В час пик в метро ехать тяжко. Но четвертого мая в семь часов вечера поезда шли почти пустые. Тот, кто хотел попасть в гости, — уже попал. Тот, кто хотел уехать за город, — уже уехал. После семи в праздник мало резонов сниматься с места. Вечером в такой день хорошо сидеть дома, думал Леха, подходя к стоящему у платформы синему вагону с распахнутыми настежь дверьми.

Сел на пустой диван. Поезд стоял минуту. Леха отчего-то вдруг прикрыл глаза. Кто ждет его дома? Никто. Иногда у него бывают приступы аллергии, поэтому Леха не держал ни кошку, ни собаку. Аллергия беда многих горожан. Да и при Лехином образе жизни, наверное, выжил бы у него только удав: его не надо выгуливать и кормить можно раз в месяц. Правда, мышка для него стоит доллар. Или два?

Многим девчонкам в возрасте пятнадцати лет родители покупают собаку. Собачникам проще знакомиться. Не только оттого, что есть общий предмет, общая тема для разговора. Собака человека — это часть его личности. Она выдаст те черты его характера, которые хозяин может попытаться скрыть. Кошки и собаки не умеют врать, они ведут себя так, как чувствуют. Обманывать может только человек или немногие обезьяны. А домашние животные — это ходячий ярлык дома. Посмотри, поиграй — и все станет ясно.

Но Леху дома встретит тишина. К домашнему зверью ее никак не отнесешь.

Ах, Тишина, покладистая барышня! Ты всем мила. В твоих руках лежит ночной сбивчивый шепот и едва слышный скрип. Прихотливый танец, размеченный стыдливым «ах» и бесстыдным «ох». И силуэт на фоне окна и сладкая полудрема с чистой совестью исполненного долга.

Ах, Тишина! Ты и днем иногда любишь встревать в разговор после меткого слова — и просто одним своим наглым присутствием дать знать, что к чему. Что почем. Более весомо в русской речи — слова или умолчания?

Но, милая Тишина, иногда и ты можешь надоесть.

Хлопнули двери. Вагон дернулся, Леха открыл глаза. Напротив сидела девушка. Слева от нее два парня. Она что-то сказала одному, потом раскрыла обернутую в прозрачную пленку книжку.

Эти трое — одна компания. Смотреть, кроме как на них, Лехе было некуда. А девочка красивая. Узкое лицо. Кудри до плеч, молоденький нежный каштан. Белая футболка, синие джинсы. Ношеные белые кроссовки. В целом: высокая, худенькая и, пожалуй, плоская.

Ребята помощнее. У левого шея расходится в стороны сразу от ушей. Здоров мужик. Хотя, какой он мужик, им всем лет двадцать — двадцать три.

Одеты недорого, но по какой-то системе. Это не мода — такой тип одежды от нее свободен. Студенты. Московские студенты — вот кто они такие.

Девушка сидела от ребят независимо и на них как будто бы не глядела. Но Леха видел, что она очень точно чувствует их позу. Наверное, они были родственники. Может, дальние — слишком разные на лицо.

Девушка посмотрела на Леху: серые глаза, мелькнула нитка белых зубов под быстрой улыбкой. Хороша? Ох хороша!

Леха подавил нервный зевок и понял, что сегодня вечером он ее трахнет. Леха встал, качнулся слева направо вместе с вагоном на автоматической стрелке на потайном разъезде и плюхнулся на сиденье рядом с ней, чуть не отшибив себе спьяну задницу.

— Меня зовут Алексей.

Она закрыла книжку, заложив страницу указательным пальцем, и вопросительно и строго, как совсем взрослая дама, посмотрела на него. Леха прочитал выскочившее из-под ее ладони заглавие: «Карлос Кастанеда». Кивнул на книжку:

— Знаешь, Кастанеда много писал о вратах. О вратах между мирами. Зря только он искал их в пустыне. Они здесь. В Москве.

Ее ресницы дернулись, глаза раскрылись шире.

— Москва — это гроздь миров. В каждом своя логика и мотивы поступков. В каждом свой смысл слов и предметов. Это касается даже повода к рождению и причины смерти. Разве нет?

— Ну, люди-то везде люди, — нерешительно ответила она.

— Касты — это круто. Для них даже телевизионные программы разные. Знаешь, одни кодированные, другие нет. Даже в беде они отправятся на разных «скорых» к разным докторам в разные больницы. И если не повезет, то лягут на разных кладбищах.

Наверное, она открыла рот. Или Лехе показалось? Чуть-чуть. Совсем чуть-чуть.

— Границы между мирами непроницаемы. Но существуют врата. Они стоят на любом перекрестке. И, если поймаешь ветер… Вот. Как эти двери.

Станция «Проспект Вернадского». Никто не сел в вагон. Никто из него не вышел. Ребята, вначале прислушавшиеся к их разговору, теперь дремали. Двери захлопнулись. Поезд пошел дальше. Грохот в тоннеле — слов не разобрать. И Леха наклонился к ней ближе, а она доверчиво подставила розовое чистенькое ушко, пахнущее лавандой.

— Врата есть везде, просто в Москве их больше. Оттого и несет людей в Москву. Их притягивают врата. Тысячи путей из грязи в князи. Но в Москве жизнь для чужака — ох нелегка.

Она кивнула. Потом еще раз.

— Ты мне нравишься, — глядя ей в глаза, абсолютно честно сказал Леха. — Как бы нам пообщаться? Ты, я вижу, собираешься выходить…

Она вздохнула и, не оборачиваясь, протянула книгу назад. Ее приятель, почувствовав тяжесть на своих могучих коленях, неторопливо с удовольствием зевнул и открыл глаза. Взял книжку, запихнул в рюкзачок из блестящей серой ткани, что лежал рядом. Леха успел рассмотреть приколотый значок пацифиста.

— Мы сейчас идем в общагу в Универе. Хочешь, пошли с нами.

— С удовольствием. Твои друзья не откажутся со мной выпить?

— Нет, конечно.

Поезд остановился. Они вышли на перрон.

— Алексей, познакомься, это Петя, мой муж. — «Очень хорошо», — подумал Леха, глядя на него снизу вверх. — А это Вася, мой бывший муж. «Ух и ни хрена себе!» — отметил Леха, обнаружив, что его собственная ладонь в два раза уже Васиной. Ребята днем хорошо выпили, потом их разморило на солнышке, и сейчас они во всех оттенках переживали отходняк после дешевой водки. Поэтому Леху они восприняли крайне вяло. Не то, что они его проигнорировали, просто им было не до того.

На эскалаторе Леха с девчонкой оказался сзади. Он наклонился к ней:

— Первый раз в жизни вижу такую большую… — Слов не было, и он только причмокнул: — Охотницу. Обалдеть. Черт, ты действительно Большая Охотница. Как тебе это удалось?

Она развела руками.

На поверхности они повернули из дубовых дверей павильона метро налево, к палаткам. Три бутылки водки — Леха еще раз прикинул на глаз массу и возраст ребят. На самом деле студенты пьют очень мало. Но габариты этих ребят его впечатлили. Три бутылки, не меньше. Никак не меньше. И пиво. Сколько пива он набрал — Леха точно не помнил. Что влезло в рюкзачок, то влезло.

Гигант подхватил опасно потрескивающую котомку на плечо, и, помахивая откупоренными бутылками пива и прихлебывая на ходу, они двинулись к Университету.

— Я думаю, что если мне понадобятся марсиане, то я быстро их найду в Москве. Серьезно. — Леха помолчал, заглядевшись на высотку. Потом повернулся к девчонке:

— Что-то есть в этих башнях. Улицы, города, станции переименовывают, а вот с ними ничего сделать нельзя. Вот я бы их взорвал.

— Зачем?

Леха подумал, что, пожалуй, этот разговор слишком похож на манипуляцию. Загадывай загадки, как в «Тысяче и одной ночи», — и добьешься своего. Женщины так любопытны. Так любопытны — почти как мужики. Но людьми манипулировать глупо. Никто не говорит, что плохо, никто не говорит, что невыгодно. Но многие понимают, что это очень глупо.

— Знаешь, сам не знаю… Не знаю… Расскажи лучше, как тебе Москва?

— Нравится. — Она секунду помолчала. — Я бы хотела здесь остаться.

Леха ничего больше не говорил. Он только слушал, поддакивая, об экзаменах на четвертом курсе физического факультета, о шпаргалках, о практике, о девочках, о мальчиках…

Они сошли с шумного Ломоносовского проспекта в узкую калитку в высоком заборе из черных стальных прутьев-копий. По тропинке, наискось, вышли через сквер, почти лесополосу, к самому маленькому особнячку университетского комплекса — социологическому факультету. И по асфальтовой дорожке отправились к высотке. Неспешный шаг, почти свежий воздух, голубое небо над головой — что еще надо человеку?

Леха не прибавлял шага, отдаваясь томлению и позволяя густой красной похоти неспешно переливаться и радужными пузырями булькать внутри. Но удивительно быстро они подошли к высотке. Леха остановился на ступеньках и посмотрел на тяжелую поперечную балку подъезда, потом поднял голову выше, выше… Но солнце в Лехиных глазах смеркалось — потому что вожделение ему туманило голову. Леха поглядел на девчонку: они оба знали, что очень скоро он ее трахнет.