Большую и содержательную жизнь прожил первый чемпион России по боксу Hyp Магомет Алимов, известный в спортивном мире по прозвищу Кара-Малай.

Ниже мы предлагаем вниманию читателей несколько эпизодов из жизни прославленного спортсмена.

БОЙ НА МОСТУ

В Шуйском уезде Владимирской губернии, на берегу реки Горицы, раскинулось большое село Дунилово, а по другую сторону реки было село Горица. Дунилово славилось пушным промыслом. Заячьи шкурки, обработанные местными скорняками, пользовались большим спросом. Их охотно покупали за границей.

Однажды зимой, как раз перед масленицей, торговые дела привели Кара-Малая в Дунилово. Hyp был доверенным лицом крупной пушной фирмы и одевался как барин — щегольской костюм спортивного покроя, круглая шапочка из серебристой смушки. Ему предстояло вести переговоры и заключить крупную сделку с местными пушными тузами, в том числе и с братьями Кобельковыми.

— Эк, некстати принесло вас, — поглаживая бороду, недовольно промолвил старший из братьев — Федор.

— Это почему же некстати?

— А ведь завтра у нас день занятой.

— А мне не к спеху. Могу денек и подождать.

— И послезавтра занятой денек.

В разговоре с Федором Кара-Малай выяснил в чем дело. Завтра, оказывается, предстоит кулачный бой: Дунилово выступает против Горицы.

В прежние годы обычно брали верх дуниловцы. А побеждали они, по уверению Федора, оттого, что на их стороне выступал дьякон отец Григорий, человек богатырского телосложения и силы неимоверной. Но вот горичане поставили ему новый пятистенный дом, купили корову, и дьякон переметнулся на сторону противника. Потому-то в прошлую зиму горичане и обратили в бегство дуниловцев.

— Вы меня против дьякона поставьте. Право, не подведу, — предложил Кара-Малай.

— Что вы, барин! — замахал руками Федор. — Добро еще синяков наставит, а то и ребра может переломать.

— Ничего, как-нибудь обойдется, — засмеялся Кара-Малай. — По рукам, что ли?

— Нет, погоди, — переходя на «ты», усмехнулся в русую бороду Федор. — Испытать тебя следует. Устоишь против меня один на один — гоже, а нет — поворачивай оглобли.

Федор, хлопнув дверью, вышел из горницы в огороженный высоким забором двор. Загнал в будку злющего волкодава, запер ворота. Могучий, бородатый, в жилете, надетом поверх рубахи, он стоял посреди двора, скрестив на груди кулаки. Кара-Малай спустился с крыльца, бросил на снег меховую куртку, приготовился к бою.

Федор изо всей силы ткнул Кара-Малая кулаком в плечо. Hyp качнулся, но успел ответить коротким резким ударом.

— Ого! — удивился Федор. — А ну держись!

Огромный кулак просвистел над самым ухом. Кара-Малай успел сделать нырок и в то же мгновение обрушил удар в подбородок Федора. Тот как подкошенный ткнулся лицом в снег.

Приказчик вынес из избы ковш с водой. Hyp плеснул в лицо Федору. Тот открыл глаза, сел, оглядываясь по сторонам.

— Ты меня закладкой ударил? — сердито спросил он.

— Нет, голым кулаком. Могу еще раз показать.

— Вот так молодец! — обрадовался Федор. — Ну, теперь держись, отец Григорий!

Воскресное утро выдалось солнечное, с небольшим морозцем. Искристый снег слепил глаза. Над соломенными крышами из труб в белесое небо тянулись столбики дыма. В зимнем сверкающем наряде неподвижно застыли ветлы.

На высоком берегу реки собирался народ. Девушки лузгали семечки, пересмеивались с парнями. По обеим сторонам моста неторопливо собирались кулачные бойцы. В толпе дуниловцев особенно горячился кривоногий Ефимка — мужик задиристый и острый на язык.

Когда в толпе горичан появился чернобородый, длинноволосый отец Григорий, Ефимка озорно крикнул:

— Изменщик! За тридцать сребреников продался.

Дьякон погрозил ему кулаком.

Первыми на мосту сшиблись мальчишки. Стараясь подражать взрослым, они тузили друг друга покрасневшими от холода кулаками. Мальчишки визжали, барахтались в снегу, взрослые хохотали. Стоя в толпе, посмеивался и Кара-Малай. Ему вспомнилось, как, и он сам с толпой таких же мальчишек, в кацавейке и в стоптанных отцовских валенках, ввязывался в кулачные бои на Москве-реке.

Но вот пришел черед начинать взрослым.

— Пашка! — выкликает дьякон. — Начинай с богом!

Из рядов горичан выходит жилистый долговязый мужик с непокрытой головой.

— Санька! — вызывает младшего брата Федор Кобельков. — Не посрами чести славного села Дунилова.

Степенно выходит вперед ладно сложенный, похожий на Федора крепыш. Поединок продолжается недолго. Изловчившись, долговязый сбивает Кобелькова, и тот под смех и улюлюканье горичан летит с моста и зарывается в глубокий снег.

— Ефимка, твой черед! — вызывает Федор.

Кряжистый, словно пень, Ефимка крепко стоит на кривых ногах. Его не так-то легко сбить. Он и сам кого хочешь собьет. Один за другим выходят против него восемь горичан, и всех их побеждает силач Ефимка. Бьет он беззлобно, весело и каждый удар сопровождает шутками и прибаутками. Зрители той и другой стороны смеются. Побежденные смущенно стряхивают снег, незлобиво поругиваются и тоже смеются.

— Не божеское это дело, сын мой Ефимий, — по-медвежьи рявкнул дьякон и, засучив широченные рукава, обнажил мускулистые руки. Не успел Ефимка открыть рот, чтобы ответить, как отец Григорий сбил его с моста. Ефимка ткнулся головой в снег, а дьякон истово перекрестился.

— Го-го-го! — загоготали горичане. — Вот так благословил!

Федор Кобельков, рассердившись, бросил в снег треух, скинул тулуп и сам вышел против силача дьякона. Но и он выстоял не больше минуты. Ударом наотмашь отец Григорий и его смел с моста.

Кара-Малай решил, что теперь настал его черед. Он понимал, что силой дьякона не одолеть. С таким богатырем Кара-Малаю пришлось встретиться впервые. Но что сила против удивительных приемов бокса! Нет, недаром часами тренировался Кара-Малай.

— Гляньте-ка, — загудела толпа, — чужой! Откуда?

— Наш дьякон и вашим и чужим накостыляет, — похвалялись горичане.

Отец Григорий смерил взглядом рослого, но по веду не очень-то сильного противника, тряхнул длинными волосами, крякнул и, нагнув голову, сделал два шага вперед. Кара-Малай чуть-чуть отклонился в сторону, и удар пришелся мимо. Hyp не торопился. Он избегал ударов противника, но и сам не спешил наносить их. Со стороны это казалось игрой. Это и впрямь была игра, похожая на детские пятнашки. Дьякон старался «осалить» своего проворного противника, но тот не давался. Дьякон рассвирепел. Впервые он встретился с противником, который так долго водит его за нос. Перекрестившись, он поднял оба кулака и бросился на Кара-Малая. Но ударил не он, а Кара-Малай. Дьякон рухнул в снег.

— Ур-ра! — закричали дуниловцы и стенкой двинулись на горичан. Горичане дрогнули, медленно попятились с моста, затем побежали. Последним, подобрав полы рясы, бежал отец Григорий.

Вечером охмелевший отец Григорий хлопал Кара-Малая по спине, сокрушенно качал головой и все спрашивал:

— Как тебе удалось, чадо мое, содеять такое? Еще никто не сшибал меня наземь, а ты сумел.

— Хотите еще раз покажу? — предлагал Кара-Малай. — Может быть, тогда поймете?

Дьякон смеялся и тряс хмельной головой.

— Вот уж нет! Никак не хочу.

НА ВОЛОСКЕ ОТ СМЕРТИ

1918 год. В Казани неспокойно. Зашевелилось офицерство. Притаившаяся было буржуазия открыто грозила расправой с большевиками. На фабриках и заводах поспешно создавались рабочие дружины. На защиту Советской власти становились все, кто способен был держать оружие.

В начале августа Казань была объявлена на осадном положении. 6 августа на рассвете над городом прогремел первый выстрел. Белочехи обстреливали Казань со стороны Волги и Нижнего Услона и вскоре высадили с пароходов ниже устья реки Казанки десант. Защитники города храбро сражались за каждую улицу, за каждый дом.

Одну из своих рот Алимов послал к Волге в тыл белочехам, а другую по Тукаевской улице повел в бой против основных сил мятежников. Редкими цепями перебегали красноармейцы комендантского взвода, слева их поддерживали латышские стрелки, красноармейцы первого советского полка и отряд моряков, прибывший из Петрограда. Выстрелы щелкали со всех сторон. Пули впивались в стены домов, под ногами похрустывал щебень, осколки стекла. Вдруг позади часто застрочил пулемет, сухо защелкали револьверные выстрелы. С чердаков, с крыш, с верхних этажей офицеры стреляли в спины красноармейцам.

— Ложись! — подал команду Hyp. Бойцы залегли вдоль тротуаров. Одни отстреливались, другие так и остались лежать неподвижно, скошенные вражеской пулей. Внезапно хлынул ливень. Раскаты грома были похожи на орудийные выстрелы. По мостовой, смывая кровь, текли мутные дождевые потоки.

Остатки роты отходили в сторону Арска. Прикрывая отход, Кара-Малай залег у водосточной трубы и сквозь косые струи дождя посылал из нагана пулю за пулей в перебегавшие цепи белогвардейцев. Когда не осталось ни одного патрона, он сунул револьвер в карман и проходным двором выбрался на безлюдную улицу.

К ночи стрельба стихла. Город казался вымершим. Пустынно стало на улицах, безмолвно в Щетинковских номерах, где еще утром размещался штаб Восточного фронта. Врывавшийся в раскрытые окна ветер шевелил пепел сожженных бумаг.

На рассвете из ворот приземистого домика вышел широкоплечий человек в шляпе и в поношенном пиджаке. Это был Алимов. Он переоделся у своего друга Керима и теперь закоулками выбирался из города. Если повезет, он проберется к своим в верховье Волги.

Навстречу попался монах. Его узенькие заплывшие глаза блестели.

— Слава богу, взяли! — радостно повторял он. — Еще вчера взяли! Кончилась власть сатаны.

Белогвардейцы вместе с купечеством праздновали победу. Гремела музыка. Буржуазия, толпившаяся на тротуарах, восторженно встречала офицеров. Откуда-то появились блестящие экипажи. По улицам толпами шатались пьяные солдаты. На перекрестках патрули проверяли документы у прохожих.

На окраине города Hyp наткнулся на баррикады. Сваленные ларьки, телеграфные столбы со спутанными, словно волосы, проводами. Рядом, разметав богатырские руки, лежал на тротуаре матрос. Лицо разбито прикладом. В луже дождевой воды — бескозырка. На Георгиевской, Воскресенской улицах опять трупы. Многие в одном белье, лица изуродованы, у некоторых глаза выколоты штыками. Любопытные осматривают убитых, трогают их зонтиками и тросточками.

Потянулись домики окраин, покосившиеся заборы, не мощеные улицы. Еще несколько шагов, и город останется позади.

— Стой!! Документы!

Двое конных подозрительно оглядывают Алимова. Медленно, словно нехотя он шарит в карманах, наконец говорит:

— Нету у меня документов, — а сам думает, как бы уйти. Узнают, кто такой, — пощады не жди.

Конные привели Нура на площадь. Там полно арестованных — рабочие, красноармейцы, какие-то люди в штатском. Среди них Алимов увидел двух работников губкома, но не подал вида, что узнал их. Они также сделали вид, что не знают его.

Допрашивал белогвардейский офицер.

— Большевик? Комиссар?

Hyp молчал. Какой-то юркий, с лисьей мордочкой человек подбежал к офицеру, что-то стал наговаривать ему.

— Так вот ты какая птица! — обрадованно протянул тот. — Командир Первого мусульманского полка?

Hyp не ответил. Он молчал и тогда, когда в тесной каморке караульного помещения его допрашивал контрразведчик. Потеряв терпение, офицер ударил его ногайкой по лицу и бросил солдатам короткое, как выстрел, слово:

— В расход!

Подталкиваемый штыками, Hyp вышел на улицу. Один солдат шел сзади, другой — впереди. «В Черную балку ведут», — догадался Кара-Малай.

Вечерело. Умытая дождем земля дышала свежестью и прохладой. На листьях деревьев, на траве поблескивали крупные блестящие капли. Догорающий луч блеснул и погас за вершиной одинокой сосны. Трудно, ох как трудно шагать по родной земле навстречу смерти! Еще десять, пятнадцать минут, и грянут выстрелы. Все будет кончено — борьба, надежды…

«Борьба, конечно, будет продолжаться, — думает Hyp. — Не сегодня-завтра наши отобьют Казань, выбросят врагов из города, из России, и тогда начнется счастливая жизнь, о которой говорил товарищ Ленин. Как хочется дожить до этой счастливой норы! Ну что ж, видно, не судьба! В последний свой путь идет чемпион России Кара-Малай, красный командир Алимов! В последний?!»

Солдаты шагают молча. Впереди — высокий, рыжеватый, позади — крепыш с черными усиками. Во рту папироса.

— Братцы, покурить бы перед смертью, — просит Hyp.

Он никогда не курил, даже дыма табачного не мог переносить, но как-то надо выиграть время, отвлечь внимание конвоиров.

— Молчать! — острие штыка кольнуло в лопатку.

И снова тягостное молчание и похрустывание гравия под сапогами. Вот уж дорога спускается в низину. А вот и мост через небольшой, но глубокий овражек. Шаги гулко бухают по дощатому настилу.

«Теперь пора», — решает Hyp.

Он чуть сдерживает шаг и вдруг резко отпрыгивает в сторону. Кулак, словно молот, обрушивается на голову идущего позади. Удар пришелся в висок. Солдат мешком свалился на мост. Винтовка глухо стукнулась о доски. Конвоир, шедший впереди, сделал выпад штыком, но промахнулся, лишь ребро штыка задело рукав. Hyp схватил солдата за руку и за ногу, поднял над головой и бросил в овраг. Солдат пронзительно закричал и затих. Hyp туда же сбросил и второго, лежащего без памяти. Позади послышался топот копыт. Тревожно замигали фонарики.

Подхватив винтовку убитого, Hyp щелкнул затвором, прицелился в мелькнувший огонек, нажал курок. Осечка. Раздумывать некогда. Он бросил винтовку в овраг. Впереди в лунном свете желтеет полоска ржи. Пригнувшись, бежит он в рожь. Сердце колотится в груди. «Скорее, скорее, — торопит он себя. — Только бы миновать поле».

Вдали слышатся сухие винтовочные выстрелы. Они становятся все глуше и глуше. На рассвете Hyp встретил красноармейский разъезд. Бойцы узнали его, обрадовались. Через несколько дней Алимов собрал из добровольцев небольшой отряд, присоединился с ним к регулярным частям Красной Армии. Шла подготовка к наступлению на Казань.

…Ровно через месяц Казань была освобождена. Алимов по заданию партии вновь формирует Первый мусульманский социалистический полк. Пополнялись роты, батальоны, бойцы учились владеть оружием, готовились к новым боям в защиту молодой Советской республики.