– Позвольте подвести итог нашей беседе. Вы, Роберт, а также мисс Хоуп утверждаете, что Каролин Киркегард убила Франсиско Ливингстона, и хотите, чтобы я арестовал ее по подозрению в убийстве?

Шеф полиции Беверли-Хиллз внимательно вглядывался в лицо известного актера, пока выслушивал от него эту историю. К тому, что ему поведали, он был никак не готов. До этого он пару раз встречался с Робертом на каких-то празднествах, и когда кинозвезда и молодая и популярная в светской среде владелица «Шато дель Мадрид» Паула Хоуп попросили его уделить им время для срочного и очень важного разговора, он вознесся до потолка своего кабинета, надутый радостью, как детский шарик. Политическое влияние Роберта и, соответственно, важные дивиденды для полиции трудно было не учесть.

Но Каролин Киркегард тоже была известной личностью. И еще близким другом Дэвида Плутарха, а его деньги позволяли ему сделать своим другом кого угодно или кого угодно своим врагом. Такое дело надо вести с максимальной осторожностью, если вообще его затевать.

– Нет, Антонио, мы этого не говорили, – возразил Роберт. – Мы только утверждаем, что у Киркегард был мотив. Со смертью Ливингстона и моими финансовыми затруднениями «Сансет» падал ей в руки, как спелое яблоко. И сама Каролин призналась в беседе с мисс Хоуп, что она причастна к кончине Ливингстона. Мы всего лишь требуем аутопсии. Не было посмертного вскрытия. Это вопиющее нарушение. Да, Ливингстон был стар, да, он был болен, да, он умер в ванной комнате. Естественные причины были указаны в протоколе, но… не доказаны. Теперь я настаиваю на эксгумации тела.

Шеф полиции терзался сомнениями.

– Простите, что я буду прямолинеен, но неужели вы думаете, что кто-то в Лос-Анджелесе поверит в версию убийства Ливингстона ради приобретения «Сансет-отеля»?

– Простите, что я вмешиваюсь, но вы не совсем представляете, кто такая эта мисс Киркегард, – подала голос Паула. – Если есть такое понятие, как Всемирное Зло, то она как раз его воплощение. Побеседуйте с ней, пообщайтесь, и оно обязательно вас коснется. Поинтересуйтесь хотя бы тем, как Киркегард манипулирует дочерью Роберта. В ваш департамент, должно быть, поступили сотни жалоб от родственников тех, кого она сумела поработить. Киркегард сказала мне, что смерть Ливингстона – дело ее рук. Она почти призналась открыто в убийстве.

– Почти… – подчеркнул Антонио Терлизезе, – и в личной беседе, а не в полиции. И не для полицейского протокола, – уточнил он вежливо.

Культ Киркегард, расцветший столь внезапно пышным цветком в благодатной Калифорнии, доставлял ему головную боль. Но не более того. Драматизировать ситуацию никак не следовало.

– Процитируйте мне еще раз и как можно точнее, что она сказала, – обратился шеф полиции к Пауле.

– Вряд ли я могу пересказать ее слова буквально, но она произнесла: «Он встретил свой конец с заклеенным ртом, он не смог покаяться и умер в муках». А до этого она предупредила меня, что все, кто переступают ей дорогу, потом об этом пожалеют. Но вслух, живыми, сказать ничего не смогут, а только голосами с того света. Но не столько смысл ее слов, сколько выражение ее лица было страшным. Если б вы были там, то тут же арестовали ее на месте.

– Как видите, мисс Хоуп, это даже не свидетельские показания, а лишь ваши личные впечатления от состоявшейся беседы. Киркегард будет все отрицать или скажет, что пошутила, а вы ее неправильно поняли. Возможно, она заявит, что это была просто бравада с целью вас попугать. Вы же знаете, как ей хочется произвести на вас впечатление, что у нее стальная воля, что она мачо в женском обличье. Вы же с ней конкуренты в гостиничном бизнесе.

Он был предельно осторожен, ступая по тонкому льду, и остался доволен своей речью. Путь, на который эта парочка толкала его, был долог, труден, и цель его никак не вырисовывалась, а вот то, что на пути мог возникнуть Плутарх, недовольный тем, что его потревожили, было несомненно.

Роберт успокаивающим жестом погладил коленку Паулы.

– Позвольте теперь мне еще раз взять слово, Антонио, – примиряющим всех тоном начал он. – Конечно, никто не будет возражать против эксгумации тела бедного Ливингстона. Ведь у него нет никаких родственников, кроме какой-то дальней родни где-то в Пассадене. Вы выкопаете его без шума и послушаете, что скажет патологоанатом. Если ничего, то забудем всю эту историю, но я буду у вас в долгу. Если же что-то обнаружится, то ваш долг заняться расследованием. – Слово «долг» Роберт выделил.

Шеф полиции Беверли-Хиллз соединил пальцы у подбородка, задумчиво посмотрел на Роберта, потом на Паулу, снова на Роберта и переспросил на всякий случай:

– Никаких родственников?

– Никаких, – твердо заявил Роберт.

– И никто не узнает… – произнес Антонио уже мысленно, убеждая сам себя, – кроме нас с вами, а мы… – добавил он вслух и выдержал драматическую паузу, – мы успокоим свою совесть, и это будет для нас вознаграждением.

Он уже грезил о постоянном расположении к себе звездной парочки Хартфорд-Хоуп и о приглашениях на банкеты в «Шато». Он представил свою жену чуть ли не в объятиях суперзвезды, когда Хартфорд лично проводит ее в зал на очередную премьеру. А в дальнейшем вполне возможна поддержка Хартфорда, когда Терлизезе выставит свою кандидатуру на пост мэра. Словом, есть ради чего рискнуть.

– Значит, Роберт, если обойтись без огласки, то почему бы нам не взглянуть на бедного старину Ливингстона?

Роберт встал, поднялась и Паула. Роберт протянул руку шефу полиции.

– Благодарю, Антонио. Я твой должник. Дай мне знать, когда я буду тебе нужен.

– Хорошо. Кстати, где вы теперь обитаете? Ведь не в «Сансет-отеле», конечно?

– Я арендовал домик Рода Стюарта в «Бель-Эйр». – Роберт потупился, как бы собираясь с мыслями. – Но, Антонио, прошу, никому ни слова. И особенно настаиваю, чтобы мое имя и имя мисс Хоуп нигде не упоминалось вместе. Киркегард думает, что нашей дружбе давно пришел конец. Пусть и продолжает так считать.

В душе у Роберта трубили фанфары. Скоро они с Паулой вступят триумфаторами в вожделенный «Сансет».

– Сколько это займет времени? – Паула во взвинченном состоянии расхаживала босиком по мексиканскому ковру в спальне арендованного Робертом «скромного» дворца, копирующего архитектуру и интерьер старой испанской миссии.

– Антонио обещал, что утром даст нам знать…

Роберт лениво разлегся на широком ложе и любовался Паулой. Легкая хромота придавала ей особую греховность. Как же он был глуп, что расстался с Паулой на целый год. И ведь он мог потерять ее навсегда.

– Я хочу, чтобы она умерла, – сказала Паула. – Я хочу, чтобы ее казнили в газовой камере, и она бы втянула своими мерзкими ноздрями пропитанный ядом воздух.

– С адвокатами Плутарха на это не надейся. В крайнем случае ее приговорят к домашнему аресту под наблюдением врачей и служб социальной помощи. – Он злорадно рассмеялся. – Вердикт о ее виновности втопчет ее обратно в грязь. Она еще немного потрепыхается, но с нею будет покончено. Мы вызволим Кристину из рабства, а какой-нибудь судья признает недействительным дарение акций «Сансет-отеля». «Все вернется на круги своя»… Я правильно цитирую Библию или ты с ней незнакома?

– Я хочу видеть ее мертвой, – упрямо повторила Паула. – Ей не место среди живых, ей надо умереть. Зло надо вырывать с корнем и сжигать почву, его породившую.

– Ты стала проповедницей, подобной ей. А меня ты простишь? – Роберт, охваченный тревожным чувством, уже сменил позу и пытался поймать взгляд Паулы, вышагивающей взад-вперед по комнате.

– Я тебя простила. Прошлой ночью, а может, еще двадцать ночей назад, когда ты любил меня… Я не считала. Если я поцелую тебя, вступит ли в права наша двадцать первая ночь?

Она наклонилась над ним, но телефонный музыкальный аккорд помешал ей.

Роберт опередил Паулу, взяв трубку.

– Роберт? Это Антонио. Ты был прав на все сто! Смерть от удушья! И никаких сомнений, хотя труп пробыл в земле уже больше года. И послушай еще… Там нашли остатки клея во рту, в ноздрях и в глазницах. Марку определили…

– Какую?

– Обычный суперклей. Им заткнули Ливингстону рот и нос, и бедняга задохнулся.

– Ты замечательно поработал, Антонио. Но что за этим последует? Ее арест по обвинению в убийстве?

В ответ было молчание.

Роберт ждал, ждала и Паула, взяв параллельную трубку.

– Это не так просто, как тебе кажется, Роберт. Никаких свидетельств причастности Киркегард к убийству нет. Она выйдет из суда с гордо поднятой головой, и на этом все кончится. Максимум, что мы можем сделать, это вызвать ее повесткой как свидетельницу и установить за ней негласное наблюдение. Может быть, появившись в полиции, она признается…

– Она ни в чем не признается, не рассчитывай на это. Это баба с мужскими яйцами. Поверь мне, ради бога, Антонио, что тебе будет на допросе труднее расколоть ее, чем аятоллу Хомейни. Не надейся на силу убеждения. С ней это не пройдет.

– А на что мне надеяться?

– Как на что? Мы же теперь оба знаем, что здесь дело нечисто. Неужели нельзя выдвинуть против нее обвинение и открыто начать расследование? Прости, Антонио, я ни на чем не настаиваю… но раз мы друзья, то уж будем говорить откровенно. Что тебе мешает?

Роберт уже начал кипятиться, но Антонио охладил его пыл.

– Я мог бы назвать тебе сотню имен убийц, спокойно разгуливающих по улицам Лос-Анджелеса, и с ними ничего нельзя поделать. Каролин не будет признана виновной, пока суд не признает ее таковой, а мы, хоть и знаем, что она убийца, можем сколько угодно биться лбом о стенку.

– Но ведь найдутся какие-то улики. В наше время убийство не остается без улик.

– Самое худшее, что улики есть, – загадочно ответил Антонио.

– Какого дьявола ты темнишь? Какие улики? И почему это плохо?

– Конечно, убийца убрал все следы с трупа. Если бы что-то осталось, то мои ребята это бы обнаружили, не сомневайся. Но что важно, они нашли человеческий волос в ноздрях бедняги Ливингстона и фрагмент волоса у Ливингстона под ногтями. Волосы принадлежат блондинке.

– У Каролин и ее помощницы светлые волосы, – сказала Паула.

– И еще у сотен тысяч женщин в Лос-Анджелесе, – откликнулся полицейский. – И девяносто девять из них не родились блондинками.

– И поэтому нельзя доказать, что волос, обнаруженный в ноздре трупа, принадлежит Каролин или ее ассистентке? – возмутился Роберт.

– Сейчас применяют новую технику. По волосам можно определить ДНК. Но для этого надо иметь образцы волос Киркегард или ее напарницы.

– И это будет доказательством в суде?

– Возможно, но не наверняка. Однако насильника во Флориде в прошлом году на основании этого приговорили к пожизненному…

– А имеет значение, что волос пролежал столько времени в земле?

– Думаю, что нет. Гроб Ливингстона был запаян оловом, а волосы сохраняются лет десять-одиннадцать… Проблема в том, как мы можем получить на анализ волосы от Киркегард и ее помощницы. Окружной прокурор отказывает нам в ордере на изъятие образцов для экспертизы. Я с ним спорил до потери сознания, но он их поклонник. Скажем проще, он не готов идти против денег Плутарха. Прости, я очень сожалею, но мои полномочия ограничены.

– Тебе нужен образчик их волос? Этих шлюх? Но ты не можешь добраться до них?

– Конечно, я могу их попросить, но они никогда не согласятся. А если без ордера я дерну их шевелюру, то получится перебор – двадцать два очка.

– К черту твой перебор! – воскликнул Роберт и тут же прикусил язык, чтобы никак не обидеть новообретенного приятеля.

– Я понимаю, дружище, что ты разочарован. Я тоже, уверяю тебя. Но боюсь, что это конец всей затеянной нами истории.

– Так сгори ты в аду вместе с Киркегард! – Роберт швырнул трубку.

Он растерянно взглянул на Паулу, ожидая от нее помощи.

– Как мы сможем достать волос этой проклятой Киркегард?

– Очень легко, – сказала Паула. – Отрежем, и все…

– Только тронь волосок на моей голове, и я отправлю тебя куда-нибудь, где холоднее, чем в Арктике, – пригрозила Каролин. – Ты понял?

Через свое отражение в зеркале она подкрепила свою угрозу молнией, блеснувшей в глазах, и парикмахер за ее спиной вмиг превратился из живого существа в некое растение, а его руки с ножницами – в неподвижные ветки. Девушка, готовящаяся заняться гримом, тоже замерла в нерешительности.

– И вы тоже. Канга не позволяет прикасаться к себе случайным людям. У нас есть постоянные стилисты, и они досконально знают, что нам требуется.

Жиль Рамирес опустил руку с ножницами. Больше всего он хотел бы улететь отсюда подальше, но, конечно, не в Арктику, а на родной остров, омываемый теплым Гольфстримом. Незачем ему было вмешиваться в эти странные дела, но предложение работы над предстоящим грандиозным шоу, устраиваемым Паулой Хоуп в своем «Шато дель Мадрид», могло вознести его на такую вершину, о какой он не смел мечтать. Словно степной пожар, слухи о празднестве охватили весь Лос-Анджелес, а больше всего они взволновали портних и парикмахеров. Безумно дорогие билеты раскупались быстрее, чем горячие сосиски, а мастера и мастерицы рассчитывали получить дополнительный заработок, ибо богатая публика спешно занялась подготовкой к празднику.

– Мисс Хоуп просила, чтобы мы привели в порядок прически у всех участников шоу, – вымолвил Жиль и тотчас прикусил себе до крови язык. Как он осмелился сказать, что волосы мисс Киркегард не в порядке? Но инструкция, полученная им от Паулы требовала: «Чуть подстригите ее».

Внезапно рука Каролин выгнулась движением кобры, танцующей в корзине факира, закинулась за спину и схватила несчастного парикмахера за подбородок. Девушка-гримерша, не привыкшая к такому поведению богатых клиентов, в ужасе вскрикнула и уронила только что открытую пудреницу. Ароматное облако окутало действующих лиц маленького спектакля.

– Есть какие-то проблемы? – поинтересовалась Паула, заглянув в дверь.

– Никаких проблем, – заверила ее Каролин. – Я только лишь приказала этому педику с ножницами оставить мои волосы в покое. Я устала от всех этих попыток дилетантов навести на меня глянец. Обойдусь тем, чем одарила меня природа. – Каролин очаровательно улыбнулась. – А как ты поживаешь, Паула? Скажу честно, выглядишь ты аппетитно.

На комплимент Паула ответила понимающей улыбочкой и соответствующим комплиментом:

– А кто делал тебе прическу, Каролин? Она более чем великолепна. У меня даже не хватает слов…

– Дэн Галуин из Лондона. Дэвид посылает за ним специальный самолет каждую неделю.

Паула приблизилась к сидящей перед зеркалом Каролин, встала у нее за спиной, наклонилась так, чтобы в отражении их лица почти слились.

– Я так рада, что ты приняла мое приглашение. Этот вечер так важен для моего будущего. Я бы хотела, чтобы ты была на нем звездой первой величины. Я ценю твое дружеское расположение и мечтаю, чтобы оно длилось вечно.

– Я тоже, но пока ты не постигнешь истину, что можешь обойтись без жеребца, мы останемся чужими.

Намек был сделан, и Паула сразу покраснела.

– Как твои дела, Паула? – спросила Каролин. – Звезды сверкают? Чековая книжка распухает от прибылей? Звезды переметнулись в твой отель?

– Не говори, Каролин! Скорее моя голова пухнет от забот.

– Не тревожься. Мой «Сансет» часть клиентуры переманит к себе.

– Я буду только благодарна. Мы уже по горло завалены заказами. Мне так трудно вести самой такое большое хозяйство.

– Черпая энергию из иных миров, ты сможешь постоянно возрождаться с юной душой и запасом молодых сил.

– Но как этого достичь? Ты научишь меня?

– Может быть… Это зависит от тебя.

Во взгляде Каролин, устремленном в зеркало, мелькнул властный призыв, поработивший уже не одну душу. Паула встретила ее взгляд смело, надеясь, что в отражении он утеряет часть своей силы. И все же ей с трудом удалось разорвать цепь, которую уже почти накинули ей на шею.

Сближения не получилось, началось сражение. Паула выпрямилась и заговорила, избегая устремленного на нее из зеркала взгляда.

– Шоу обещает быть превосходным. Валентино и Армани приложили руку к костюмам, а Джонни будет комментировать появление гостей. Никто не будет обойден вниманием.

Каролин снизошла до похвалы:

– Твой шарм, Паула, заставляет людей делать все, что ты пожелаешь.

– Неужели все? – загадочно переспросила Паула, еще продолжая играть несвойственную ей роль.

– Все!

Каролин крутанулась на вращающемся стуле и, обернувшись к Пауле, как бы нечаянно распахнула свой халат, открыв то, что скрывалось под ним, – великолепные груди, похожие на два сверкающих айсберга, гладкий живот и полоску рыжих волос, как стрелка, указывающих путь к наслаждению.

Паула судорожно сглотнула. Даже она, готовая к любым трюкам Каролин, не могла остаться равнодушной к соблазну, так откровенно ей предлагаемому. Никто не мог противиться напору этой женщины. Сам дьявол давно нашел себе приют внутри ее и был неисчерпаемым источником ее энергии, отрицательного обаяния и материализованного зла.

– Бьюсь об заклад, – со смешком произнесла Паула, – что ты не расщедришься на дорогой для меня подарок.

– Какой же? – удивление отразилось на лице Каролин.

Паула поспешила ее успокоить:

– Подари мне свой локон. Он будет подпитывать меня твоей энергией.

– Только взамен на твой, – благожелательно улыбнулась Каролин.

Двух женщин, притягивающихся друг к другу, окружило облако, насыщенное сексуальностью, как грозовая туча электричеством.

– Может, и твоя юная сила передастся мне, – с плотоядной улыбочкой произнесла великанша.

– Если б я могла надеяться… – казалось бы, на последнем дыхании откликнулась Паула.

– Так обменяемся и посмотрим, что получится, – приняла решение Каролин.

Медленно двигаясь, словно лунатик, прохаживающийся по крыше во сне, Паула сделала пару шагов и взяла с туалетного столика ножницы. Приближаясь к Каролин, она с каждым миллиметром сокращающего расстояния ощущала, что аура этой женщины, словно раскрытая пасть, впускает ее, чтобы потом уже больше не выпустить. Пауле понадобилось собрать всю свою волю, чтобы не забыть, ради чего она затеяла весь этот спектакль.

– Только самую маленькую прядь… – пролепетала она жалобно, скрывая охвативший ее страх.

Каролин буравила ее взглядом, как нефтяники скважину. Она не восприняла просьбу Паулы как странную. Странности и причуды различных людей и были тем морем, в котором она плавала и охотилась, как большая белая акула. Заглотнуть владелицу «Шато дель Мадрид» оказалось ей вполне по силам. Не спас девчонку ни ее чудесный дизайнерский талант, ни деньги и знания, завещанные ей покойным Тауэром. Девочка с глазами, похожими на два голубых бассейна, пожелала взять на память волосок с головы несравненной Киркегард. Чуть позже она захочет многих других вещей и еще большего сближения.

Когда Паула с Гретой очутились в коридоре, хозяйку вечера охватил истерический смех.

– Вот тебе, Грета, образчик ведьминой гривы! Теперь дело за тобой.

Она протягивала «гримерше» ладонь с тонкой прядкой волос, будто добытый рыцарями Святой Грааль. И с таким же благоговением приняла ценное вещественное доказательство сержант Грета Кандински из полицейского управления Беверли-Хиллз. Не потрудившись стряхнуть с себя рассыпыпанную пудру, она понесла эту важную улику, опущенную в стерильный целлофан, к припаркованной на самом удобном для выезда месте автомобильной стоянке, куда длинные, как межконтинентальные ракеты, лимузины доставляли прибывающих гостей.

– Вы имеете право хранить молчание… – монотонно произносил давно заученные наизусть фразы полицейский в форме.

Канга сидела неподвижно, с каменным лицом, как будто все происходящее вокруг ее никак не касалось. Не было ни истерик, ни рыданий, ни попыток как-то себя оправдать. Молча она выслушала зачитанные ей права и обвинение в убийстве первой степени. Разумеется, перед этим ее жилище тщательно обыскали, перетряхнули все ее вещи, просмотрели все ее записи. И все, что составляло для полицейских интерес, было собрано руками в стерильных перчатках в пластиковые пакеты и превратилось в изъятые у нее предметы для предстоящего расследования.

Она спокойно выдержала этот смерч, обрушившийся на нее внезапно, и думала в эти минуты не о себе, а только о судьбе Каролин. Если они догадались о причастности Канги к смерти Ливингстона, то, значит, ниточка потянется и к ее возлюбленной хозяйке.

– Вы имеете право на защитника…

– Могу я позвонить своему адвокату? – подала наконец голос Канга.

– Вам разрешен один звонок, – ответил полицейский в форме. – Вы можете позвонить отсюда или из участка, куда будете доставлены. Вы по-прежнему утверждаете, что вам неизвестно, где в настоящее время находится мисс Киркегард?

– Нет, – сказала Канга, и она не лгала.

Она действительно не знала, где сейчас Каролин. Обычно поздним вечером она возвращалась в дом Плутарха и ночевала там, но полиция, установив негласное наблюдение за каждым ярдом ограды его владений, используя приборы ночного видения, ее там не обнаружила. Розыск был объявлен, и хоть Каролин была личностью заметной, но и город был чересчур громаден и многолик.

Канга размышляла. У нее есть право на один лишь звонок. Один шанс подать сигнал тревоги той женщине, которой она служила и которую обожала, предупредить ее об опасности… Позвонить Плутарху? Там уже все прослушивается. Есть еще телефон в машине. Его номер нигде не зарегистрирован. Но где сейчас может находиться «Мерседес» Каролин?

У Каролин было приглашение в отель «Бель-Эйр» на благотворительный аукцион по продаже ее книги «Путь к Вечности». Может быть, она сейчас отдает ключи от «Мерседеса» мальчикам, отгоняющим автомобили на гостевую стоянку, и до нее уже не добраться.

Канга влажными от пота пальцами обхватила трубку, а другой рукой стала набирать на диске номер, не догадываясь, что наметанный взгляд из-за ее спины отсчитывает набранные ею цифры.

– Да? – ясно, будто совсем рядом, раздраженно рявкнула Киркегард.

– Это Канга.

– Какого черта тебе надо? Я опаздываю на прием к Эмили, а на дороге сплошной ужас. Ты где?

Канга поторопилась доложить:

– Я арестована за убийство Ливингстона. Тебя тоже разыскивают…

Она бросила трубку на рычаг, обрывая связь, и ее тут же схватили за запястья.

– Какой ты набирала номер?

Канга молчала с видом невинной жертвы.

– Номер мы засекли, – успокоил всех кто-то из глубины комнаты. – Но вот куда эта сучка направилась, пока еще не знаем…

Мужчина в штатском, вероятно, детектив, выступил из тени.

– А вот ты, ее подружка, по уши тонешь в дерьме. Как ни спасай эту дрянь, ей придется поджариться на электрическом стуле. А тебе хочется трахнуться с ней там на пару?

– Пошел ты!… – Канга длинно и смачно выругалась.

Любовь между двумя женщинами – совсем не то, что краткое утоление плотского голода двух особей разного пола. Это акт высочайшей нежности, и Канга готова была к самопожертвованию, если это поможет ее обожаемой Каролин…

Каролин Киркегард подъехала к укрытой, словно шатром, разросшимися магнолиями, стоянке и выключила зажигание.

Телефон в машине вновь раздражающе запищал. Ответить – означало подвергнуть себя риску. Канга ясно дала понять, что за Каролин началась охота. Каролин сохраняла спокойствие. Ее ум работал со скоростью компьютера. Канга арестована по обвинению в убийстве Ливингстона. Ну и что? Канга не выдаст ее даже под пыткой. Но у полицейских есть ордер на арест и самой Киркегард. Это означает, что они заполучили доказательства, какие-то улики, достаточные, чтобы ее задержать. Вот тут в мозгу Каролин застучал сигнал тревоги. Оказаться за решеткой, быть осужденной за убийство – все это не пугало ее, потому что она не сомневалась, что адвокаты вытащили бы ее из самой глубокой ямы. Но личная свобода не имела для нее никакой ценности, если ее Движению будет нанесен подлый удар и «Сансет-отель» уплывет из ее рук. Она долгие годы жила мечтой, и без осуществления мечтаний ей незачем жить. Ей надо остаться той, прежней, или исчезнуть насовсем.

Безошибочный инстинкт подсказывал ей, что за всем этим стоит ненавистный киногерой. Самовлюбленный идиот, однако удачливый. Вся черная злоба Каролин сосредоточилась на этой смазливой физиономии, которую стоило бы сжечь, превратить в чудовищную маску лазерным лучом ее энергии. Но тут ее осенило. Роберт никогда бы собственным умом не додумался раскопать могилу Ливингстона. Здесь требовались чутье и догадливость… Паула?

Мысли Каролин унеслись на несколько недель в прошлое. Эта странная, но безумно везучая девчонка почему-то начала липнуть к ней. Совместный проект шоу модельеров в двух величайших отелях мира – «Сансет» и «Шато дель Мадрид». Не согласится ли несравненная мисс Киркегард представить модели будущего века? А тот вечер в «Шато»? Был какой-то конфликт, какое-то недоразумение в гримерной…

Все ясно. Им нужны были материальные улики… волосок… ниточка… Обе – и Каролин, и Канга – проявили неосторожность. Криминалисты, если им хорошо заплатить, найдут все, что потребуется обвинению. Достижения науки, будь они прокляты!

Паула и Хартфорд – вот и звенья одной цепочки. А замкнул ее какой-то ничтожный волосок.

Пока Каролин спускалась по виражам извилистой дороги, в ее голове созревал четкий план мести.

Прежде всего нанести удар по самому чувствительному месту – уничтожить «Сансет-отель». Он не должен больше существовать. А пустое место – пепелище – станет ее памятником, воздвигнутым после смерти, нет, при жизни, вечно живой и постоянно возрождающейся Каролин Киркегард. Петли горного шоссе не мешали ей думать. Наоборот, они вдохновляли Каролин, ибо таким же, сложно закрученным, был ее план.

«Мерседес» Каролин резко затормозил у заправочной станции. Она приказала неторопливому служащему-мексиканцу побыстрее пошевеливаться, подбодрив его стодолларовой банкнотой.

– Две канистры бензина…

Подъехав к «Сансет-отелю», она увидела воочию ту картину, что и воображала. Полицейские машины с мигалками были повсюду, и в проблесках бело-голубого света посетители торопливо покидали рестораны. Что ж! Враги сделали в той шахматной партии, которую предстоит разыграть, первый ход белыми фигурами. Но грош ему цена. Она прекрасно сыграет и черными.

Каролин припарковала машину на боковой улочке, куда еще не достигла паника. Отсюда до главного здания путь был немалый – через заросший густой «слоновьей» травой пустырь, а затем дебри, в которых были скрыты отдаленные бунгало. Но такие трудности не смущали Каролин, как и тяжесть двух полных канистр. Для ее могучих мускулов они были пушинкой.

Запах бензина смешивался с ароматом ее духов, ее пота и тропических цветов в парке. Создавался восхитительный коктейль, на который стоило бы взять патент, думала Каролин, вдыхая широко открытым, алчным ртом воздух, когда позволяла себе короткую передышку.

Она обошла отель с задней стороны, не там, где суетились полицейские. Зал для танцев вплотную примыкал к дикорастущим джунглям парка, а легко открывающиеся окна давали возможность разгоряченной парочке улизнуть в насыщенную сексуальными тропическими ароматами темноту.

Полвека назад была построена эта комната, и с тех пор упрямый Ливингстон не позволял там даже подправить рамы и задвижки на высоких «французских» окнах. И паркет, наверное, прошаркали чуть ли не миллион пар танцующих ног. Отполированный сверхкачественным лаком, он отражал сейчас лунный свет, проникающий сквозь тончайший, как паутина, шелк опущенных гардин.

Каролин присела на пол, отдышалась и отвернула пробки канистр. Опрокинув одну из них набок, она спокойно следила, как жидкость выливается на старое, сухое дерево, так вожделеющее огня. Она встала, перенесла другую канистру в дальний конец танцевального зала и повторила процедуру. Остатками бензина она спрыснула гардины на окнах. Каролин сама пропиталась бензиновым запахом, но почему-то ощущала только аромат своих дорогих духов.

Что бы ни случилось, как бы ни повернулись судьбы и события, но Роберт Хартфорд не станет владельцем отеля. «Сансет» умрет, сгорит во все очищающем пламени. Он исчезнет, превратится в пепелище, которое развеют ветра и смоют дожди.

Каролин точно знала, где разжечь пожар. Зал для танцев был сердцем отеля. Отсюда огонь, словно яд, неудержимо распространится по всем артериям, венам и капиллярам. От «Сансета» не останется ничего. Только память. Каролин сохранит ее в себе навечно.

Она наклонилась, щелкнула зажигалкой, присев на корточки над бензиновой лужей. Пламя помчалось по полу, как табун диких лошадей, со скоростью и свирепостью, какую она и не могла предугадать. Огонь вспыхнул и справа и слева, мгновенно пожрал тонкие занавески и с бешеной алчностью принялся уничтожать драгоценные гобелены на стенах. Он окружил торжествующую Каролин кольцом, и тогда она вдруг испугалась.

Она вскочила, потому что жар от пламени был уже невыносим. Тот ужас, какой она сотворила, поверг ее в панику.

Узкий проход между двумя огненными стенами давал шанс к спасению. Там пол, не залитый бензином, еще держался под напором пламени. Она побежала, надеясь спастись через эту лазейку, протиснув в нее громадное свое тело, уже готовое стать пищей для огня.

Ее подвел каблук наимоднейших туфель, созданных самим Маноло Блахником. Каблук сломался. Каролин споткнулась и упала на горящий пол. Еще несколько мгновений она ползла, охваченная пламенем, и выла, сначала негромко, потом уже во весь голос, в наступающей жуткой агонии.

«Да, я слышу тебя», – говорило ей пламя. Оно с удовольствием пожирало ее изысканную одежду, белье и ухоженную кожу. Оно с увлечением занялось ее пышными волосами. «Да, мы готовы тебя принять, – шептали ей языки огня. – Ты переселишься в новое существование, а мучения твои – разве это не ничтожная плата за такое великое счастье?»

Вскоре человеческий голос умолк, и только треск и гуденье огня нарушали тишину.