Дик Датхам быстро и целеустремленно шагал по берегу океана с таким видом, словно в конце его ждали ключи от рая. Пэт Паркер вынуждена была порой бежать даже вприпрыжку, чтобы не отстать от него. Задыхаясь и проглатывая окончания слов, Она оживленно что-то доказывала ему, перекрывая шум ветра.

— Нет, Пэт, даже не проси меня об этом. У меня и без тебя кругом идет голова. Эти факсы, телексы, междугородние переговоры… И потом, Эмма совсем обезумела. Я не знаю, что ей наговорил Тони, но она просто алчет его крови. Она хочет его смерти, она готова растерзать его на кусочки, смести с лица земли, и самое безобидное из этого лишь ее твердое намерение уволить Тони… И пожалуй, следующей будешь ты, Пэт Паркер. Эмма совсем потеряла голову, я пытался ее образумить, но все было бесполезно. Я это честно пытался сделать, но мне не удалось, — говорил Дик Латхам, стараясь не смотреть в ее укоряющие глаза…

— Все это чистейшая чепуха. И ты это отлично знаешь, Дик. Ты породил Эмму Гиннес, словно Франкенштейна. Ты ее создал и несешь за нее ответственность. Но ты запросто можешь ее выгнать, и ты просто обязан это сделать. «Космос» твоя затея, и не отказывайся от нее. Выгони эту стерву, а не меня с Тони. Никто не понимает и не одобряет твоего выбора в отношении Гиннес. Если ты избавишься от нее, тебя все поддержат.

— Не учи меня, как делать дела! — взорвался Латхам и раздраженно посмотрел на девушку.

И как это ей удалось наступить прямо на мозоль?! Никто еще никогда не говорил Латхаму, что он сделал неудачный ход, неверный выбор. Никто и никогда!

— Прости меня, Дик. Но я немного не в себе от злости и досады. И вовсе не из-за себя, а из-за Тони. Ты знаешь, из-за чего заварилась вся эта каша? Мелисса Вэйн потребовала, чтобы Тони занимался с ней любовью по-настоящему на съемочной площадке. Актерская игра ее не устраивает. Ей требуется жизненная правда. А потом Эмма прочитала жалобу Мелиссы на Тони. Ну, что у него пахнет изо рта, что он плохой актер и так далее. Но это же неправда! Нельзя позволить им творить такие дела! Дик, ты не можешь этого допустить, не можешь. Это… это… — Тут Пэт замялась, она не хотела, чтобы прозвучало слово «неправильно». — Это непрофессионально! — наконец нашлась она.

Латхам выслушал ее, продолжая громадными шагами идти вдоль океана. Он ничего не ответил девушке, да и что мог он ответить? Пока он не представлял себе, как выйти, из крайне затруднительного положения, в котором он оказался. Эмма беззастенчиво шантажировала его, угрожая в случае неповиновения направить полицию по его следу. И тогда у него не оставалось бы практически ни единого шанса, чтобы спастись от обвинения в убийстве Алабамы.

В то же время он прекрасно понимал, что Пэт абсолютно права. Эмма Гиннес оказалась страшным человеком с больной психикой. И эта ущербность делала ее вдвойне опасной, потому что шизофрения заставляет своих жертв проявлять чудеса изворотливости и изощренности в достижении своих целей… А сейчас его судьба полностью зависела от этой психопатки. Дик Латхам все прекрасно знал, что случилось на съемочной площадке. Он переживал за Тони, попавшего в крутой переплет. Но и он сам находился в таком же, если не худшем, положении. Выбор у него был невелик — либо он, либо Тони…

Латхам был абсолютно уверен, что потом он сможет договориться с Эммой в отношении Тони. Когда в дело вступают большие деньги, к ним обычно прислушиваются. Да, но для этого требовалось время, пока сама Эмма остынет, пока он разработает тонкую стратегию… А сейчас он находился на мушке пистолета. Эмма требует от него письменного подтверждения того, что ей передается вся полнота власти в киностудии «Космос». А что еще она потом захочет?

— Пэт, постарайся понять, что в этом нет ничего личного. Это всего лишь деловая сделка, и ничего больше. Мне приходится выбирать между пришлым, но опытным директором киностудии и новичком, каким являешься ты, Пэт. И еще я должен выбрать между актрисой с мировым именем и недавним выпускником театральной школы… Я бы хотел, чтобы у тебя с Тони все получилось, и чтобы вы были в съемочной группе. Но если я сейчас выгоню Эмму после всего лишь нескольких дней ее работы в качестве директора киностудии, то я заработаю репутацию легкомысленного человека, который к тому же не держит своего слова… А это означает смерть в деловом мире. Здесь, в Малибу, в любом другом городе с такой репутацией мне нечего будет делать. — При этих словах Дик поморщился. В них было слишком много правды.

— Дик, а для тебя твоя репутация важнее всего остального? Скажем, порядочности, честности, доброты… — глухо произнесла Пэт. Она выглядела совершенно опечаленной, ее надеждам на помощь Латхама не суждено было сбыться. Неожиданно он заговорил, и голос его звучал сдавленно и глухо.

— Это было очень давно… Еще тогда, двадцать пять лет назад, в Париже. Она тоже была честной, порядочной и доброй… Но она для меня оказалась потерянной навсегда… А потом… потом была гонка за все новыми и новыми! миллионами, я строил эту чудовищную корпорацию. Я посвятил всего себя этой цели. Я заработал кучу денег, но мне не было радости в этом. Ведь я приобрел прибыль вместо успокоения души, новые государственные заказы вместо удовольствия жизни… И в итоге я очень несчастлив. Но я уже не могу ничего изменить. А потом появилась ты, Пэт. Ты другая, не как все. И тебе удалось заставить меня думать и поступать по-другому. Я даже поверил, что у нас с тобой может что-то получиться. Но! ты всегда любила только Тони — в голосе Латхама не было обвиняющих ноток, была лишь глубокая печаль.

— А теперь ты выбрасываешь нас, меня и Тони?

— Боюсь, что все будет именно так…

— Не делай этого, Дик! Ты совершишь большую ошибку.

— От меня уже мало что зависит. События вышли из-под моего контроля.

Пэт почувствовала себя несчастной, страшно разозлилась, но все же продолжала шагать вместе с ним по берегу дальше.

— Послушай, Дик. А что ты собираешься делать с киностудией «Космос» дальше? Ты все еще вынашиваешь планы построить ее на холмах Малибу?

— Ну, если я на это пойду, то ты выступишь против меня как наследница Бена Алабамы, не так ли?

— Да, именно так. Я буду бороться с тобой, пока не испепелю тебя к чертовой матери…

— И ты непременно выиграешь, как выиграл у меня Алабама. Я его очень уважаю, впрочем, я очень уважаю и тебя, Пэт, — резко засмеялся Латхам. Он резко обернулся к ней, и столько обожания и любви было в его глазах, что Пэт даже оторопела… Но он отвел глаза от ее лица. Нет, она не для него. Никогда у них ничего не выйдет.

— Дик, так мне придется с тобой сражаться?

— Нет, не придется. Это мой подарок тебе. Я построю киностудию в Палм-Дезерт, чтобы ты смогла убедиться в моей порядочности.

Пэт с облегчением вздохнула, и в то же время ее грызло какое-то недовольство собой, Латхамом, всей ситуацией в целом. И что это означает: «мой подарок тебе»?

— Дик, э… э… у тебя что, какие-то осложнения с Эммой Гиннес?

— О чем ты, Пэт? — быстро спросил Дик, пожалуй, слишком быстро.

— Как тебе объяснить, я и сама не знаю. Но мне кажется, что с некоторых пор Эмма Гиннес приобрела на тебя неограниченное влияние. Она просто командует тобой…

— Пэт, когда руководишь такой мощной компанией, как моя, то власть — это просто иллюзия. Если честно, то решения принимаю не я, а обстоятельства…

Пэт поняла, что большего ей не добиться. Она дошла до последней черты. Дальше была стена. Правда, она поняла, что Дик все еще хочет ее. Это она точно знала. Но ей казалось, что он хочет не только ее, ему нужно еще что-то, что гораздо важнее сейчас для него лично… Черт! Пока все еще скрыто в тумане, трудно разобраться во всем до конца. Но ей уже ничего от него не добиться. Пэт остановилась. Дик оглянулся на нее, замедлил свои шаги, но продолжал идти. Оба они поняли, что здесь пути их расходятся окончательно. Оба это знали, и обоим было грустно.

— Прощай, Дик!

— Удачи тебе, Пэт…

Затаив дыхание и закусив губы, Пэт смотрела, как он удалялся.

Пэт сидела в несгораемом сейфе-хранилище глубоко в подвалах «Банк оф Америка» за большим столом и тяжко вздыхала. Только сейчас она осознала всю грандиозность задачи, вставшей перед ней. Большая комната хранилища была заставлена металлическими полками, шкафами, тумбочками, в которых располагалось наследство Бена Алабамы. Здесь была спрятана Красота от вандалов, разбойников, землетрясений, наводнений и так далее. Теперь ответственность за сохранность этой коллекции ложилась на Пэт. И только ей предстояло решить, что делать с этим богатством. Пэт прикинула, что тут можно сделать. Получалось недурно. Передвижные фотовыставки, постоянные экспозиций, постоянно обновляющиеся экспозиции. Выставки в наиболее престижных художественных галереях. Можно было продать кое-что из его негативов или продать все, а деньги пустить на финансирование природоохранных проектов, милых сердцу Бена Алабамы. Пэт пока не могла решиться, что же ей выбрать, на чем остановиться. Она решила отложить окончательное решение до того момента, когда закончит осмотр всего наследства. А это означало провести недели, если не месяцы, тщательно разбирая и сортируя по темам, по направлениям негативы, приводя в определенный порядок весь этот неописуемый хаос…

Перед Пэт сейчас были десять перевязанных лентами шляпных коробок с фотографиями. Она пододвинула к себе ближайшую, развязала голубую ленту и углубилась в просмотр снимков. Все они были личными снимками Алабамы и запечатлели пору его молодости. Пэт смотрела на Париж: шестидесятых годов, когда Алабама и Латхам еще были молоды. Неправда, что Алабама был мастером в фотопортретах и фотопейзажах. Он был так же блестящ и в жанровых уличных сценках. Пэт с восторгом смотрела, как целуются Вэн Рей и его жена Джульетта на берегу Сены… Следующая фотография была Жан-Поль-Сартр с Симоной де Бовуар, которой он дарил цветы. Еще на одном снимке в придорожном кафе доверительно шептались Андрэ Мальро и Тейлар дю Шардэн. Некоторые лица Пэт узнавала мгновенно, другие с трудом. А некоторые фотографии переворачивала, надеясь найти пояснительные надписи на обороте. Вот, например, Мэн Рей и Пэт Бут разглядывают снимки. Или еще — Бриджит Бардо и Роже Вадим.

Пэт вздохнула. Все это было очень интересно. Она с головой окунулась в прошлое и была благодарна искусству и таланту Алабамы, которые помогли ей забыть горести сегодняшнего дня. Далекий привет из прошлого смог немного облегчить ее состояние, чуть приподнять дух. Она всматривалась в глянец черно-белых фотографий, разглядывала лица людей, ставших впоследствии знаменитостями.

Она дошла почти до самого дна первой коробки, перебирая старые снимки. Внезапно она вздрогнула, фотография выпала из ее рук. Какое-то время она сидела полностью оглушенная. С фотографии на нее задорно глядел Дик Латхам в далеком году… Но не на него сейчас смотрела Пэт, а на девушку, стоящую рядом с ним. Пэт мгновенно узнала ее. Ошибиться было невозможно.

Она уже видела это лицо. Девушка, которую обнимал смеющийся Латхам, была той самой девушкой, потерю с которой Латхам так тяжко впоследствии переживал. Но и это было еще не все. Это же лицо было изображено на фотографии, которую Пэт разбила в гримерной Тони. Это было лицо его матери. А на фотографии она была снята беременной… Пэт дрожащими руками перевернула снимок и прочитала надпись, сделанную рукой Алабамы: «Париж. Дик Латхам, Ева Вентура, и их ребенок».

Пэт вся горела, словно в огне. Постепенно отдельные мозаичные картинки стали скдадываться в целую картину. Вентура, Вентура, беременная Ева Вентура с Диком Латхамом…

Пэт подлетела к телефону. Она молила Всевышнего, чтобы он был дома, чтобы номер не был занят, чтобы…

— Тони Валентино у телефона.

Сейчас было не до условностей типа «привет». Пэт прямо спросила Тони:

— Послушай, твою мать звали Вентура?

— Да, а в чем дело-то? Она сменила имя на Валентино, чтобы мой отец не смог отыскать следы.

— Никуда не уходи! Я сейчас буду! — крикнула Пэт в трубку и выбежала из дома. Боже! Это все оказалось правдой. Тони Валентино был сыном Дика Латхама!

Пэт влетела в комнату. Она держала в руке фотографию, словно это был пропуск на Небеса. Тони при виде ее даже привстал.

— Черт возьми! Что еще приключилось?

— Тони, Боже, Боже, Тони, это так неожиданно, Боже! — лихорадочно бормотала Пэт. — Ты только посмотри на это!

Пэт не могла найти слов, чтобы начать. Вернее, не знала, с чего именно начать. Что сейчас самое главное? Может, то, что нашелся отец Тони? Или то, что он был миллиардером? Или что его отец был владельцем киностудии «Космос»? Пока она добиралась до Тони, она в уме перебрала несколько разных вариантов беседы. Теперь же, оказавшись с ним лицом к лицу, она лишь беспомощно выставила вперед фотографию, намертво зажатую в ее руке. Тони взглянул на снимок, и волна нежности пробежала по его лицу, едва он узнал знакомые черты своей матери.

— Пэт, где ты взяла это?

Пэт смотрела на Тони, и противоречивые чувства обуревали ее. Тони обрел отца, но он держался так, словно ничего особенного и не произошло. Может, он не совсем понял, что именно случилось, недоумевала девушка..

— Тони, ты внимательно посмотри вот сюда. Ну же, ты видишь?

Тони вновь взглянул на снимок, на огромный живот своей матери, который она нежно поддерживала. Затем он взглянулг на человека, стоящего с его матерью — Дика Латхама, и выражение его лица начало меняться. Он побледнел, покраснел, поджал губы, затем пристально взглянул на Пэт.

— Тони, переверни фотографию и прочитай, что там написано. Снимок сделал Бен Алабама, — сказала она ему.

Тони выполнил ее указание, но делал все словно в замедленной киносъемке.

Пэт догадалась, что до него все равно еще не дошло, что он нашел своего отца. Он сам был здесь, нормально реагировал на ее слова, но понимание важности момента еще не наступило. Он еще не преодолел шок от известия. Она должна была помочь ему, и, стараясь придать своему голосу наибольшую теплоту и сердечность, тщательно подбирая слова, Пэт произнесла:

— Тони, на фотографии написано «с их ребенком». Это твоя мама и Дик Латхам с их ребенком в Париже. В тот самый год, когда ты родился. Фотографию подписал сам Алабама. А он не ошибался. Ну посмотри, разве ты не видишь, что Дик Латхам твой отец? А ты, следовательно, его сын…

Пэт очень хотелось дотронуться до него, успокоить, но она не решилась сделать первый шаг до тех пор, пока он не преодолеет шок и не станет ясной его реакция на происходящее.

Тони снова взглянул на фотографию, потом на Пэт. Ее поразило выражение страшной жестокости и злобы, перекосившей лицо Тони. До этого она даже не подозревала, что Тони способен на такие чувства.

— Я это знаю, — кратко ответил он.

— Что?

— Я знаю, — повторил Тони. — Я уже давно знаю, что Дик Латхам мой отец…

У Пэт отвисла челюсть и широко открылись от изумления глаза. Какое-то время она сидела в дурацкой позе, не в силах произнести ни звука. Теперь уже она ничего не понимала.

— И… и… ты всегда об этом знал?.

— Да, ну и что с того?

— Но тогда почему же… почему не… — Пэт снова потеряла дар речи, и только ее красноречивые жесты дали понять Тони, что она ничего не понимает.

— Пэт, ты хочешь знать, почему я никому об этом не говорил? Что же, теперь я раскрою тебе секрет. Я не хотел, чтобы эта сволочь узнала, что у него есть сын. — При этом его лицо снова ожесточилось, стало незнакомым, чужим, резким.

Пэт мало-помалу выходила из прострации. У нее в голове роились сотни вопросов, но с какого начать… Ее выручил Тони. Он сам заговорил.

— Этот козел бросил мою мать. Он оставил ее беременную без копейки в кармане. Ей негде было жить, не на что было жить, некому было ей помочь. Он погубил ее, разбил ее жизнь, потому что был самовлюбленной похотливой гадиной. У меня есть перед ним всего лишь одно преимущество: я знаю, кто я такой, а он нет. Он считает, что у него нет детей. Теперь, когда он уже постарел, ему очень хотелось бы, чтобы у него они были… Но он сам разрушил все своими руками. Черт! Как я его ненавижу! — Тони затрясся, словно в лихорадке, воздел к небу сжатые кулаки и погрозил кому-то. — Единственная вещь, о которой я сожалею, так это то, что я не дал ему утонуть в глубине пещеры, когда он был почти обречен. Надо было его утопить…

— Нет! — раздался крик Пэт. Все было не так, все было неправильно, несправедливо, и она не могла мириться с этим… Сам Дик Латхам рассказал ей, как было на самом деле. А потом об этом говорил и Алабама. И оба они рассказывали одно и то же. Значит, говорили правду.

— Что ты имеешь в виду под своим «нет»? И что ты вообще можешь знать обо всей этой истории? — недовольно спросил ее Тони.

— Я знаю лишь то, что мне рассказал Латхам, и Алабама тоже. Дик не бросал твою мать. Она ушла от него. Дик пытался найти ее следы. Да, он оказался виноватым, что твоя мать узнала об этом. Но ведь он любил ее и хотел жениться на ней. Это абсолютно точно. Именно по этой причине он возненавидел всех женщин и был так груб с ними.

Горечь последних слов Пэт произвела сильное впечатление на Тони. Он тоже, казалось, лишился дара речи. Наконец он справился с собой и в изумлении взглянул на Пэт.

— Что ты сказала? — неверие, изумление, всплеск надежды были в этом вопросе.

— Это все чистая правда. Верь мне, Тони, я говорю тебе правду. В Париже Латхам поступил очень плохо с Алабамой, а твоя мать и Алабама были хорошие друзья. Латхам вышел из ее доверия, и она ушла от него. Алабама отзывался о твоей матери очень тепло, но он говорил, что она была очень свободолюбивой женщиной. На нее не произвели впечатление ни состояние, ни положение молодого Латхама. Когда Дик был пойман за руку на неблаговидном поступке, твоя мать ушла от него, прихватив с собой и ребенка, то есть тебя, Тони.

— Но ей не следовало этого делать в такой манере. У нее ведь не было ни денег, ни дома. И сколько я себя помню, мы почти всегда бедствовали, порой ложились спать голодными. Всегда в пути, кочуя от одного временного пристанища к другому…

— Тони, она была гордой женщиной и любила свободу. Боже, неужели ты этого не понимаешь? Ты только взгляни на себя. Ведь она вылепила тебя по образу и подобию своему. Ты ее продолжение. И ты поступаешь в точности так, как поступила бы она. Тебе легче умереть, чем унизиться до просьбы, не говоря уже о мольбе… Да что там говорить! Ты посмотри на себя сейчас. Ведь ты поступаешь в данной ситуации именно так, как хотела бы твоя мать.

— Это не так… — начал было Тони, но никогда еще его голос не звучал так неубедительно.

— Нет это так, и ты знаешь, что это так. — И Пэт даже засмеялась от того, что Тони так растерялся, что попытался соврать.

— Но ведь он мог бы легко найти ее, если, конечно, хотел этого по-настоящему…

— Но, Тони, ведь ты сам сказал, что она сменила имя и ударилась в бега вместе с тобой. А это означает, что она не хотела, чтобы Латхам смог найти вас. Твоя мать не хотела миллионов Латхама. Она не хотела попасть в его мир престижных людей, престижных школ, куда чистенькие и аккуратно одетые детишки приезжают в сопровождении телохранителей. Она не хотела тебе такой участи и решила посвятить тебе всю себя. Ей было абсолютно все равно, что не хватало денег. Это было абсолютно неважно. Она хотела, чтобы ты вырос честным и порядочным человеком, и ради этого готова была вынести все трудности. Что же, глядя на тебя сейчас, я могу с уверенностью сказать, что она с блеском выполнила свой замысел.

— И тебе нравится то, что со мной случилось, нет, каким я стал?

— Да, я люблю этого человека, — просто сказала Пэт, взяла его руки, поднесла к губам и стала целовать их.

Тони не противился, но глаза его все еще не оттаяли. Трудно вот так в одночасье отрешиться от груза прошлого, отказаться от привычных представлений, питавших ненависть, оказавшихся на поверку ложными… Тони оказался в эпицентре урагана. Дик Латхам казался ему дьяволом во плоти. Поначалу он был чисто мистической фигурой, но затем, благодаря Пэт и Алабаме, обрел зримые человеческие черты. Тони было трудно иметь с ним дело… В то же время у него порой сладко замирало сердце при мысли, что Латхам даже не догадывается о том, что у него есть сын. А затем была та самая пещера в глубине океана, где кровь возобладала над холодным расчетом, и сын спас отца. День за днем общаясь с Латхамом, Тони невольно ловил себя на мысли, что у них так много общего. И любовь к риску, и страсть к победе, те же амбиции. Им даже нравился один тип женщин, и они желали похржих женщин… А что же ему делать сейчас? Ненависть, помогавшая ему и бывшая фундаментом его образа жизни, теперь не могла помочь, поскольку покоилась на ложных посылках.

— Что же мне теперь делать? — ошеломленно произнес он, когда до него все дошло.

— Мы сейчас пойдем к Дику Латхаму и все ему расскажем! — воодушевленно воскликнула Пэт и в возбуждении схватила Тони за руки. — Он должен все узнать. Это круто изменит его жизнь, да и твою, Тони, тоже. Ведь он, черт возьми, твой отец! Интересно, что теперь сможет сделать Эмма Гиннес? — И ее уста тронула легкая улыбка, словно первый лучик утренней зари.

— Да-а-а… — наконец решившись, согласился Тони. Он широко улыбнулся и закончил так:

— Дик снова засунет ее в ту грязь, из которой имел неосторожность вытащить. А иначе зачем тогда нужны отцы?

* * *

Латхам сидел на кровати, обхватив голову руками, и всхлипывал. Он никогда раньше не плакал и не замечал за собой склонности к этому занятию. Но сейчас он рыдал голос, но это были слезы радости. Он словно занов родился. У него нашелся сын! Щемящая сердце пустот стала заполняться теплом и радостью. Тони стоял рядом со своим отцом в полной растерянности. Когда они с Пэт шли сюда, Тони решил про себя, что будет сохранять невозмутимый вид. Но он никак не ожидал такой бурной реакции своего отца. Если честно, то Тони был потрясен. Ему пришлось заново строить свои планы на будущее, но уже с учетом нового фактора — отца. Их уже объединяло нечто общее, пока довольно эфемерное, но не замечать этого было уже нельзя. Оба они любили одну и ту же женщину. Тони любил свою мать, а Дик свою несостоявшуюся невесту.

Теперь им обоим предстояло подумать, как строить отношения в дальнейшем. И в то же время Тони поймал себя на мысли, что он оценивает свое поведение, словно был зрителем в театре. Он чертыхнулся и улыбнулся сам себе по этому поводу. Этого еще не хватало! Так нельзя, можно и с ума сойти… Но все же он решил запомнить все нюансы этой встречи со своим отцом, чтобы когда-нибудь в будущем в одной из своих ролей…

Плечи Дика Латхама подрагивали от его рыданий. Тони стоял и смотрел на этого человека, на своего отца. Потихоньку в его душе зарождалась нежность к этому человеку. Ему захотелось дотронуться До него, подбодрить. Но Тони боялся сделать первый шаг к сближению, он боялся ошибиться, сделать что-то не так. Поэтому он замер в неудобной напряженной позе. Очевидно, Латхам почувствовал участие Тони. Он медленно поднял глаза вверх на человека, стоящего перед ним. На человека, которому он дал жизнь. И его рука потянулась и сомкнулась в крепком пожатии с рукой сына.

— Я не могу в это поверить… — не переставая бормотал Дик.

Но на самом деле он уже верил в то, что это правда. И дело не только в фотографии, что стояла сейчас перед ним на столе, где он был изображен еще молодым со своей невестой Евой Вентура. Он верил своему сердггу, а оно сейчас просто пело от восторга.

Дик вспомнил события последних недель и тщательно проанализировал их. Тони и его постоянно тянуло друг к другу. Они были похожи во многом даже больше, чем им самим хотелось. Их привлекали примерно одинаковые жизненные цели, и даже в своем соперничестве они старались оказать уважение друг к другу. А как можно было отбросить факт спасения Дика Латхама в подводной пещере Санта-Круз? Да, Тони действительно был его сыном.

Внезапно Тони издал какой-то странный горловой звук. Затем закашлялся, у него запершило в горле, и навернулись слезы на глаза. В сценарии этого не было. Тони не мог никак сориентироваться. У него снова началось раздвоение. С одной стороны, он был рад, что все так повернулось. С другой — никак не мог отделаться от многолетнего чувства горечи от встречи с человеком, от которого убегала его мать…

— Мне… я… мне очень жаль, что мама нас сейчас не видит, — наконец выдохнул он и слеза скатилась из его глаз.

— Она сменила свое имя, чтобы я не смог найти ее. Если бы ты только знал, Тони, как я ее любил! — горько произнес Латхам и снова закрыл лицо руками.

Его плечи содрогались от более не сдерживаемых рыданий. Он их не стеснялся, горе было искренним. Он никогда больше не увидит Еву Вентура. Долгие годы он мечтал о встрече с ней. Время залечило боль от их расставания, но ничего не смогло сделать с воспоминаниями, которые и сейчас были свежи в его душе. Ева умерла, и никогда он не сможет попросить у нее прощения за боль, которую он когда-то ей причинил. Сколько раз он мысленно произносил речи, обращаясь к своей возлюбленной в надежде, что когда-нибудь сможет ей все это сказать в действительности. Но, с другой стороны, все обстояло и не совсем уж и плохо. Ева оставила ему свой привет. Рядом с ним был его сын, которого он в последний раз видел, нет, не мог еще видеть. Ведь тогда Ева была беременной. И вот он здесь, рядом с ним. Ему нужна его помощь и защита. И Латхам вновь почувствовал себя самым счастливым человеком в мире.

Тони почувствовал, что Латхам просит у него прощения. Он это очень отчетливо ощутил.

— Я все время считал, что ты бросил маму. Я ведь не знал, что это она ушла от тебя… — тихо проговорил Тони. Он уже знал, что земля круглая, а не плоская, но ему еще требовалось какое-то время, чтобы осознать и принять всем сердцем такие перемены.

— Да… она бросила меня, потому что я был негодяем, который заслуживал именно такой участи… — продолжал Латхам.

Затем он глубоко задумался. Его заботила одна вещь, но он боялся спросить Тони напрямую об этом. Все же он решился:

— Тони, а твоя мама что-нибудь вообше говорила обо мне? Говорила ли она тебе, что любит меня?.. — Латхам взглянул на Тони. В его глазах теплилась надежда, что это было именно так.

Тони медленно кивнул в подтверждение. На самом деле он не был до конца уверен в этом. Но то, что его мать до самых последних дней сохранила любовь к Латхаму, для Тони было совершенно ясно, когда он вспомнил, что мать никогда не говорила сама на эту тему, но и всегда обрывала его, когда Тони из мальчишеского озорства начинал нести какую-то чепуху о своем отце. Да, теперь он точно понял, что она не давала ему сказать худого слова о своем отце. А этот факт тоже значит много.

Тони смотрел на своего отца, и его одолевали мысли, которые никогда раньше ему не приходили в голову. Ему вдруг захотелось многое рассказать отцу, посоветоваться с ним, получить его поддержку. Интересно, подумал Тони, в отроческом возрасте отцы нужны, чтобы воспитывать. В более старшем они нужны для того, чтобы приглядывать и направлять. Может, сейчас у него именно такой возраст, когда отец и должен его направлять?

Латхам выпрямился, расправил плечи и встал. Боже! Будущее не казалось ему легким и радужным. Но он ничего не боялся. Рядом с ним был наследник его дел, его духа, его империи. Сильный, талантливый, молодой Тони. Возможно, подумал Дик Латхам, что это даже подарок Небес. Его сын вырос нормальным человеком. Ему не вскружили голову деньги и положение его отца. Он вырос в бедности, в непростых условиях полуголодного существования. Научился держать удар и не поддаваться панике. И научился самому главному — беречь свою честь.

Сейчас они стояли плечом к плечу. Все лишнее, нанесенное глупыми амбициями, перестало для них существо — вать, словно никогда и не было. Была только нежная любовь между отцом и сыном. Они торопились наверстать упущенное задолгие годы и не могли наглядеться друг на друга.

Повинуясь какому-то властному импульсу, Латхам обнял Тони, и онц крепко сжали друг друга в объятиях, надолго замерев. Потом уже Тони, совсем как мальчишка, уткнулся носом плечо отца, всхлипнул и зарыдал во весь голос. Пэт смотрела во все глаза на встречу отца с сыном тоже плакала от счастья, от умиления, от любви к ним обоим…

Военный совет был в самом разгаре. Пэт Паркер съехала на самый краешек стула, но совсем этого не замечала. Тони Тоже весь подался вперед, вслушиваясь в невероятный рассказ Дика Латхама о том, как его шантажирует Эмма Гиннес.

— И вот теперь вы все знаете, дорогие мои. Я ничего не мог поделать, кроме того, что уже случилось. Передо мной вполне реально стояла тюрьма и обвинительный приговор за убийство Алабамы, которого я не убивал. Я понимаю, что звучит для вас это неубедительно, но я выбрал наименьшее зло — согласился пожертвовать вашей карьерой… Но теперь все будет по-другому. Я больше не уступлю этой твари. Пусть я погибну, но не сверну. Тогда и вы будете в безопасности.

Латхам облегченно вздохнул. Он был определенно рад тому, что все так повернулось. Он очень устал, исполняя замысловатый тнец под дудку Эммы Гиннес, и был на грани срыва, — Теперь он видел достойный выход для себя. Он готов был пожертвовать собой во имя вновь обретенного сына. Так он хотел загладить и свою вину перед Евой Вентура. Была еще и Пэт. Он готов был пожертвовать собой и ради нее, ради ее будущего с Тони.

— Нет! — в один голос вскрикнули Тони и Пэт и улыбнулись при этом совпадении своих чувств и действий.

Они наконец узнали, в чем корни такого странного поведения Латхама, его непротивления Эмме Гиннес. Им сейчас тоже нужно было какое-то время, чтобы осмыслить происшедшее и выработать единственно правильное решение. Пэт даже замотала головой, отгоняя ненависть к Эмме. Перед ней снова встало лицо Бена Алабамы, ее преданного друга и защитника природы, которого эта ведьма хладнокровно приговорила к смерти и своими руками убила. От нее можно было ждать чего угодно. И Эмма не заставила себя ждать. Она осуществляла сейчас свой новый план в отношении Латхама, Тони и ее, Пэт. Эмма гениально овладела техникой шантажа и сейчас заканчивала вышивать по канве своего дьявольского плана. Вышивать нитками, смоченными в их крови…

Поражал холодный расчет при осуществлении убийства Алабамы. Эмма едва знала его и, уж конечно же, не испытывала к нему никакой ненависти. Он стал пешкой в ее дьявольской игре. Нет, не пешкой, а скорее козырным тузом в ее плане мести. Это потрясало и ужасало одновременно.

— Так, значит, Эмма записала на магнитофон твои угрозы в адрес Алабамы, когда вы были вдвоем в ресторане «Ла Скала», — начала вслух думать Пэт, стараясь найти верное решение проблемы как можно скорее. — Она вся обмоталась проводами и микрофонами, совсем как в шпионских фильмах про Бонда, — продолжила Пэт. — А почему бы тебе не повторить ее маневр? — сказала Пэт спустя какое-то время.

— Как это? — не понял ее Латхам. Но зато понял и обрадовался Тони.

— Ну, конечно же, надо сделать так, как Пэт говорит. Затем, папа, тебе надо — будет сказать Эмме, что ты не собираешься нас выгонять с киностудии. Эмма не выдержит и снова начнет тебе угрожать. Останется только аккуратно записать весь ее шантаж на пленку.

— Магнитофонная запись не является вещественным доказательством, — вдруг официальным тоном произнес Дик Латхам, вспомнив студенческий курс юриспруденции…

Но ему тоже понравилась эта спасительная мысль. Да, только таким образом можно было избавиться от домогательств со стороны Эммы Гиннес. С этой точки зрения и магнитофонная запись Эммы не могла стать вещественным доказательством. Но у нее было перед ним психологическое преимущество — пленка плюс отпечатки пальцев на канистре. Сама же Эмма пока была неуязвима. Пока, пока… Мысль Латхама заработала с прежней силой и настойчиво искала выхода из тупика. А что, если затеять с ней этот разговор где-нибудь в комнате, а в другой, рядом, будет Томми Хаверс и нотариус, который может засвидетельствовать все, что скажет Эмма? Можно пригласить и полицию, даже священника в свидетели… Если все провести аккуратно и четко, то он сорвется с крючка, на который его поймала эта англичанка.

— Я думаю, что вы абсолютно правы. Теперь мне надо достать записывающее устройство, срабатывающее от звуковой команды. Или, может быть, проще поступить? Одолжить у одного из моих служащих, наверняка у любого из них такое уже есть… — И Дик Латхам весело рассмеялся. Но вовсе не от своего предположения в отношении служащих своей компании. Он смеялся от того, что свет в конце тоннеля казался ему уже близко, совсем рядом. И он был счастлив, что мрачный период в его жизни подходил к концу.

Засмеялась и Пэт. Она смеялась потому, что радовалась реваншу. Она была абсолютно уверена, что Эмма получит по заслугам за гнусный план разлучить ее и Тони, за все, что она сделала в отношении Латхама и Алабамы…

Смеялся и Тони, потому что он снова мог любить свою Пэт и никакая расфуфыренная мадам не сможет ему больше помешать, не будет преследовать его своей любовью, от которой его в дрожь бросало. Смеялся Тони еще и потому, что сегодня у него был отец, и все виделось ему в розовом свете.

Развязка была близка. Все трое это отлично понимали и собирались с силами, чтобы дать последний и решительный бой.

* * *

Эмма Гиннес сидела на том же столе, на котором несколько часов назад сидела Пэт Паркер. Самодовольство буквально било из англичанки. Она вспомнила любимую позу Виктории Брогэм, которую в свое время подставила под увольнение своей звукозаписывающей аппаратурой… Виктория любила сидеть, широко расставив ноги, раскинув руки, словно крылья. Эмма добавила к этой позе от себя лишь легкий наклон головы набок. Она предвкушала радость последнего удара.

— Итак, мой дорогой Дик Латхам. Сейчас мы скажем «До свидания, Тони! Прощай, Пэт!»…

— Нет, Эмма, перед этим прозвучит еще кое-что, что нам осталось с тобой услышать.

Эмма улыбнулась. Она любила игры-загадки. Сейчас она готова была даже предположить, что знает, что сейчас услышит. Это, должно быть, что-то вроде «Прими мои наилучшие пожелания» или просто — «Я тебя поздравляю с победой».

— Прощай, Эмма! — быстро произнес Дик Латхам.

— Что ты имеешь в виду? — засмеялась Эмма.

— Только то, что ты сейчас услышала: «Проща Эмма!»

Эмма продолжала смеяться, но изменилась тональность ее смеха. Все же она собралась, и вновь ее смех зазвучал, как если бы Дик Латхам остроумно и тонко пошутил, а она оценила это…

— В самом деле — прощай?

— Да, в самом деле. Ты уволена. Уволена, выброшена на улицу. С тобой все кончено, Эмма. У меня ты работу не найдешь. Может, в другом месте тебе повезет больше. А теперь убирайся.

И без того невеликие-глазки Эммы стали еще мельче. Нет, он не может так с ней поступить. Он определенно блефует, пробует ее на прочность. И потом, разве он не знает, какой последует ответ с ее стороны? Но Боже! Какая патетика! Все эти богачи порой ведут себя как дети. Они считают, что достаточно высказать все в лицо — и ты победил! Черта с два! Она справлялась и не с такими. А если Дику нужна строгая няня, которая его сейчас отшлепает за то, что он показывает язык, что же, дело за малым. Сейчас он получит от нее то, что просит.

— Послушай, Дик. Я сожгла бедолагу Алабаму вовсе не потому, что мне нравится, как горит костер. Я сожгла его дом вместе с ним с одной лишь целью — добиться власти над тобой. И сейчас я могу лишь шевельнуть пальчиком, а ты уже будешь оправдываться на допросе в полиции. И тяжесть улик не позволит тебе выкрутиться. Пленка, где ты грозишь убить Алабаму в ресторане «Ла Скала», отпечатки твоих пальцев на канистре с бензином. И полиции, наверное, будет интересно узнать, какой отпечаток протектора на твоем «порше». И ты даже не успеешь поменять их на новые колеса, потому что я позвоню в полицию прямо сейчас.

— И что же ты им скажешь? — спокойно спросил Дик.

Эмма посмотрела на него, словно в детстве его уронили. Определенно, подумала она, все эти богачи заработали свои миллиарды благодаря лишь везению. На самом же деле они удивительно тупы.

Тщательно выговаривая слова в манере «я-пытаюсь-объяснить-тебе-самые-простые-вещи-но-и-их-ты-не-в-со-стоянии-понять-так-о-чем-нам-еще-говорить», Эмма произнесла:

— Я скажу им, что убийца Бена Алабамы Дик Латхам.

— Но его убил не я, а ты.

Эмма покачала головой, словно говоря: ну как же можно быть таким глупым!

— Я знаю это. Ты это знаешь. Ну и что? Важно лишь то, что узнает и подумает полиция об этом.

— Да, полиция действительно обо всем узнает.

Эмма уже открыла рот, чтобы разразиться потоком брани по поводу уровня его интеллекта, но осеклась. Латхам слегка сдвинул воротник блэйзера, и Эмма увидела портативный магнитофончик, точно такой же, каким пользовалась она сама. Эмма не слышала, как отворилась дверь в комнату. Она ничего не видела и не слышала, оглушенная произошедшим. Надо же было ей так глупо, так опрометчиво самой загнать себя прямо в расставленные сети! А ценой за ее непростительную глупость должна была быть ее жизнь. Только теперь она поняла, что в комнате, помимо нее и Латхама, были еще свидетели.

Она заговорила и сама не узнала свой голос. Так он был искажен ненавистью и злобой… Она задала всего один лишь вопрос:

— Как ты на это смог решиться?

— Потому что Тони Валентино — мой сын.

Эмма Гиннес стояла на самом краю высокого утеса и вглядывалась вниз. Невеселые мысли обуревали ее. Она проиграла. И это было совершенно очевидно. Лопнули ее самые заветные мечты, развеялись, словно дым, и унеслись по ветру. Даже солнце, освещавшее ее сейчас, казалось, смеялось над ней. Чайки в небе тоже хохотали над ее поражением. И даже волны прибоя насмешливо шипели и брызгали пеной на нее; Малибу выбросил ее, словно ненужную куклу. Как назло, Эмма сейчас была на самом красивом месте побережья, там, где величественные горы встречались с лазурным океаном. И словно контрастным пятном на этом великолепии была она, униженная и изгнанная, одинокая, всеми брошенная и никому не нужная.

Ветер чуть шевелил ее короткую юбку, словно обнимал ее в прощальном привете, шевелил волосы. Интересно, она правильно оделась в этот час? В час, когда она убьет себя. Ну хоть единственный раз в жизни ей удалось одеться как надо? Но некому было ответить на ее вопрос. Да и кому теперь это было нужно? Ей? Зачем?..

А внизу резвились виндсерфингисты. До Эммы долетели их веселые голоса. Боже! Как же она им завидовала! Их крепким, загорелым телам, сильным мускулам и беззаботным мыслям.

Сама же Эмма стояла перед воротами в царство дьявола, вся преисполненная ненависти и лютой злобы к тем, кто победил ее. Эмма сделала шажок вперед, к кромке обрыва. Жители Малибу заканчивали свои дела и собирались куда-то. В гости, на пикник, в кино…

В голове у Эммы снова с удесятеренной силой заиграл «Тангейзер» Вагнера. Она даже стала кивать головой в такт музыке. Ну надо же такому приключиться! Тони Валентино оказался сыном Латхама. Его наследником. Ему перейдут все отцовские миллионы, он унаследует киностудию. Она ничего не смогла с ним сделать. Он оказался ей не по зубам. И в будущем она ничего не сможет с ним сделать. Теперь Эмма знала это точно. А Тони будет продолжать наслаждаться жизнью, будет любить свою Пэт Паркер. Его мечты осуществятся, а ее нет…

Внезапно Эмма засмеялась. Она смеялась над шуткой, которую уготовила ей судьба, превратив всю ее жизнь в конечном итоге в дешевый фарс. Ее даже не преследовали, просто выставили за дверь, как нашкодившую прислугу. Что же, они приняли свое решение. Теперь и она примет свое. Это единственное, что ей оставалось в этой жизни. И пожалуй, впервые она сделает все от чистого сердца. Эмма еще на шажок придвинулась к бездне. Осторожно взглянула вниз, на острые камни, рассыпанные у подножия утеса. Это будет больно? — вдруг подумала она в испуге. И снова рассмеялась: разве так уж важно будет знать, больно это или нет, когда ее уже не будет?

Эмма с сомнением вновь посмотрела вниз. Пожалуй, она будет долго биться об острые края скалы, пока не настанет сладостный миг забвения. И вдруг осознала, что подошла к решению стоящей перед ней проблемы чисто профессионально. Чтобы не пораниться о стены утеса, ей необходимо разбежаться и далеко прыгнуть. Эмма оглянулась через плечо на лужок, аккуратно подстриженный газонокосилкой. Для разбега места вполне достаточно. А как она прыгнет? Будет ли это прыжок в высоту или в длину? В школе, во время занятий физкультурой, у Эммы было плохо и с высотой, и с длиной. Она даже заскрежетала зубами, вспомнив сейчас лица ее подруг, легко выигрывавших у нее состязания по силе и ловкости…

А, может, пистолет? Тогда все было бы много проще…

Нет, так можно долго перебирать способы рассчитаться с этим негостеприимным миром… Она представила себе, как кто-то со стороны сейчас насмешливо наблюдает за ее метаниями. За тем, как она все-таки решившись, разбегается, тяжело бежит по лужку. Ветер вздувает ее короткую юбку и выставляет ее толстые ляжки на их обозрение. Как она, нелепо взмахнув руками и поджав ноги, сначала взлетает вверх, а потом медленно начинает падать вниз, все убыстряя падение. Как бьется руками и ногами о неровные стены утеса, как беспорядочно кувыркается.

Черт! Она не доставит такого удовольствия никому, кто сейчас может ее увидеть. Она умрет красиво. Она разбежится и расправит руки словно крылья в своем последнем полете. Она услышит приветственный шепот ангелов, успокаивающих ее на пути в вечность…

Эмма забылась и попыталась сделать это в реальности. Ей почти удалось, но она не заметила обычный садовый шланг, который садовник оставил для того, чтобы вечером полить газон. Споткнувшись о него, Эмма не смогла удержать равновесие, упала и покатилась вниз к обрыву, тщетно пытаясь за что-нибудь уцепиться. Она падала вниз вовсе не как ласточка, красиво раскинув руки. Она скакала по неровным стенам, оставляя на них кровавые следы. Больше всего она была похожа сейчас на большую, неправильной формы картофелину, выроненную кем-то из рук.

Ее последняя воля в завещании разносились в тишине каньона Малибу.

— А, чтоб вас всех…