— Минти, — Барри вызывал меня по внутреннему телефону. — Ты мне нужна.

Я просматривала свежие газеты, зажав трубку телефона между плечом и шеей, очень полезный навык, учитывая мой род занятий. В последнее время мое плечо и предплечье начали побаливать. Натан засмеялся, когда я объяснила почему, и пробормотал, что хотел бы посмотреть на такой трюк.

— Я отвечаю на вызов, Барри. Можешь подождать?

— Нет, — сказал он.

— О'кей.

Когда я вошла в его кабинет, габриель и Деб сидели на диване, таком глубоком, что их ноги едва касались пола. Фигура Барри за столом возвышалась на два фута над ними. Он был в кожаной куртке, толстовке и слаксах. Белый шелковый шарф был обмотан вокруг его шеи и, когда он поднял руку, я заметила красную шерстяную нить на запястье. Его взгляд был острым и умным. Он поднял зеленый пластиковый конверт и начал:

— Здесь собрана масса заметок о среднем возрасте. Что это такое? Девушки соглашаются, что в этом стоит разобраться. — Без малейшей иронии, смягчившей бы его слова он передал досье мне. — Мы решили, Минти, передать это тебе.

Габриель обменялась взглядами с Деб.

— Мы с Габриель не чувствуем, что знаем об этом достаточно, — сказала Деб.

Небольшое, но существенное замечание звучало у меня в голове: «И что мне с этим прикажете делать?». Я подбирала слова, чтобы объяснить, что я пока тоже одна из девушек. В зависимости от настроения я могла бы либо расплакаться либо посмеяться над этим заявлением. Сейчас я еще не могла решить.

Деб отбросила назад длинные волнистые (очень характерные для жителей Севереного Лондона) как на картинах прерафаэлитов волосы, однозначно давая понять, к какой возрастной группе она себя относит. Габриель была сосредоточена на Барри, который, как обычно делал вид, что ничего не замечает.

— Я чувствую, это многообещающая тема. — Барри передал мне конверт. — Думаю, Минти, ты сделаешь из нее конфетку.

Я взглянула на первый абзац статьи из «Нью Стэйтсмен»: «Социальный и культурный акцент на молодежи привел к пренебрежению средней возрастной группой. У нас более, чем достаточно, культурных и финансовых данных по молодежи, а так же по старикам. Но что нам известно о важной фазе между ними?».

Срочный телефонный звонок вызвал Габриель из комнаты. Барри пустился в обсуждения о правильном творческом мышлении. Какие поведенческие привычки характерны для среднего возраста? Потребность избегать риска? Бессонница? Непереносимость кофеина? Регулярные проверки банковского счета?

Деб потерла лоб:

— Я не знаю.

Барри фонтанировал идеями: Или это когда люди обнаруживают потребность в вере?

— Боже мой, — она казалась потрясенной, — неужели?

Барри сразу отрекся:

— А, может быть, и нет. Может быть, наступление среднего возраста определяется финансовым положением, когда погашается ипотечный кредит?

Деб снова откинула назад волосы, открывая чистый гладкий лоб.

— Средний возраст — это лет сорок?

— Пятьдесят. — Барри ьыл тверд.

— О? — Теперь ее голос звучал, словно она никогда не слышала о пятидесятилетних. — Ты так считаешь?

В течение этого диалога то Барри, то Деб посматривали на меня.

— Минти, поговори с друзьями. — Барри закрыл совещание. — Что люди думают о среднем возрасте?

— Я разыскала некоторые статистические данные, которые могли бы помочь. — Любезно сказала Деб. — Она вручила мне пачку бумаг, ее волосы на плечах повторяли движения тела. — Может быть, ты посмотришь их у себя дома?

На следующее утро я пришла пораньше, когда Барри еще был в офисе, и вручила ему подробную записку, почему «Парадокс Пикчерз» целесообразно взять меня на полный рабочий день. Я была тщательно одета в льняные штаны и пиджак, давая понять, что не разделяю любовь к джинсовым курткам. У меня дома на холодильнике все еще висела открытка от его жены с репродукцией Матисса: «Мы с Барри благодарим за превосходный ужин… P.S.: Не можешь дать мне рецепт цыпленка?».

Барри выслушал мои аргументы. Потом он постучал пальцем по ежедневнику и задумчиво сказал:

— Не уверен, Минти.

В любую минуту телефоны начнут сходить с ума, и Барри хотел закончить разговор. Я всегда верила в прямые пути:

— У меня есть все, что нужно для этой работы.

— Да… — протянул Барри еще задумчивее, — не пойми меня превратно, дорогая, я действительно хотел бы помочь.

Чтобы убедить меня в своей готовности помочь он развел руки и напомнил:

— У тебя и так много забот.

— Я знаю.

— Много умных женщин, кроме тебя… эээ… обремененных… Ты меня понимаешь? — Он почувствовал, что ступает на тонкий лед, и сменил тактику. — Я должен рассмотреть наши возможности. И не хотел бы решать это за спиной у Деб. Бюджет, знаешь ли.

Кожа под бюстгалтером чесалась.

— По крайней мере, рассмотрите мое предложение.

Барри по-кошачьи улыбнулся. До сих пор я не обращалась к нему с просьбами.

— Я это сделаю, Минти. Поговорим после Рождества, о'кей?

Его взгляд на мое декольте сказал мне больше, чем его обещание.

В конце дня, памятуя предупреждение Барри насчет Деб, я нашла ее:

— У тебя есть минутка?

Она упаковывала свои вещи в леопардовой расцветки сумку. Ее руки быстро двигались, аккуратно складывая бумаги. Она без комментариев выслушала мой отчет о разговоре с Барри, и я видела, что она дает себе отчет в том, что я не представляю для нее угрозы. В конце концов она без зеркала ловко накрасила губы блеском.

— Это не имеет значения, так или иначе, Минти. Я не в обиде. — Уже с мобильником в руке она задержалась в дверях. Тебя завтра не будет? Увидимся послезавтра.

— Ну так что? — Пейдж вползала в автокресло, как морской контейнеровоз к причалу. Роды ожидались в конце января, и в этот заключительный триместр ей было трудно ходить, так что я везла ее в магазин за рождественскими покупками. — Зачем нам нужны категории возраста и поведения?

— Мы не знаем. Вернее, здравомыслящие люди об этом не думают. Этим озабочены бизнес и маркетинг.

Пейдж нахмурилась.

— Ты лучше присмотрись к Деборе. Поверь мне. — Пейдж знала, о чем говорила… Она пережила множество переворотов и контрпереворотов. — Когда она в следующий раз будет говорить с Барри, у нее будет куча объяснений, почему «Парадокс Пикчерз» не выгодно нанимать персонал на полную ставку.

Я вникала в ее советы.

— Когда Натан ушел ко мне от Роуз, и она была уволена, я написала ей письмо с объяснением, что теперь моя очередь воспользоваться успехом.

— Ты это сделала!?

— Сделала. И теперь жалею об этом. Не могу поверить, что я это сделала. Тогда я хотела все объяснить. Чтобы паказать, почему все так сложилось.

Через некоторое время Пейдж сказала:

— Странный подход.

Я посмотрела на ее живот.

— Как у тебя дела?

— Прекрасно.

Это была не так Пейдж — оживленная, подтянутая, сияющая, которая запечатлена на фотографиях в доме Херли. Та Пейдж была старшим банкиром. Пейдж отдала все это за Джексона и Лару, которым теперь было восемь и шесть лет. У нее не было выбора, я однажды слышала, как она говорит Натану, подтверждая его собственные мысли: «Дети не могут быть счастливы дома без матери».

Это было пять лет назад. Сейчас Пейдж была измучена своей третьей беременностью. Ее губы были накрашены небрежно, пятнышко туши лежало под левым глазом.

— Ты выглядишь усталой.

— Ну и что? — Она пожала плечами, одновременно умудряясь выказать и беспокойство и безразличие. — Я себя чувствую самым большим мешком картофеля на планете. Знала бы я раньше…

— У тебя же бешеная энергия. Тебе надо возвращаться в банк.

— Ха! — Мы ехали мимо сквера. Пейдж откинулась на спинку сиденья и с жадностью смотрела из окна. — Я похожа на заключенного, которого выпустили во двор на часовую прогулку?

В сквере полно было дог-волкеров, некоторые боролись с шестью и даже с восемью собаками.

— Посмотри на них, — Пейдж вздохнула, — именно так я себя и чувствую.

Зима все никак не начиналась. Деревья стояли голые, трава кое-где оставалась заленой. Магазины сияли рождественскими огнями. Вдруг Пейдж сказала:

— А если я умру? С женщинами это иногда случается.

Я была поражена:

— Только не с тобой!

— Но все-таки? Вы напишете на моем надгробии «мать троих детей»? — Пейдж рассмеялась, но смех прозвучал невесело.

— Ты имеешь ввиду «Жена и мать»?

Она покачала головой и я увидела складку у нее под подбородком.

— Это уже лишнее, тебе не кажется?

— Пейдж, что происходит? — В моей картине мира Пейдж с Мартином были счастливой парой. Они всем своим видом утверждали семейные ценности. Внезапно я испытала приступ паники от мысли, что я вообще все видела в неверном свете.

— Ничего, милая. Вообще ничего. Просто мужья иногда утомляют. — Последовала пауза. — Я тебе говорила о Ларе? Я думала устроить ее в балетную школу. Она всю душу из меня вынудила, так ей туда хочется, но список такой длинный… — Пейдж использовала жест, которым рыбаки обозначают большой улов. — Во всякос случае, я поплакалась Мэри Стрейтхэм в книжном клубе. Она все-таки губернатор, и мы хорошо понимаем друг друга. Она сказала, посмотрит, что можно сделать. Для Мартина это просто лишние расходы. Можно было бы сделать небольшое пожертвование в студийный фонд, но все это только лишние расходы.

Я фыркнула:

— Да они с Натаном братья по духу. Все наши романтические уик-энды в Париже Натан тратил на встречи с поставщиками бумаги.

— Да уж.

По возвращении на кужню Пейдж с ее розовой плитой «Ага» и медными радиаторами я распаковывала и прятала различные подарки, в то время как Пейдж давала мне указания со стула, на который она со стоном опустилась. Стол уже был накрыт к ужину ее помощницей Линдой с полным комплектом китайского фарфора, бокалами и салфетками. Одним из Принципов Пейдж, которые я переняла у нее, было то, что дети должны уметь правильно и красиво есть за столом вместе со взрослыми.

— Мартин возвращается домой вовремя? — спросила я.

Пейдж вздохнула:

— А ты как думаешь?

Джексон, высокий белокурый мальчик заглянул на кухню.

— Мы, ты где была?

Пейдж вышла из оцепенения, словно ее включили в розетку.

— Дорогой, как прошел день? Поздоровайся с миссис Ллойд.

У Джексона было полно новостей.

— Угадай, мамочка! — Но он не мог ждать, пока Пейдж выскажет свои варианты. — Я занял второе место в тесте по правописанию!

Даже я помнила свой долг:

— Замечательно, Джексон.

Пейдж мягко взяла его за подбородок.

— Только второе, дорогой? — Ее голос звучал так нежно, но был так неумолим. — Что пошло не так?

Я приехала от Пейдж, припарковалась и вошла в свой дом. По всей стране родители спешили домой, чтобы обнять свое потомство. Родители, нагруженные портфелями и пакетами из магазинов, пинком открывали дверь и кричали: «Я дома!». Затем на родителей обрушивался шквал детского восторга и сумбурного тепла, и они забывали о своих амбициях в детских объятиях.

Согласно расписанию на кухне близнецы были в «Милли Роу» на чаепитии. Я проверила почту, где нашла томик стихов поэтессы-феминистки Эллен Блэк, у которой я недавно была. Она называлась «Происхождение нового вида». Красный носок Лукаса лежал на лестнице. Я подняла его и рассеянно разгладила. Он был такой маленький с дырочкой на пальце. Надо было подумать об ужине и закупках продуктов. Потом о Рождественском ужине для близнецов. Я составила список: сосиски, пицца, чипсы, мармелад в форме кошек, пиратских шляп и прочее. Я знала, что в следующие несколько дней мне предстояло подбирать растоптанные кусочки колбасы и чипсов с пола и ковров.

Открылась входная дверь, и мальчики при виде меня замахали руками, как ветряные мельницы.

— Вот наша мама! — голос Лукаса звенел чистой радостью.

Его рубашка выбилась из брюк и была испачкана шоколадной глазурью. Щека Феликса была разрисована зеленой краской «Сплодж». Ева шла за ними.

Феликс дернул меня за руку:

— Правда, ты настоящая наша мама?

— Конечно.

Он серьезно на меня посмотрел.

— А Лукас говорит, что Ева наша настоящая мама.

— Лукас? — Я бросила взгляд на Еву, которая покачала головой. Глаза Лукаса бегали. — Милли говорит, что ее няня и есть ее настоящая мама.

Милли была их новой подружкой. Единственный ребенок разведенных родителей, она всю жизнь курсировала между двумя домами. Она испытывала чувство недоумения и злости, словно одинокая жертва кораблекрушения в море. Мальчикам нужно было чувство уверенности, поэтому я быстро нажла выход:

— Почему нам не пригласить Милли к чаю, пусть она посмотрит, какой бывает настоящая мама.

Натан приехал домой бледный и дрожащий, и я уложила его в постель. Позже я принесла ему поднос с яичницей, копченым лососем и клюквенным соком.

— Ты себя не жалеешь.

Я поправила ему подушки, похлопала по одеялу и проверила порядок в спальне.

— У нас бушует эпидемия гриппа. — Он приложил палец к запястью и проверил пульс. — Несется галопом.

Я улыбнулась в ответ:

— Это конец.

Я сидела на кровати и рассматривала его. Правда, Натан был бледен, но его волосы были густыми, ухоженными, с красивой проседью. Слава богу, он не был массивным, ширококостным или волосатым. Он не оброс жирком, и вены на руках не выступали. Слава богу, он также не храпел во сне. Его внешность и манеры были деликатными.

— Ты обследовался у врача?

Он съел яйцо.

— Пожалуй, надо.

— Я настаиваю.

— Остынь, — сказал он без всякой злобы, — я бы предпочел отдых в Корнуолле. Как тебе это, Минти? — Искра мелькнула в его глазах. — Это было бы весело. Ребятам бы понравилось. Мы там все почувствовали бы себя хорошо, как в старые добрые времена.

На улице хлопнула дверца машины, дождь барабанил в стекло, но в спальне было тепло и спокойно.

Я игнорировала Корнуолл.

— Поговорим о мальчиках… О Рождественском спектакле.

— Что такое?

— Миссис Дженкинс пообещала, что Лукас будет волхвом. — Натан вопросительно поднял бровь. — Боюсь, Феликс будет только овцой.

— Что? — Натан выпрямился. — И ты ничего не сделала?

— Ничего делать не надо. — Я предотвратила крушение подноса и поставила его на тумбочку. — Не надо устраивать драму. Я уверена, в следующем году Феликс будет волхвом. Может быть, даже Иосифом.

— Минти, иди сюда. — Я повиновалась, и он сжал мою руку с таким ожесточением, что я вскрикнула. — Неужели ты ничего не понимаешь в наших сыновьях? Разве ты не помнишь, каково быть ребенком? Разве ты не понимаешь, как расстроится Феликс? Розве он должен в этом возрасте видеть, как его мир разлетается на куски? Бог знает, через какие испытания и ошибки должны еще мы пройти, но это не коснется наших близнецов! Пока у меня есть силы, чтобы защитить их.

Я смотрела на фигуру в постели. Теплая мирная атмосфера была нарушена.

— Ты делаешь мне больно, Натан. — Он выпустил мою руку. — Не кажется ли тебе, что Феликс должен узнать, что мир не справедлив?

— В пять лет, Минти? Где твое милосердие?

— Ему почти шесть, — услышала я свой голос.

Феликс был младше на десять минут. Это было пустяком, почти ничем. Но эти десять минут давали Лукасу больше преимуществ в борьбе за первенство.

— Итак, что ты собираешься сделать, Натан? Скажешь Лукасу, что он не будет волхвом?

— Если я когда-нибудь увижу эту женщину, я сверну ей шею.

— За что, интересно? Она делает свою работу.

Последовало долгое молчание и Натан тихо сказал:

— Ну, дети могут рассчитывать на своих матерей.

Это было жестоко.

— Я смотрю на эти вещи иначе, Натан. — Я взяла поднос и собиралась выйти из комнаты. — Кстати, о помощи и поддержке: ты пойдешь на спектакль?

Натан потер мочку уха, он казался теперь таким усталым, что немного напугал меня. Ему было всего пятьдесят пять.

— Пятница — тяжелый день. Планируется большая встреча, но я поговорю с Роджером.

У меня упало сердце.

— В самом деле, Натан, я не уверена, что это хорошая идея. Не стоит обращаться к Роджеру, поверь мне. Просто не надо!

— Что это значит? — резко спросил он.

— Ничего, просто интуиция.

— Хм, сказал он, — ваша интуиция просто пустой звук. — Он беспокойно заерзал, и аккуратная кровать превратилась в ворох смятых простыней. — Ты думаешь, я выхожу в расход?

— Я этого не говорила.

— Но ты так думаешь.

Я подумала, а как Роуз отнеслась бы к этому? Мысль о крушении карьеры Натана обдала меня холодом. Я знала, что не смогу бороться с неопределенностью его жизни. Вместо этого я сказала:

— Выпьешь кофе или чаю?

— Больше не могу пить кофе по вечерам. — Он отодвинул поднос в сторону. — Вернись, Минти.

Что-то в нем от прежнего Натана заставляло меня таять, я опустилась на колени рядом с кроватью и положила голову ему на грудь. Он гладил меня по волосам. В нашей истории не было времени для постепенного сближения и ухаживаний. Не было неторопливых ужинов с вином. Не было поездок в зоопарк. Я просто послала ему сообщение: «Я хочу тебя». Натан появился в моей квартире и перешел прямо к делу: «Я хочу спать с тобой». Он дрожал, и я была поражена той разницей между человеком, которого я видела на работе в офисе, и тем, кто стоял сейчас передо мной. Это тронуло меня и наполнило желанием.

Спать с Натаном было легко. Все остальное — вот что было трудно.

— Как нам удается настолько не понимать друг друга? — спросил он.

Его пальцы переместились на мое лицо, поглаживая щеку и шею. Враждебность и разногласия отступили. Вместо этого были тепло и мир. Я пожелала этим драгоценным минутам приходить как можно чаще, успокаивая и объединяя нас в течение многих часов, дней и лет.

Рождественский спектакль прошел и был забыт, приближалось Рождество, я изнемогала среди списков. Был список подарков, еще один для продуктов и меню, еще один для встреч и развлечений.

Первая строчка в списке «Мероприятия»: «Сэм и Джилли у нас?». Она была зачеркнута и заменена на: «Воскресенье перед Рождеством у Сэма и Джилли». Когда я позвонила Джилли, чтобы пригласить их на Рождество к нам, она ответила, что ужасно жаль, но они договорились остаться в Бате. Когда я предположила, что мы можем присоединиться к ним, Джилли смутилась: «Не то, что мы вам не рады, конечно нет, Минти. Но у нас будет много народу. Приедут Поппи с Ричардом, мои родители и… Роуз тоже будет».

Мы договорились, что мы с Натаном и мальчишками приедем к ним в последнее воскресенье перед Рождеством и организуем отдельную встречу с Поппи и Ричардом. Правда Поппи попыталась вставить палки в колеса: «Не могли бы вы приехать к нам в воскресенье перед Рождеством? В противном случае у нас с Ричардом не будет шанса увидеть вас на Рождество, потому что на День подарков мы поедем к его родителям». Я объяснила, что мы собрались в Бат. «Ну что ж, — сказала Поппи без особого сожаления, — мы заскочим к вам в канун Рождества по дороге к Сэму».

Мы поехали к Сэму и Джилли под проливным дождем и прибыли минута в минуту к 1.00. Джилли приветствовала нас у двери в старых джинсах и мешковатом свитере. Это поставило нас в неудобное положение. Натан был в костюме, а я в своем зеленом платье и сапогах на шпильках. Я даже настояла, чтобы Натан остановился у заправки с туалетом, и мальчики были умыты, причесаны и опрятны.

— Боже! — сказала Джилли. — Как глупо получилось! — Она провела нас на кухню, где Сэм сидел в такой же неопрятной одежде, положив ноги на стол. — Вот и они, — пропела она, послав мужу взгляд, ясно говоривший: «Мы попались».

На обед были гамбургеры для детей и рагу для взрослых.

— Я думала, — сказала Джилли после молчаливого обмена взглядами с Сэмом, — приготовить что-нибудь особенное. Но подготовка к Рождеству отнимает все время. Вы же знаете, как это бывает?

Нет, я не знала, подумала я, возмущенная их пренебрежением. У меня бы на столе стоял фаршированный гусь и круглые овсяные лепешки на серебряном блюде, свечи и золотые ленты украшали бы мой стол. Натан нагнулся и поднял вилку, которую Фрида, дочь Сэма, уронила на пол.

— Все прекрасно, — тихо сказал он. — Не нужно беспокоиться.

Джилли села и посмотрела в свою тарелку:

— Главное, что мы все встретились.

— Безусловно, — сказал Сэм.

На обратном пути в машине я сказала Натану:

— Они решили не утруждаться ради нас.

Натан пристально смотрел на дорогу.

— Конечно, тучного тельца не заклали, — слегка пошутил он, но губы его были плотно сжаты.

В канун Рождества Поппи и Ричард прибыли в своем автомобиле, заполненном подарками и багажом. Шел сильный дождь и Поппи, встряхивая мокрые волосы в коридоре, требовательно спрашивала:

— Где же елка? Она всегда была в столовой?

Я объяснила ей, что в этом году для разнообразия елку поставили в гостиной.

— Ах, какая жалость. — Она бросила пальто на стул и пронеслась мимо меня. — Папа, ты где? — Она обняла Натана. — Давно не виделись, целую вечность. Как дела? — Потом она бросилась целовать Феликса. — Вы были хорошими мальчиками? Нет? Я так и думала. Тогда подарков не будет.

Феликс не поднимал страдающих глаз, и Поппи опустилась на колени перед ним.

— Дорогой, не смотри так. Конечно, у меня есть подарок для тебя. Большой!

— Правда большой? — спросил Феликс подозрительно.

Поппи изобразила в воздухе квадрат.

— Да, это большой, — Феликс слегка успокоился и пошел сказать брату.

Поппи изящно поднялась на ноги.

— Какой же он сладкий. — Она повернулась к Натану. — Мы буквально на полчасика. Иначе опоздаем на ужин к Сэму.

— О, нет, — сказал Натан. — Я думал, вы у нас посидите некоторое время.

— Давайте перекусим, — сказала я.

В столовой я накрыла стол ослепительно-белой скатертью и выставила тарелку бутербродов с огурцами (Рецепт: вскитятить полстакана воды с коричневым сахаром, добавить уксус и замочить ломтики огурцов на несколько часов), еще были крошечные колбаски, обжаренные в меду с горчицей, пицца для мальчиков и рождественский торт (спасибо «Сэлфриджу») с крошечными лыжниками и даже блестящим подъемником на нем.

Ричард был добрее и даже съел два бутерброда. Лукас взобрался на стул, напряженно глядя на торт. Натан взял его на руки и посадил к себе на колени.

— Держитесь, молодой человек. Сейчас мы его будем резать. Поппи обратилась ко мне вполголоса:

— Джилли рассказала, как неловко получилось, когда вы приехали их навестить. Она волновалась, что вы могли обидеться из-за их безалаберности. Я сказала, что, конечно, вы не обиделись бы. Вы прекрасно знаете, что им надо готовиться к Рождеству.

Она замолчала, глядя в пустую тарелку перед собой и, словно в качестве большого одолжения, сказала:

— Пожалуй, я съем один бутерброд. На самом деле Джилли не о чем беспокоиться. Мама возьмет на себя приготовление обеда. Она делает это так блестяще.

Я украдкой взглянула на Натана. Он все еще прижимал к себе Лукаса и разговаривал с Ричардом, но я заметила его настороженный взгляд. Не так часто я чувствовала потребность защищать его, но слова Поппи вызвали новую волну ярости. Натан был ранен, и эти женщины — его невестка и дочь — снова и снова причиняли ему боль.

Запись в списке «Мероприятия»: «пункт 7. Рождество. Жареный картофель по-турецки, рождественский пудинг на 4».