В 1587 году немецкий издатель и книготорговец Шпис выпустил книгу, озаглавленную «История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике». В последних главах этого повествования рассказывается о том, как незадолго до смерти Фауст сошелся накоротке с гречанкой по имени Елена (собственно, то был дьявол, принявший ее обличье), и эта Елена родила сына, который был наречен Иустусом. О нем прилагательно к его дару сказано: «Дитя это сообщало Фаусту о многом таком, что в будущем должно было случиться в различных странах». Этот Иустус исчез со страниц «Истории о докторе…» после смерти самого Фауста только лишь, казалось, для того, чтобы в астральных высотах воссоединиться с историческим прототипом, известным во плоти под именем Мишеля Нострадамуса.
Еще корректнее по отношению к Нострадамусу было бы сказать следующим образом: не только доктор Фауст, но и сын его находятся в тесном генетическом родстве с феноменальным французским ясновидцем, астрологом, медиком и поэтом, объединившим в своем имени обоих покровителей Франции: архангела Михаила и Деву Марию («Нотрдам» — Матерь Божия).
Среди известных личностей европейской истории XVI века Мишель Нострадамус по праву считается одной из наиболее значительных и популярных фигур. Интерес к нему и его наследию с годами лишь приумножается, — так что если наиболее эмоциональные исследователи, прибегая к превосходной степени, категорически заявляют, что он — самая выдающаяся личность означенного столетия — для подобного максимализма имеются веские основания.
На всякой могильной плите, как правило, присутствуют две даты: рождения и смерти. Последней из них обыкновенно завершается земная биография покойного. Но даже и в этом отношении Нострадамус уникален.
Умер он в 1566 г., на 63-м году жизни, сделав последнее предсказание по поводу собственной кончины. Ученику своему и помощнику Жаку Шавиньи он заявил поздним вечером: «Завтра меня уже не будет» — и оказался безукоризненно прав. Однако с физической смертью биография его не прекратилась. Через два с лишним века вломившиеся в часовню французского монастыря, где покоились останки ясновидца, революционные гвардейцы отомстили выкресту за то, что последний осмелился пророчествовать касательно кровавого оттенка и бесславного окончания революции. Гвардейцы разрыли могилу, разбросали кости, а один из отчаянных осквернителей в приступе революционного ухарства выудил из ямы череп, наполнил вином и выпил. Незадолго до смерти предупреждавший потомков против каких бы то ни было поползновений осквернять его могилу, провидец и на сей счет был прав, ибо всех участников коллективного осквернения постигла предреченная и скорая, к тому же, участь. Мощи же Нострадамуса, будучи перенесены в церковь Св. Лаврентия, покоятся там и поныне. Место захоронения отмечено эпитафией:
Здесь покоятся останки Мишеля Нострадамуса,
Почти божественное перо которого, всеми почитаемое,
Удостоилось чести сообщить людям о событиях всего мира,
Происходящих под влиянием звезд.
Умер в Салоне де Кро в Провансе в 1566 году 2 июля, в возрасте 62 лет 6 месяцев и 17 дней.
Будущие поколения да не помешают его покою.
После себя Мишель Нострадамус оставил несколько текстов. Именно благодаря им его прижизненная слава распространялась за пределы Франции, однако воздействию тех же текстов на умы современников и особенно потомков обязан он своей посмертной — редкостной по уровню — известностью и не менее выраженной ненавистью. Многие ли ученые мужья вызывают ненависть и через несколько веков после кончины? Так вот, Мишель Нострадамус — один из этих немногих.
Главное свое произведение он озаглавил — «Центурии». Книга эта суть собрание катренов (четверостиший) с предсказаниями европейских и мировых событий за остающиеся человечеству годы — до седьмого тысячелетия включительно, когда, по информации Нострадамуса, земная цивилизация может подойти к финалу своего существования.
«Центурии», а также 58 шестистиший, 141 так называемое «предзнаменование» да несколько менее объемных текстов и вызвали тот интерес, который с течением времени не только не угасает, но делается все более выраженным. Как бы то ни было, а речь идет во всех этих текстах ни больше, ни меньше — о судьбе человечества, в первую очередь о судьбе Европы.
Феномен ясновидения при всей своей уникальности знаком человечеству издревле. Проявляемый к творениям Нострадамуса широчайший (это без преувеличения) интерес объясняется, таким образом, не наличием провидческого дара, не самим этим фактом, но качеством, или, что то же самое, степенью адекватности его пророчеств. Тем более что сделанные предсказания, частью подтвержденные еще при его жизни, охватывали колоссальный хронологический период и запечатлевали ключевые моменты истории крупнейших европейских государств.
Правда, с буквально понимаемой адекватностью предсказаний дело обстоит не столь просто. И вот почему.
Обладая феноменальным даром, Нострадамус вполне отдавал себе отчет в том, сколь важной, прямо-таки судьбоносной информацией он располагает. В послании своему тогда еще совсем малолетнему сыну Цезарю, имея в виду форму и слог записанных пророчеств, Нострадамус признает: «Я говорю довольно-таки туманно. Скрытые пророчества передаются нам летучим духом огня, а иногда сознанием, возбужденным пристальным созерцанием отдаленнейшей звезды. А узнанное записываешь без страха, но и без чрезмерного многословия. А почему? Да потому, что все проистекает из Божественной власти великого и вечного Бога, от которого исходят все блага». Как видим, тут имеет место объяснение одной неопределенности при помощи другой, что не проясняет существа проблемы. Действительно, почему Мишель Нострадамус, не обладая большим — или, как иногда принято говорить, природным-поэтическим талантом, — все-таки записывал свои пророчества в виде отдельных катренов, исполненных поэтической вольности, метафор и прочего из категории изящной словесности? Казалось бы, куда целесообразнее, учитывая значимость принимаемой информации, излагать ее доступным канцелярским слогом, не допускающим искажений при восприятии. Действительно, почему?! Тем более что за принимаемой информацией, по собственному высказыванию Нострадамуса, стоит высочайший из всех возможных авторитетов, и следовательно, никакой опасности для собственного реноме нет и быть не может? Вот слова самого Нострадамуса:
С этих катренов как раз и начинает он свои книги пророчеств, растянутых — подобно путешествию по времени — на многие столетия. По хронологии предсказаний и охвату событий ни один из библейских пророков не может быть сравним с Мишелем Нострадамусом, который (умер он, напомним, в 1566 году) сумел предугадать инициированную Кромвелем казнь короля Карла I, большой лондонский пожар 1666-го, становление после Смутного времени династии Романовых в России, царствование Петра I и Екатерины II, рождение и судьбу Наполеона Бонапарта и так далее, и так далее. Случись Нострадамусу предугадать лишь какое-нибудь одно из подобного рода событий, и тогда его рассматривали бы как носителя уникального дарования. Но ведь список исполнившихся (и это только к настоящему моменту) предсказаний поистине огромен и включает даже целый ряд сугубо технических изобретений, таких, как подводная лодка, танк, летательные аппараты.
Казалось бы, величайший пророк! Но нам не обойтись без рассмотрения вопроса о том, в какой форме выполнены его предсказания, какой вид имеют прогнозы Мишеля Нострадамуса. Отдельные пассажи его предсказательной поэзии выглядят сравнительно внятными, буквалистически понятными, с изложением и даже обоснованием конкретных фактов. Однако таких катренов явное меньшинство. В абсолютном же большинстве случаев имеем аллегорические, нарочито затуманенные стихи, которые сегодняшних аналитиков-исследователей ставят в не меньший тупик, чем современников Нострадамуса. Усугубляет общую ситуацию (и, стало быть, отношение к «Центуриям») еще и тот немаловажный факт, что изначально выстроенные в единой хронологической последовательности, от прошлого к будущему и образующие внятный рассказ, катрены впоследствии были перегруппированы самим предсказателем. Рядом, таким образом, зачастую оказывались четверостишия, относившиеся к событиям, разделенным десятилетиями или веками. Подобного рода смешение было предпринято для того, чтобы защитить «Центурии» от нападок инквизиции.
И формообразующий элемент сыграл свою роль. Именно — он позволил в отдельных случаях рассматривать «Центурии», равно как и автора, явлениями в лучшем случае незначащими, — хотя с момента первого издания катренов укрепилась и более крайняя точка зрения на Мишеля Нострадамуса как сумасшедшего, к тому же — сумасшедшего с гонором, амбициями, ненужной в его положении позой. И данное отношение со временем набирало силу, так что сегодня, наряду с адептами, наличествует среди исследователей немалая часть тех, кто вообще отказывает провидцу в праве на таковое именование.
Разброс катренов по всему объему «Центурий» Нострадамус, однако, произвел не механически, но использовал для этого им же придуманный код. Разгадав этот код, всякий сможет восстановить изначальную авторскую последовательность, разглядеть (в меру сил) истинный размах откровений. Однако в случае с кодом произошла загвоздка: он до настоящего времени так и не найден, что, опять-таки, порождает немало ухмылок и усиливает скепсис скептиков.
Изданная впервые в 1555 году книга пророчеств «Центурии» с тех самых пор издается и переиздается в различных странах беспрерывно. Катрены Нострадамуса продолжают в издательском, тиражируемом отношении судьбу Библии, судьбу гомеровского эпоса, шекспировских пьес. Уже этот формальный признак позволяет обоснованно вести речь о «Центуриях» как о произведении шедеврального уровня. Всякое новое поколение делает свои переводы — и длится это более четырех веков. Получается почти по завету гетевского Фауста:
Вопросы переиздания «Центурий» и проблемы перевода стихов находятся в тесной связи. Написанные на старофранцузском, катрены не получили адекватного перевода ни на один из современных языков. Число же специалистов, берущихся сегодня перелагать поэтические предсказания Нострадамуса, находится в обратно пропорциональном отношении к качеству итоговых текстов. Но даже более или менее адекватный перевод нельзя считать финалом исследовательской работы, поскольку далее неизбежно возникает вопрос касательно интерпретации содержательной стороны, — не красоты же стиля важны для четверостиший «Центурий». А вот как раз истолкование и вызывает наибольшие трудности. Ведь кроме отмеченного нами ранее, катрены отличает тот факт, что написаны они как бы языком сновидений, изобилуют не просто метафорами, но метафорами некоего высшего уровня, — что превращает стихи в аналог сомнамбулических откровений. Не исключено, что подобная особенность текстов находится в сложной, но несомненной связи с тем состоянием, которое оказывалось характерно для Нострадамуса в моменты приема информации. Существует мнение специалистов, полагающих, что Мишель Нострадамус исторически прозревал именно в моменты полудремы, сродни забытью. Иные уточняют, что, возможно, принимаемая информация не всегда оказывалась понятной и самому провидцу, — и это недопонимание находило отражение в стилистике и лексике. Если, скажем, доктор Фауст восхищался тем, «в каком порядке и согласье идет в пространствах ход работ», то пророчествующий французский астролог не всегда улавливал эту самую «чистоту линий», что можно рассматривать не только как специфику его восприятия, но и как особенность ниспосланной информации.
Примечателен в этой связи тот факт, что сам Нострадамус оговаривает в послании сыну свой фактический статус и свою потенцию. «Хотя я пользуюсь словом „пророк“, — рассуждает он, — я не желаю столь высокое звание применять к себе в настоящее время. Ибо того, кого теперь называют пророком, некогда называли „провидцем“ (videns). Строго говоря, сын мой, пророк — это тот, кто видит вещи, далекие от обычного круга познания… Если разум выстраивает будущие события, исходя из современных ему событий, они, эти будущие событии, не слишком спрятаны от него и вообще не явились для него откровением. Но совершенное знание событий (будущего) невозможно без Божественного вдохновения».
Еще одной причиной, обуславливающей нарочито расплывчатый характер Нострадамусовых предсказаний, правомерно считать сострадание как существенный элемент отношения Мишеля Нострадамуса к грядущим поколениям. Прочитывая уготованную этим поколениям судьбу, соболезнуя и сострадая, он предупреждал о грядущем в намеренно мягкой форме. Тем более, что с точки зрения человека XVI века опасность, связанная с революционным, насильственным уничтожением монархических государств Европы, опасность, внятно выявляемая в «Центуриях», представлялась прямо-таки чудовищной, — что с успехом и подтвердил ход исторического развития.
По сей день Мишель Нострадамус продолжает оставаться загадочной фигурой. Сведений о его жизни биографам удалось отыскать сравнительно немного, да и найденные зачастую оказываются накрепко переплетенными с домыслами и откровенным фольклором. Но если представители прошлых эпох достраивали события до целостной биографии художественными методами, то двадцатый век оказался временем господства в нострадамусоведении ученых-аналитиков.
Век XX заинтересовался Мишелем Нострадамусом, — что нашло свое выражение в количестве соответствующих исследований и широте их тематики. Подобный интерес объясняется тем, что большая часть предсказаний касается событий именно нашего столетия. Причем степень попаданий, иначе говоря, количество сбывшихся пророчеств, также весьма значительна. Предсказанными оказались большевистская революция, крушение династии Романовых, приход к власти Муссолини, Гитлера, террор Сталина, убийство Кеннеди, крушение коммунистической системы… В отношении нашего века Нострадамус проявил значительно большую прозорливость. А отсюда — естественный интерес, отсюда же — рост публикаций его текстов и работ о нем самом. Только число объемных исследований о Нострадамусе, созданных в XX веке, составляет целую библиотеку.
Но даже и при таком пристальном внимании, сконцентрированном научном интересе к его личности вопросов остается еще немало. Ведь в оптимальном варианте разрешением загадок Мишеля Нострадамуса должны бы заниматься личности соразмерного интеллекта и однопорядковой провидческой, скажем так, квалификации. А подобных исследователей сегодня как будто не находится. Так что поднятые «Центуриями» вопросы остаются в неизменном положении, лишь обрастая цепью гипотез.
В самом деле, одним из принципиальных остается вопрос о том, возможно ли вообще предвидеть будущее.
При отрицательном ответе мы вынуждены признать аналогичность Нострадамуса какому-нибудь графу Калиостро и прочей такого же сорта цыганщине, — что фактически дает нам право отмахнуться от содержательной стороны «Центурий» как от злобной шутки. Кто-то именно так и поступает, ну да ведь всегда, во всякую историческую эпоху находились люди, предпочитающие учиться исключительно на собственных ошибках (а право на собственную ошибку — свято). Но если на тот же самый вопрос мы отвечаем положительно и полагаем, что предсказание грядущих событий гипотетически осуществимо (изучай «Центурии», читатель), тогда неизбежно приходится иметь дело с проблемой, мучившей не одно поколение философов. Именно: как тогда быть со свободной волей человека, его усилиями к углубленному познанию мира? Ну а поскольку сегодня все большее число посвященных склоняется к мысли о принципиальной возможности предсказания (не вычисления или прогнозирования — то и другое идет по особым департаментам) некоторой части будущих событий, — такого рода допущение подводит к рассуждениям о замкнутости времени и прочих невероятнейших истинах.
Если ученые находили в «Центуриях» загадки, то политики — головную боль. Не случайным следует считать факт запрещения катренов Нострадамуса почти во всех странах с тоталитарными режимами: власть предержащие ретроспективно обижались на астролога за то, что он предрекал им неизбежную гибель. Возникала прямо-таки списанная у Лермонтова ситуация. «Глупец, хотел уверить нас, что Бог гласит его устами», — презрительно бросали в адрес провидца — и немедленно (в исторически исчисляемой хронологии) убирались с политической арены вон. Впрочем, если мысленно абстрагироваться от тогдашней политической конъюнктуры и шкурной выгоды, понять — так сказать, по-человечески — запретителей «Центурий» можно. Ведь фактически эти стихи служили доказательством того, что человеческая история была и остается независимой от суммарной человеческой деятельности в сферах политики, религии, культуры.
Мы затронем еще один аспект общей проблемы. Если (огрубляем) Нострадамус оказался исполнен Божественного предвидения, — на бытовом уровне это формулируется «раз уж он такой умный», — почему тогда значительная часть предсказаний из числа тех, что могут быть идентифицированы в принадлежности к стране и эпохе, оказались несбывшимися. Предвидение — это вам не что-нибудь: или таковой дар есть, или его нет. Ну так как же быть? Вопрос отнюдь не праздный, и всяческие попытки разрешить его при помощи сентенций из категории: «Нострадамус недооценивал элемент случайности в истории» — всякие подобного толка попытки едва ли могут быть признаны состоятельными. Тут вместо буквального ответа мы обращаемся к мысли Цицерона, сказавшего: «Не следует удивляться, что провидцы иногда предвидят то, что никогда не сбывается, ибо все это существует, но не во времени».
За последние несколько лет опубликованы в России перевод «Центурий», несколько исследований о Мишеле Нострадамусе в свете его исторических предсказаний. Тем самым после огромного перерыва, имевшего сугубо политический характер, продолжена традиция исследований уникальной проблемы. Предлагаемая книга Манфреда Бёкля позволит заинтересованному читателю ознакомиться с биографическое канвой жизни Мишеля Нострадамуса — поэта будущего. Впервые опубликованный в Германии, роман Бёкля в русском переводе предлагается на суд читателя.
Настоящее издание также содержит полный текст «Центурий», на русский язык переведенных В. Завалишиным. Знакомство с творчеством героя романа позволяет читателю создать более целостное представление о Мишеле Нострадамусе.
Константин Новиков