Олег проснулся мрачный и недовольный собой, сумрачно, двумя руками схватил кувшин медовухи, жадными сумасшедшими глотками залил в свой звенящий от пустоты желудок, руки не слушались, трясущимися губами ухватил стерлядушку и задумался. Княжить уже надоело, волхвовать ещё больше; и завыл, да так, что кони во всем Киеве встали на дыбы, волки, бродившие вокруг Киева в поисках добычи, зажали в зубы свои хвосты и помчались прочь, подальше; они внезапно поняли, что под Киевом появился какой-то новый, страшный и могучий зверь.

— Ну чем, чем мне заняться? Чем-м-м?

Новолуние.

Большая часть звёздного неба была закрыта тёмными тучами, далеко-далеко к северу виднелись грозовые сполохи. Лес опустел, на деревьях не осталось ни одного листочка. Развесистые кроны выглядели мрачно и угрюмо.

Осень, наступившая раньше обычного, превратила некогда живой лес в место, пугающее тоскливым воем ветра. Пожелтевшая листва засыпала землю, и на упавших листьях образовалась тонкая ледяная корочка. По ночам тоненькие, молодые веточки тряслись от холода, но днём солнце все ещё старалось подарить земле остатки умирающего тепла. Трясясь серебряными колокольчиками, словно уставшая сонная змея, в эти места вползала зима.

Олег еле-еле тащился во главе своей дружины. Вроде бы совсем недавно выехали из Киева. Сначала навстречу неторопливо двигался низкорослый кустарник с чахлыми деревьями, а затем деревья сдвинулись, стало темнее, над головой желто-красный полог из веток, которые шепчут, воркуют. Стволы пошли всё массивнее, огромнее, кора отваливалась мёртвыми кусками, древняя, уставшая, скрипучая, и, наконец, дружина вступила в настоящий лес, где влажно и сумрачно, сильно пахнет мочой туров, протухшим болотом. Под ногами вместо травы и листьев прогибается серый мох, впитывающий влагу. Толстые корни вспучивают его, взламывают промерзшую землю, а из-под мха подымается какой-то серо-коричневый туман. Еле слышный новый звук прорвался сквозь завывание ветра. Казалось, ещё немного, и могучие всадники разрушат сонную, осенне-зимнюю тишину, нарастающий топот разобьёт однотонный и тоскливый гул, лес пробудится и грянет могучим хором. Стук копыт становился всё громче и громче; среди деревьев показалась хмурая, молчаливая дружина. Всадники были настолько опасны, что даже леший, восхотевший развлечься и чуть-чуть попугать, драпанул подальше. Не нужны ему неприятности.

Кони ступают беззвучно, копыта проваливаются в мох, чавкают, и стоит омерзительная, до тошноты вонь. Дорожка превратилась в тропку, пугливо запетляла между полуживыми деревьями. Каждый ствол в три-четыре обхвата, каждый раздут, в наплывах, иные как будто свернуты исполинскими руками на сто восемьдесят градусов, кора растет по спирали, многие усыпаны ступеньками страшноватых грибов красно-бурого цвета, каждое третье дерево смотрит нам мир чёрным дуплом, как будто не дупло, а пустые глазницы великана.

Сквозь мёртвую листву виднелись скелеты, вперемешку: человеческие, лошадиные, верблюжие и даже несколько огромных то ли динозавровых, то ли мамонтовых.

— Здесь, — произнес волхв внезапно. — Мы приехали.

Впереди небольшая поляна, даже не поляна — такое чудовищное квакающее, булькающее, выпрыгивающее над всем лесом, всегда отвоевывающие себе пространство, всасывающее в себя всё, что перед ним, и со всех сторон мёртвая зона, даже мха нет. Чуть подальше, эдак с полверсты, всё усыпано сухими листьями и мелкими веточками, тоже сухими настолько, что, когда Олег спрыгнул с коня, под ногами не только сухо захрустело, но и рассыпалось в древесную пыль.

А наверху, на бугристом холме стоял огромный Дуб.

Стоял полуголый, раскидав на десятки метров вокруг себя одежду — кору, а сама плоть раздулась мощными мышцами — наростами, серо-жёлтая, матово блестит, как отполированная поверхность горного хрусталя, прочная, проморенная дождями и иссушенная солнцем. Казалось, что это не дерево, а былинный великан, охраняющий рубежи своей отчизны.

И под этим деревом-богатырём лежал огромный скелет коня. Олег поднял руку, дружина остановилась, старый волхв лязгнул челюстью.

В глазах Олега читалась бешенство, губы кривила жёсткая улыбка.

Подмерзшие листья хрустели под копытами и отлетали вперемешку с комьями земли. Смущение медленно терзало всадника, в отзвуках топота своей дружины ему слышалась песня-гимн, что поют воины во время тризны.

Богатыри остановились, закованные в чёрно-серебряную броню. Молчаливые и верные, они ждали.

— Княже, ведь предсказано было…

— Знаю, знаю, пусть все отъедут, я хочу остаться один. Хотя нет, подожди немного, что ты рассказывал о душе?

Волхв тяжело вздохнул:

— Ты же сам волхв, сам всё хорошо знаешь.

Олег горько улыбнулся:

— Знать-то я знаю, но как приятно услышать что-то умное от другого.

— Хорошо, слушай: мы на Земле как искры, то есть человек, прежде всего, — душа, душа суть Искра Божия, душа суть искра, исходящая от истока, от костра, коим является Всевышний…

Олег с натугой, растягивая слова, шёпотом:

— А я кто? Праведник, волхв, воин? Ведь у каждого из них свой путь. У волхва — либо в Ирий, либо, сострадая людям, опять вернуться на Землю. У воина — в воинство Перуна, чтобы опять вернуться на Землю воином. Так кто же я?

Волхв насупился:

— Ты слишком велик, мне это неизвестно, я думаю, ты сам должен решить, кто ты.

— Пойду я потихоньку к своему коню, надоело всё твоё полумёртвое умничество, а мне напоследок хочется чего-нибудь человеческого.

Олег с раздражением пнул череп коня, из котомки достал запечатанный воском кувшин с вином, приложился.

— Мой конь или не мой, изуверы-извращенцы? Ну и где же я им змею найду, да чтобы ещё мой сапог прокусила, ведь он-то двойной, даже стрела не прошибет… Придётся идти на болото, ловить гадюку, или где они ещё водятся, а гады эти наверняка уже спят. Потом как-то засунуть её в череп, снять сапог, сунуть ей в зубы ногу, проковырять сапог, как будто бы прокусила, засунуть ногу в сапог, вызвать дружину, чтобы засвидетельствовали, а потом сделать вид, что помер. Что-то мне вспоминается о будущем: то ли Александр II, то ли Александр III притворился, что умер, а сам ещё какое-то время бродил по миру. Так же и мне поступить что ли?

— Что, на двоих? — у Ильи, как у чеширского кота сначала появилась улыбка.

Олег оторвал оловянный, ничего не выражающий взгляд от кувшина.

— Ты хто?

Перун слегка улыбнулся, всё вокруг заполонило запахами черёмухи, роз и благородными оливками, в отдельно взятом месте стало светло так, как будто бы засветило солнышко ясным морозным январским утром.

— Вещий, мы с тобой знакомы уже сотни лет, пошевели пропитыми мозгами.

— С трудом, но вспоминаю, бог ты там какой-то, не помню какой, — Олег икнул, невпопад прогнусавил: — Это я так, не икаю, у меня душа с богом разговаривает.

И тут вождь дружин и повелитель битв развлекнулся, выдернул из бороды длинный, чёрно-седой волос, плюнул-дунул и вокруг Олега затанцевали ослепительные, тонко-талеевые гурии, бёдра у них были тяжёлые, груди пахли мёдом, соски напоминали нераспустившийся бутон розы, а всё ниже талии — не описать.

По телу Олега пошли тяжёлые, сладострастные волны, его тонкие, вредные губы внезапно стали толстыми и мясистыми, слюнявыми и похотливыми, глаза протрезвели, появился разум, а с разумом проснулась тоска. Тоска…

— Что ты от меня хочешь, сын Отца богов?

— Создай легенду, а потом я тебе предложу такое, отчего ты не сможешь отказаться. Ведь тебе уже всё надоело?

— Да я уже прям щас её создаю! Что может быть глупее, чем создание собственной легенды? Сколько я их уже создал… Да и вообще, я сейчас как раз этим и занимаюсь.

Слегка задумался.

— Вот и создаю, вообще уже всего насоздавал. Ну и для чего ты явился ко мне в столь неурочный час? Когда я в задумчивости, как помереть от ползучей живности…

Кадык задёргался, проталкивая целительную влагу.

— Да просто так, мимо проходил, решил заглянуть на огонек, повспоминать, как ты благодаря мне прибивал свой щит в Царьграде.

— Было дело, так ведь ещё Тор помогал. Так что, мне тебе за это всю оставшуюся жизнь каждое утро в твою честь кувшин с вином ставить и пить за твоё здоровье?

— Кувшин не надо, но и забывать нельзя.

— Забудешь тебя, как же, мне христианские попы-ясновидцы рассказывали, что ты стал Ильем-пророком, предатель. И вообще, как тебя нынче кличут?

Илья смущённо потупился, разом постарел и просящим, чуть слышным голосом просипел.

— Да не предатель я, а так, перестроился… Вещий, ты хотя бы что-нибудь слышал о параллельных мирах?

— Когда ты был Перуном, ты мне что-то рассказывал.

— Устал быть князем?

— Надоело.

— А Вещим, волхвом?

— Надоело.

— А создать новую Землю?

— Прям так сразу или боком кверху? Да и чушь это; даже тебе, Перун, это не под силу.

— Ты же в квантовой физике что-то понимаешь, там всякие теории, частица-волна и так далее…

— Ну, ведь это всё будет в будущем, а я со всей своей тупорылостью больше чем пять измерений не понимаю.

— Помнится мне, что ты обучал кое-чему Лао Цзы, напомнить?

— Давай, о повелитель дружин и молний! — Олег с издёвкой хихикнул.

— Лучше ничего не делать, чем стремится к тому, чтобы что-нибудь наполнить. Если острым пользоваться, оно не сможет долго сохранить свою остроту. Если зал наполнен золотом и яшмой, никто не силах их уберечь. Если богатые и знатные люди проявляют кичливость, они сами навлекают на себя беду. Когда дело завершено, человек должен устранится. В этом закон небесного Дао. Чтобы идти дальше путем Дао, надо создать новое дело. Ну что, вспомнил? Ведь ты уже и устранился, пора начинать новое дело!

— Помню, я его ещё обучал, как править страной. Ты мне ещё скажи, что я подобен ребенку, который не явился в мир. Я ему ещё что-то вещал.

«Дао бестелесно. Дао туманно и неопределенно», — в голове у Олега заметались мысли, словно одуревшие от запаха навоза мухи.

— Напомни, насчёт управления, — Перун ухмыльнулся в бороду.

— Смутно… Чтобы народ был счастлив, сердце его должно быть пустым, а желудок полным.

— Ты как всегда спроектировал будущее; правда это будущее, насчёт желудка, наступит в двадцатом веке в стране, которая будет называться США.

— Я помог создать философию, а не будущее, в отличие от тебя я не бог, а вполне очеловеченный разгильдяй.

— Да, ты разгильдяй, но, создав философию, ты предопределил будущее многих стран, и не только на этой Земле.

— Зато разгильдяй звучит гордо, — Олег потупил от скромности свои наглые, зелёные, как весенняя трава, глаза.

— Вернёмся к нашему предложению…

— Вы — это кто?

— Я…

— Ты… Столетиями надо мной издевался… А хто исчо? — вдруг с интересом спросил великий князь.

— Уже всё продумал… Неужто уже догадался? — восхитился молча Перун.

— Шива и Саваоф!!!

— Да-а-а-а… Шива, это который гималайско-индийский, а Саваоф, хм, еврейско-христианско-мусульманский? Аж выговорить тяжеловато.

— Они, родимые, что скажешь, насчёт Земли, твоей Земли-13, и насчёт создания новой Земли, Земли в другом измерении?

— А почему вы обзываете нас Земля-13? — Олег дернул себя за серьгу.

— Потому что от вашей Земли происходят все остальные, благополучные, а ваша — экспериментальная помойка, в которой рождаются гении, богоборцы и всякое другое, что разрушает и созидает; ну а тринадцать, по поверьям, — несчастливое число.

— Ладно, что помойка — согласен, но ведь это своя помойка, а своё дерьмо всегда хорошо пахнет. Дык, я ведь и не бывал, однако, в других мирах.

— Другие я тебе покажу, а ты создай новый.

— Подумаю.

— Как скоро?

— Онучи постираю.

— У тебя же сапоги.

— Хоть ты и бог, но тупой, не понимаешь символики. Создать новую Землю, используя что? Мифы и легенды о светлом будущем? О рае на земле? Сегодня создаётся ещё одна, про мою смерть. Ну конечно, хазарам я не мстил, так, немножко пощипал, так хоть помру от коня своего, — судорожно глотнул ещё вина.

— Гадюку хоть поймаешь? А то они сейчас все в спячке.

— Хорошо, Бен!!! — проскрипел Илья.

— А это кто?

— Да Саваоф, почитай Ветхий Завет, княже.

— Одновременно который Яхве, правильно вспомнилось?

— Сейчас увидишь.

— Мне как, в чалме или с пейсами? — откликнулся создатель семитов.

— Раджа!!!

— Из Гималаев, что ли? Это который Шива? Он что, тоже с вами в одной шайке? А ведь вроде приличный бог, вроде даже Буддой был какое-то время, — затараторил Олег.

— А мне как, многоруким или обычным? — раздалось из ниоткуда.

Все собрались. Олега от страха мелко трясло, время от времени его зубы трещали от собственных ударов, ему казалось, что они вот-вот развалятся.

— Вьюноша, ты же водил рать, ты же покорил тьму городов, чего же ты боишься?

— Перун, столько богов…

— Онучи постирал?

— И портки тоже.

— Бен, говори ты, как самый мудрый из евреев…

— Я не еврей, я семит, я создал арабов и…

— Хорошо, ты — араб. Говори.

— Ты нам необходим для создания новой империи — Россь, коя должна быть от одного океана до другого, а столица — Царьград, а император — Святослав!

— А это ещё что такое?

— Ещё не рождённый сын Игоря.

— Племянник, стало быть… И когда он родится?

— Скоро, а ты должен стать у него советником и правой рукой. Подбери учителей в Индии, в Риме, в Византии, в будущей России, в Японии, поищи у Великих Моголов, да и вообще, везде, где захочешь. Создай для него личную гвардию. Продумай, как будет на столетия вперед, ведь ты же — Вещий.

— Что такое будущая Россь? Хто такие Великие Моголы? Тупой я, ничего не понимаю, — Олег облизал высохшие губы.

— Мне бы сейчас опохмелиться, а после того уже наверное и подумал бы, а может и нет, такие вопросы мгновенно не решаются.

— О! Как после засухи пыльная ветка пальмы радуется, когда на неё капнет слеза лучистого дождя, так же и я радуюсь твоему пьяному и неопохмеленному взгляду, — пропел свою любимую присказку Раджа и улыбнулся ласково и застенчиво.

Илья сначала зыркнул своими чёрными как космос глазами, потом что-то вспомнил, ухмыльнулся, щёлкнул пальцами и появился Опохмилидзе.

— Чего изволите? Вино, чачу?

Олег посмотрел на выходца из Колхиды, вздохнул и смущённо спросил:

— А рассольчику? Или пиво?

Колхидец расплылся в счастливой улыбке:

— Вино, молодое вино!

Олег всхрапнул, как молодой конь.

— Хорошо, вина, и… много, и молодого…

И полилось вино чашами, чарками и бочками. Пили все, изредка подбрасывая в свои пасти зелень и огромные куски слегка пережаренной баранины. Князь с превеликим трудом отодрал свою задницу от валуна, на котором сидел, и брякнул:

— Да я что, я почти готов. Однако…

Немного подумал и добавил:

— Но меня все знают. Надо изменить личико. И разъясни, с чего начать, что такое параллельные миры…

— Ты забыл, что одно из моих имён — Маг. Посмотри на себя, у тебя уже глаза голубые, нос как у римлянина, скулы, как у скифа. Запомни, как менять свою личину.

Перун слегка пошевелил бровями.

— Запомнил, — будущий покойник тяжко вздохнул.

— Сначала смотайся к варягам. Тебе поможет… — Перун ухмыльнулся. — Тор тебе поможет. А лучше рассчитывай на себя. Потом в Европу, там я тебе буду покровительствовать, а затем — к Яхве. И сроку тебе на всё это — лет десять, ну максимум пятнадцать. Да и по ходу дела мы тебе будем постоянно подсказывать, ведь не существует идеальных планов и проектов, не мне тебя, Великого князя Киевского, учить. А вот что такое параллельные миры, попробую объяснить сейчас.

Сначала, перед всеми началами, был Хаос. Потом появилось нечто, безликое и туманное. Появилась мысль; откуда она появилась, я не знаю. Мысль породила Бога. Бог породил Мысль. Они породили Сердце Вселенных. Сердце создало все Вселенные. Сердце — оно бухает, оно работает, оно возмущается, как вы, люди. Ваше сердце подобно Сердцу, вы им созданы, а мы… — Перун замолчал.

— Ваше сердце уходит в бесконечность. Мы — прямолинейны и местами простодушны. А вы, люди, и вообще, ваши братья по разуму, поступаете по-разному: кто замедляет кровь, текущую в Сердце Вселенной, кто её ускоряет. Ведь вы не одни во Вселенной, ваши братья по разуму очень похожи на вас, людей. Ваша ложь нас поражает, ваша правдивая ложь нас удивляет. А Сердце стучит и стучит, при каждом необдуманном поступке ваших королей, а в будущем президентов, создается новая Земля, но уже стерильная, без людей, но с разными растениями и животными, и с гадами, как описано в Библии. — Перун задумался, молчал долго, Олег с нетерпением ждал продолжения.

— Сердце не терпит стабильности, стабильность — это смерть, смерть для всего. Сердце похоже на ваше, человеческое, только оно в эн-мерном пространстве, как и ваше, только вы это не осознаете. Мы, мелкие земные боги, не можем этого понять, это ведомо только Творцу и вам, людям, в будущем.

Олег его прервал:

— Ты мне можешь рассказать или показать, что оно, Сердце, из себя представляет?

— Попробую, в будущем дети будут рисовать сердце… — Перун махнул рукой и перед Олегом появилось написанное мальчишеской рукой сердечко.

— То, что ты увидел, это простое изображение, а Сердце… Оно пульсирующее, меняет свои цвета, свою мерность, даже мне этого не понять. Оно огромное, на все Вселенные; и с каждым ударом появляются новые созвездия, а нам создать… с твой помощью… новую Землю, всё равно, что сходить в туалет пописать, — Перун гнусно и измученно ухмыльнулся.

— Мы представляем движение материи и информации в виде закона, а в природе это движение заложено в натуральной форме — как бесконечное множество причин и следствий. Грубо говоря, данные обо всех возможных точках движения материи хранятся в неком поле информации, которое мы будем называть пространством вариантов. Оно содержит информацию обо всём, что было, что есть и что будет.

Пространство вариантов представляет собой вполне материальную информационную структуру. Это бесконечное поле информации, содержащее все возможные варианты любых событий, которые могут произойти. Можно сказать, в пространстве вариантов есть всё. Мы не будем гадать, каким образом эта информация хранится — для наших целей это не имеет значения. Важно лишь то, что пространство вариантов служит шаблоном, координатной сеткой любого движения материи в пространстве и времени.

В каждой точке пространства существует свой вариант того или иного события. Для облегчения понимания будем считать, что вариант состоит из сценария и декораций. Декорации — это внешний вид, или форма проявления, а сценарий — путь, по которому движется материя. Для удобства можно разбить пространство вариантов на секторы. Каждый сектор имеет свой сценарий и декорации. Чем больше расстояние между секторами, тем сильнее различия в сценариях и декорациях. Судьба миров так же представлена множеством вариантов.

Теоретически не существует никаких ограничений на сценарии и декорации судьбы цивилизации, поскольку пространство вариантов бесконечно. Любое малозначительное событие может повлиять на поворот судьбы цивилизации. Судьба цивилизации, как и любое другое движение материи, представляет собой цепочку причин и следствий. Следствие в пространстве вариантов всегда расположено близко по отношению к своей причине. Одно следует за другим, поэтому секторы судьбы выстраиваются в линии жизни народов, цивилизаций, даже галактик. Сценарии и декорации секторов на одной линии жизни более-менее однородны. Судьба цивилизации течёт размеренно по одной линии до тех пор, пока не происходит событие, меняющее сценарий и декорации. Тогда судьба делает поворот и переходит на другую линию. Создаётся новое измерение, в этом измерении — параллельные миры, в данном случае — новая Солнечная система, а в ней, естественно — новая Земля.

Представь, что ты посмотрел спектакль. На следующий день ты снова припёрся в театр на тот же спектакль, но он шёл уже в других декорациях. Это близко расположенные параллельные миры. В следующем театральном сезоне ты увидел спектакль с теми же актерами, ну совсем чуть-чуть добавил других лицедеев, но уже со значительными изменениями в сценарии. Этот мир расположен уже дальше. И, наконец, посмотрев ту же постановку в другом театре, в другом городе, ты увидел совсем иную интерпретацию пьесы. Этот мир уже совсем далеко от той, первой. Человек уже совершенно по-другому воспринимает спектакль.

Реальность проявляет себя во всём многообразии именно потому, что число вариантов бесконечно. Любая отправная точка выливается в цепочку причинно-следственных связей. Выбрав начало отсчета, ты получишь ту или иную форму проявления реальности. Можно сказать, что реальность разворачивается по линии существования цивилизации, в зависимости от выбранной точки отсчёта. Тогда ты получаешь то, что выбираешь. Ты имеешь право выбирать именно потому, что бесконечность вариантов уже существует. Тебе никто не запрещает выбрать развитие будущего мира себе по душе. Все управление судьбой мира сводится только к одной простой вещи — сделать выбор. Итак, существует информационная структура, содержащая бесконечное множество потенциальных возможностей-вариантов, со своими сценариями и декорациями. Движение материальной реализации происходит в соответствии с тем, что заложено в этой структуре.

Другими словами, каким образом и почему информационная структура превращается в материю? В микромире материя может проявлять себя как сгусток энергии. Известно, что в вакууме постоянно происходит рождение и аннигиляция микрочастиц. Материя как бы есть, но в то же время она не имеет собственно материальной субстанции. Ясно лишь одно: то, что можно потрогать, имеет под собой неосязаемую энергетическую основу. Состояние материи туманно и неопределенно. Однако в его туманности и неопределенности скрыты вещи. Оно глубоко и темно. Эти тончайшие частицы обладают высшей действительностью и достоверностью. Вот ты и путешествуешь по этим достоверностям.

Слегка громыхнуло, запахло озоном, великолепная троица исчезла.

Олег с раздражением пнул череп коня своего:

— Ну, и где же я им змею найду, да чтобы ещё мой сапог прокусила… Придется идти на болото, ловить гадюку, или где они ещё водятся. Потом как-то засунуть её в череп, снять сапог, сунуть ей в зубы ногу, вызвать дружину, чтобы засвидетельствовали, а потом сделать вид, что помер.

Болото хрюкало и чавкало, его ещё не до конца затянуло тонким, мутно-прозрачным льдом.

— Ну, где же я змеюку-то свою личную найду, да чтоб еще поздоровей, а не какую-то замухрышку? Ведь я ж Великий князь, значит и гадина должна быть хотя бы не великой, но большой и толстой.

Из чащи раздалось гнусное хихиканье:

— Да вон, посмотри, уже лежит покойник, твоя полная копия, змея вот-вот удерёт.

Гадюка была красивая: толстая, тугая, от головы до кончика хвоста оплётенная чёрным узором и, как заказывал Вещий, метра полтора в длину. Олег брезгливо схватил её за хвост, перехватил, нажал на челюсти, кинжалом промерил щель между ядовитыми зубами и, не торопясь, расковырял дырки на сапоге у свеженького трупа. Подумал, зачем-то погладил змею по голове, вздохнул и засунул её в лошадиный череп. Потом, как и положено умирающему, прошелестел:

— Кричи, Перун, вместо меня, вызывай дружину, пущай засвидетельствуют, что помер я от гадюки…

И дружина примчалась. Волхв тяжко вздохнул, крутанул головой:

— Я же говорил, не ходи…

На попону его, и повезли в Киев.

— Неисповедимы твои пути, о Род, — всхлипнул про себя Олег.

Закат отгорал, и полная луна швырнула на лес зеленовато-призрачное серебро. В задумчивости Олег скакал через лес — с холма на холм, без троп и дорог, неутомимым, волчьим бегом; сто прыжков почти летя, чуть-чуть пониже воробьёв, сто шагов быстрым очень зловредным прыгучим шагом. Он не прятался. Не хоронился за деревьями, не избегал освещённых прогалин, не пригибал головы, хотя ноги по давней привычке несли его вперёд совершенно бесшумно, он мчался к своим да-а-альним родственникам, к викингам, вспоминал и ухмылялся:

— Вот же будущие идиёты; будут гордиться, что они Рюриковичи. А рюрик — это не имя, а звание, или должность, что-то средненький походный вождь: крупный ярл, или маленький конунг, а по-нашему, по-казачьему — атаман. Вот было б сказочно, если вместо Рюриковичей были бы Атаманычи.