Бену Куперу был хорошо знаком страдальческий вид. И именно так выглядела Ивонна Лич – как женщина, уставшая на протяжении многих лет бороться с ударами судьбы.

Но было тут и нечто большее. В ее глазах застыло выражение, которое Купер так часто видел у своей матери. На свете есть женщины, которые в силу некоторых причин берут на себя роль страдалицы, словно таков их удел. Одно время Купера так расстраивала эта черта характера матери, что он начинал испытывать злость, хотя уж на нее-то следовало злиться меньше всего. Прошли годы, и злость ушла. Взгляд миссис Лич вернул воспоминания.

– Простите за беспокойство, миссис Лич. Ваш муж сейчас дома?

– Нет. Я не знаю, где он, – ответила она.

– Может, он на ферме?

– Может быть.

Она задерживала Бена во дворе, оттесняя его от порога, так что ему пришлось отступить туда, откуда он не мог заглянуть в дом. Ее оборонительные действия Купера не удивили. Многие из мелких фермеров, чьи угодья располагались в горной местности, зарабатывали мало, особенно если в семье были дети. Но когда дела начинали идти совсем плохо, зачастую весь груз проблем падал именно на женщин; женщины первыми переживали тот внутренний надлом, который мог развалить их семьи и даже жизни. Они всегда пытались скрыть свое тяжелое положение. Но если имеешь свой опыт, то вполне можно научиться подмечать маленькие недвусмысленные сигналы бедствия.

– Я заметил, что «лендровера» во дворе нет, – сказал Купер.

– Тогда, наверное, он уехал.

– Вы знаете куда, миссис Лич?

Она пожала плечами.

– Он не всегда говорит мне, куда направляется. С какой стати?

В голосе Ивонны прозвучала вызывающая нотка, и Купер пригляделся к ней повнимательнее. Одежда хотя и старая, но чистая и аккуратно выглаженная. Волосы с проседью довольно давно не видели парикмахера, но были аккуратно причесаны и завязаны в узел. Купер заметил, что утром она даже потрудилась накраситься: на губах виднелись две неровные красные линии, а на щеках – следы пудры.

– Когда ваш муж вернется, передайте ему, пожалуйста, что мы хотели бы снова с ним поговорить, – сказал он.

Тут миссис Лич улыбнулась, улыбнулась на удивление ликующей улыбкой, хотя губы ее слегка дрожали. Купер спрашивал себя, не находится ли она на грани истерики, не подошла ли она к самому краю. Ему хотелось задержаться на какое-то время и поговорить с ней, посоветовать ей обратиться за советом к врачу, пока еще не слишком поздно. Хотелось объяснить ей, что «слишком поздно» – это самые печальные слова, какие существуют в языке. Но он не мог. Это не входило в его обязанности.

– Когда вернется, – повторила она. – Да, конечно, я скажу ему, когда он вернется.

– А как ваши мальчики?

Ее взгляд стал удивленным, даже немного расстроенным, словно ей только что сообщили плохую новость.

– Что?

– Уилл и Дагги, ведь их так зовут? Я видел их на днях. Отличные ребята.

– Да. – Миссис Лич вынула из кармана носовой платок и принялась теребить его, подозрительно поглядывая на Купера.

– Они ухаживали за хорошей телочкой. И сказали, что ее зовут Куколка.

– Да, она участвовала в выставке в Бэйкуэлле.

– И выиграла приз.

– Мальчики так радовались, – сказала она. На последнем слове ее голос внезапно повысился, как будто Ивонна потеряла над ним контроль. Она скрутила платок и начала тереть им губы.

– Уверен, вы ими гордитесь.

Миссис Лич кивнула.

– Так они что, в школе? – снова спросил Купер.

Она издала через платок неразборчивый звук, в котором слышался утвердительный ответ.

– Сколько им лет?

– Шесть и девять – нет, десять.

– Значит, оба еще учатся в начальной, в Каргриве, – сказал он.

Она кивнула.

– В будущем году Уилл, наверное, пойдет в среднюю школу? Отсюда ездят в Матлок или в Бэйкуэлл?

– Я не помню.

Купер обернулся. Диана Фрай нетерпеливо ждала у ворот, с отвращением разглядывая навоз во дворе. Это была просто грязь, оставленная копытами коров, когда те возвращались с заливных полей в доильню. Но ее уже давно следовало убрать. «Рингхэмский хребет» имел вид фермы, которая знавала и лучшие времена, – дом и сараи находились в приличном состоянии, а замеченный Купером в поле трактор был почти новым. Но под навесом стоял брошенный обгорелый пикап, а двор, похоже, не убирали несколько дней.

– Все хорошо, миссис Лич? С вами все в порядке?

Ивонна Лич, усмехнувшись, окинула его удивленным взглядом.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Мы отслеживаем перемещения женщины, которую убили вчера на пустоши. Она вполне могла проезжать здесь.

– Да что вы?

Она снова поднесла руку ко рту и на мгновение прикрыла его – видимо, чтобы скрыть неуместную улыбку или какое-то другое выражение – какое именно, Купер не мог сказать. Глаза женщины определенно не улыбались. Он принялся описывать Дженни Уэстон. Затем показал миссис Лич фото. Взяв снимок в руки, Ивонна долго разглядывала его. Когда она вернула карточку назад, угол фотографии был измазан губной помадой.

– Нет, нет, – поспешно проговорила она. – Я никогда не видела ее.

– А вы вообще видели кого-нибудь на этой дороге? Вчера днем?

– Здесь всегда ходят люди. Эта дорога ведет к шоссе. Но мы не обращаем на них внимания, если нас не беспокоят.

– А вчера, наверное, было довольно тихо. Не очень много народу.

– Да. Тихо.

– Я вот подумал, что если народу было немного, то вы могли кого-нибудь запомнить.

Казалось, Ивонна Лич потеряла интерес к разговору, а может, просто о чем-то задумалась.

– Была ведь еще одна. Несколько недель назад.

– Да. Скорее всего, на нее напали около Кошачьих Камней. Где-то рядом с башней.

– Знаете, а это я ее нашла. В тот раз.

– Да, конечно, нам это известно.

– Она была в ужасном состоянии. Кто мог такое сделать?

– Боюсь, пока мы не можем ответить на этот вопрос.

– А в этот раз преступник тот же самый? – спросила она. И снова прикрыла рот, но теперь двумя руками, словно боялась, что не справится с ним.

– Боюсь, все, что мы можем сейчас сказать, это то, что мы не знаем, – ответил Купер.

Он видел, что в результате манипуляций с платком ее губная помада сошла полностью, осталось лишь маленькое пятнышко в уголке губ. Он повернулся, чтобы уйти. Но, проходя по двору, Купер оглянулся и увидел, что Ивонна Лич опять достала платок и нервно трет им рот.

Было очевидно, что женщина попала в беду, но чем он мог помочь ей? Еще в прошлый раз, разговаривая с Уорреном Личем, он обратил внимание на состояние его жены, но вряд ли мужчина стал бы слушать его. Можно было бы обратиться в службу социальной поддержки и заявить, что его беспокоят условия проживания двоих мальчиков. Но он знал, что от его беспокойства будет мало толку – там с головой завалены более срочными вызовами. Эта служба была так перегружена работой, что зачастую реагировала на сигнал, лишь когда случалась беда. Они приходили на помощь, когда было уже слишком поздно.

Бен Купер понимал это. Полиция действовала так же.

Диана Фрай почувствовала облегчение оттого, что Купер наконец унялся. Она была убеждена, что они зря теряют время. Разгадка явится откуда угодно, только не из скитаний по пустоши. Между смертью Дженни Уэстон и предшествовавшим инцидентом явно прослеживалась связь: на Мегги Крю напали среди Кошачьих Камней, а это всего в полумиле от Девяти Девственниц. Обе, Мегги и Дженни, – одинокие, ничего не подозревавшие женщины. Одна не в состоянии описать напавшего, вторая мертва. Хуже всего, если они стали жертвами случайно. Убийство незнакомого человека означает, что нет свидетелей и нет мотивации. Отсутствие связи между жертвой и убийцей заводит расследование в тупик.

Вот почему им нужна Мегги Крю. Наступит ее время, и она опознает преступника. Ее воспоминаниям придется вернуться.

Поднявшись выше по дорожке, они встретили детективов Тони Гарднер и Дэнни Бойла, которые шли им навстречу по тому же пути – от каменного круга с заходом к Хаммондской Башне. Они кивнули друг другу и согласились, что только впустую тратят время. Потом они все вместе направились назад к Девяти Девственницам, где группа полицейских охраняла огражденное лентой место преступления.

Фрай смотрела на камни и не могла понять, вокруг чего поднималась такая суета. Есть множество гораздо лучших мест, чтобы провести ночь, даже если все, что вам надо, – раздеться догола, развести костер и покурить травки.

– Этакий маленький Стоунхендж? – произнесла она вслух. Но Купер не заглотил наживку.

У одного камня был плоский верх, и Фрай решила, что он достаточно большой и удобный, чтобы посидеть на нем. Но потом она вспомнила о вещественных доказательствах, которые криминалисты собрали между камней, и сообразила, что плоский камень могли использовать не только для того, чтобы просто на нем сидеть. Она вновь взглянула на Купера.

– Девять Девственниц? У вас, местных жителей, весьма богатое воображение.

Купер снова никак не отреагировал. Немного постояв, они пошли в южном направлении, к тому месту, откуда открывался вид на деревню Рингхэм-Лиз. Ковер из листьев устилал дорожку, в песке, словно осколки стекла, сверкали крошечные кристаллы кварца. Березы тихонько шелестели пожухлой листвой, и парочка соек перелетала с дерева на дерево. Теперь стало заметно, как много людей расхаживает по пустоши. Рядом с дорожкой стоял невысокий толстяк в зеленой дутой куртке, дожидаясь, пока они поравняются с ним. Он возбужденно уставился на Фрай.

– Где ее одежда? – выпалил он.

– Одежда?

– Не останавливайся, – произнес Купер, глядя прямо перед собой.

Фрай хотела задержаться и расспросить низенького толстяка, но последовала за Купером, который свернул по вереску на кроличью тропку. Жесткие стебли растений цеплялись за ноги. В одном месте она заметила выжженный участок в несколько квадратных ярдов. Черные обгоревшие стебли хрустели под ногами, когда на них наступали, а слой пепла почти до основания смыл дождь.

– Бен, подожди.

Купер неохотно остановился.

– Это всего лишь один из местных психов. Их здесь полным-полно на милю вокруг. Пусть ими занимаются полицейские, которые поставлены в караул.

– Я не доверяю таким людям. Они больные.

– Верно. Но он наверняка уже есть в базе психиатров.

– А это что за чертовщина?

– База психиатров? Ну, это сложно объяснить…

– Нет – вот это!

Фрай указала на гриб, выросший на стволе дуба. Никогда раньше она не видела ничего подобного: бледный и выпуклый, он напоминал побелевший от дождя человеческий орган. Она робко коснулась его рукой. На вид гриб казался жестким, но под пальцами продавился, как ломоть свежего хлеба – белого хлеба, без отрубей. Сверху гриб был сухим, а снизу – холодным и влажным и легко подавался под нажатием пальцев.

Потом она заметила на земле множество других грибов самого разного вида. Одни были похожи на собачьи какашки, только черные и отломанные на концах, словно полусъеденные, другие – на камни, третьи – на чашки или даже на человеческие уши.

Фрай с отвращением уставилась на них. Она не могла поверить, что на эту пустошь можно явиться ради собственного удовольствия. Здесь не было ничего такого, что можно было бы посоветовать нормальному человеку – разве только извращенцу или упырю, которых притягивает к себе смерть и всякие эксцентричные штучки.

Бен Купер свернул еще раз и раньше Фрай оказался у края плато, отвесно уходившего вниз, в долину. Стоя над обрывом, он почувствовал, как от ледяного ветра у него перехватывает дыхание и совсем закоченели уши. Казалось, один только шаг вперед – и ветер подхватит и понесет его над пестрыми полями и острыми зубьями скал.

Куперу были видны люди на пустоши, поодиночке и вдвоем пробиравшиеся сквозь заросли вереска и папоротника. Но чувство одиночества и оторванности, ощущение, что ты ни от чего не зависишь и ничего не ждешь, не проходило. Становилось понятно, что Дженни Уэстон нашла в этой пустоши.

– Здесь так холодно и мрачно, – сказала Фрай, подходя к Куперу. – Как называется паб в Рингхэме, где можно будет перекусить?

– «Друид», – ответил он, возвращаясь к земным заботам.

– Ох уж эти викторианцы с их романтическим складом ума! Все, чему есть хотя бы несколько лет, должно быть связано с древними британцами и друидами. На самом-то деле эти скалы по большей части принес сюда ледник, а такие формы им придала жуткая здешняя погода.

– Я ведь не возражаю.

– Но прозвучало разочарованно. В чем-то ты и сам викторианец, а, Бен? Романтик в душе?

– В деревню можно пройти по Южному карьеру.

– Прекрасно.

Фрай повернулась и начала спускаться по тропе, а Купер в отчаянии покачал головой. Дженни Уэстон допустила всего лишь маленькую ошибку. Но оказавшуюся самой большой в ее жизни. Зачем ей понадобилось ехать сюда в начале ноября? Это время года было одним из наиболее спокойных: даже супружеские пары пенсионного возраста уже сняли свою прогулочную обувь, включили обогреватели и поудобнее устроились на диванах перед телевизорами, чтобы пересмотреть все снятые за лето видеокассеты. А Дженни почему-то позволила подойти к себе слишком близко не тому человеку. Так много ошибок. Казалось, она прямым путем шла к тому, чтобы уничтожить себя.

Пару минут спустя Купер преодолел несколько последних футов по склону, который вел в Южный карьер. Диана Фрай едва поспевала за ним.

– Здравствуйте. А это что такое? – сказал он.

В отличие от Верхнего карьера, гладкое песчаное дно этих заброшенных выработок было свободно от обломков скальной породы. Въезд с дороги был открыт, и иногда туристы ставили там машины. Склоны здесь были не слишком высокими, и по узкой тропинке вполне можно было взобраться на пустошь. Посетители парка обычно резко останавливали машины перед крутым спуском в нижнюю часть карьера, опасаясь, что не смогут выехать обратно или что колеса соскользнут с дороги.

На каменистом дне самой глубокой части карьера стоял фургон. Водитель, пригнавший его сюда, отыскал плоский участок, где когда-то камень грузили в вагоны. Склоны карьера полностью закрывали это местечко примерно в пятидесяти ярдах от въезда, и оно совершенно не просматривалось, если не заглядывать туда специально.

– Старый «фольксваген-транспортер», – сказал Купер. – Удлиненная колесная модель. По номерным знакам получается старше двадцати лет. Но ты взгляни на шины! Эта штуковина стоит здесь уже давно.

Фрай достала свою рацию.

– Пусть проверят номера на предмет угона.

Купер осторожно обошел фургон. В машине, кроме задних дверей, сбоку располагалась еще одна грузовая дверь. Задние стекла были закрашены, как это обычно делают рыночные торговцы, стараясь спрятать товар от любопытных глаз. Бен подошел к двери со стороны водителя и заглянул в кабину: потертые, потрескавшиеся сиденья, в углу, между боковым окном и приборной доской, сверкала внушительных размеров паутина. Старая занавеска за сиденьями скрывала внутренности грузовика.

– Сейчас проверят, – сказала Фрай. – Он заперт?

– Я еще не смотрел.

Купер вынул из кармана бумажный платок и протер хромированную ручку дверцы; ее металл потускнел и уже начал покрываться ржавчиной. Ему удалось нажать кнопку, но щелчка не последовало и дверь не шелохнулась. Он обошел машину спереди. Фирменный значок VW с решетки исчез. Неудивительно – одно время эти значки высоко ценились среди местных мальчишек: говорили, они расшифровывают буквы VW как свое любимейшее высказывание: «глубоко порочный»

Пассажирская дверь тоже была заперта. И боковая дверь. И задняя.

– Если этот фургон бросил вор, то он был весьма озабочен вопросами безопасности.

– Может, его и не крали. Может, хозяин просто не стал утруждать себя тем, чтобы отогнать эту рухлядь на свалку.

Рация Фрай затрещала. Пока она слушала, Купер пригнулся и заглянул под грузовик. У выхлопной трубы не хватало куска, по земле расплылось темное пятно – скорее всего от масла. Одна из задних фар разбилась, крылья проржавели до дыр.

– Машина зарегистрирована на мистера Келвина Лоренса из Стокпорта, – сказала Фрай. – Но в угоне она не числится.

– Ну, на дороге этот красавчик не появлялся с октября тысяча девятьсот девяносто девятого, – заметил Купер, взглянув на лицензионную карточку на лобовом стекле. – Хотя, возможно, это ничего и не значит.

– Карточки выпускались разных цветов, чтобы издалека можно было определить, в каком месяце заканчивается лицензия. Но эта карточка уже совсем выцвела, и ее первоначальный цвет мог оказаться любым цветом радуги.

– Получается, владелец просто бросил фургон. И по всей видимости, это Келвин Лоренс. А дорожная полиция проглядела, вот и все. Обратимся в соответствующую службу, они уберут грузовик, а владельцу вышлют штраф за незаконные действия.

– Странно все это. Зачем ехать сюда из Стокпорта? По дороге есть множество местечек, где при желании можно бросить фургон.

– Не говоря уж о свалках.

– Смешно, но, похоже, людям это просто не приходит в голову. Словно национальные парки существуют именно для того, чтобы ими пользовались как гигантской помойкой.

– Бен, окружающая среда – не наша забота. Оставь ее своим друзьям в красных куртках.

Но Купер все никак не мог успокоиться:

– А если уж бросаешь машину, то зачем оставлять номерные знаки? Глупо.

– И это не наша забота. Оставим ее патрульным полицейским.

– Но самое смешное… – произнес Купер, не обращая внимания на ее слова. – Заметила? Самое смешное в этом фургоне – запах.

Фрай принюхалась, но покачала головой.

– А чем это пахнет? Бензином?

– Да нет, – усмехнулся Купер.

– Ну и чем тогда?

Склонив голову, Купер смотрел на боковую дверь грузовика, словно прислушиваясь к тому, как в сыром воздухе ржавеют металлические части машины и медленно гниет резина. Он подождал, пока наконец не убедился в своей правоте.

– Курицей с карри, – ответил он.