Тропическая гроза хлестала Ингольди. Даже в глубине внушительных укреплений Седди гром гулко прокатывался по каменным казематам и коридорам. Потоки воды яростно стегали мощеный двор и черепицу крыш. Молнии одна за другой раскалывали небо, добавляя свои вспышки к свету факелов в коридорах крепости.

Не меньшей, чем ярость бури, была ярость, обуявшая Ортеда Ак-Седди.

Год пребывания в роли Пророка неузнаваемо изменил бывшего главаря разбойничьей шайки. Не меньшие изменения произошли и с крепостью Седди, превращенной сотнями тысяч рук в неприступную цитадель. Да и сам Ингольди превратился из праздного торгового города в грозный оборонительный центр.

Человек, не отбрасывавший тени, сохранил присущие вечно преследуемому изгою силу и ловкость движений. Пока сохранил. Месяцы праздной жизни делали свое дело: канаты мышц подернулись жирком, опухшее лицо выдавало неумеренную тягу к спиртному. В глазах, некогда искрившихся живым чувством, поселились фанатический огонь и торжественное осознание абсолютной власти.

На данный момент абсолютность этой власти подверглась серьезному испытанию, и вместе с первым поражением пришла всепоглощающая ярость. С притязаниями на божественную власть приходят притязания на дозволенные лишь богам чувства. Ничто, даже мучительная смерть всех его офицеров, не могло заставить Пророка умерить сжигающий его гнев.

Он в одиночестве ходил по своим апартаментам, время от времени выглядывая в окно, чтобы словно набраться энергии гнева от бури. В такие минуты слепой ярости Пророка даже жрецы Сатаки не рисковали соваться к нему с разговорами. Далеко внизу ветер трепал тела повешенных, распятых и четвертованных офицеров, заставляя их шевелиться, словно они все еще были живы.

— Поражение! — сплюнул Ортед. — Резня! Бойня!

Ему не было дела до того, что офицеры предупреждали: вторгаться в Южные Королевства равносильно самоубийству. Череда побед в Шапели была обусловлена лишь удачно выбранной в отношении лесных территорий и плохо укрепленных городов тактикой. Никакое численное превосходство не могло помочь в схватке с обученным, дисциплинированным, организованным противником на открытом пространстве. Пророк быстро отмел все сомнения, объяснив тем, кто не был уверен в победе, что самоубийству равносильно ослушание, а вовсе не война. Сатаки требует, чтобы Южные Королевства были завоеваны. Сатаки следует подчиняться.

То, что осмелившиеся рассуждать генералы и офицеры счастливо избежали возмездия Пророка, погибнув в первых шеренгах разбитой армии, только усилило ярость Ортеда Ак-Седди.

Пророк Сатаки распахнул одно из окон. Череда молний осветила комнату. Кромешная тьма сменилась ослепительно яркими вспышками; от этого движения Ортеда казались странно прерывистыми, неестественно угловатыми. Уверенный в том, что никто, кроме Сатаки, его сейчас не слышит, он обратился к Черному Богу с мольбой-требованием, взвыв изо всех сил:

— Нет! Я не побежден! Я должен, я просто обязан победить! Я должен завоевать мир, и я завоюю его!

Титаническая молния на миг ослепила Ортеда, а секунду спустя раскат грома оглушил его.

В течение нескольких секунд Ортед Ак-Седди ничего не видел и слышал лишь биение собственного сердца. И вот в этой тишине из-за его спины послышался ровный, спокойный голос:

— Чтобы победить, тебе будет нужна тяжелая кавалерия.

Ортед резко обернулся. Дверь в его комнату была распахнута, и в проеме, почти полностью закрывая его, стоял широкоплечий высокий человек. Синие глаза незнакомца сверкнули. Ветер трепал пламя рыжих волос и бороды.

— Я — Кейн. И я тебе нужен, — сказал незнакомец.