Марк Рупер не находился под арестом. Но он слышал, что Оуэна арестовали, и эта мысль заставляла его нервничать. Сначала Марк предположил, что это из-за собачьих боев, о которых он рассказал Бену Куперу. Но постепенно он стал понимать, что его спрашивают о чем-то другом. А когда он нервничал, он злился. Он так и не научился сохранять холодную голову, как Оуэн.

– Женщины – они хуже всего, – сказал Марк.

– Кто вам это сказал? – спросил инспектор Хитченс.

– Оуэн.

Марк взглянул на магнитофон, словно чувствуя себя виноватым за то, что упомянул имя Фокса.

– Они так заняты собой, что не замечают, что делают. Они не замечают, что происходит вокруг них, – пояснил он.

– Марк, вас расстраивает, когда посетители оставляют мусор в парке?

– Да, – сказал он. – Они загрязняют окружающую среду. Они не понимают, какой вред наносят этим мусором. Их жестянки, пластиковые пакеты убивают животных, птиц, да любое мелкое существо. Я видел, как это происходит. Я знаю.

– И вы считаете, что убирать мусор за посетителями входит в ваши обязанности?

– В обязанности смотрителя входит заботиться об окружающей среде.

– Марк, может, вы все же иногда заходите слишком далеко?

Марк помрачнел.

– Кто-то же должен убирать мусор.

– Вы видели, чтобы Дженни Уэстон оставляла какой-либо мусор?

– Я ее вообще не видел. То есть не видел ее до того, как она умерла.

– Разумеется. А как насчет других? Вы видели кого-нибудь еще в тот день на Рингхэмской пустоши?

Марк покачал головой.

– Пожалуйста, скажите это громко для записи, – сказал Хитченс.

– Нет, я никого не видел на пустоши. Там никого не было.

– А вот тут, Марк, вы неправы. Если Дженни уже была мертва, когда вы ее нашли, очевидно, что там кто-то был.

– Да, верно. По-другому никак. Но я не видел этого человека.

– Хотя, я полагаю, вы довольно хорошо разбираетесь в приметах, не так ли, Марк?

– В приметах?

– Приметах, которые говорят, что кто-то находится поблизости, – следах, примятых растениях, различном мусоре. Должно быть, вы уже освоили мастерство следопыта?

– Иногда очевидно, что в данном месте кто-то проходил, – пожал плечами Марк.

– А в тот день? – спросил Хитченс. – Вы можете сказать, что на пустоши кто-то был?

– Я видел велосипедные следы, – сказал Марк. – Горный велосипед. Но это были ее следы, разве нет?

– Да, мы тоже полагаем, что так.

– Она ехала от башни и возвращалась мимо Девственниц. Это ясно. Я подобрал у башни кое-какой мусор. Не знаю, она его оставила или нет.

– Вас раздражало ее присутствие?

– Это частные владения, – ответил Марк. – Есть соглашение о доступе, но там не должно быть горных велосипедов. Это незаконно.

– Вы сказали бы об этом Дженни Уэстон? Я имею в виду, если бы увидели ее живой.

– Конечно. Некоторые люди думают, что могут делать все, что хотят, а это не так.

– Разве сейчас нет закона о свободном передвижении или чего-то подобного?

– Право свободного передвижения! – фыркнул Марк. – С правами приходит ответственность. Только не у всех хватает мозгов для ответственности. Думают, что у них есть одни права. И женщины – они хуже всего.

Теперь Марк выглядел сконфуженным. Он смотрел, как в магнитофоне крутится пленка. Похоже, многие смотрели вот так в этой комнате, словно старались взглядом стереть запись.

– Опять Оуэн? – спросил Хитченс.

– Он много чего мне говорит, – упрямо произнес Марк. – Хотя по большей части все шутит.

Хитченс кивнул.

– Но вы можете определить, когда он не шутит?

– Иногда могу, – сказал Марк. – Вы говорили с Уорреном Личем? Я был прав насчет собачьих боев? Оуэн в этом замешан?

Никто ему не ответил. Хитченс вынул прозрачный полиэтиленовый пакет для вещественных доказательств с наклеенной желтой этикеткой и показал его Марку.

– Вот это мы нашли в ящике стола на Партридж-кросс, – сказал он. – Мы думаем, это ваше.

В пакете находилась пластиковая папка с вырезками из газет и ксерокопиями газетных статей. Некоторые листки были совсем старыми, пожелтевшими. В них говорилось о происшествиях, имевших место за последние несколько лет, – спасательные работы и несчастные случаи, обнаружение мертвых тел на пустоши, поиски пропавших детей.

– Эта папка не имеет отношения к делу, – сказал Марк.

– Мы просмотрели вырезки вместе с вашим начальством в Бэйкуэлле. В газетных сообщениях этого не говорится, но похоже, что все эти происшествия объединяет одна общая черта: в них обязательно участвуют смотрители Пик-парка, и в каждом случае один из них – Оуэн Фокс.

– Да. Это так.

– Для вас он практически герой, да, Марк? Возможно, в будущем вы станете более осмотрительно выбирать себе героев.

– Вот взгляните, – проговорил Марк.

Он показал на первую страницу из старой «Эден уэлли таймс». Одна история занимала целую полосу, с несколькими фотографиями места происшествия и некоторых из его участников. Там были три молодых человека, сфотографированные по пояс, и команда обессиленных смотрителей в спасательском снаряжении. Три молодых человека погибли, когда, просто чтобы подурачиться, перебирались через ограждающую стену Касл-хилл в Каргриве. Склон был крутой, но этого не узнаешь, пока не станет слишком поздно, когда невозможно вернуться назад, но и просто устоять на траве тоже не получается. Три парня свалились в каменное ущелье у подножия Касл-хилл прямо на глазах у туристов, стоявших в очереди на вход в пещеру.

– Мы знаем, что Оуэн Фокс был одним из смотрителей, достававших тела из ущелья, – сказал Хитченс.

– Да. Но взгляните на этих погибших парней, – сказал Марк. – Одним из них был мой брат.

Когда Оуэн Фокс хмурился, брови его казались косматыми и взъерошенными. Они, как две широкие щетки, занимали чуть ли не весь лоб. Оуэн отнял руки от лица и принялся разглядывать их. Его пальцы были толстыми и облезлыми, а ладони сплошь в складках, словно антикварная карта Пика, вся изрезанная узкими долинами и холмами.

– Я думал, вы привели меня сюда, чтобы спросить о фотографиях, – сказал он.

– На самом деле нет, – сказал Тэлби. – А вы хотите поговорить о фотографиях?

– Я не понимал, что делаю.

– Все так говорят.

Казалось, на мгновение Оуэн оживился.

– В моем случае это правда, – произнес он.

Он рассказал, что купил компьютер после смерти матери, на те деньги, что она оставила ему в наследство. Нужно было отвлечься от воспоминаний о ней. Она так много лет была для него всем, если не считать работы. К тому же к нему начали возвращаться и другие воспоминания – еще больше воспоминаний о смерти.

Вначале, говорил Оуэн, он хотел только научиться работать на компьютере, потому что смотрительская служба стала обзаводиться ими, и он не хотел, чтобы молодые обошли его. Мысль о ранней отставке приводила его в ужас. Что он будет делать на пенсии? Поэтому он купил компьютер и принялся сам потихоньку разбираться дома, чтобы никто не видел его невежества.

Он слышал об Интернете, продолжал Оуэн, но никогда не думал им пользоваться. Для него стало настоящим сюрпризом, что заказанный им персональный компьютер укомплектовали встроенным модемом, к которому прилагалось программное обеспечение и несколько часов бесплатного доступа в Интернет. Естественно, он попробовал подключиться.

Сначала Оуэн присоединился к невинным группам новостей национального парка и любительского футбола. Он нашел веб-сайт общества строительства стен без раствора. Но затем он начал замечать спам в блоках новостей и просто из любопытства зашел на сайты, которые там рекламировались. Он был совершенно ошарашен тем, что обнаружил. Ошарашен и постыдно зачарован. В доме в Каргриве никогда не бывало ничего подобного и быть не могло, пока была жива мама.

– Если телевизионная программа становилась немного пикантной, мы ее переключали, – сказал он.

Затем Оуэн научился скачивать фотографии на винчестер. Он обнаружил, что проводит в Сети все больше и больше времени, плавая от сайта к сайту, и понял, что у него образовалась зависимость, но остановиться уже не мог. Тогда он в первый раз пропустил собрание приходского совета, и люди в Каргриве подумали, что он, должно быть, болен. Он целыми вечерами просиживал в Интернете, забывая есть и оставаясь там до раннего утра.

Старший инспектор Тэлби кивнул. Полиция нашла последние телефонные счета Оуэна – триста часов звонков на номер 0845.

Оуэн сказал, что несколько раз давал свой адрес, регистрируя свободный доступ на новые сайты. Затем он внезапно обнаружил, что может общаться с другими людьми по всему миру, людьми, о которых он никогда не слышал, но которые посылали ему электронные письма. Его приводило в восторг, что они пишут ему так, словно он их старый друг. Они, похоже, принимали его как человека с такими же интересами, как у них. Оуэн стал частью их сообщества.

Когда Марка Рупера отослали домой, а Оуэну Фоксу разрешили перерыв, Диана Фрай разыскала инспектора Хитченса в кабинете старшего инспектора уголовной полиции. Они настороженно следили за тем, как Диана вынимает из папки рапорт.

– Да, Фрай? Что это у вас?

– Это последний отчет о наблюдении за фермой «Рингхэмский хребет».

– Мы все еще ведем наблюдение?

– Ведем. Здесь отчет за последние сутки.

– Заслуживает внимания? – спросил Хитченс.

– Судите сами. В пятницу два мальчика ушли в школу в обычное время утром. Отец их проводил. После этого Уоррен Лич вернулся к своей обычной работе на ферме, насколько могли судить полицейские, проводившие наблюдение. В их Докладах маловато технических деталей, но в некоторых из видимых действий Лича участвовали коровы и трактор, так что я полагаю, нам надо принять это за правду.

Тэлби, похоже, не проявлял интереса.

– Думаю, мы могли бы дать просмотреть это Бену Куперу. Он сумеет заметить какие-нибудь нестыковки, если вы думаете, что это того стоит.

– Может быть. В докладах говорится, что единственными посетителями фермы были почтальон и водитель молоковоза – оба ранним утром. Затем дети вернулись домой из школы, спустившись по тропинке от школьного автобуса. Несколько часов вообще никого не было видно, за исключением Лича. Даже торговых агентов. На ферме «Рингхэмский хребет», должно быть, весьма тихая жизнь.

– Пока картинка просто идиллическая.

– Я бы даже сказал, скучная, – заметил Хитченс.

– Воскресенье было еще скучнее. Молоковоз приехал как обычно, но не было почтальона. А у мальчиков не было школы.

– Мы не можем законным образом продолжать наблюдение на основании таких рапортов. Пол, отзовите оттуда людей.

– Правда, есть одна зацепка, – сказала Фрай.

– Какая?

– Последней наблюдение вела констебль Гарднер. И в конце ее вчерашнего доклада есть приписка.

– И что же она видела?

– Вопрос скорее в том, чего она не видела.

Тэлби почувствовал раздражение.

– Фрай, не играйте со мной в Шерлока Холмса. Это моя роль.

– Простите, сэр. По словам Гарднер, она поняла, что на ферме «Рингхэмский хребет» проживают двое взрослых и два ребенка. Она наблюдала передвижения мальчиков и их отца, но не их матери. Она вообще ни разу не заметила никаких следов присутствия матери. Констебль Гарднер ставит под вопрос местонахождение миссис Ивонны Лич.

Тэлби выпрямился.

– Этого еще не хватало!

– Думаете, это может быть важно? – спросил Хитченс.

– Это как раз то, что мы просмотрели. Пол, проверьте остальные доклады. Но я почти уверен – вы обнаружите, что ее никто не видел. Никто из полицейских. Но никто и не подумал, что это несколько странно. Никто, кроме Тони Гарднер.

– Вероятно, остальные полагали, что миссис Лич трудится не покладая рук на кухне или занята чем-то подобным, – сказала Фрай.

– Идиоты.

– Если бы она была на ферме, она бы по крайней мере проводила мальчиков в школу утром. На самом деле она бы наверняка проводила их до автобуса. В конце концов, где-то в округе бродит убийца. Любая мать поступила бы так. Если бы она была там.

– Да, Фрай, вы правы. Надо выяснить, когда ее видели в последний раз. Мы все ходили по дорожке туда и сюда, как раз мимо ворот. Кто-то же должен был ее видеть.

– Я могу взять в помощь Бена Купера? – спросила Фрай.

– Хорошая мысль, – кивнул Тэлби. – Только не давайте ему рассеиваться на всякие выдумки! – Он взглянул на Хитченса. – У меня дурное предчувствие, Пол.

– Да подожди, наверняка здесь есть какое-нибудь совершенно невинное объяснение: она могла на время уехать к родственникам или знакомым. Может, лежит больная в потели. Знаешь же, сейчас ходит грипп.

– У меня все еще дурное предчувствие. В этом деле у меня все вызывает дурное предчувствие.

Когда Марку Руперу наконец разрешили уйти, он точно знал, куда пойдет. И хотя Оуэн говорил ему, что местные фермеры важны и что смотрители в хороших отношениях с ними, про ферму «Рингхэмский хребет» Марк мог бы уверенно сказать, что это неправда. Уоррен Лич напоминал ему человека, с которым жила его мать, его так называемого отчима – человека, который любил, чтобы ему все подчинялись, и тогда он чувствовал себя легко и непринужденно.

Лич с нескрываемой враждебностью посмотрел на Марка, когда тот разыскал его в тракторном сарае.

– Неужто молодой смотритель явился? Что нужно?

Марк попытался вспомнить совет Оуэна по поводу враждебного отношения: иногда имеет смысл подставить другую щеку и не обращать внимания на грубость и провокацию. Он называл это дипломатией.

– Мистер Лич, мне надо поговорить с вами об Оуэне Фоксе.

– О Фоксе? Слышал я тут, тряханули его. Докопались наконец-то, какой он на самом деле?

– Вы что-то знаете об этом?

– Я знаю, что не пролью над ним ни слезинки, – сказал Лич. – Мне надо думать о своих сыновьях.

Марк опешил. Такого ответа он не ожидал.

– А при чем тут ваши сыновья?

– При чем тут сыновья? – Внезапно взгляд Лича стал еще враждебнее. – Надеюсь, ты не интересуешься моими сыновьями, младший смотритель. Чему тебя учил твой приятель?

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Какие-то типы отыгрались на тех двух парнях из карьера. Так вот, я бы лично скорее доверил моих мальчишек им, чем этому твоему дружку.

Марк почувствовал себя неловко. Похоже, беседа отклонилась в какую-то непонятную сторону.

– О ком вы говорите?

– А как ты думаешь? – без тени юмора рассмеялся Лич. – Я говорю об Одиноком Смотрителе. Боге в красной куртке. Твоем приятеле, Оуэне Фоксе. Знаешь, что дети в округе называют его Дедом Морозом? Когда он заходит в школы, они думают, что пришел Санта. Держу пари, что ему нравится сажать маленьких мальчиков на колени и дарить им миленькие подарки, это уж точно.

Марк все еще не понимал, о чем говорит фермер.

– Не понимаешь, о чем я говорю? – переспросил Лич. – Он что, и тебя качал на колене пару раз? Я подумал бы, что ты для него великоват. По-моему, этому грязному ублюдку нравятся помоложе.

Марк чувствовал, как в нем закипает волна злости. Он еще не понял причины, а она уже шла изнутри – пугающе огромный прилив ярости, который жег кровь и затоплял здравый смысл. Прежде чем Марк осознал, что делает, он накинулся на фермера, дико размахивая кулаками.

Лич расправил плечи, отвел назад мясистую руку и вмазал Марку в лицо, сбив его с ног. Фермер дико расхохотался, возбужденный возможностью подраться. Марк вскочил на ноги, раскрасневшийся и разъяренный, он не соображал, куда бьет, и его удары не попадали ни по груди, ни по плечу Лича. Фермер еще пару раз свалил его тем же ударом в лицо на пол сарая, пока у окровавленного смотрителя не потекли слезы.

Марк стер кровь со рта, в котором стало одним зубом меньше. Он знал, что беспомощен. Но единственное, о чем он мог думать, – что хочет сказать Личу, что плачет не из-за боли.

Лич вдруг заметил, что его сыновья во все глаза наблюдают за ними из-за угла сарая. Он посмотрел на лежавшего на полу Марка – тоже всего лишь мальчишку, побитого и униженного.

– Давай, убирайся, – сказал он.

После ухода смотрителя у Уоррена Лича резко испортилось и без того плохое настроение. Мальчики словно испарились. Теперь у них даже не было оправдания, что надо заниматься телкой: животное продали на рынке за мизерную сумму, и та пошла в оплату хотя бы части счетов. Еды на кухне оставалось на день-два, но буфет был заставлен бутылками с виски, которое, как недавно обнаружил Лич, стало для него предметом первой необходимости.

Мальчики не показывались на глаза – наверное, забились куда-нибудь в укромное местечко, где, как они думали, он их не найдет. Лич понял, что они больше не хотят находиться рядом со своим отцом. Но почему его собственные сыновья избегают его? Лич был уверен, что во всем виновата их мать. После всех этих прожитых вместе лет они, похоже, стали врагами. Он был убежден, что она как-то связывалась с мальчиками и настраивала их против него. Он не знал, как она это делала, но она отравляла их умы. Раньше они всегда были такими хорошими парнями.

Лич сознавал, что не всегда был безупречным отцом. И нельзя было допускать, чтобы Уилл и Дагги увидели, как он избивает молодого смотрителя. Сначала он думал, что они будут восхищаться им, увидев, какой у них сильный и мужественный отец – никого не боится. Но такое настроение длилось недолго. Его сменило чувство стыда. Мальчишка, которого он побил, был почти ровесником его собственных сыновей с разницей всего в несколько лет.

Когда Лич пытался понять, что изменилось в его жизни за последнюю пару месяцев, его сознание шарахалось в сторону и не пропускало этот чудовищный кошмар. Проблема была столь огромна, что он боялся не только прямо взглянуть на нее, но даже начать обдумывать, как справиться с ней. Все, что он был в состоянии делать, – это беспомощно следить за слабой струйкой мыслей, которая лениво протекала у него в мозгу, время от времени выходя на поверхность в страшных снах.

И в конце концов Уоррен Лич додумался до того, что, когда его сыновьям стукнет столько же, как сейчас Марку Руперу, его тут уже не будет.