В то утро лозоходец занимался своим делом, шагая вперед и назад по опушке березняка и ступая так осторожно, словно он шел по воображаемой линии. Он не отрывал взгляда от раздвоенного прутика, который как-то странно, повернув ладони кверху, держал перед собой. Прутик то и дело дергался, и лозоходец останавливался и пробовал землю носом ботинка. Затем шел дальше. Он выглядел замерзшим и очень несчастным.
Диана Фрай держала последний номер «Эден уэлли таймс». Нападение на Карен Тавискер случилось слишком поздно, чтобы появиться в заголовках газет, хотя оно уже промелькнуло в последних радионовостях. Газета посвятила три страницы общественным собраниям и уличным протестам, и все старые материалы о Дженни Уэстон и Мегги Крю по чьей-то вине перемешались в одну большую кучу. Виноватые лица Джепсона и Тэлби выглядывали из толпы, размахивавшей флагами с надписью «Мы требуем действий!».
Была также напечатана на редкость спекулятивная статейка, озаглавленная «Воскресный убийца?». Журналист попытался связать легенду о Девяти Девственницах, превращенных в камни за танец на шабаше, с тем фактом, что нападения и на Крю, и на Уэстон произошли в воскресенье, когда женщины гуляли или ехали на велосипеде по пустоши. Из всего этого с бульварным драматизмом, но без каких бы то ни было оснований делался вывод, что некий религиозный маньяк наказывает женщин за то, что они развлекаются в воскресный день. И даже полицейские из следственной группы в минуты полного отчаяния порой шептались об этом.
На третьей странице Диана обнаружила интересную статью, также имевшую косвенное отношение ко всей этой истории. Выяснив, что в старом фургоне в заброшенном карьере на Рингхэмской пустоши живут двое молодых людей, корреспондент и фотограф развивали эту тему на все лады.
– Видел эту фотографию? Келвин Лоренс выглядит на ней типичным убийцей, – заметила Фрай.
– А из Страйда они сделали просто слабоумного.
– Знаешь, ему, пожалуй, действительно не помешала бы психиатрическая помощь. Ты читал отчет о его биографии? Во время обострения депрессии он бросил университет.
– Это не означает, что он слабоумный, – возразил Купер.
– Саймон Бевингтон дважды пытался покончить жизнь самоубийством. И вот это означает, что он не должен находиться сам по себе и без присмотра. Этот малый – псих.
– Он ни для кого не опасен, кроме самого себя. К тому же, по-моему, он-то как раз под присмотром. Кел заботится о нем. Присмотр за Страйдом лучше, чем в иной лечебнице. О нем заботятся, как и положено в общине. Ему повезло – он нашел того, кто действительно принимает в нем участие, а не управляет им.
– Ну да, повезло.
– Диана, он не опасен, – настаивал Купер. – Просто видит мир по-другому – не так, как большинство людей. Он просто другой.
– Да-да, Йоркширский Потрошитель тоже был другим. Он псих, Бен.
– Нет, он со странностями, и не более того. Моя мама назвала бы его «слегка чудным».
Фрай фыркнула.
– Ты невероятно странный коп, Бен. Ты на самом деле думаешь, что в этом мире есть люди-ангелы?
– Ну… – ответил Купер, – я подозреваю, он и впрямь немного такой. В определенном смысле.
– Что?
– Неискушенный. Оторванный от реальности. Неземной.
Фрай уставилась на него.
– Эй, тебе что, не встречались в этих краях психи? – поинтересовалась она. – Повсюду можно столкнуться нос к носу с настоящими чокнутыми.
Купер заглянул через ее плечо в газетную статью.
– Они цитируют слова Страйда о том, что «музыка ветра» и древесные скульптуры прогоняют мстительных духов болот.
– Зачем они печатают всю эту чушь?
– Чтобы иметь основание напечатать забавный заголовок: «Искусство жителей карьера – это не просто рок-н-ролл».
– Очень умно. По крайней мере, они не упоминают о прошлом Саймона Бевингтона.
– Да, – сказал Купер, – но, в общем-то, они вполне могли выяснить его историю.
– Все это внимание может заставить нашу парочку покинуть карьер. Не сказала бы, что это будет большая потеря.
– Они нормальные люди. Те самые, которых мы должны защищать.
– О чем ты говоришь?
– Диана, ты что, забыла? Мы же давали клятву: «Я торжественно и искренне заявляю и клянусь…»
– Да, помню.
– «…предотвращать все преступления против подданных и собственности ее величества».
– Бен, ты не понимаешь, что ведешь себя как обычный провинциальный коп, – ты до сих пор можешь повторить слова своей клятвы, хотя после приведения к присяге прошло уже больше двух минут?
– Вполне возможно, на днях мне уже приходилось вспоминать ее.
– Но, черт возьми, какое отношение твоя клятва имеет к этим парням из фургона?
– Я считаю, что им угрожает опасность. Так же как и другим.
– Каким другим?
– Дженни Уэстон и Мегги Крю. Уиллу Личу и его брату, маленькому Дагги. Их матери. Даже их отцу, в определенном смысле. И… ну, другим людям. Мы отвечаем за их безопасность.
– Бен, ты ошибаешься, если считаешь себя рыцарем Круглого стола. В наши дни блестящие доспехи уже не в моде. И ты не сэр Галахад.
– Может, со стороны я выгляжу старомодным и чудаковатым, – покачал головой Купер, – но факт остается фактом: я не смогу жить в мире с собой, если не попытаюсь сделать все возможное для людей, которым нужна защита. Смешно, правда?
И он пошел прочь, отбрасывая ногой небольшие камешки с дороги, так что на носке ботинка осталась белая отметина.
Бен Купер хорошо помнил, как он, еще маленьким мальчиком, снова и снова перечитывал клятву, напечатанную на оборотной стороне отцовского удостоверения. Каждый раз, когда отец был в форме, он просил еще раз взглянуть на удостоверение. Наверное, он ужасно надоел отцу. Но в то время слова этой клятвы казались самыми благородными и значительными в мире. Бен относился к этим словам со священным трепетом, какой только способен чувствовать ребенок, наделенный чересчур богатым воображением. Несмотря на то что его герой сначала потускнел, а затем и вовсе бессмысленно скончался, эти слова оставили в сознании Бена неизгладимый след. Для чего же он находится здесь, если не Для защиты невиновных?
Угроза насилия висела над пустошью, словно низкие облака. Купер слишком часто задавался вопросом о судьбе Дженни Уэстон, о том, почему смерть выбрала именно ее, оставив безжизненно лежать среди камней. Будто мертвый листок – один из тех, что во множестве лежали на пустоши, – жилы ее наполнились ядом, недавно живые ткани стали коричневыми и ненужными. Но было одно отличие: листья приносились в жертву ради нового начала, новой жизни, а смерть Дженни Уэстон не имела такого оправдания.
Купер размышлял также о себе. Неужели он и впрямь стал полицейским из-за отца? Неужели все поступки он совершал, только чтобы превзойти память о герое Эдендейла? Или все-таки люди вроде Дженни Уэстон тоже имели для него значение? Ему очень хотелось верить, что это так. Но не всегда получалось.
Купер не удивился тому, что на этот раз оказанный ему в карьере прием был на двадцать градусов холоднее прежнего. В последние дни Кел и Страйд находились в центре внимания прессы, полиции и, без сомнения, самых несимпатичных представителей общества. Разумеется, этого было достаточно, чтобы они отгородились от мира.
В ответ на стук Купера появился только Кел.
– Вы? Что надо?
– Только один совет, сэр.
– Надо же. Удиви меня, человек.
– Эти предметы… скульптуры, или как вы их там называете. Членоферма.
– Ну?
– Знаешь, сейчас их лучше убрать с глаз куда подальше.
– Это наше приношение Гее – мы пользуемся ее территорией и так выражаем нашу благодарность. Эти подарки мы делаем для нее своими руками. Мы желаем ей плодородия.
– Прекрасно. Но я говорю о другом. Проблема заключается в том, как это выглядит со стороны. Люди могут понять неправильно. И посчитают вашу ферму провокацией.
– Провокацией чего?
– Здесь живет немало людей, чьи взгляды значительно отличаются от ваших. Они просто вас не поймут. Подумайте об этом.
– Ладно. Мы подумаем.
– Вы должны серьезно…
Купер обнаружил, что смотрит на закрытую у него перед носом дверь, где прямо на уровне его глаз были выцарапаны кривые буквы: «Извращенцы».
Вернувшись в машину, Диана Фрай вспомнила, как вздохнула Кэтрин Дайсон на другом конце провода, в Ирландии, когда сообщила, что у Мегги Крю есть дочь.
– Она поймет, что это я рассказала, – говорила Кэтрин, – но не важно, все равно в последнее время она почти не разговаривает со мной.
– Значит, у нее есть дочь?
– Да. Мегги родила девочку. Около двадцати лет назад. Она не хотела этого ребенка. Мег тогда была студенткой юридического факультета. На аборт она не решилась – нас воспитывали в католической вере, – поэтому ей пришлось отдать ребенка в приемную семью: малютка слишком мешала ее карьере.
Фрай вспомнила замечания Мегги по поводу женщин-полицейских и поняла, что, пожалуй, та рассказывала свою собственную ситуацию.
– И Мегги так и не сделала карьеру. В какой-то момент она зашла в тупик, осела в маленьком городке и уже больше не добивалась партнерства в большом городе. К тому же этот городишко находится всего в десяти милях от места, где прошли наши детские годы. Вряд ли она теперь уедет отсюда – у нее сложилась довольно странная связь с этим местом, хотя она и не желает признавать это. Она всегда думала, что здесь останусь я, и когда-то я с ней соглашалась. Но когда достигаешь определенного возраста, начинаешь понимать, что ты не совсем такой, как тебе всю жизнь говорили другие.
– Вы считаете, вашу сестру возмущает бесперспективность ее карьеры?
– Ну, я, конечно, думаю, что она наконец-то начала понимать, что зашла в тупик. Конечно поняла. И когда до нее Дошло, что я-то вырвалась отсюда, этот факт сильно возмутил ее. Дело в том, что наши родители остались на ее попечении. Понимаете, после этого она уже не могла уехать – чувство вины стало бы еще больше.
– По-моему, Мегги не похожа на человека, страдающего от чувства вины, – сказала Фрай.
– О, она отлично умеет осудить других людей. Винит всех, кроме себя, за то, что не достигла настоящего успеха, – своих учителей, своих коллег, наших родителей, меня. И всех друзей, которых сумела покинуть. У Мег всегда был трудный характер, а теперь он стал таким колючим, что люди попросту оставляют ее в одиночестве.
– А ребенок? Вы думаете, она чувствует вину перед ребенком?
– А вы сомневаетесь? – уверенно произнесла Кэтрин.
По одной этой фразе Фрай сразу же дополнила созданный ее воображением портрет: вокруг сестры Мегги множество детей, все – маленькие копии Кэтрин, они теребят ее за юбку и тянут ручонки, показывая ей свои сокровища. Фрай невольно кивнула этому ясному образу. Появление каждого нового ребенка сыпало соль на рану Мегги. Как это она сказала на днях в «Дервент Корт»? «Может быть, я однажды проснусь и обнаружу, что у меня все же есть материнский инстинкт».
– Наверное, вы понимаете, – продолжала Кэтрин, – что Мег не может не интересоваться оставленным ребенком. Не может не представлять себе, как эта девочка выглядит сейчас, как она живет. Думает ли она хотя бы изредка о своей настоящей матери.
– Не может не представлять, как она сама жила бы сейчас, если бы у нее была дочь? Она не чувствовала бы себя такой одинокой, – добавила Фрай.
– Вот именно, – согласилась Кэтрин. – И в этом случае она не может обвинить никого другого, так получается? Никого, кроме самой себя.
С минуту Фрай пыталась осмыслить свое отношение к Мегги Крю. Теперь, увидев ее в совсем ином свете, она почувствовала великую трагедию, притаившуюся в темных комнатах в «Дервент Корт».
Наверное, Кэтрин Дайсон удивилась тишине на другом конце провода. Потому-то она и решила задать вопрос, проницательность которого поразила Диану Фрай.
– Вы часто видите мою сестру? – спросила она.
– Ну да, – ответила Фрай. – Вы же в курсе дела, верно?
– Да, конечно. Вы делаете свою работу, я понимаю. Но…
– Да?
– Это не телефонный разговор, – сказала Кэтрин, – но могу я спросить, сколько вам лет?
– Господи, какое отношение это имеет к делу? – вздохнула Фрай.
– Никакого, – торопливо произнесла Кэтрин, – разумеется, никакого.
Офисы «Куигли, Коулман энд Крю» находились на Певерил-стрит. Диана Фрай прошла в приемную через двери из дымчатого стекла. Светловолосая секретарша с искусственным загаром записала ее имя, не проявив ни малейшего интереса к ее удостоверению, и, посмотрев в ежедневник на своем столе, проверила назначенное ей время.
– К сожалению, мисс Крю сегодня не принимает.
– Что? – Фрай с трудом сохранила спокойствие. Правда, она сама думала об отмене встречи. Но оставила все как есть. – Что вы имеете в виду? У нас была назначена встреча.
Секретарша сделала вид, что смотрит в ежедневник.
– К сожалению, она ее отменила. Что-то поменялось. Вы же понимаете.
Девушка почти не скрывала своего презрения к человеку, встречу с которым отменили в последний момент, даже не предупредив. Явно это не очень важная персона.
– Мисс Крю объяснила почему? – спросила Фрай.
– Нет. Извините.
– Где она сейчас?
– Я не могу вам этого сказать.
– Тогда передайте мисс Крю мое сообщение. Это вы можете сделать?
– Думаю, что да.
Фрай склонилась ближе к столу.
– Скажите ей следующее: «А что если Дженни ему будет недостаточно?»
Девушка, похоже, начала нервничать.
– Я не понимаю смысла ваших слов.
– Вам и не нужно понимать. Просто запишите фразу и передайте своей начальнице.
– Думаю, вам лучше уйти.
– Вы еще не записали.
Девушка слегка дрожащей рукой написала на листе бумаги семь слов.
– Вот. Я передам мисс Крю, когда она вернется в офис.
– Хорошо. А потом добавьте, что ей чертовски необходимо позвонить мне.
– Думаю, мне действительно придется попросить вас уйти.
– Вы знаете, что я сотрудник полиции?
– Да. Но это не значит, что я должна терпеть ваше хамство.
– Вы еще не знаете, что такое хамство. Пока не знаете.
Фрай поехала прямо в «Дервент Корт». Она не удивилась, когда в номере Мегги никто не подошел к двери. Но даже здесь должна существовать какая-нибудь всезнающая соседка, которая могла очень пригодиться. Диана позвонила в соседний номер и назвала свое имя и должность. Дама, представившаяся ей как миссис Дин, похоже, была просто счастлива поговорить о Мегги Крю.
– Не знаю, где она сегодня, – сообщила миссис Дин. – По-моему, она начала опять выходить на работу.
– Да, начала, – подтвердила Фрай.
– Я рада за нее. Да это и к лучшему. Поскорее все забудет.
– Но сегодня ее нет в офисе.
– Нет в офисе? А ушла в обычное время.
– Уехала на машине?
– Скорее всего, но точно не знаю.
– Одна?
– Сейчас она всегда одна.
– А бывало по-другому? – спросила Фрай.
– Ну, все мы живем в «Дервент Корт» не больше чем год или два, как раз с того момента, как перестроили здание. Так что ничего о ее прежней жизни я не знаю.
Фрай окинула взглядом номер миссис Дин. Он был совсем не похож на номер Мегги Крю, хотя наверняка планировка была одинаковой. Здесь комнаты вовсе не казались холодными и негостеприимными – напротив, в номере было полно ковров с длинным ворсом, света и зеркал и множество всяких мелких личных вещей.
– Ее навещают родственники? – спросила Фрай. – Может быть, дети?
– Нет, детей у нее нет. Насколько мне известно, она никогда не была замужем. Но есть сестра.
– Да, конечно. Она приходит?
– В последнее время нет. Некоторым людям просто не под силу видеть такое – я имею в виду физическое уродство. Боятся, что скажут не то или не смогут отвести взгляд. Я надеюсь, что не буду себя так вести, если подобное случится с моей подругой. Я постаралась бы поддержать ее, а как поступили бы вы?
Фрай заглянула себе в душу и не нашла там подобной уверенности. Миссис Дин, похоже, уловила ее смущение.
– Вы только подумайте, это действительно ужасно, когда приходится смотреть на такое, да? Я понимаю, что это может заставить человека отказаться от приглашения на чай. Может, все-таки присядете? – сказала миссис Дин.
– Нет, благодарю.
– Ну, как хотите. Вы, наверное, думали, что ее сестра все время порывалась прийти сюда. Что в такое время семья нужна человеку больше, чем когда с ним все в порядке. Согласны?
– Конечно, – ответила Фрай, хотя вряд ли она могла судить по себе. – Значит, вы не видели мисс Крю с утра?
– Да, только слышала, что она ушла около десяти часов, – подтвердила миссис Дин.
– Но не видели?
– Нет. Но я точно знаю, что это была она. Когда долго живешь бок о бок, начинаешь узнавать по звукам все знакомые шумы. Я знаю, как она закрывает дверь и как звучат ее шаги в коридоре.
– А необычные звуки слышали?
– То есть?
– Любые непривычные звуки. Может, к мисс Крю кто-нибудь приходил в гости и вы слышали что-то необычное?
– Пожалуй, нет. Во всяком случае, не помню такого.
– Никто не слонялся поблизости?
– Нет.
Фрай бросила взгляд на окно. Она чувствовала, что ее тянет к нему, чего не замечалось в номере Мегги. Вид был тем же самым, но, встав рядом с окном, она увидела внизу мощеный внутренний дворик, который постояльцы превратили в парковку.
– Мисс Крю… она тихо живет? Как вы считаете?
– Очень тихо, – сказала миссис Дин. – Конечно, очень тихо. В последнее время.
Два констебля совершали обычный обход по Рингхэмской пустоши. Они курсировали там как видимый символ позитивных действий полиции, целью которых было сделать район безопасным для законопослушных членов общества. Это им вдолбили в голову.
Правда, на холме Хангер они нашли себе небольшое развлечение. «Рено», съезжавший с холма слишком быстро, затормозил на крутом повороте, и его занесло на обочине в кучу мокрых листьев. Его переднее крыло сильно помялось о каменную стену, и осколки стекла от разбитой фары валялись на дороге. Полицейские остановились, собираясь оказать помощь. Женская половина команды пошла разговаривать с водителем.
– У вас авария, сэр?
Водитель выглядел скорее ошеломленным, чем пострадавшим. Он пытался выпрямить надколесную дугу, которая помялась от удара о стену и давила на колесо.
– Вы член Ассоциации автомобилистов? Если нет, мы можем связаться, чтобы за вами прислали кого-нибудь из гаража.
– Огромное спасибо, но у меня тут ничего серьезного…
– Сэр, надо принять меры безопасности.
– Конечно.
Второй констебль когда-то служил в дорожной полиции. С тех пор он автоматически обращал внимание на шины и номерные знаки: задний номерной знак этого «рено» был белым. Констебль знал, что передние знаки белые, но задние должны быть желтыми. Сами владельцы машин часто совершенно не обращали на это внимания.
Приглядевшись, он заметил, что по краю номерного знака тянется тонкая полоска от краски, – значит, им недавно заменили предыдущий знак, который по размеру был слегка больше.
– Проверю-ка я номер, – сказал констебль своей напарнице.
Полицейские переглянулись, и девушка двинулась к машине, чтобы снова втянуть автомобилиста в разговор. Они раньше работали вместе и понимали друг друга с полуслова.
Через десять минут они забрали у водителя документы, и тот очутился на заднем сиденье полицейской машины, ожидая, когда его препроводят в эдендейлское отделение, как только появится наряд, который будет охранять «рено». Оба полицейских еле сдерживали себя: они только что арестовали человека, которого разыскивала вся манчестерская полиция, – Даррена Хаусли.