Всех их ветер умчал к свету, солнцу, теплу, Песня жизни взманила, нова, незнакома; Я остался один, позабытый, в углу Опустелого Божьего дома. И мне чудилась дрожь чьих то крыл в тишине. Трепет раненых крыл позабытой Святыни, И я знал: то трепещет она обо мне, О последнем, единственном сыне… Всюду изгнана, нет ей угла на земле, Кроме старой и темной молитвенной школы, — И забилась сюда, и делил я во мгле С ней приют невеселый. И когда, истомив над строками глаза, Я тянулся к окошку, на свет из темницы, — Она никла ко мне, и катилась слеза На святые страницы. Тихо плакала, тихо ласкалась ко мне, Словно пряча крылом от какого-то рока: «Всех их ветер унес, все в иной стороне, Я одна… одинока…» И в беззвучном рыданьи, в упреке без слов, В этой жгучей слезе от незримого взора Был последний аккорд скорбной песни веков, И мольба о пощаде, и страх приговора…