Ко мне вернулась энергия. Я вычистила дом на Лейки-стрит от пола до потолка. Разобралась в столе на лестничной площадке и выбросила все до последней ненужные бумажки. Забралась на чердак и перебрала чемодан со старой одеждой: выудила слишком короткую юбку, маленькое вязаное платье, которое нужно носить без лифчика, облегающую блузку – одежду, принадлежащую прошлому. Отнесла вещи в машину и отвезла в благотворительный магазин.

Я даже отважилась зайти в сад с намерением что-то сделать, и через пару часов прежняя радость от работы вернулась. Волшебство, словно кролика достали из шляпы. Здесь был мой дом, и правила не изменились. Было уже слишком поздно, чтобы всерьез заботиться о заброшенных цветах, но я испытала воодушевление.

– Здорово чувствовать, что ты кому-то нужна, – призналась я Ви, – даже если это всего лишь сад.

Ви застонала.

– Все хорошо в меру. Когда же я буду никому не нужна?

В течение двадцати пяти лет разгар летнего сезона означал поездку в Корнуэлл, но только не в этом году. И, вероятно, больше никогда, потому что я не могла представить, как вернусь туда без Натана.

Мысль об этом омрачила мое спокойствие, а я была на страже и не допускала мрачных мыслей. И я позвонила Сэму и поехала на выходные в Бат. Элис уехала на какую-то конференцию, а мы отправились на прогулку по сельской местности. Сэм пытался объяснить разочарование и растерянность оттого, как медленно развивается его роман.

Спустя какое-то время до меня дошло, что Сэм до сих пор говорит об Элис с каким-то нездоровым благоговением: мне казалось, что оно должно было уже пройти. Способности Элис, безусловно, внушали восхищение, но все же не были сверхчеловеческими. И тут я осознала, что он страдает от передозировки трагической раболепной любви, которая в его возрасте не такая уж и редкость.

Я осмелилась спросить:

– Тебе не кажется, что пора двигаться дальше?

Он покачал головой – в точности как отец – и на лице появилось упрямое выражение.

– Нет.

Мы пытались перелезть через забор из колючей проволоки. Сэм опустил верхнюю жилу, и я пролезла над ней.

– Знаешь, я не хочу сдаваться. – Его осенило. – Может, тебе не нравится Элис?

– Мне просто кажется, что тебе надоело чувствовать себя несчастным, не пора ли устроить передышку. – Брюки Сэма зацепились за проволоку, и я наклонилась, чтобы освободить его. – Ты говорил с отцом?

– С папой?

– У тебя есть еще какой-то отец?

– Он вроде в порядке. Собирался уехать в Грецию и спрашивал о тебе.

Мы соскользнули вниз по высохшему склону и зашагали по берегу ручья. Над нами раскинула ветви каштановая роща; вода была прохладная, испещренная загадочным узором от солнца. Мимо пронеслась стрекоза, взмахнула волнистыми крылышками капустница; над коровьими лепешками роились тучи мух.

– Мне кажется, что папа разрывается на части от чувства вины и переживает за тебя. – Сэм остановился у каменного моста, разделявшего поля, и облокотился о парапет.

– Переживает за меня? Это я за него переживаю. – Я встала рядом и стала наблюдать за стрекозами, парящими прямо над водой. – Сэм… зачем устраивать такой переворот, а потом мучиться виной?

Сэм бросил на меня пронзительный взгляд.

– Я ездил к нему. – Сын соскреб с камня кусочек мха, и ноготь его почернел. – У меня такое чувство, будто папа пытается в чем-то себя убедить.

– Не думай так.

Он снова поскреб мох.

– Иногда мне кажется, что я ненавижу ее за то, что она имеет надо мной такую власть, – взорвался Сэм. – Разве это не бессмысленно?

Он имел в виду Элис.

– Вовсе нет, – ответила я.

Мы прошли через поле обратно к машине.

– Вообще-то меня беспокоят Ианта и Поппи. Ианта иногда бывает такой упрямой, не хочет рассказывать, что с ней происходит. Говорит только, что врач неотступно за ней следит.

– Яблоко от яблони недалеко падает, – заметил Сэм.

– Поппи… о Ричарде нам ничего толком не известно, как и о том, почему она вдруг решила выйти замуж.

Сэм наклонился, сорвал травинку и пососал мясистый стебель.

– Поппи как кошка – всегда приземляется на лапки. Когда она должна вернуться?

– В том-то и дело: я не знаю. – Я закусила губу. – Как бы я хотела знать, как у нее дела.

Прикосновение Сэма к моему плечу утешило меня.

Перед самым моим отъездом с конференции вернулась Элис.

– Как жаль, что мы не смогли пообщаться, – она поцеловала меня, – но я заставлю Сэма почаще вас приглашать. – Я была удивлена, потому что мне показалось, будто девушка говорит искренне. Не мешкая она бросила у двери сумку, отнесла ноутбук в гостиную и расстегнула чехол. – Наверняка вы отлично провели время. Извините, мне нужно кое-что сделать. – Она подняла голову. – Роуз, вы уже нашли работу?

Вернувшись в Лондон, я обнаружила письмо от Нила Скиннера, которого перевели в министерство культуры, как он и предвидел. Он интересовался, свободна ли я и не могу ли провести для него исследование, которое займет пару недель. В постскриптуме говорилось: «Увы, зарплата небольшая». Я связалась с ним, и Нил объяснил, что ему необходимы факты и цифры, а также пробная оценка того, как общественность отреагирует на повышение ставок на право дохода от выдачи книг из библиотеки, которые в данный момент пересматриваются.

Я провела две изнурительные, но приятные недели, прочесывая отчеты и статистические данные и обзванивая людей, которые непременно оказывались в отпуске. Я позвонила Таймону – какого черта? – и, к его чести, он взял трубку.

– А, Роуз, – протянул он. – Птичка напела, что ты очень похорошела. У тебя все в порядке?

Я сообщила Таймону, что, учитывая обстоятельства, я в жизни не чувствовала себя так хорошо, и спросила поддержит ли пресса это начинание и выделит ли он в газете место этому вопросу.

Таймон даже не раздумывал.

– Сомневаюсь, что кому-то, тем более прессе, есть дело до того, что писатели получат прибавку к зарплате в лишние десять пенсов – или не получат. Я бы не потратил на это и одного абзаца.

– Значит, правительство может делать, что хочет?

– Роуз, неужели ты думаешь, что пресса оказывает какое-то влияние на то, что думает правительство? – Он расхохотался и добавил: – Жаль, что тема не связана с сексом, вот тебе мой ответ.

– Это все, что я хотела знать. Спасибо.

– Роуз, раз уж мы с тобой разговариваем, скажи: ты всегда сама решала, какой книге отвести центральное место в еженедельном выпуске?

– Разумеется, – ответила я. – Кому еще это решать?

– Ты следишь за рубрикой?

– Нет, не слежу. А надо? Неужели она не безупречна?

– Не буду отвечать на твой вопрос. Но иногда опыт все же имеет значение.

– Не вынуждай меня высказываться опрометчиво.

– Звучит интригующе. Может, зайдешь на ланч?

Я была ошарашена.

– В офис?

– Не будь идиоткой. В ресторан, на твой выбор.

– Нет, спасибо.

Таймон хихикнул.

– Увидимся в «Капризе».

Нил остался доволен моей работой и пригласил меня на ужин в кафе Палаты Общин. К моему изумлению, мне понравилось слушать политические сплетни. После ужина работодатель отвел меня в бар выпить по рюмочке.

– Я вижу кое-кого, с кем тебе, возможно, хотелось бы познакомиться. Чарлз, познакомься с Роуз Ллойд. Она проводила для меня исследование. Роуз, это Чарлз Мэддер.

«Роуз – моя жена, – говорил, бывало, Натан небрежным собственническим жестом касаясь моей руки. Это было уже после того, как дети выросли и он решил, что может гордиться моей работой. – Она литературный редактор».

О барную стойку облокотился высокий смуглый мужчина. Он был худой, почти тщедушный; лицо, покрытое морщинами, таило невыразимую печаль. Он не был похож на человека, который, по всеобщему мнению, содержал любовницу с экзотическими вкусами.

– Привет, Нил.

– Мне очень жаль, что ваша жена умерла, – сказала я.

Он изучил содержимое стакана.

– Мне тоже.

– Надеюсь дети… оправились. – Мужчина посмотрел на меня таким взглядом, будто хотел сказать: давайте покончим с сочувственными фразами, потому что лишь правда имеет значение – дети не оправятся еще очень долго. – У меня были причины задумываться о вашей семье, – продолжила я. – Когда произошла трагедия, я работала в «Вистемакс Груп». Многие из нас чувствовали ответственность.

На лице его было презрение и усталость.

– Вы хоть знаете, что Флора сама к ним пришла? Так они и пронюхали об этой истории.

Я оглянула бар: это было мужское заведение: пузатая кожаная мебель, большие пепельницы и миазмы сигаретного дыма.

– Я понятия не имела.

Он пристально посмотрел мне в лицо.

– Для сотрудника «Вистемакс» вы слишком милы.

– Дело не в том, милый ты или нет. Есть множество милых людей с правильными мыслями, которые работают в нашей газете. Да и в любой газете.

– Вот вам свободная пресса.

Мы продолжали разговор, передо мной был человек, которому досталось немало боли как в личной, так и в общественной жизни. Я тихо сказала:

– Прессе нужны личные истории, чтобы оживить печатные страницы. В этом отношении, она всего лишь занимается своей работой.

Нил коснулся моей руки:

– Мне надо поговорить с одним знакомым. Буду через минуту.

Я обратилась к Чарлзу Мэддеру:

– Иногда мне кажется, что на деле свободная пресса добивается прямо противоположных результатов: все так боятся разоблачения, что уже не поступают и не высказываются честно. Честные мысли не выносят рассмотрения прессой – они рискуют стать заложниками судьбы. Или же честность неверно интерпретируется и превращается в ложь.

Чарлз Мэддер зажег сигарету и затянулся с таким видом, как будто в первый раз попробовал курить.

– Самое смешное, что Флора оставила их в дураках. Слышали историю о том, как полицейский застрелил вооруженного подозреваемого, а потом оказалось, что таким усложненным способом жертва совершила самоубийство? Флора сделала то же самое. Она спровоцировала прессу, чтобы та вынудила ее убить себя. – Он сделал еще одну затяжку. – Я уверен, она сделала это специально. – Он посмотрел на клубы дыма, вздымающиеся к потолку. – Она получила почти все, чего добивалась. Умерла обманутой женой, так, что все ее жалели, все сочувствовали. – Он пожал плечами. – Покончила с собой. – Мэддер запнулся, потом продолжил: – В этом смысле Флора была умна; ей удалось скрыть, что на самом деле она была ненормальной. Она заставила журналистов сделать так, чтобы никто никогда об этом не догадался.

Собеседник хотел меня шокировать, и ему это удалось. Я задумалась о той тонкой грани, что проходит между видимостью и правдой, о том, как легко ее не заметить.

– Мне очень жаль.

– Вы замужем?

– Не знаю. Я в подвешенном состоянии. Мой муж ушел от меня к молодой женщине; но по крайней мере об этом не кричали все газеты.

В его темных глазах вспыхнул интерес.

– Ага, теперь понятно, почему Нил…

Я посмотрела в его измученное, усталое лицо, и прониклась сочувствием.

– Нил – министр, он женат и амбициозен. Чарлз Мэддер прекрасно меня понял. Он улыбнулся, и я поняла, что некогда он был привлекательным мужчиной.

– Как и я когда-то. Как и я.

* * *

Мне позвонила сотрудница Хэла.

– Не возражаете, если я дам ваш телефон Хэлу Торну? Он очень настаивает, и я решила сначала спросить у вас.

По ее тону было понятно, что только ненормальная упустила бы такую возможность.

– Вполне в духе Хэла. Ее тон изменился:

– А, так вы его знаете.

Я выглянула в окно. Лето близилось к концу. Вечера стали прохладнее, темнее. Сад утратил воздушно-белую невинность и расцвел оранжевым, красным и ярко-синим: цветами осени.

– Да, можете дать Хэлу мой номер, – медленно проговорила я.

Я решила испечь пирог для мистера Сирса. Я давно этим не занималась и мучилась, выстилая форму противопригарной бумагой.

Когда я принесла соседу результат своих трудов, он слушал футбольный матч. Как обычно, я отправилась на кухню разрезать пирог и кипятить чаи.

Мистер Сирс осмотрел мою стряпню.

– Вижу, вам уже лучше.

Я протянула ему кусок.

– Выпейте чаю. Завтра приготовлю вам лазанью.

Мистер Сирс жадно жевал торт.

– Не люблю эту иностранную гадость. Я знала, во что он играет.

– Могу вообще ничего не приносить.

– Но мне нравится, как вы готовите.

– Тогда ладно.

Мы выпили чай как друзья. Мистер Сирс отрезал второй кусок пирога.

– Что вы посадите на могиле Петрушки?

Мы долго обсуждали, какие цветы ей понравились бы. Нарциссы слишком официальны, цикламен слишком невзрачен, розы не уродятся. Наконец мы решили посадить еще один куст чемерицы; я сходила домой и принесла книги по садоводству, чтобы показать мистеру Сирсу картинки. Он указал на белый цветок с пурпурными крапинками.

– Вот это Петрушка, – сказал он. Старик вставил палец с желтым ногтем в рот и поковырялся в зубах.

– Еще бы, – пробормотал он, – теперь, когда у вас нет мужа, у вас появится больше времени, чтобы заходить ко мне.

Когда я вернулась, на автоответчике меня ждало сообщение от Хэла. «Жалко, что не застал тебя. Уезжаю в рекламный тур в Штаты. Позвоню, когда вернусь домой. Роуз… я был рад, очень рад тебя увидеть».

В ту ночь мне снились живые, неестественно яркие сны. Я складывала чистую одежду на кухне – маленькие брючки, крошечный розовый джемпер, носочки размером с грибы. Мне так нравилось разглаживать их, нравился чистый запах крахмала. И все же моей одежды там не было. Гора вещей уже нависала надо мной, и мне было очень трудно поднять корзинку. Я почувствовала, как она выскальзывает из рук.

Проснувшись, я была почти уверена, что чувствую мягкое, теплое тельце Петрушки, что спит рядом со мной.

В конце месяца Ви прислала пару книг на рецензию. Поскольку мои финансы были ограниченны, я обрадовалась.

Первой из книг была автобиография актера, который перед выходом на сцену получал инструкции от Бога. («Вот счастливчик, – фыркнула Ви. – По крайней мере он знает, что к чему».) Второй – пособие на тему «как развестись по-хорошему». «Крайний срок 31 сентября, – написала Ви. – Ни минутой позже». Я как раз заканчивала обе рецензии, когда услышала, как распахнулась входная дверь и на пол упала сумка.

– Мам? – Поппи взлетела по лестнице. – Мам, я приехала.

Я так быстро вскочила на ноги, что опрокинула стул. Испытывая смесь невыразимой любви, испуга и раздражения, я обняла ее. Птичьи косточки, гладкая кожа, волосы, пахнущие специями и Востоком… это была моя дочь. Я прижала ее так крепко, как только могла.

– Спасибо, что предупредила.

Поппи хихикнула.

– Вот и я, замужняя женщина; у меня даже есть кольцо. – Она вытянула безымянный палец, на котором не было кольца, зато была татуировка. – Забавнее и долговечнее, чем металл, а по-моему, это важно, как думаешь?

Татуировка в виде жалостливо тонкой линии вокруг пальца была едва видна. Я погладила ее по волосам.

– Где же новобрачный?

– Уехал на север, навестить родителей. Мы хотим побыть отдельно друг от друга.

Я помолчала, не зная, что сказать:

– Неужели? Очень благоразумно.

– Да, и… – Поппи посмотрела на ковер, потом выглянула в окно. – Я хотела побыть с тобой наедине, ни с кем тебя не делить. Понимаешь?

– Разумеется.

Она оживилась и закружилась по комнате, так что ее муслиновая юбка заструилась радугой.

– Я так взволнована. Как думаешь, может, устроить вечеринку и всем рассказать?

Что-то в голосе Поппи подсказывало, что на самом деле она вовсе не так рада.

– Конечно. Пойдем, откроем бутылку вина. Хочу, чтобы ты мне все рассказала.

Но Поппи настояла, чтобы сперва я поведала ей все домашние новости. Я послушно поделилась новостями о Сэме и Элис, Ианте и мистере Сирсе. Про Натана я не сказала ничего и закончила словами:

– Пару раз звонила Джилли. Она вернулась из Новой Зеландии и ищет работу, прекрасно провела время и непременно хотела увидеться, как только ты вернешься. Она не знала про изменения в твоей жизни, и я не стала ничего говорить.

Раньше Джилли всегда была первой, кто узнавал новости о Поппи, обычно задолго до того, как они сообщались нам с Натаном.

– Конечно. Может, я ей и позвоню. Завтра, наверное. – Дочка сняла очки и протерла стекла. – А как ты, мама?

– Отлично.

– Ага, как же. Мой отец бросает мою мать после двадцати пяти лет совместной жизни, а она еще говорит, что у нее все отлично?

– Но это правда. Не то чтобы превосходно, но все в порядке.

– О. – Похоже, Поппи расстроило, мое спокойствие. Может, мне надо было сотрясаться в истерике и плакать, чтобы утешить новобрачную? Но все это я уже делала.

– Дорогая, я прихожу в себя. Теперь прошу, расскажи мне о вас с Ричардом, о свадьбе…

Поппи начала рассказ о своих путешествиях, кульминацией которого была тропическая свадебная церемония с угощением на банановых листьях: гости танцевали на песке и обнаженными ныряли в море. Но о Ричарде она говорила мало.

– Папа не рассчитывал на голых гостей, – заметила я, подумав о планах Натана на свадьбу Поппи. Алый ротик Поппи тут же сжался – тревожный знак, и я сменила тему. – Ты же всегда говорила, что не хочешь связывать себя и доходить до отчаяния. Как я. Дорогая, ты полностью, на сто процентов уверена, что Ричард – именно тот человек, с которым ты хочешь быть рядом до гробовой доски?

– Тебе не кажется, что «до гробовой доски» звучит несколько самонадеянно? После того… после того, что произошло у вас с папой, я не рассуждаю такими категориями.

Я почувствовала, что краснею.

– Но нам почти удалось. – Я взяла ее за руку. – Почти.

Поппи выдернула руку.

– Ты сердишься на меня. Ричард предупреждал, что будет скандал.

Я догадалась, что Ричард ничего подобного не говорил. Это Поппи хотелось скандала.

– Мне все равно, как ты вышла замуж, – мастерски соврала я, – лишь бы ты была счастлива. Шляпку я могу надеть и на другую свадьбу.

Она не поняла, поддразниваю я ее или иронизирую, смеюсь или плачу; да я и сама не знала.

Поппи встала позади меня и обняла меня за шею.

– Это было так просто, мам. Таиланд – это волшебство и лунный свет. Мне казалось правильным делать то, что подсказывают чувства. – Она замолкла. – Я увлеклась.

– Главное, чтобы вы оба были счастливы.

Поппи крепче прижалась ко мне.

– Где Петрушка?

Я рассказала, и дочка разразилась рыданиями, которые, как я подозревала, лишь частично были адресованы Петрушке. Наконец она успокоилась и села на диван; милое юное личико снова стало беззащитным.

– Тебе понравится Ричард, правда, – проговорила она. – Просто ты его пока не знаешь. – Это точно. – Он такой непредсказуемый, просто папа сразу испортил с ним отношения, когда начал задавать все эти вопросы про работу. Ну и Ричард в ответ стал огрызаться.

– Понятно. Значит, мы во всем виноваты?

– Укол в мой адрес. – Поппи улыбнулась, и мне стало лучше.