Трагическая кончина супругов Берней породила множество самых нелепых слухов. Даже серьезные издания не устояли против искушения, разместив на своих страницах статьи со скандальными предположениями, и мы сочли нужным опубликовать последнее интервью Эрика и Хисако Берней, которое музыканты дали 15 декабря 1995 года — за месяц до ухода из жизни. Мы собирались напечатать интервью через месяц, приурочив к выходу последнего диска дуэта Берней и концерту в Театре на Елисейских Полях, однако печальные обстоятельства и желание восстановить истину побудили нас предать гласности свидетельство беспрецедентной близости, существовавшей между этими людьми.
— Вы сегодня являетесь одним из известнейших фортепианных дуэтов нашего времени, а вне сцены вы супруги. Это преимущество или помеха?
Эрик Берней. Ни то ни другое. Это просто данность. Мы познакомились в консерватории, начали играть вместе, обрели близость в музыке и захотели лучше узнать друг друга.
Хисако Берней. Мы очень близки и понимаем друг друга с полуслова. За роялем все происходит на уровне чувствования, мы можем позволить себе роскошь удивлять и удивляться, не слишком рискуя.
— Какое место отведено репетициям в вашей повседневной жизни!
Э. Б. Когда мы в Париже, утром занимаемся по отдельности, а во второй половине дня — вместе.
X. Б. Это зависит и от программы. Если она не слишком сложная, мы время от времени делаем передышку и я продолжаю открывать для себя Париж!
— Вы очень привязаны к Франции, Хисако. Не скучаете по родине!
Х.Б. Я помню о своих корнях, но считаю родной страну, где живет Эрик. В те времена, когда я еще плохо говорила по-французски, нам помогала общаться музыка. Между нами никогда не было языкового барьера.
— Но культурные различия все-таки существуют!
Э. Б. За двенадцать лет Хисако всего один раз ездила в Японию — вместе со мной, на гастроли. Круг интересов, отношение к людям, способность перевоплощаться в музыке делают Хисако большей европейкой, чем я.
X. Б. Мои родители дружили в Токио с француженкой, благодаря ей я получила чисто западное воспитание. Мой муж — француз, музыка, которую я играю, на девяносто девять процентов европейская, в моей сегодняшней жизни нет ничего японского. Две главные страсти — муж и музыка — сделали меня стопроцентной француженкой.
— Значит, в будущем, когда у вас появятся дети, вы не станете придавать особое значение восточным корням!
Х. Б. Мы пока не планируем заводить детей.
Э. Б. Наши дети — это наши концерты, записи, новые программы. Музыка позволяет нам с Хисако разделять чувства и ощущения куда более глубинные и интимные, чем большинству других пар. Мы самодостаточны. Ребенок ничего нам не даст, да и родителями мы стали бы отвратительными.
— Вы могли бы выбрать другую профессию!
X. Б. Конечно, нет!
Э. Б. Не будь Хисако пианисткой, я бы выучился любому делу, чтобы работать с ней в паре. Но я счастлив, что она не воздушная гимнастка…
Рейко отбрасывает газету. Ей больно смотреть на снимок: Хисако и Эрик стоят на Новом мосту, держась за руки. На Хисако полосатая блузка. Эта же блузка была на ней год назад, когда она пришла за сочувствием. Потерянная, в слезах. Хисако заставила подругу поклясться, что та никогда никому ничего не расскажет, забилась в угол дивана, прижала к животу подушку и начала рассказывать.
— Наши гастроли в Америке отменяются.
— Мне очень жаль, Хисако. Ты так радовалась возможности выступить там еще раз!
— Решение приняла я. Эрик не перенесет поездки.
У Рейко в ушах еще звучит голос Хисако: она говорила тихо, словно боялась, что произнесенные слова обратят ее страхи в реальность. У Эрика снова случилось выпадение памяти. Он исчез и отсутствовал пять дней. Хисако ждала, терзаясь страхом и отчаянием, но ничего никому не сказала, чтобы не давать пищу для сплетен. Она обманула даже импресарио, которому никогда не доверяла. Первая седина в волосах появилась у Хисако после того, как она пять дней и ночей провела у телефона.
— Нужно было позвонить мне!
— Я не хотела тебя беспокоить. Из-за Матильды…
Это «из-за Матильды» снова встало между ними, прозвучав как упрек. Рейко всегда было неловко нежничать с дочерью при Хисако.
Эрик вернулся утром — чистый, свежевыбритый, в незнакомой Хисако одежде. Он не поверил, что отсутствовал пятеро суток, ему казалось, что он вышел пару минут назад купить газеты. Кстати, он действительно принес «Либерасьон» и «Монд», датированные днем его исчезновения.
— Надеюсь, ты отвела его к врачу!
— Он отказался. Я проконсультировалась по телефону. Доктор повторил, что все анализы и обследования ничего не выявили, а у взрослого, пребывающего в добром здравии мужчины может быть миллион причин для того, чтобы исчезнуть на несколько дней! Я почувствовала себя… оскорбленной. Впрочем, неважно. Боже, Рейко, я так за него боюсь… Что, если он совсем лишится памяти и не сможет играть?!
Рейко искала и не находила слов утешения. Она почти ничего не знала о том, как живут Эрик и Хисако, и теперь ей было трудно поставить себя на их место.
— Люди, страдающие болезнью Альцгеймера, превращаются в младенцев, — продолжила Хисако. — Но я позабочусь о нем, Рейко, я не дам ему пропасть.
«Она переносит на мужа нереализованный материнский инстинкт, — с печалью подумала Рейко, — иначе зачем стала бы говорить об этой страшной болезни, точного диагноза ведь нет?»
— Думаешь, я напрасно отменила гастроли?
— Как тебе сказать… Возможно, тебе следовало поехать одной…
— Ни за что! Я никогда не поступлю так с Эриком! Это раздуло бы сплетни и подписало смертный приговор нашему дуэту.
Хисако побелела от волнения, и Рейко показалось, что подруга сейчас встанет и уйдет. Она впервые была так откровенна, впервые показала свои истинные чувства.
Но в этот момент в соседней комнате проснулась Матильда, и лицо Хисако просветлело.
— Она все меньше спит днем, — улыбнулась Рейко.
— Хочу на нее посмотреть!
Девочка сидела в кроватке и что-то увлеченно строила из кубиков. Молодые женщины осыпали ее ласками, надеясь получить в награду улыбку.
— Видишь, на ней то платье, что ты ей подарила…
— Красивое платье, — сообщила Матильда. Хисако так щедра к чужим детям…
— Матушка прислала мне фотографии Такаши. Не представляешь, что это за маленький хитрец!
Хисако говорила о ребенке, которого никогда не видела, с воистину материнской гордостью.
— Он первый ученик в классе! И прекрасно играет на скрипке. Это из-за него я так расстроена. Ты знаешь, деньги мало меня волнуют, я могла бы вернуться в маленькую квартирку, лишь бы со мной был Эрик. Нам вполне хватит на жизнь, если будем давать пятнадцать-двадцать концертов в год, но денег Такаши я посылать не смогу, а это неприемлемо!
Рейко не решилась прямо сказать, что проблему легко можно разрешить, если Хисако согласится давать сольные концерты, но помочь попыталась.
— Возможно, выход существует, но пообещай, что не рассердишься и не отвергнешь предложение с ходу!
— Ты когда-нибудь видела меня в гневе?
— Нет. Но такого тебе наверняка никогда не предлагали.
Рейко прочла сомнение на замкнутом, известном всем меломанам лице Хисако с черной, похожей на завесу, челкой и тяжелыми веками.
— Насколько я понимаю, главное — чтобы никто не узнал о твоих сольных концертах.
Я знакома с одним бизнесменом, который устраивает концерты для себя одного. В собственной гостиной. Он прекрасно платит.
— Предлагаешь мне играть для этого человека?
— А почему нет? Он сочтет это за честь и сохранит твой секрет. За один раз заработаешь деньги, что посылаешь ежемесячно матери на Такаши.
Хисако колебалась. Мысль о том, чтобы продаваться украдкой, оскорбляла ее гордость, но в конце концов она признала, что ничего другого не остается.
— Почему ты так и не сказала Эрику, что посылаешь деньги в Японию? Твой муж великодушный и щедрый человек, он бы все понял.
— Я не хотела его обманывать… просто не смогла сказать правду. Наверное, потому, что сама не очень понимала, зачем это делаю. А потом, очень быстро, стало поздно. Разве можно признаться через полгода, год, два, три года?.. Ложь отвратительна, Рейко. Солжешь один раз — придется лгать снова и снова, чтобы скрыть тот, первый обман. Если я приму твое предложение, это станет очередной ложью.
На следующий день она дала согласие, заставив Рейко поклясться, что никто никогда не узнает об этой сделке.