Драконья голова на носу пожирала туман и белые гребни волн. Казалось, что она живая, так яростно сражалась с непогодой, разрывая туман своими огненными глазами. Сыпало с небес чем-то непонятным; дождь, упругие комья снега, размером с детский кулак, а потом стало ещё хуже — ударил град, да такой, что Олег видел последний раз лет десять тому назад.
Он не видел уже ничего, кроме спины кормчего прямо перед собой. Олег мгновенно промок, град и ветер полосовал тело, как семихвостной плетью. Снег забивал рот, стремился влезть в уши, снежно-водяная каша хватала вёсла, упругий, порывистый ветер выворачивал лопасти, стремился вырвать их из рук.
«Дурная работа, — подумал Олег. — А ещё болтают, что это истинно мужская, без поблажек. Да какие там поблажки, тут либо выплывешь, либо потонешь…» Вёсла быстро тяжелели, то ли из-за липкого снега, то ли это просто казалось. Рукам, не защищённым рукавицами, приходилось хуже всего, они разбухали и наливались свинцовой тяжестью.
Буря усиливалась с каждым мгновением. Тучи, нависавшие над морем, опускались всё ниже и ниже, водяные холмы превратились в горы, разделённые провалами тёмных пропастей; северный ветер ярился и швырял в лицо солёные брызги, играл кораблем, словно щепкой, попавшей в гибельный водоворот. Метель всё усиливалась, и была она не слабее, чем в студёную, пропахшую штормами и ураганами зиму, а ведь это весна… Резко похолодало, ноги скользили по обледеневшим доскам, и два десятка викингов, ещё остававшихся на палубе, начали крепить мачты, снимать паруса, да не успели. Одна мачта с шумом рухнула. Без команды викинги обрубили оставшиеся мачты, чтобы хоть что-то сохранилось, и сразу стали их крепить на палубе… Кормщик Олав, по прозвищу Моржовый клык, привязался к носовому украшению, гордой голове дракона с разинутой пастью. У кормщика было на редкость острое зрение, и сейчас он, как раньше Олег, пытался разглядеть просвет в тучах.
Видга, помощник кормчего, поднялся к рулевому веслу и обхватил его обеими руками, еле слышным сквозь рев ветра голосом позвал на помощь викингов. Подскочили четверо. Но морские демоны были сильнее, чем пять человек; весло по-прежнему прыгало, вырывалось из скрюченных пальцев, норовило сбросить викингов за борт.
Внезапный гнев охватил Олега; холодное бешенство, ярость, злоба на это мятущееся темно-грозное море, уже пожравшее двоих викингов и трёх варягов. Оно стремилось к большему — сожрать, корабль и весь экипаж. Но жизни всех этих людей, всех варягов и викингов принадлежали только ему, Олегу! Ведь это к нему добровольно пришли лучшие дружинники — варяги из Киева, самые лучшие мореходы — викинги, лучшие из всех живущих, самых опытных и отважных со всей Северной земли. А теперь, похоже, они все обречены…
Перун! Ну уж нет, не будет он обращаться к богам, как-нибудь выкрутится сам! И тут Олегу вспомнилось очень древнее заклятие, такое древнее, что даже самые опытные волхвы и маги вряд ли знали о нём! Но это заклятие успокаивало только шторм, а ещё оставалися ураганный ветер и град, и снег!
Ударил ветер, корабль вновь подбросило, крышка люка сорвалась, исчезла в пучине, а вместе с ней — трое викингов из тех, что держали рулевое весло.
— Кто? — Олег закричал осипшим от боли и злости голосом.
— Видга…
— унесл…
— Нет, — прохрипел он, — я больше этого не допущу!
И начал творить молитву-заклинание. Едва он произнёс последнюю фразу, как всё стихло, от урагана осталась разбитая мачта, измочаленное рулевое весло да ещё память о погибших. Олег покрутил башкой, залез в голову к нагло кричащей чайке и с её помощью разыскал в море островок. Направил корабль в бухту, ориентируясь по гремевшему во мраке прибою. Он уже понял, что здесь можно укрыться. Бросив якорь, мореходы закрыли затычками гребные люки и натянули над палубой кожаный шатёр.
— Кто у вас, викингов, властвует в море? — хмуро спросил Олег.
— В море властвует морской бог Ньерд. Когда этот бог гневается, случается шторм, и он забирает себе жертвы, — пояснил кормчий Олав.
С морозящим душу хрипом Олег приказал достать амфоры с самым лучшим вином и вытащить их на берег.
— Тебе, Видга, старый морской пес! — провозгласил он. — Глотни винца с нами, живыми, и не тоскуй в Вальхалле о прошлом! Ты погиб в бою, в бою не с людьми, в бою с морем, а это очень достойно!
Вино было настоящим, именно таким и положено свершать тризну над моряками, не вернувшимися из морских просторов. Во всяком случае, оно пахло как настоящее и отличалось тем же терпким горьковатым вкусом и нужным цветом, напоминавшим бычью кровь.
«Быть может, — думал Олег, — купцы одурачили меня, подсунув вместо Флоренского сладкое кипрское или кислое из Тавриды, но вряд ли». За месяцы, проведённые в фьорде, он убедился, что купцы могут содрать гораздо больше настоящей цены. Но обмануть? К чему бы им обманывать с вином? Нет, Флоренское не было подделкой, в чём он убедился, в очередной раз отхлебнув из амфоры, и пустил ее по кругу.
— Тебе, Свинельд, свиная задница, которой ты так любил закусывать! — вино щедрой струёй хлынуло в море.
— Я тебя учил и ещё два бога: один, как его звали, по-моему, Аполлон, ну а второго, вашего норманского, не помню… Свинельд, ты был самым любимым учеником — стрелком из всех, кого я знал. Тебе, Мечеслав, пропитые мозги! Тебе, Бьёрн, всегда державший нос по ветру! Тебе, Гунар! Тебе, Гудред!
В последней амфоре булькнуло. Он опрокинул остатки вина себе в глотку, послал кивком Сигурда ещё за вином.
— Сегодня напьёмся, а завтра с утра, все за ремонт корабля!
И тризна продолжилась.
— Олав, объясни мне, зачем мы с собой Скальда взяли? — Олег оттер тыльной стороной ладони, промокшие от вина усы.
— Ну как же, во время отдыха будет петь нам древние саги, а для будущих воинов складывать песни про наши подвиги. Вот он, Олег, во время бури мне нашептал, что на нас кто-то натравил Змею Митгард, — Олав поднял свои затуманенные от боли глаза.
— Сосунки вы, викинги, это была вовсе не змея Митгард, а Великий Черноморский Змей, а лежит он, закованный, на дне моря. Змей просто пошевелился, а натравил его на нас Черноморец, ведь моё заклинание было направлено против них, — Олег сделал еще пару глотков.
— Расскажи про Черноморца, — молодой Игорь аж встрепенулся, — я что-то слышал про него от Баяна.
— Хорошо, расскажу, но при условии, если потом Скальд споёт про вашу Змеюку.
Скальд лишь кивнул серебряной головой. Олег взял арфу и запел:
«Расскажи, Гамаюн, птица вещая, как женился Перун на Додолушке, как Морского царя победил Перун и как с Велесом он поссорился!
— Ничего не скрою, что ведаю…
* * *
Как по морюшку-морю синему одинокая Лебедь плавала. И кружился над ней млад сизой Орёл:
— Я настигну тебя, Лебедь белая! Кровь пущу твою в море синее, пух и перья развею по ветру! Кто-то пёрышки собирать начнёт?
Обернулася Лебедь белая в молодую Диву-додолушку, обернулся тут млад сизой Орёл во Перуна, бога небесного.
Говорил Перун Диве-Лебеди:
— Помни, Дивушка, слово верное! Как наступит пора — время летнее, за тобой приду, Дива, свататься!
Из-за морюшка, из-за синего поднималася непогодушка, собиралися тучи грозные. Тучи грозные и гремучие. У всех грозных туч турьи головы. Поперёд-то стада шуринова выезжал Перун да на турице. Проходили туры по крутым горам, ну а турица по долинушкам. Если тур на горушке свистнет, во долине турица мигнет.
Подходили те тучи к Ирию. И подъехал Сварожич на турице ко Сварогу — богу небесному и ко матушке-государыне. Он подал отцу руку правую, ну а матери — руку левую. И сказал он им таковы слова:
— Мой отец Сварог, Лада-матушка, я прошу у вас позволения — дайте мне построить алмазный дворец на горе, в саду, светлом Ирии. Чтобы видеть мне, как гуляет здесь молодая Дива-додолушка, ваша младшенькая племянница!
— Что ж, построй, сынок, во саду дворец!
И построил Перун во саду дворец, изукрасил его красным золотом и каменьями драгоценными. На небесном своде — красно-солнышко, во дворце Перуна — так же солнышко, дорогим алмазом под высоким сводом. Есть на небе месяц — во дворце есть месяц, есть на небе звёзды — во дворце есть звёзды, на небе заря — во дворце заря. Есть в нём вся красота поднебесная!
Как в ту порушку, время к вечеру, когда солнце к закату склонялось, захотелось Диве-додолушке во зелёном саду прогуляться, посмотреть на дворец изукрашенный.
Попросила она дозволения у Сварога — хозяина Ирия. Диве дал Сварог дозволение:
— Ты ступай, племянница милая, молодая Дива-додолушка, разгуляйся ты во зелёном саду. Пусть сегодня тебе посчастливится!
Снаряжалась Дива скорешенько, обувалася, одевалася, и пошла она во зелёный сад. Да недолго в садочке гуляла, подошла к крылечку перунову.
Увидал Перун красну-девицу, выходил он к ней во зелёный сад:
— Ты зайди ко мне, Дива милая, посмотри на убранство палат моих и на камни мои драгоценные.
Заходила в палаты Додолушка. А Перун Додолу усаживал, приносил ей различные кушанья, говорил он ей речи сладкие:
— Украшал я алмазами гнёздышко, на завивочку серебро я клал, по краям водил красным золотом, плисом-бархатом устилал его. Свивши гнёздышко, вдруг задумался: а на что мне, Орлу, тёпло гнёздышко? Коли нет Орлицы во гнёздышке? Коли нет у меня молодой жены? Ай, послушай меня, Дива милая! Много времени жил на свете я, много видел девиц-красавиц я, но такую, как Дива-додолушка, никогда, нигде я не видывал. Я желаю к тебе, Дива, свататься!
Тут Додолушка испугалася и горючими слезами обливалася, от явств-кушаний Дива отказывалась и скорым-скоро из дворца ушла.
Стала Дива Сварогу жаловаться:
— Во глаза Перун надсмехался, говорил он мне о супружестве!
Отвечал Сварог Диве плачущей:
— Нет, Додолушка-Дива, Перун не смеялся — говорил он тебе правду истинную. Если станет Перун к тебе свататься, я отдам тебя за него тотчас!
Тут пришел к Сварогу могучему Громовик-Перун — молодой жених. Говорил он Сварогу-батюшке:
— Мне жениться пришло время крайнее. Не могу жениться на Ладе я — то любимая моя матушка; и на Леле, Живе, Маренушке — то сестрицы мои любезные. Лишь на Диве-Додоле могу я жениться — не сестра то моя и не матушка! Я пришёл к тебе сватом свататься. Ты отдай за меня Диву милую!
Тут подал Сварог руку правую и просватал Перуну Додолушку. И назначили вскоре свадебку. А чтоб к свадьбе той приготовиться — уезжал Перун за подарками.
О той свадьбе прослышала вся земля. Слух дошёл и в царство подводное, в царство тёмное, черноморское.
Там на дне морском воды зыблются, там шевелится Черноморский Змей. Он живёт в дворце белокаменном, чудно те палаты украшены янтарём, кораллами, жемчугом.
Там на троне сидит Черноморский Змей — царь Поддонный Морской чудо-юдище. Окружают его стражи лютые — раки-крабы с огромными клешнями. Тут и рыба-сом со большим усом, и налим-толстогуб — губошлёп-душегуб, и севрюга, и щука зубастая, и осётр-великан, жаба с брюхом — что жбан, и всем рыбам царь — Белорыбица!
Черномору дельфины прислуживают, и поют для него русалки, и играют на гуслях звончатых, и трубят в огромные раковины.
Как запляшет Змей Черноморский, разойдутся великие волны и засвищут Стрибожьи внуки. Будет он плясать по морским волнам, по крутым берегам, по широким мелям. От той пляски волны взбушуются, разольются быстрые реки, будет пениться море синее.
И над морем поднимется птица Стратим, и появятся звери морские, и Тритон приплывёт из далёких стран, станет он играть во морских волнах!
Как узнал про свадьбу Перунову царь Поддоный Морской чудо-юдище, поднялся тотчас со морского дна, покатил он по морюшку синему, мимо гор Кавказских к Рипейским горам.
Как на берег морской, бережок крутой выходила Дива-Додолушка. Где стояла сосна, там стояла-умывалась Дололушка чистой водой. Увидала Додолушка Змея Морского.
Вот по морюшку едет Поддонный Змей, правит он колесницею сильной рукой. В колеснице его семь могучих коней, а восьмой — вороной, буйный и озорной.
— Ты садись ко мне, Дива-Додолушка! Мы поедем по морю в подводный дворец! От Днепра мы поедем к Дунаю! Я по морю тебя покатаю!
Стала Дива-Додолушка воду черпать, стала Дивушка Змея водой поливать, стала в море вода прибывать.
— Я рада была бы по морю гулять, только я по небу гуляю, с громом в тучах гремучих играю!
И пропела Дивушка милая:
„Ты плыви, чудо-юдо, рекою и оставь-ка меня в покое!
Ты плыви крутым бережочком, я останусь здесь на мосточке!
Ты плыви по морюшку синему, я останусь-ка лучше в Ирии!“
Осерчал тут Змей чудо-юдище царь Поддонный Морское Чудище, расшумелося море синее, поднималися звери водные, закружилися вихри буйные. Полетел Черномор с моря Чёрного на своей золотой колеснице и на Ирий-сад тьмой надвинулся.
Из одной главы Черномора искры сыпали и лизал огонь. А из пасти другой ветер-вихрь ледяной завывал и всё замораживал. Все деревья склонялись в Ирии, с них листва и плоды градом падали. Ну, а третья глава чуда-юдища на Сварога гордо покрикивала:
— Ты отдай, — вскричал грозный царь Морской, — за меня, Змея лютого, Дивушку, дай без драки-кровопролития, а иначе будет смертельный бой!
Ничего не ответил Сварог ему.
— Знай, — вскричал опять Черноморский Змей, — что Перун-громовик будет мной побеждён, для него самого приготовлена во земле сырой яма прежняя!
Ничего не ответил Сварог ему.
— Я даю тебе сроку-времени для меня приготовить подарочки, не забудь Додолы приданное! Собери нарядных сватов скорей, чтоб весёлую свадьбу отпраздновать!
Ничего не ответил Сварог ему.
То не дождь дождит, то не гром гремит. То не гром гремит — шум велик идёт: поднимается буря великая! То летел со восточной сторонушки млад сизой Орёл — грозный бог Перун! Закричал Орёл чуду-юдищу:
— Ах ты, Чудо морское, Поддоный царь! Аль ты хочешь, Змей, затопить весь мир? Аль ты хочешь сразиться со мною и со всею небесною силою?
Тут собралися гости-сватушки: и Семаргл со Стрибогом, и Велес, и великий Хоре со Сварогом.
— Победили мы Змея Чёрного, победим и тебя, Черноморский Змей!
И тогда Черномор чудо-юдище прыгнул в воду морскую, на самое дно он нырнул от небесного воинства. И промолвил Перун, глядя в тёмную глубь:
— Здесь — средь мрака и тьмы, во бурлящей струе, омывающей тело змеево, — место будет твоё, здесь тебе и сидеть до скончания света белого!»
— Вот так заканчивается древняя былина, а на словах могу добавить: откуда взялся Черноморец, никому не известно, говорят, что из Чёрной Бездны. Черноморец, он же Черноморский Змей, сватался к дочери богини Ра, Плеяне, но она отвергла его, вышла замуж за Святогора. Взбешённый Черноморец сотворил Великого Чёрного Змея и объявил войну богам. Ему как следует врезали, зашвырнули на дно, а Змея заковали, вот и лежит он на дне моря-океана, лежит и ждёт, когда наступит Конец времён, чтобы помогать уничтожать род людской, чтобы отомстить за себя и за своего хозяина. Вот и всё, что я знаю. Подзабыл, от этой змеюки появятся кто-то, или уже появились, опять запутался во времени, ладно, простите за мой полутрезвый… — задумался, — или полупьяную болтовню.
Скальд улыбнулся, его лицо стало молодым и задорным:
— У нас гораздо интереснее, — взял в руки арфу и потихоньку, перебирая серебряные струны, запел-заговорил:
* * *
— Однажды, это было еще до того, как великаны начали войну с асами (так назывались скандинавские боги), бог огня Локи («Ох, и разгильдяй!», — вспомнил Олег), странствуя по свету, забрел в Йотунхейм и прожил там три года у великанши Ангрбоды. За это время она родила ему трёх детей: девочку Хель, змею Йормундгад и волчонка Фенрира. Вернувшись обратно в Асгард, бог огня никому не рассказал о своём пребывании в стране великанов, но всеведущий единственный глаз Одина познал тайну Локи, высветил всё о его детях. Эту способность Один получил от Мимира, отдав ему глаз. Так Один узнал о детях Локи и отправился к источнику Урд, чтобы спросить вещих норн об их дальнейшей судьбе.
— Смотрите, смотрите, сам мудрый Отец богов пришёл к нам! Но он услышит от нас недобрые вести, — едва увидев его, сказала старшая норна.
— Он пришёл услышать от нас то, что надолго лишит его покоя, — добавила средняя норна.
— Да, он пришёл услышать от нас о детях Локи и великанши Ангрбоды, — подтвердила младшая из норн.
— Если вы знаете, зачем я к вам пришёл, так ответьте мне на тот вопрос, который я хотел вам задать, — сказал Один.
— Да, мы ответим тебе, — вновь заговорила Урд. — Но лучше бы тебе не слышать наших слов. Знай, что те, о ком ты хотел спросить, принесут богам много несчастий.
— Двое из них принесут смерть тебе и твоему старшему сыну, а третья будет царствовать после вас, и её царство будет царством тьмы и смерти, — добавила Верданди.
— Да, волк убьет тебя, а змея — Тора, но и они сами погибнут, а царство третьей будет недолгим: жизнь одержит победу над смертью, а свет над тьмой, — сказала Скульд.
Печальный и озабоченный возвратился владыка мира в Асгард. Здесь он созвал всех богов и поведал им о предсказании норн, а Тора послал в Йотунхейм за детьми Локи. С тревогой выслушали Асы слова Одина, но ещё больше испугались они, когда бог грома привез с собой на своей колеснице Хель, Йормундгад и Фенрира. Ещё совсем юная Хель была уже на две головы выше своей исполинской матери. Левая половина её лица была красной, как сырое мясо, а правая — иссиня-чёрной, как беззвёздное небо страны вечной ночи. Змея Йормундгад, вторая дочь Ангрбоды, ещё не успела вырасти — в ней было не более пятидесяти шагов, — однако из её пасти уже сочился смертельный яд, а огромные светло-зелёные глаза сверкали беспощадной злобой. По сравнению с обеими сёстрами их младший брат, волчонок Фенрир, казался совсем безобидным. Ростом с обычного взрослого волка, весёлый и ласковый, он понравился богам, которые не нашли в нём ничего опасного для себя. Сидя на троне, Один внимательно оглядел всех троих.
— Слушай меня, Хель, — произнес он. — Ты так велика и сильна, что мы решили сделать тебя повелительницей целой страны. Эта страна лежит глубоко под землёй, и даже под Свартальфахеймом. Её населяют души умерших, тех, кто не достоин жить с нами в Валгалле. Ступай туда и никогда больше не появляйся на поверхности земли.
— Я согласна, — сказала Хель, наклоняя голову.
— Ты, Йормундгад, — продолжил Один, — будешь жить на дне мирового моря. Там для тебя найдётся довольно места и пищи.
— Я согла-с-с-с-с-на, — прошипела Йормундгад, сворачиваясь кольцом и глядя на богов жёстоким, немигающим взглядом.
— А ты, Фенрир, — промолвил Один, обращаясь к волчонку, — будешь жить у нас в Асгарде, и мы воспитаем тебя сами.
Фенрир ничего не ответил: он был так мал и глуп, что ещё не умел говорить.
В тот же день Хель отправилась в царство мёртвых, где и живёт до сих пор, повелевая душами умерших и зорко следя за тем, чтобы ни одна из них не вырвалась на свободу.
Змея Иормундгад опустилась на дно мирового моря. Там она всё росла и росла, так что, наконец, опоясала кольцом всю землю и положила голову на собственный хвост. С этого дня ее перестали называть Иормундгад, а прозвали змея Митгард, что означает «Мировая змея».
…Вспоминал он слова вещих норн, предрекшим ему гибель от этой страшнейшей из дочерей бога Локи. Слишком храбрый, чтобы бояться врага, как бы силён он не был, Тор приходил в ярость при мысли, что он должен терпеливо ждать, пока тот первый нападёт на него. Наконец, он решил сам разыскать обвившееся вокруг всей земли чудовище и избавить от него мир, хотя бы это стоило ему жизни. Но змея Митгард жила глубоко на дне мирового моря, никогда не показываясь на его берегах, и, чтобы найти ее, бог грома должен был отправиться за помощью к морскому великану Гимиру. И вот однажды утром, не взяв с собой никого и даже не сказав Асам, куда едет, Тор отправился в путь…
— У меня нет лишней рыболовной снасти, — сказал великан.
— Я захватил её с собой, — отвечал Тор, показывая Гимиру гигантский крюк и канат, толщиной с хорошее дерево.
Великан оглушительно захохотал:
— Такой крюк и такой канат выдержат целое стадо китов, — промолвил он, утирая выступившие у него от смеха слёзы. — Кого же ты собираешься ловить?
— Это моё дело, — ответил сильнейший из Асов, которому уже надоело спорить с великаном. — Скажи лучше, есть ли у тебя приманка?
— У меня есть приманка, но для себя, — снова нахмурился Гимир. — А достать приманку для тебя — не моё дело, доставай её сам.
— Хорошо, я раздобуду её и без твоей помощи! — сердито воскликнул бог грома и вышел из пещеры.
Возле неё на пригорке паслось стадо исполинских коров Гимира, среди которых был бык, спина которого подымалась над верхушками самых высоких сосен. Недолго думая, Тор схватил его за рога и, оторвав ему голову, вернулся с ней в пещеру.
— Вот и приманка для моей удочки, — сказал он…
…Крюк с приманкой опускался все ниже и ниже. Вдруг кто-то дернул его так резко, что сжимавшие канат руки Тора ударились о борт лодки.
— Попалась! — торжествующе закричал он.
Бог грома не ошибся: змея Митгард проглотила приманку, но вытащить эту исполинскую гадину было не так-то легко. Лишь с большим трудом могучему Асу удалось сначала стать на колени, а затем выпрямиться во весь рост. Началась ожесточённая борьба. Не обращая внимания на то, что лодка великана почти до краёв погрузилась в воду, Тор изо всех сил тянул канат и постепенно вытягивал чудовище, которое отчаянно сопротивлялось. Прошло немало времени, пока наконец над водой не показалась огромная безобразная голова змеи. Оцепенев от ужаса, Гимир смотрел то на выпученные холодные, полные беспощадной ненависти глаза дочери Локи, то на чёрные, но горящие ярким пламенем глаза Тора и никак не мог решить, какие из них страшнее.
Вдруг раздался громкий треск. Дно лодки, не выдержав, проломилось, и бог грома оказался в воде. На его счастье в этом месте было неглубоко, и он, погрузившись по горло, стал ногами на отмель, так и не выпустив из рук свою необыкновенную леску, на которой метался его враг.
— Вот мы и встретились с тобой снова, Митгард! — воскликнул Тор, подымая Мйольнир.
Всё это время Гимир неподвижно сидел на корме лодки, уцепившись руками за её борта. Но когда вода залила его ноги и великан увидел, что они тонут, он пришел в себя и, схватив нож, быстро провел им по канату, на котором висела змея. Тот лопнул, и чудовище сейчас же погрузилось в море.
— Нет, погоди, ты от меня не уйдешь! — закричал бог грома и метнул ей вслед молот.
Мйольнир с громким плеском исчез в волнах. Через мгновение он снова вылетел оттуда и прыгнул прямо в руки своего хозяина, а море далеко вокруг окрасилось в красный цвет. Это была кровь змеи Митгард.
Убил или не убил бог грома змею Митгард, никто не знает, но норны уверяют, что она всё ещё жива и только тяжело ранена.
— Придёт день, — говорят вещие девы, — последний и для неё и для Тора, когда они снова встретятся. Но когда придёт этот день, не знаем даже мы, норны.
* * *
Псалнериум (что-то типа гуслей) последний раз вздохнула и замолчала, но её златкоголосое пение ещё долго звучало в прибрежных скалах.
— Да, красиво… Налить певуну! А Фенрир сейчас — мой волк-котёнок! — Олег тряхнул рыжей гривой.
Из высокой стройной сосны сделали новую мачту, подремонтировали драккар и через несколько недель отплыли.
Олег встряхнул своей гривой, нельзя, нет, нельзя думать о хорошем, нельзя вспоминать и снова вспоминать о Ней. «Я её найду, но… попозже», — он себя попытался успокоить. Внезапно тучи раздвинулись, он увидел её глаза, ласковые и грустные, в них искрилась любовь, мерцала усталость и печаль, и ещё вера, вера в него; глазами, да, да, именно глазами, она шепнула: «Тебя впереди поджидают враги».
— Впереди враги! — рявкнул Вещий. Олав взметнулся на мачту, посмотрев на мгновенно поскучневшее лицо Олега, сверху прокричал:
— Это драккар конунга Виннега, кровного врага Синеуса! А за ним ещё один! Нам не уйти!
— Придётся принимать бой, — Олег мрачно скривил губы.
Полосатые паруса резво догоняли, да Олег и не собирался удирать, его, как всегда перед боем, слегка затрясло.
Олаф взглянул на Олега, за долгие годы знакомства они научились понимать друг друга без слов. «Чёрный орёл» медленно и как бы лениво развернулся и полетел над водой, словно крылатый зверь, учуявший добычу. Скалился на форштевне зубастый дракон, он был рад мелкой драке. Сто двадцать восемь вёсел размеренно взлетали и падали. Расстояние быстро уменьшалось.
Ваннег понял манёвр врага, но было уже поздно.
Вои уже надели на себя брони и круглые шлемы, пощупали свои мечи. Киевские варяги, как самые лучшие из стрелков-лучников, взяли в руки мощные пластинчатые луки, насыпали перед собой стрелы, чтобы удобней было их подбирать. Их враги выстроились вдоль бортов, стрелков не было видно, викинги вообще брезговали пользоваться луками.
— Я — Ваннег сын Дьерна Зубастого Волка из Дьорфиорда, конунг! — полетел над морем хрипловато-наглый голос кровника Синеуса. — А вы кто такие и куда идёте?
Голос у него был низкий, навечно замерзший от ветра и от неутомимой жестокости, про которую ходили легенды. Его гнусный рёв услышали, но не ответили — побрезговали. Сын Зубастого выждал некоторое время и сказал:
— Я предлагаю вам выбор. Можете сесть в лодку и добираться до берега, но я вас и там перережу. Или защищайте себя и корабль, а я вас всё равно перережу! У меня четыреста викингов! — и довольно захохотал от своей шутки. Олег по-мальчишески хихикнул и, чтобы раззадорить свою дружину, да и повеселиться заодно, проорал:
— Смрадные псы, сыновья навозных червей! Блевотина Бога Ньерда! Я, Олег, Великий князь Киевский, отрежу ваши уши и скормлю их свиньям! Я заставлю вас жрать собственную печёнку! Я швырну то, что у вас осталось от мужского достоинства зловонно-зелёным мухам! Деритесь, поганые трупоеды, дохлые крысы! Деритесь, и посмотрим, чью кровь сегодня будет пить море!
То был давний обычай — бахвалиться перед боем. Но Олег не хвастал: он был наслышан о подвигах сына Зубастого, он был готов сделать всё, что было обещано.
— Олег, — тронул его за плечо Олаф, — Зубастый, а потом и его сын прославились тем, что их самое любимое развлечение было такого: после взятия деревни или города хватать детей, подбрасывать их и ловить на копья.
Гнев его был велик: ярость подымалась жаркой волной в груди и била в разгорячённое сердце. Привычным усилием, но… лениво сжал свои могучие кулаки, спрятал за спину, даже глаза подобрели, ярость остудил, не должна она туманить взор и разум, убивать надо спокойно, не торопясь, и заорал с псевдобешенством:
— Деритесь, потомки свиньи и акулы! Да будут бесплодными утробы ваших жён! Да пожрёт огонь ваши жилища! Пусть ваши дети проклянут вас!
В ответ — разъяренный рёв, взвыли боевые рога. Олег тяжело вздохнул и взял себя в руки, в бою, как всегда, надо только убивать, ни о чём не думая. Его лицо замерло, глаза перекрасились в серо-зелёные: на каждом корабле находился одетый в чёрную сутану человек.
— Они что, приняли христианство? — спросил у кого-то из викингов, тот только недоуменно пожал плечами.
«Это нелюди Чернобога», — промелькнуло слово-подсказка Перуна.
«Чёрный орёл» повёл себя необычно, вёсла дружно ударили по воде, его скорость резко возросла, на носу вместо привычной для всех головы дракона горел боевой медный бивень, второй, гораздо длиннее, привязанный крепкими, из двойных бычьих шкур верёвками, был закреплен ниже ватерлинии. Тяжёлый и смертельно опасный.
Олег кивнул Олаву, и тот слегка повернул руль. Ещё быстрее заходили в гребных люках сосновые вёсла… И подводный бивень ударил в борт вражеского драккара, «Чёрного орла» немножко тряхнуло, вёсла дружно ударили по воде, сразу отскочив от вражеского драккара на десятки метров. Олег опять кивнул Олаву, и тот снова повернул руль. Викинги всё это время топтали море вёслами, остановились недалеко, метров за сто — сто пятьдесят от второго драккара.
Олег поднял свой лук и прокричал непонятную для викингов команду:
— Шесть пальцев вверх, четыре вправо! — Тридцать стрел понесли смерть, двадцать семь нашли своих жертв, оставшиеся ещё живые, но уже мёртвые, заревели.
— Мы придём из Вальгаллы, найдём тебя, а твою лживую печень вырвем и сожрём, а вином будет твоя кровь!
Стрелы киевлян ещё раз разорвали воздух, и ещё несколько раз, и с командой первого драккара было покончено. Его, не торопясь, ухмыляясь волнами, заглатывало море.
Олег отдал другую команду, вои натянули несколько огромных луков, натягивали втроём. На второй драккар сына Зубастого сверху упали глиняные сосуды с нефтью, кувшины разбились, потом в драккар лениво полетели огненные стрелы и огонь запел свою, известную только ему, боевую, огненную, всепожирающую песню-смерть. С главным врагом Синеуса было покончено. Вёсла опять с силой ударили по воде и «Чёрный орёл» рванулся к полузатопленному драккару, абордажные крючья и верёвки с кошками на концах вцепились в тонущий корабль, дружинники облегченно вздохнули — успели. Игорь недовольно пробурчал:
— Зачем брали мечи в руки? Даже не погрелись…
Викинги засмеялись:
— Когда ты понадобишься Одину на его корабле, он тебя призовёт.
— А пока ты нужен мне и на моём, — хмыкнул Олав.
— Кто храбр и воинствен — погибает. Кто храбр и не воинствен — будет жить, — назидательно изрёк Олег.
Немалая удача, когда бой обходится без потерь, а это значит, что их вождь удачлив. Умён, опытен и удачлив. А что может быть лучше для дружины? Особенно удача. Все викинги неумело, посмотрев друг на друга, улыбнулись. После их свирепо-детских улыбок у Олега потеплело на душе.
Сильные руки переправляли на драккар добро, взятое в смешном для них бою. Перекидывались через качавшийся борт бочонки русского мёда, позвякивало в кожаных кошелях светлое серебро да жёлтое золото, нежно шептали связки мехов, укутанные от сырости в мешковину и кожу, подняли через борт бурдюки с терпким вином, жаль, что не в амфорах, бочонки с пивом… Будет, что продать в ближайшем городе, и будет, чем отпраздновать победу.
— Неплохо пограбил Ваннег сын Дьерна Зубастого Волка из Дьорфиорда, конунг, — довольно пробурчал Олав.
Освобождённый от кошек и от крючьев корабль раскачивался на волнах всё незаметнее, захлебываясь морской водой, и вскоре над ним сомкнулась грязно-пенная вода. До Олега из-под урчащей воды донеслось:
— С тобой говорят дети Ньерда. Маловато будет, надо бы ещё золота добавить, но всё равно спасибо.
Князь улыбнулся:
— Кормчий, подари детям Ньерда половину золота сына Зубастого.
Олаф сначала недовольно нахмурился, но потом его лицо осветилось улыбкой.
— Да хоть всё золото в подарок, — наклонил голову. — Защитите нас от штормов и от коварных песен русалок!
— Всего не надо, нам немного, для забавы, — пропели дети Ньерда.
Золото тяжело вздохнуло, как живое, ведь гораздо интереснее ходить по тёплым, человеческим рукам и жить страстями людскими, чем попасть в сокровищницу к владыке моря и лежать сотни лет, а может и навсегда, в тишине и забвении.
К вечеру подошли к скалистому, невзрачному острову, где в будущем будет отбывать свой срок граф Монте Кристо. Разожгли огромные костры, но Олега поманило вглубь острова, он знал, кто там его ждёт.
— Где же ты раздобыл столь мощное заклятие? — восхищенно спросил Перун. — Даже Посейдон-Ньерд удивился! Ты обратился напрямую, минуя богов, к стихиям.
— Мы тоже не пальцем сделаны, — гордо вздёрнул подбородок Олег.
— Мы тут подумали и решили: направить тебя снова вперёд, в будущее.
— Не хочу опять смотреть ваши ужастики.
— Нет, в возможное светлое будущее.
— Сначала вино, а потом ваше прекрасное будущее, — сказал, как отрубил, Олег.
— Похмелидзе, вина!! — и сын Колхиды доставил самое лучшее вино солнечной долины.
Олег выпил пять, а может, даже семь, кувшинов молодого, пахнувшего октябрём вина, вздохнул.
— А я на драккарах видел людей в чёрном, — замолчал. — Это опять приспешники Чернобога?
— Они, родимые, я же тебе вещал, — Перун почесал бороду.
— Я в пылу боя не услышал, — Олег скривил губы.
— Ну что, товарищи боги, закидываем? — Вишна улыбнулся и хлопнул всеми своими четырьмя руками.