последняя мысль Бена? Без сомнения: «Одуревшая кобыла».

Теперь он был в раю, в раю людей, занимающихся лошадьми, и, должно быть, встретился там со своим отцом, женой, сыном Норбером.

— До свидания, дед, — прошептала она.

Аксель не двигалась, пока не услышала шум шагов снаружи. Убежденная, что это Ричард, она поспешно встала.

— Есть здесь кто-нибудь? — раздался голос Констана.

Поколебавшись немного, он проскользнул в тяжелую полуоткрытую дверь, встревожено оглядываясь.

— Я здесь, Констан!

— А, ты тоже… Я пришел посмотреть, как это выглядит. Джервис сказал, что у него полно работы, а я так давно не был в Англии…

То, что он говорил, не имело никакого значения, потому что он желал того же, что и Аксель.

— Стойло Леди Энн здесь, — только и сказала она.

Он подошел, опустив глаза, и остановился рядом с ней.

— Ты пришла пешком?

Она знала о том, как ему неприятно оказываться среди непривязанных лошадей. Если только скакун вырывался из рук ученика во дворе, то рассчитывать на помощь Констана было нечего.

— Дуглас показал мне, где стоит велосипед, и я ехал по дороге. Если хочешь, на обратном пути могу взять тебя на раму…

Его голос дрожал, в нем слышались страх и отвращение: он рассматривал решетку стойла и проход.

— Так что же, это здесь?

— Да.

Они какое-то мгновение помолчали, пытаясь представить последние секунды Бена.

— Пойдем, Констан, не нужно здесь оставаться.

Она взяла его за руку и повела к выходу. За дверью оба вздохнули с облегчением. Снаружи было спокойно, на всем лежал отпечаток безмятежной ясности. У свежевыкрашенных белых барьеров распустились розы.

— Знаешь, Аксель, менять ничего не нужно.

— Менять?

— Я хочу сказать, что… Джервис попытался объяснить мне что-то о наследстве, но я не понял. Как по мне, то нужно, чтобы все продолжалось как было.

— Да что же, в конце концов?

— Конюшня, конечно! Надо жить как раньше. Ты справишься без него?

Комок в горле помешал Аксель ответить.

— Я буду тебе помогать, — настаивал Констан, — я буду рядом!

Душа его разрывалась от боли. Потеряв отца, он утратил главную опору и теперь боялся. Боялся, что ему не найдется здесь места, что его отстранят, отбросят, забудут.

— Конечно, будем продолжать. Мы больше ничего не умеем делать, как говаривал Дуглас.

— И останемся в доме?

— Ну да! Ты мне нужен, чтобы присматривать за всем.

— Пач мне поможет, ты же знаешь!

Порой он бывал хуже ребенка. Аксель поняла, что отныне она, помимо всего прочего, отвечает и за него. За него и за его пса.

— Давай возвращаться, — решила она, — иначе мы пропустим самолет.

Они должны были возвратиться в тот же вечер, чтобы завтра утром приступить к работе. Несмотря на обнадеживающие звонки Антонена, Аксель беспокоилась о конюшне. Чем скорее она возьмет все в свои руки, тем лучше. Впрочем, здесь ей делать больше нечего.

Как и предлагал Констан, она устроилась перед ним на раме велосипеда и после непростого старта они наконец покатили по дорожке.

* * *

Последние приглашенные откланялись, еще раз выразив соболезнование. Грейс до самого конца продержалась образцово, даже если это и был худший из дней ее жизни.

Оставив в гостиной Джервиса, Кэтлин и Дугласа, продолжавших топить печаль в виски, она наконец оказалась одна и закрылась в спальне. У нее больше не было слез, осталась лишь бесконечная печаль, с которой предстояло свыкнуться.

Ей минуло шестьдесят, на горизонте маячила старость. До сих пор она прилагала массу усилий, чтобы оставаться привлекательной, теперь же борьба не имела цели. Бенедикт уже не приедет сюда, ей больше не нужно стремиться к тщательно скрываемой мечте.

Через окно она увидела, как прибыл забавный экипаж, состоявший из Аксель и Констана, которые сидели на велосипеде, как куры на насесте. Они, разумеется, вернулись с конезавода и торопятся собрать дорожные сумки.

Конезавод… Как отныне будет больно видеть лошадей, щиплющих в лугах траву! Действительно ли стоит продолжать разводить этих чистокровных скакунов?

Когда десять минут спустя в дверь постучала Аксель, Грейс по-прежнему находилась в раздумье, хотя решение уже было принято.

— Входи, моя дорогая. Ты уже едешь?

— Я зашла, чтобы сказать тебе «до свидания».

— Надеюсь, речь действительно идет о «до свидания». Ты приедешь еще?

— Постараюсь, Грейс, но это будет нескоро.

— Да, я понимаю. На тебя свалился тяжелый груз, не так ли?

— Вероятно, — коротко ответила племянница.

Грейс внимательно и с интересом посмотрела на нее, думая о том, до какой степени Бенедикт мог обожать Аксель и возлагать на нее свои надежды.

— Послушай, дорогая, я обещала поведать тебе о своей тайне, и я сдержу слово… но не сейчас. У тебя нет времени, у меня — смелости. Есть две-три более насущные вещи, о которых я должна тебе сказать. Прежде всего, твой брат. Ты знаешь, какие у него планы?

— Думаю, он хотел бы побыть еще несколько месяцев с вами.

— О… Хорошо, почему бы и нет? Я плачу ему зарплату и буду продолжать это делать.

— Дугу? — удивилась Аксель.

— Да, чтобы дать ему возможность немного успокоиться. Естественно, Бенедикт не был в курсе дела, он бы не согласился. Похоже, твой брат работает хорошо. Если он хочет, дадим ему время завершить начатое. В любом случае, вступление в наследство займет некоторое время, пусть он поживет пока здесь.

Аксель, казалось, растерялась оттого, что обнаружился еще один секрет. Она посмотрела прямо в глаза Грейс и решительно спросила:

— Вы планируете и дальше заниматься конезаводом?

Она, без сомнения, была готова к плохой новости. В конце концов, им не интересовались ни Грейс, ни Джервис, а Кэтлин и того меньше.

— Ситуация несколько осложнилась. Мне нужно еще подумать над этим вопросом, но… видишь ли, как бы странно это ни было, но этих лошадей десять лет тому назад мне передал Бенедикт. Пока он был на ногах, то появлялся здесь нечасто, а лишь наносил краткие визиты Джервису в Лондон. Но, оказавшись прикованным к коляске, он был вынужден доверить тренировки тебе и стал наведываться чаще и на более длительное время. Наконец-то я смогла воспользоваться им!

Она внезапно остановилась, на лице ее появилась грустная улыбка.

— «Воспользоваться», возможно, неправильное слово. Хотя… правильное, иного я не подберу. — Глянув на старинные часики на камине, она воскликнула: — Тебе пора бежать, дорогая! Не придавай моим словам значения, у тебя и так полно забот.

В совершенно не свойственном ей порыве она сжала внучатую племянницу в объятиях.

— Подожди, Грейс, — прошептала Аксель. — Я хотела бы знать…

— Не сейчас. Я не могу! Но обещаю, ты обо всем узнаешь.

Она поспешила подтолкнуть молодую женщину к двери. Вопреки ожиданиям, еще не все слезы были выплаканы.