У меня всегда было тяготение к чистокровной лошади, которую я любил и ценил. Все первые мои литературные работы были посвящены чистокровной лошади, и довольно долгое время я писал только о ней. В Полтавском кадетском корпусе, где я воспитывался, одним из наставников был подполковник Грудницкий, милейший человек и страстный любитель чистокровной лошади. Я бывал у него в отпуску и, конечно, под его влиянием еще больше пристрастился к чистокровной лошади. После моих первых работ о ней известный полтавский коннозаводчик Иловайский, завод которого находился в 15 верстах от Полтавы, пригласил меня к себе в Абазовку. Мы поехали туда вместе с Грудницким. В Абазовке у Иловайского были замечательные чистокровные лошади. Производителем состоял выведенный из Англии жеребец, среди маток также было немало выводных кобыл. Образцовая постановка дела и замечательные формы чистокровных лошадей произвели на меня очень большое впечатление. Поступив в Николаевское кавалерийское училище в Петербурге, я попал в круг знаменитых рысачников, прежняя любовь к рысаку вспыхнула с новой силой, я перестал мечтать о чистокровном заводе и навсегда сделался рысачником. Впрочем, любовь к чистокровной лошади не совсем угасла и первые два года в полку я имел скаковую конюшню, лошади которой не без успеха скакали в Вильно и на провинциальных ипподромах Царства Польского. Уйдя в запас, я ликвидировал скаковую конюшню и всецело посвятил себя рысаку. Однако я часто бывал на скачках, посещал Яновский государственный завод и интересовался чистокровными лошадьми. В 1911-м или же в 1912 году, после довольно долгого перерыва, я снова завел небольшой чистокровный завод. Вот как это случилось.

Однажды осенью после продажи хлеба я взял 3 тысячи рублей и поехал в Пальну к А. А. Стаховичу с намерением купить хорошую заводскую матку, обязательно дочь Корешка. В Пальне я был принят с распростертыми объятиями и старик Стахович сам показывал мне своих знаменитых лошадей. Из всех сыновей Стаховича только Павел Александрович интересовался лошадьми, и с ним я случайно съехался в Ельце. В его экипаже я доехал до Пальны, куда он направлялся в отпуск. В то время П. А. Стахович командовал кавалерийским полком. В приятных разговорах быстро промелькнула дорога от Ельца до Пальны, куда мы прибыли около полудня. После осмотра Корешка и ставочных лошадей мы пошли обедать, а вечером смотрели табун. Его подогнали к усадьбе, и мы долго ходили по табуну, осматривая кобыл и сосунов. Это были годы возраставшей славы лошадей Стаховича, и Корешок был уже знаменитым производителем. На все мои просьбы продать мне первоклассную кобылу Стахович отвечал категорическим отказом, что в то время немало меня расстроило. Приходилось уезжать несолоно хлебавши, а я, будучи охотником, этого не любил. Табун Стаховича не производил большого впечатления, так как этот коннозаводчик мало обращал внимания на формы рысака, а ценил только породу и резвость. Но мне понравились чистокровные кобылы Стаховича, ходившие в рысистом табуне. Их было немного, всего шесть, но кобылы были костисты, дельны, породны и хороши по себе. Они прямо бросались в глаза и, хотя казались худоваты, были лучше рысистых кобыл. Особенно хороша была Медная, выдающаяся по себе чистокровная кобыла. Стахович был старым заводчиком кровных лошадей и занимался не без успеха их разведением лет тридцать, если не больше. Последние семь-восемь лет, в связи с возраставшим успехом его рысистого завода, он меньше уделял внимания чистокровным лошадям и постепенно сокращал свой кровный завод. Немалую роль в этом играл его сын П. А. Стахович, который был против кровного завода, так как находил, что вести его по старинке уже нельзя. В этом П. А. Стахович был совершенно прав.

А. А. Стахович

Расхаживая по табуну, я несколько раз любовно посматривал на чистокровных кобыл и раздумывал о том, не купить ли мне у Стаховича его кровный завод. На другое утро я пил кофе вместе с Павлом Александровичем. Текла бесконечная беседа о лошадях. Было рано, и генерал поверх белья накинул лишь генеральскую шинель – П. А. Стахович был тогда уже в чине генерал-майора. Здесь кстати будет сказать о привычке прежних военных утречком пить кофеек у себя в комнате не в халате, а в генеральской шинели. Так пили кофе Измайлов, Скаржинский и некоторые другие мои знакомые генералы-лошадники, а потому я нисколько не удивился, увидев Стаховича в туфлях, расстегнутой ночной сорочке и генеральской шинели. Во время беседы Стахович сказал мне, что его отец окончательно решил продать чистокровных кобыл и что он этому очень рад. Зная меня только как рысачника, Стахович открыл все карты, ибо не допускал мысли, что я могу купить их кровный завод. Он считал, что продать этот материал будет нелегко, что за 3 тысячи рублей он продал бы всех чистокровных кобыл. «Вы уполномочены на эту продажу?» – спросил я Павла Александровича. Он смешался, так как, по-видимому, еще не говорил с отцом о цене, но, подумав, ответил: «Да, я могу их продать за три тысячи и беру на себя уладить это с папа́». Я тут же вынул деньги и просил считать кровный завод за мной. Стахович был очень удивлен и одновременно обрадован. Старик Стахович не перечил сыну, и я после обеда уехал из Пальны собственником чистокровного завода А. А. Стаховича.

Когда я вернулся в Прилепы, мой управляющий Ситников, наездники, маточники – словом, все рысачники были очень недовольны: им весьма мало улыбалась перспектива возиться с чистокровными лошадьми. Когда же из Пальны прибыли чистокровные кобылы, то их сейчас же все невзлюбили и иначе как козлами не называли. Таково было понимание лошади у этих господ!

Купив чистокровных кобыл, я вспомнил старину, свои прежние работы о чистокровных лошадях и засел за студбуки и скаковые календари. Вскоре, кроме родословных и скаковой карьеры, я составил таблицы заводской деятельности матерей моих кобыл, ибо по заводской деятельности матери легче судить о карьере дочери. Через короткое время я был уже в курсе того, что представляли собой мои чистокровные кобылы. Тогда же я сделал и предполагаемый подбор с известной мотивировкой.

Все эти данные у меня сохранились. Но здесь я скажу лишь несколько слов о некоторых моих чистокровных лошадях. Ко мне поступили две родные сестры – Кин-Меб (Ле-Нор – Этна), р. 1897 г., и Либерта, р. 1899 г.

Этна (Палладин – Эмми-Скот), рыжая кобыла, р. 1890 г. Показала верность в случке, класс в приплоде (Эльсинор, Экстаз) и за 13 лет дала десять жеребят, прохолостела лишь три раза. Я тогда полагал, что с прилитием к Этне крови Ле-Нора в ее дочерях Квин-Меб и Либерте ожидать ухудшения приплода не придется.

Квин-Меб (Ле-Нор – Этна), рыжая кобыла, р. 1897 г. Двух лет проскакала дважды: первый раз пришла четвертой, во второй – первой, голова в голову с Каледонией, заработав 696 рублей 50 копеек. Трех лет была один раз первой, два раза второй и один раз третьей, но на большой гандикап. Скакала в цветах графа Г. И. Рибопьера под Сандерсом. Скакала мало, а потому в завод пошла свежей.

Либерта (Ле-Нор – Этна), рыжая кобыла, р. 1899 г. Ее заводская карьера была неудачна.

Медная (Гаяр – Княжна-Мери), рыжая кобыла, р. 1898 г. Обладала прескверным характером, как мне сказал в Москве И. Ильенко. Поступила в завод Стаховича в 1904 году. Когда я познакомился с результатом заводской деятельности Медной, то ясно увидел, что эта замечательная по себе кобыла перестала жеребиться после 1905 года. Таким образом, лучшая кобыла всего гнезда для заводской деятельности не годилась.

Панша-Кохана (Кракус – Эмили, бывш. Асторот), гнедая кобыла, р. 1894 г. Была немолода, но очень глубока, низка на ногах и хороша по себе. Особого класса ждать не приходилось, но могла дать полезных лошадей.

Сомбра (Кловер – Мариула), гнедая кобыла, р. 1903 г. Превосходная, сухая и кровная. Дала мне превосходных детей. Ее сын, проданный К. К. Карнаеву, хорошо скакал и выиграл в Красном Селе большую официальную скачку.

Эолова-Арфа (Последний-из-Астартов – Эмми-Скот), рыжая кобыла, р. 1892 г. Была старой и не вызывала интереса.

Таков был чистокровный материал, который я купил у Стаховича в 1912 году. Изучив заводскую деятельность купленных кобыл и их матерей, я пришел к выводу, что это материал среднего качества и нет решительно никакой надежды получить от него классных скакунов. Однако при продуманном подборе можно было вывести полезных лошадей, и это мне вполне удалось. Медную, которая была великолепна по себе, я предполагал крыть с Громадным. К сожалению, Медная осталась холостой.

Коннозаводчики и спортсмены чистокровных лошадей всегда составляли более сплоченную и более культурную среду, чем рысачники, всегда были готовы прийти на помощь начинающему и менее опытному коннозаводчику. Вот почему меня нисколько не удивило, когда я начал получать от некоторых скаковых охотников письма с советами и указаниями. И. Ильенко писал мне: «В то время как большинство коннозаводчиков в погоне за знаменитыми кровями Англии кроют своих маток с лучшими производителями в Англии и во Франции, Стахович крыл своих кобыл Эверестом, Зимовником, Торреро и им подобными. Следует считать, что такой заводчик охладел к чистокровному делу и быстро ведет завод к смерти. Весьма жаль, что такой “смертельный” материал попадает в руки начинающему коннозаводчику. Мне кажется, что, получив его в наследство, и старый коннозаводчик приуныл бы и задумался». А вот что писал мне С. Соколов: «И из этого материала можно создать завод, но сколько лет и денег на это понадобится?! Например, как от Эоловой-Арфы получить классную матку? Надо покрыть ее Pert'ом, полученную кобылу покрыть Зинфанделем, и от полученного приплода уже можно ожидать класс, но это будет в 1926 году, то есть через 14 лет!» Далее Соколов предлагал мне руководствоваться при подборе только его теорией «счастливых сочетаний» и смело ручался за успех. Некоторые указывали мне на необходимость воспользоваться распродажей завода Яскульского и купить там Данусю и других кобыл.

Однако мои планы не шли так далеко, я не предполагал вести чистокровное дело в сколько-нибудь широких размерах и не хотел затрачивать на него больших средств. Я не сошел с ума, чтобы следовать совету С. Соколова и посылать Эолову-Арфу под Pert'а! Словом, моя задача была скромнее, о чем я с полной откровенностью сказал в Москве, где был в октябре на скачках. Как сейчас помню, стояла скверная погода, накрапывал дождик, лошади скакали по грязи, это был последний скаковой день сезона и настроение у всех было унылое. Меня приветствовали как нового чистокровного коннозаводчика, но, когда узнали мои планы, тут же меня и похоронили…

Вскоре после этого мне представился случай купить замечательного чистокровного жеребца, который был очень хорош по себе и имел класс. В конце октября я гостил в Быках у А. Ю. Новосильцова. Туда при мне приехал С. О. Михайловский, одно время имевший совместно с И. Ф. Мамонтовым большую скаковую конюшню и чистокровный завод. Разговорились вечером за сигарами в кабинете гостеприимного хозяина о чистокровных лошадях. Михайловский сожалел, что я купил, по его мнению, столь посредственный кровный материал, и сказал, что не советует мне тратить деньги на рассылку этих кобыл под известных жеребцов, что выгоднее будет купить по случаю чистокровного жеребца и от него отвести полезных лошадей. «Я сделал бы это охотно, – ответил я, – но сейчас скакуны уже разошлись из Москвы, а потому я хочу просить графа Рибопьера отдать мне в аренду одного из его жеребцов». – «Купите у меня Примака, – предложил Михайловский. – Это замечательная лошадь, и вы его завтра можете увидеть. Я кончил охоту, это моя последняя лошадь, и я его прислал в Быки до продажи с тем, чтобы Новосильцов крыл с ним своих полукровных кобыл». На другой день, рано утром, вместе с Михайловским я пошел в завод и осмотрел Примака. Это была действительно превосходная лошадь. Примак был невелик, но образцов по правильности, имел хорошие линии и каше настоящей чистокровной лошади. Он напоминал прежних скаковых лошадей Англии, каких я видел на старинных гравюрах. Примак имел превосходное происхождение: он был сыном Винкфильд-Прайда и Партишен и пришел из Англии в брюхе матери. Родился он в заводе Иловайского и хорошо скакал, выиграв, между прочим, Императорский приз. Это был самый подходящий для меня жеребец, и я поспешил его купить. Таким образом, совершенно случайно в рысистом заводе я приобрел себе чистокровного производителя.

Продержал я чистокровный завод года три, отвел лошадей полезного качества, распродал их своим приятелям – кавалерийским офицерам, а затем прекратил ведение завода безубыточно, вовремя продав его А. С. Тецнеру – пасынку министра юстиции И. Г. Щегловитова, в доме которого и состоялась эта сделка.