Красотка из Арлона

[2]

Что и говорить, у хорошеньких смышленых девушек отбою нет от ухажеров. А красотке нет-нет да и взбредет со скуки в голову подурачить своих обожателей. Ничего плохого нет, да только во всем надо знать меру. А вот подумала ли о том красавица Гертруда или нет, судите сами.

В Арлоне, маленьком городишке, и по сей день окруженном крепостной стеной, Гертруда считалась одной из самых завидных невест. Единственная наследница богатого эшевена, хороша собой — просто загляденье, нежна, изящна, как маркиза, но зато и плутовка, каких свет не видывал.

Четверо юношей из самых почтенных семейств города влюбились в нее: восторженный Эжид, красноречивый Ламбер, ревнивец Ванзель и философ Жоан. По очереди припадали они к ее стопам и в негодовании сталкивались друг с другом у входной двери. Они торопили Гертруду с выбором. А она тянула, и вовсе не от нерешительности или смущения, а просто потому, что очень ей нравилось играть влюбленными сердцами. Ведь быть предметом поклонения так лестно!

Наконец в один прекрасный день она объявила своим поклонникам, что готова принять окончательное решение. При этом она для каждого, втайне от других, придумала испытание, и уж конечно же, самое что ни на есть изощренное.

Первым к ней явился Эжид; казалось, никогда еще он не горел такой любовью и рвался доказать это Гертруде.

— Я предан вам душой и телом и готов ради вас на все, — заявил он. — Вы только прикажите.

Гертруда поймала его на слове.

— Вы даже не представляете себе, как нужен мне сейчас такой верный рыцарь, как вы. Помогите мне, Эжид, — сказала она.

— С радостью. А в чем дело?

— Знаете ли вы, что у нашего семейства в миле от города есть рощица и в ней старинная римская гробница. Склеп и пустой саркофаг до сих пор в целости и сохранности.

— И что же мне надлежит делать в этой ведьмовской обители?

— Задача не из легких, но я убеждена, что моему верному рыцарю она по плечу. Вчера в тех местах был убит на дуэли мой кузен д’Эштернах. Причина дуэли весьма деликатна. Его противник, потеряв голову, втайне от всех запрятал тело в нашу римскую гробницу, дал нам знать и скрылся. Однако нам стало известно, что враги нашего семейства собираются завладеть телом и устроить позорный для нас скандал. Мне нужен храбрый друг, который смог бы защитить останки моего кузена от вражеских происков.

Поначалу Эжид удивился.

— Вы хотите, чтобы я провел ночь в этом проклятом лесу, у трупа, где мне еще глотку перережут?

— Я полагала, что мой верный рыцарь храбр и отважен, — сказала Гертруда, — и готов на все, чтобы доказать мне свою любовь! Если вы настоящий мужчина, вы мне не откажете. Как только стемнеет, идите к гробнице. Нарядитесь ангелом: крылышки, белый широкий балахон, да не забудьте напудрить лицо. От одного вашего вида враг пустится наутек. Ах, как бы мне хотелось, чтобы хоть на этот раз обошлось без кровопролития! Вы даже представить себе не можете, Эжид, чем все это может для меня кончиться… Я не забуду того, кто придет мне на помощь.

— Вы не ошиблись во мне, — ответил Эжид. — Я покидаю вас, чтобы сию же минуту заняться экипировкой.

Едва он ступил за порог, появился Ламбер, сгорая от желания поведать Гертруде о своей пылкой страсти: он-де готов ради прекрасных глаз Гертруды проехать на призраке белого коня-великана, который каждую ночь появляется на улицах Арлона.

— Я вовсе не требую, чтобы вы рисковали ради меня жизнью, — сказала Гертруда. — Но если вы и в самом деле так отважны и любите меня, отправляйтесь до наступления темноты к нашей римской гробнице, но один, никого с собой не берите, захватите только маленькую лампадку. Лягте в саркофаг, завернитесь в саван и спите до утра.

Ламбер, которого поначалу не слишком вдохновила мысль провести ночь в столь мрачном одиночестве, все же дал хитрой красотке себя уговорить. Напоследок она посоветовала ему запастись саваном потеплее, чтобы не простудиться в склепе.

Выходя, Ламбер столкнулся с угрюмым, недовольным Ванзелем, которого Гертруда тоже попросила пойти в полночь к римской гробнице и извлечь оттуда тело кузена, якобы убитого на дуэли.

— Возможно, один из наших недругов будет стоять на страже, — сказала она. — Его надо просто напугать: оденьтесь дьяволом, приделайте рожки, лицо вымажьте сажей, на руки натяните красные перчатки. Будьте же отважны, напустите на себя грозный вид и не теряйте присутствия духа!

Ванзель, не раздумывая, согласился сыграть роль князя преисподней. И только мудрый Жоан, единственный из всех четырех поклонников Гертруды, отказался пуститься в эту авантюру; его Гертруда просила надеть мундир офицера полицейской конной стражи и отправиться ночью к римской гробнице следить за порядком.

Жоан почуял ловушку и отказался наотрез:

— Что это еще за полночный маскарад? Нет, это несерьезно. Ради ваших прекрасных глаз, Гертруда, я готов пойти на любой риск, но только без риска оказаться посмешищем.

— И вы еще утверждаете, что любите меня! — вскричала раздосадованная Гертруда.

— А вы-то сами, разве вы меня любите? За какую же провинность вы решили выставить меня круглым дураком? Не верю я вашей истории с убитым кузеном.

На том, пожелав возмущенной Гертруде, чтобы тень покойного кузена не потревожила ее сна, он удалился и в тепле и уюте проспал всю ночь.

А тем временем в гробнице, что находится в лесу неподалеку от Арлона, творились странные дела. Первым появился закутанный в саван Ламбер с лампадой и бутылкой сливянки для поддержания духа и тепла в теле. В душе он проклинал Гертруду.

«Ведь предупреждала меня моя бедная матушка, что ты сведешь меня в могилу», — мысленно обращался он к Гертруде и призывал в свидетели сосны, дрожащие на осеннем ветру. Затем, подкрепившись сливянкой, он сочинил сам себе ироническую эпитафию:

Он повторял ее нараспев между глотками сливянки, как вдруг — о ужас! — у него начались галлюцинации. Сначала он увидел мерцающий огонек, потом разглядел живого ангела с факелом, приближающегося к нему. Конечно же, он принял спиртного, но ведь сущую малость! Нет, сливянка здесь ни при чем. Ламбер ущипнул себя за ляжку. Нет, он не спит. И, кажется, пока еще жив. Ведь нельзя же лечь в гробницу и сразу же оказаться на том свете! Впрочем, кто его знает…

А может, он уже в чистилище? Может, так и полагается вести себя в чистилище — притворяться покойником и ждать?

Эжид в роли ангела не испытал столь сильного потрясения. Но все же его удивило, что у покойника такой цветущий вид. К тому же от него должно было пахнуть серой — ведь все убитые на дуэли прокляты богом, — а от этого исходил нежный, чуть пьянящий аромат спелой сливы.

Однако размышления Эжида вскоре были прерваны неожиданным появлением дьявола, в чьих дурных намерениях сомнений быть не могло. Эжид вздрогнул, уронил свой факел и едва успел отразить удар в живот. Дьявол с ангелом сцепились яростно, как пьяные мужики, — к превеликому изумлению Ламбера, он был просто в ужасе от того, с каким остервенением небо и ад дерутся за его душу. Но тут ангел начал сильно сдавать, и Ламбер восстал из саркофага, намереваясь прийти к нему на помощь. Его воскресение положило бою конец. Противники в ужасе бежали, издавая сдавленные крики: «Он воскрес! Воскрес!»

На поле боя ангел оставил одно свое крылышко, наполовину ощипанное, а дьявол — свой раздвоенный хвост, обычную пеньковую веревку, вывалянную в саже.

На следующее утро никто из троих участников маскарада не пришел к Гертруде поведать о своих подвигах. Ламбер до самого рассвета пытался оправиться от потрясения в окрестных кабаках. У Эжида и Ванзеля случилось разлитие желчи. Все трое дружно кляли Гертруду и грозились, что никогда в жизни не простят ей обиду. К прелестнице, покинутой обожателями, пришел один лишь Жоан, мудрый недоверчивый Жоан со скептической усмешкой на устах. Он и рассказал ей о случившемся.

И нашел, что печальная, озабоченная утратой ухажеров Гертруда и впрямь очень мила.

«Пожалуй, у меня с Гертрудой может выйти кое-что серьезное, — подумал он. — Только надо сделать так, чтобы и она сгорала от любви. Тогда и цвет лица у нее будет лучше, и сердце смягчится».

 

Теща дьявола

У нас в деревнях любят пригожих девушек-хохотушек. Но если девушка много себе позволяет, ее перестают уважать. Так случилось и с красоткой Катриной де Можимон. Эта ветреная прелестница на каждом встречном-поперечном пробовала свои чары. Позволяла целовать себя в укромном уголке, за плетнем. И на танцах то и дело дарила кавалерам свои носовые платочки, а такое и вовсе не к лицу серьезной девушке. В те времена подобный поступок, пусть и невинный, считался вольностью, которая может далеко завести.

Мать Катрин очень тревожилась из-за легкомысленного поведения дочери.

— Отдам тебя за первого, кто посватается, хоть за самого дьявола, — пообещала она ей как-то в сердцах.

Ах, как опасны такие обещания! Пожалуй, в иных случаях мать вела себя безрассудней, чем дочь, а уж ей-то, зрелой женщине, не пристало бы терять голову.

Немного погодя в деревне поселился незнакомец весьма благородной наружности. Руки у него были тонкие и белые, как у горожанина, и многие видели, как он прогуливается, читая маленькие книжечки в темных, тисненных золотом переплетах.

Однако, отрываясь от своего томика, он времени даром не терял. Свежее личико Катрин, ее ладная фигурка и смелый, живой взгляд быстро привлекли его внимание.

Несколько дней он ухаживал за ней в высшей степени учтиво и почтительно и произвел на Катрин сильнейшее впечатление. Вообще-то ухажеры с ней не больно церемонились — быть может, по ее же вине, — а тут такая деликатность. Катрин прямо растаяла от такой деликатности.

— Наконец-то я влюбилась по-настоящему, — торжественно призналась она матери. — И мне кажется, он тоже меня любит.

— Что у вас с ним было? — заволновалась мать.

— В том-то и дело, что ничего. Но вы бы слышали, как он со мной говорит! Так нежно! То с лилией меня сравнит то с розой.

— Сразу видно, что нездешний. А то бы давно тебя раскусил. Но ты уж постарайся не упустить его. На других-то не глазей!

— Не беспокойтесь, матушка. Да мне теперь никто не нужен, кроме него. А какие у него глаза! Какой светится огонек!..

Появление благородного незнакомца прервало их разговор, а он попросил руки Катрин, да так галантно, так изысканно, в старомодной манере, что, будь Катрин маркизой, она бы все равно сочла себя польщенной.

Мать Катрин готова была разом покончить с делом, но ради приличия объявила, что подумает до завтрашнего дня. Само собой разумеется, предложение было принято. Молодые обвенчались в церкви, правда не без приключений. Сначала священник вообще отказался их венчать — у жениха не оказалось свидетельства о крещении. Но незнакомец представил взамен письменные свидетельства, из которых явствовало, что в Монмеди, где он родился, все приходские книги сгорели во время пожара, когда город брали войска Людовика XIV.

Во время службы у жениха вдруг окостенела нога и он не смог преклонить колен, во всем остальном он был на высоте, если не считать того, что сильнейший приступ кашля помешал ему еще и причаститься. Эти недомогания как-то не вязались с его цветущим видом. Кстати, возраст жениха определить было крайне трудно. Обворожительный мужчина в самом расцвете сил, но мудр по-стариковски и романтичен, как юноша.

Семейная жизнь молодых поначалу складывалась счастливо. Муж не знал, как угодить молодой жене. Дом у Катрин был в чистоте и порядке, хотя никто не видел, чтобы молодая занималась уборкой или стирала белье.

Однако через какое-то время Катрин погрустнела, она уже не пела, как прежде, с утра до вечера. Все реже и реже появлялась она на деревенской улице, жила теперь за закрытой дверью. А потом из дома понеслась ругань на всю округу, ссоры день ото дня становились все яростнее, сменяясь периодами мертвой тишины. Хорошо еще, что вился дымок над шиферной крышей, а то и не поймешь, живет кто в доме или нет. Потом снова разражался скандал.

Мать Катрин с ума сходила от беспокойства.

Однажды Катрин удалось на часок вырваться из дома, и она прибежала к матери вся в синяках — злобный муж отдубасил ее палкой.

— Матушка, что мне делать? Похоже, я и впрямь вышла замуж за дьявола! Помните, вы грозились? Он ведь был первым, кто ко мне посватался. Вот видите, в какую беду я попала по вашей милости. Теперь уж помогите мне, а то совсем пропаду.

— Не горюй, — сказала ей мать. — Мы выведем его на чистую воду. Да и выдворить сумеем. Слушай, что я тебе скажу: пойдешь вечером в спальню, захвати с собой святой воды. Перекрестись и побрызгай потихоньку своего бесноватого мужа. Но заранее поплотней затвори ставни и постарайся закупорить все дыры и щели, только замочную скважину не трогай. Остальное я беру на себя.

Никогда еще Катрин не выполняла так прилежно указания матери. А муж у нее и точно был дьявол — первая же капля святой воды зашипела на нем, точно масло на сковородке, и он взвыл как оглашенный.

Спасаясь, дьявол юркнул в замочную скважину. Но теща приставила к ней бутылку и, поймав в нее лукавого, быстро закупорила горлышко пробкой.

А потом привесила бутылку на дерево, неподалеку от дома, на людном перекрестке, чтобы все знали, как она рассчиталась за несчастья дочери. Узнав о случившемся, многие специально приходили посмеяться над злополучным дьяволом, дразнили его, показывали язык и делали нос.

А он то вертелся, яростно тряся бутылку, то как будто засыпал. Попробовал было запугать тещу, потом повел ласковые речи и чего только не сулил.

Но непреклонная женщина не польстилась ни на мазь возвращающую молодость, ни на заклинания, которыми в полнолуние в полночь превращают черепицу в золото. Вельзевул просидел в бутылке ровно столько дней, сколько прожил с ее дочерью. А потом ему пришлось дать клятву отныне никогда не появляться в наших краях и подписать ее кровью жабы. Подписал он эту клятву, сидя в бутылке. Когда же теща наконец выпустила его на свободу, в три гигантских прыжка он исчез за горизонтом.

Катрин, для которой это ужасное испытание не прошло даром, в конце концов нашла себе вполне порядочного мужа, который увез ее к себе, за много лье от наших мест. Подальше от тещи, которой он все же немного побаивался.

Береженого бог бережет…

 

Кузнец Нищета и его пес Беднота

В старые добрые времена далеко не всем людям жилось припеваючи. А многое ли изменилось с тех пор? Непохоже что-то. И вот вам в подтверждение история непутевого, но смекалистого кузнеца из Насоня. В то время в стране святого Монона лошадей подковывали редко, и кузница плохо кормила своего хозяина.

Вот потому-то и проживал в том краю кузнец Нищета, а с ним вместе пес Беднота. Только уж как ни беден был кузнец, а знай себе посиживал в кабачке за столиком у окошка. Оттуда присматривал и за входом в кузницу: вдруг, чем черт не шутит, заказчик объявится.

Не было, значит, у кузнеца ни гроша за душой, но зато везло ему в карты, а потому одну лишь он питал надежду: на приезжих чужестранцев. Обставит их в пикет — вот вам и стаканчик, а то и два.

Но вот однажды поутру судьба свела кузнеца, прямо сказать, с необычным партнером — с самим Сатаной. И Сатана согласился с ним сыграть, только вот на каких условиях.

— Ставь, — говорит, — в заклад свою душу, не пожалеешь! Оплачу ее по-королевски. А если проиграешь, заберу ее не сразу. Десять лет проживешь как у Христа за пазухой.

Нищета согласился и, как ни ловчил, все же проиграл, чем был и напуган, и в то же время обрадован.

И началась для кузнеца райская жизнь. Наковальня его ржавела без дела, а кузнец что ни день, то на новом празднике: гуляет, поит молодежь по всем Арденнам, веселит народ своими прибаутками. Этот плут умел поладить с любым. Хоть осыпал его Сатана деньгами и кутил он на них в свое удовольствие, но о своем имени и былой бедности никогда не забывал, и его карман был всегда открыт для всех. Потому и не приходило никому в голову поинтересоваться, откуда же на веселого пьяницу свалилось такое богатство.

Долгие годы жил себе кузнец и горя не знал: из бледного и костлявого превратился в румяного да упитанного. Срок в десять лет, установленный Вельзевулом, мало его заботил. Лишь в последние месяцы стал он о нем подумывать.

И тут — случай или судьба — на пути Иисуса Христа и святого Петра, путешествующих в Арденнах, попалась кузница Нищеты, где кузнец, которому несколько приелись увеселения, как раз поджидал заказчиков.

— Мы хотим подковать осла, — обратился к нему святой Петр. — Ты уж постарайся. Это осел самого господа бога.

— Дьявол меня забери, если вы останетесь недовольны, — отвечал Нищета.

И чтобы не ударить в грязь лицом и удивить святого Петра, он подковал осла серебряными подковами, чем очень угодил святым странникам.

Тогда сказал Нищете святой Петр:

— В награду за твою работу Иисус готов исполнить три любых твоих желания. Но не спеши. Больше тебе такого случая не представится. Думай о спасении души, а не о мирских утехах, которые столь мимолетны. Ведь вечность длится бесконечно. Взвесь все хорошенько.

Кузнец призадумался, но уж только не о своем смертном часе:

— Хотелось бы мне заиметь кресло, и пусть тот, кто сядет в него, не сможет встать без моего ведома.

— Ты получишь его незамедлительно, — отвечал Иисус, которого в отличие от святого Петра, хмурившего брови, подобная просьба ничуть не смутила.

— Я бы также хотел, чтобы тот, кто заберется на мою вишню, не смог с нее спуститься, пока я того не захочу.

— Будь по-твоему, — отвечал Иисус, не обращая внимания на святого Петра, который от негодования не мог устоять на месте.

— И последняя моя просьба, — продолжал кузнец, — большой кошель из мягкой кожи, и чтобы открывать его мог только я один и никто другой.

— Получишь и его, — отвечал Иисус. Он и бровью не повел, в то время как святой Петр весь кипел от гнева.

И, водрузившись на осла, щеголявшего новыми подковами, путешественники удалились: святой Петр — сетуя на людское легкомыслие, а Иисус — улыбаясь своей спокойной, снисходительной, всепонимающей улыбкой.

А весной Нищета преспокойно встретил Сатану, который по истечении срока пришел получить должок. Пес Беднота тоже не проявил никаких признаков волнения, дружелюбно обнюхал гостя, и даже легкий запах серы не произвел на него никакого впечатления.

— Я мигом соберусь, — заверил Нищета Вельзевула. — А вы-то, как я погляжу, утомились. Все же из ада дорога не близкая. Пожалуйста, располагайтесь в моем кресле, оно такое удобное. Отдыхайте.

Кресло на самом деле оказалось удобным, и, крякнув от удовольствия. Лукавый уютно устроился в нем. А Нищета и не думал собирать свои пожитки, а отправился поскорее в кузницу. Немного погодя он выскочил оттуда, размахивая раскаленным добела толстым железным бруском.

— Сейчас ты заплатишь за все унижения, которым подвергаешь наш бренный мир! — вскричал он и набросился на Сатану.

Вельзевул, которому кузнец устроил поистине дьявольскую трепку, извивался и выл от боли.

— Хотел, значит, спалить меня в своем пекле! Но мое-то ничуть не хуже! — приговаривал Нищета и почем зря отделывал Сатану.

— Проси что хочешь, только отпусти! — взмолился наконец Вельзевул.

— Еще десять лет такой же жизни, — отвечал кузнец.

Только такой ценой Сатана и сумел освободиться и припустил во всю прыть, оставляя за собой пряный запашок паленого.

По истечении десятилетнего срока Сатана не решился сам явиться за своим несговорчивым должником, а отправил к нему трех своих самых дошлых бесенят.

Нищета был в прекрасном настроении после развеселой попойки и встретил их весьма любезно.

— Одна минута, и я в вашем распоряжении, — сказал он. — А вы покуда отведайте моих вишен. В этом году они уродились на славу, жаль, пропадут, так что вы уж не стесняйтесь!

Черти не постеснялись и угостились на славу, собрались спуститься с вишни, да не тут-то было — не могут спуститься, и все, а пес Беднота носится вокруг деревца как оглашенный. Вновь кузнец одурачил их, и пришлось им пообещать ему новую отсрочку на десять лет — только на таких условиях отпустил их Нищета, и поплелись они, поджав хвосты, докладывать Сатане, что и их обвел вокруг пальца хитрый кузнец.

Где уж Сатане было на них гневаться — ведь и сам попал впросак. Минуло еще десять лет, и отправил он за своим самым злостным должником двенадцать лучших своих адъютантов, пригрозив им в случае невыполнения задания страшным наказанием.

Нищета без разговоров последовал за столь внушительным легионом.

Лето в тот год выдалось знойное. Долгое время Нищета, его пес Беднота и двенадцать дьяволов мужественно пробирались по горам и долинам. Но дьяволы не были арденнцами и понемногу начали уставать от крутых сланцевых тропинок и каменистых ухабистых дорог.

У подножия одного крутого склона кузнец, видя, что его мрачные спутники взмокли и окончательно выдохлись, сделал им такое предложение:

— Залезайте-ка вы все ко мне в кошель. Так уж и быть, подниму я вас наверх. Я-то ведь к этой треклятой стороне все же попривык.

Дьяволы согласились не раздумывая. Но едва они залезли в кошель, кузнец мгновенно закрыл его и швырнул к ногам своего пса Бедноты, а тот оскалил зубы и поднял страшный лай. Кузнец же тем временем обстругал увесистую сучковатую палку и отдубасил ею дьяволов за здорово живешь — те крутились и корчились да молили о пощаде.

И пройдоха кузнец отпустил их на волю, только когда вытребовал себе новую отсрочку на десять лет.

Но всему в мире приходит конец. Как-то весенним вечером, незадолго до истечения нового десятилетнего срока, на лесном лугу, поросшем барвинком, кузнец Нищета и его пес Беднота скончались в одиночестве от старости.

Постучались они сначала в ворота рая. Святой Петр их узнал и нельзя сказать, чтобы обрадовался.

— Да уж, кузнец, — крикнул он, — наглости тебе не занимать. Значит, в рай тебе захотелось? А когда господу богу три желания загадывал, ты хоть на минуту о своей душе подумал? Поздно ты, кузнец, спохватился. Ступай отсюда. Не стану я помогать тому, кто вступил в сделку с дьяволом.

Не ропща на судьбу, кузнец вместе с псом — а к тому времени души их основательно продрогли — толкнулись в ворота ада. Сквозь щели тянуло оттуда дымком и запахом горелого мяса.

«Эх, пылать мне в этой кузнице синим пламенем», — думал про себя Нищета. Но Сатана, как видно, был другого мнения. Глянул он в глазок, узнал кузнеца и сразу вспомнил о страшной пытке каленым железом, которой подвергся двадцать лет назад в Насоне.

— Ах ты старый хулиган! — закричал он Нищете. — Даже и не надейся, что я тебя сюда пущу. Не хватало только, чтобы ты тут баловался с моим огнем. Давай проваливай — тут не место таким бандитам.

И вот Нищета с Беднотой вернулись на нашу землю, обреченные скитаться по ней до скончания века. Если вы их встретите — а это непременно случится, — будьте к ним снисходительны.

 

Река Банонь

В окрестностях Ретеля на реке Банонь стоял прекрасный замок. Казалось, он был создан для счастья. Природа вокруг была столь гармонична, точно душа, что в согласии сама с собой. Весело били ключи, струились ручейки, оживляя луга и холмы своим тихим журчанием и игрой солнечных бликов.

Граф Ги, владелец замка Банонь, мог бы считать себя счастливейшим из смертных: у него была умная красивая жена, которую он горячо любил, крестьяне, с которыми он был неизменно добр, уважали и любили его. Но жизнь его была омрачена, и на челе лежала печать печали. Юбер, его единственный сын, был слеп от рождения. Он смотрел на мир мутными, белесыми, мертвыми глазами.

Чего только не испробовал граф Ги ради того, чтобы сын обрел способность видеть: обращался за помощью к колдунам, дал клятву отправиться воевать в священные земли. Но все было напрасно. Граф Ги с женой тем болезненней переживали свое горе, что мальчик был красив, как ясный день, который ему не суждено было увидеть, и нежен, как ангел.

Но случается, судьба вдруг дарит людям то, что они и просить-то у нее давно перестали, — словно дожидалась, когда люди перестанут суетиться и предоставят действовать ей самой. Так и граф Ги уже устал молить о милости небо, как вдруг в замок явилась маленькая старушка. Она хотела видеть графа и обещала исцелить его маленького сына.

Граф принял ее незамедлительно.

— Отдаю вам деревушку Рекувранс со всеми крестьянами, — сразу пообещал он ей, — только, ради бога, вылечите мне сына.

— Возьмите это кольцо, граф Ги, — сказала старушка, — и наденьте его себе на палец. Вместо драгоценного камня в нем самый обычный кремень. С виду-то такое кольцо вроде бы недостойно вашей благородной руки, но оно обладает удивительными свойствами. Камень этот способен превращать жидкости в твердые тела и твердые тела в жидкости. Приложите его к глазам вашего ненаглядного сыночка, и в тот же миг они станут прозрачны, как родниковая вода, и в них отразится душа ребенка и красота мира.

Не теряя ни минуты граф бросился в детскую. И сбылось то, что предсказала старуха. Едва кремень коснулся глаз юного Юбера, как они прояснились и засияли чудесным сине-зеленым цветом, как река Банонь, на которой стоял замок. Таких прекрасных глаз никто еще не встречал на белом свете. Мальчик прыгал от радости — он был счастлив, что видит лица родителей, свою благодетельницу, яркую синеву неба и мирные лесные просторы Арденн.

— Благородный господин, — вновь обратилась старая женщина к графу, — если вы не хотите, чтобы ваша радость обернулась проклятием, внимательно выслушайте то, что я сейчас скажу. Отныне никогда не расставайтесь с кольцом, что я вам дала, хоть камень в нем и некрасив, иначе на ваш замок обрушится страшное несчастье. И помните, вы никогда и никому не должны говорить, почему носите его. Если вы откроете кому-нибудь тайну кремня, ваш любимый сын Юбер снова ослепнет.

С этими словами старушка исчезла, не взяв никакого вознаграждения.

Год спустя умерла графиня Элоиза: здоровье ее подточили былые невзгоды, да еще мучила смутная тревога, что в один прекрасный день вдруг рассеются чары, подарившие жизнь глазам ее сына.

Когда кончился траур, граф Ги стал искать себе новую жену среди благородных девиц Арденн, Лоренны и Шампани. Граф давал балы, на которые охотно съезжались гости, потому что граф был еще молод и хорош собой, к тому же славился храбростью и добротой. Однако на сей раз удача изменила ему. Невеста, которую он выбрал, оказалась капризной и ревнивой кокеткой. И сразу же заинтересовалась кольцом с кремнем, которое носил ее жених.

— Отчего же вы носите такое грубое украшение? — спрашивала она. — И почему вы мне ничего не отвечаете? Видно, вы меня не любите.

Но как она ни приставала, граф, помня о том, что сказала ему старая волшебница, не открывал ей своего секрета.

В конце концов невеста почувствовала себя уязвленной.

— Видно, с этим кольцом у вас связаны воспоминания о прежней любви, которые вы хотите от меня утаить, — сказала она ему однажды, когда они сидели на парапете моста через реку Банонь. — Дайте-ка его мне на секундочку: я хочу посмотреть, нет ли там внутри какой-нибудь тайной надписи.

Слабохарактерный граф утешил себя тем, что, если он снимет кольцо всего на одну секунду, предсказания старой волшебницы не сбудутся, и на секунду, всего на одну секунду положил кольцо с кремневым камнем в прелестную ручку своей невесты, похожей на юную богиню. Она рассмеялась и бросила кольцо в реку Банонь.

В то же мгновение раздался крик: молодой Юбер вновь ослеп.

И по всей долине — даже во рве, окружавшем замок, — вода превратилась в меловидный кремень. Застыли ручьи, остановились ключи, и вместо зеленых лугов и лесов повсюду распростерлась проклятая богом сушь. И до сей поры, хоть от замка графа Ги не осталось и следа, в те края не вернулась вода, лишь торчат тут и там белые утесы, поросшие чахлой травой.