— Сегодня с утра у вас самостоятельная программа? — спросил Эрнест Анджея на следующий день.
Анджей кивнул в знак согласия. У него уже была договоренность с учениками профессора Штайера и ему нужно было к одиннадцати попасть в контору геологической экспедиции в Кораде.
В принципе, всё уже обсуждено вчера вечером. Пообщаться с геологами, договориться о визите на нетерраформированную поверхность. А потом Эрнест обещал показать О’Фир, наиболее древний на Марсе лес. Но тут возникли непредвиденные обстоятельства.
— Вы не против, если я в лес возьму с собой Базиля? — спросил Эрнест.
— Конечно, нет, а что произошло?
— Обычно за тем, что малыш делает после школы, приглядывает Труди, Но сегодня она вдруг позвонила уже из колледжа и сказала, что ей зачем-то нужно срочно с ребятами в Гелиум. Это вахтовая станция на Фобосе. В принципе, довольно популярное место для экскурсий, но не могу себе представить, что они там забыли, Конечно, можно попросить кого-нибудь из родителей других школьников Вон у того же Михеля, к которому мы заходили позавчера, Базиль с удовольствием проведёт всю вторую половину дня.
Но раз я всё равно до обеда дома, а потом могу взять его с собой в такое интересное место как О’Фир…
— Вот что меня у вас удивляет, — заметил Анджей, — так это то, насколько много молодежь возится с детьми. Что на Марсе, что в Порт-Шамбала. Когда Мара впервые появилась у Рандью, у неё тут же нашлось о чём поговорить с их двенадцатилетним сыном. Вот у вас в семье — тоже.
— Никогда не замечал за моей Труди особой склонности к возне с малышами. Может быть когда она вырастет и заведёт своих… А пока… Ну вот сейчас опять — усвистела куда-то с ровесниками, а чем будет заниматься младший брат, пусть решает кто-то другой.
Анджей понял, что разговора на эту тему не получится. Слишком разные представления о норме.
Штаб-квартира геологической экспедиции в Кораде, где ученики Штайна назначили ему встречу, показалась Анджею до боли знакомой. То же самое можно было наблюдать у Хоббарта в парижском институте физики Земли, на базе американской антарктической программы в Крайстчерче, в Океанологическом институте в Монако и ещё десятке других мест, куда заносила Анджея его журналистская муза.
Сочетание непрерывных сборов в дорогу с неуловимым ароматом высокой науки.
Для того, чтобы отправиться в харрандру, пусть даже не в составе экспедиции, а в инспекционный облёт на флиттере, потребовалось сдать несколько зачётов — пользование скафандром, техника безопасности в баллистическом перелёте и так далее. Впрочем, для Анджея это всё не было чем-то необычным. Мара его всему этому уже научила. Причём как-то ненавязчиво.
Когда формальности закончились, Анджей встретился на станции с Эрнестом и Базилем и его повели в О’Фир. Немножко раньше, геологи, услышав что он собирается в О’Фир, предлагали себя в экскурсоводы. Такое впечатление, что для жителей Офира, О’Фир был предметом национальной гордости. Каждый в нём бывал, каждый мог что-то там показать и рассказать.
Анджея парк поначалу не впечатлил. Ну обыкновенный еловый лес в умеренно пересеченной местности. Долины ручьев, обрывы, местами обрушившиеся поперек ручья стволы вековых елей. Аккуратно проложенные дорожки, бревенчатые мостики через ручьи, сделанные явно из стволов, срубленных в процессе чистки леса.
Анджей попытался себе представить, что на этом месте полтораста лет назад не было ни ручьев, ни покрова сухой хвои, ни травы, ни деревьев. Только холмы из красноватого песка. Получалось с трудом.
Ещё немножко подумав над этим, Анджей вдруг осознал, что почти любой лес в Европе не сильно старше О’Фира. Ну на сотню лет, ну на две. А до этого войны, потребность в дереве для строительства домов и парусных флотов, топливо и бумага. Практически любой участок леса за последние несколько тысяч лет был не по одному разу вырублен и засажен деревьями заново.
На фоне этой мысли О’Фир смотрелся совершенно по-другому. Окружающие Анджея стволы вековых елей свидетельствовали о том, что людям удалось превратить кусочек мертвой планеты в живой ландшафт. Ничем не хуже того, который окружает большинство землян. Среди полей и перелесков в окрестностях Соацеры это не так ощущалось, на берегах Кандорского озера. Но здесь, в тишине векового леса, среди величественных стволов, это просто физически ощущалось.
* * *
Вечером Анджей долго сидел за компьютером, наводя лоск на первый репортаж с Марса, который пора бы было уже отправлять. И где-то в районе полуночи хлопнула входная дверь — из своего Гелиума вернулась Труди.
Анджей встал и, стараясь двигаться потише, вышел в коридор, посмотреть, что бывает на Марсе, если старшеклассница возвращается домой поздно.
В общем-то ничего особенного. Хотя Эрнест, конечно, не спал, дожидаясь дочери.
— И что вас так внезапно понесло в Гелиум?
— Кино снимали.
— Покажешь?
— Ну не сейчас, надо же ещё смонтировать. А вообще надо обязательно будет вам показать, пока Анджей не уехал. Это ведь из вашего разговора про чайные клипперы родилась идея.
* * *
Флиттер медленно поднимался над утренним Марсом, повернувшись, как это обычно бывает, к Солнцу днищем. Внизу ярко-синими озёрами сияли плёночные крыши хандрамитов, окружённые широкой полосой чего-то серовато-голубого, которая только в нескольких сотнях километрах от хандрамитов переходила в красноватую пустыню, привычную по астрономическим фильмам и книжкам с детства.
Когда Анджей подлетал к Марсу на пинассе, он этого серо-голубого пятна не видел. В жилом отсеке пинассы окон не предусмотрено, а в кабину он и не особенно просился, чтобы не мешать Маре пилотировать.
Анджей спросил у своего спутника, что это такое.
— Это псевдолишайник, пояснил тот. Такое сообщество простейших организмов, способное существовать на нетерраформированном марсе. То, что мы сейчас видим, это противопыльная полоса. Вы сходите в Фишердоуме в музей терраформирования, там это можно в подробностях увидеть. В первые десятилетия колонизации, пока эта полоса не разрослась, крыши хандрамитов приходилось регулярно чистить от наносимой ветром пыли. Сейчас вся пыль оседает на псевдолишайнике, и он ей питается.
Поэтому, собственно, мы и тащим вас на другую сторону планеты. Есть партии, до которых можно доехать от станции рейлера на вездеходе. Но там вы не увидите настоящее, желто-рыжее небо дикого Марса. Вокруг хандрамитов небо уже тёмно-фиолетовое.
На другой стороне планеты, где флиттер совершил посадку, близился вечер. В первый момент небо действительно показалось Анджею желто-рыжим, но уже через нескольком минут его глаза привыкли к этим цветам, и небо стало белёсым, а не покрытая разросшимся вокруг куполов геологической экспедиции псевдолишайником почва — скорее светло-коричневой, чем красной.
Купола были совершенно привычные. Такие же ставят во временных лагерях в глубине купола Антарктиды. Он тогда, когда ездил по Антарктиде на аэросанях, задумывался — откуда такие шлюзы, такая система поддува. В принципе, в Антарктиде можно было и без всего этого обойтись. Оказалось, что земные полярники освоили надувные палатки, разработанные в своё время для планетологов, изучающих планеты солнечной системы.
На горизонте возвышался скалистый горный хребет. Вот от него отделились две точки и прыжками двигулись по лежащей у подножия каменистой равнине к лагерю. Через некоторое время из другой части хребта появились ещё две.
— Народ из маршрутов возвращается, — сказал Жоан Андерс, начальник сектора экспедиции, вместе с которым Анджей прилетел в этот лагерь. Он достал из нагрудного кармана скафандра бинокль и протянул его журналисту.
В биноколь возвращающаяся маршрутная пара представляла довольно странное зрелище. Поверх серебристых скафандров на геологов была надета какая-то конструкция из металических труб, протянувшихся вдоль туловища и конечностей и охватвыающих руки и ноги браслетов, покрашеная в оранжевый цвет.
Двигались они огромными прыжками, приседая чуть ли не на корточки, и выстреливая себя вперед метров на десять.
Анджей опустил бинокль, осмотрел Жоана, потом себя, не увидел поверх скафандра ничего оранжевого.
Геолог заметил его замешательство.
— Это у них экзоскелеты, — пояснил он. — Очень полезная вещь для перемещения по пересечённой местности.
— А почему они так скачут?
— Потому что Марс. Скорость передвижения человека шагом обратно пропорациональна периоду колебания маятника размером с ногу. Значит, чем меньше сила тяжести, тем менее выгодно ходить пешком, и выгоднее прыгать.
Возвращающиеся из маршрута геологи достигли лагеря, перешли с прыжков на шаг, и подошли к большому негерметичному навесу. Под ним они сняли рюкзаки, потом экзоскелеты. Поставив экзоскелеты в ряд других, они подхватили рюкзаки и направились к шлюзу одной из палаток-куполов.
— А зачем они экзоскелеты тут оставили?
— Техника безопасности. Считается неправильным втаскивать метаноловые топливные элементы внутрь помещений с пригодной для дыхания атмосферой. Только в хандрамит можно, он большой, там концентрация паров вряд ли достигнет опасновй величины.
— Интересно было бы посмотреть те места, откуда они пришли.
— К сожалению, это не очень реально. Быстро перемещаться по Марсу вы не умеете. Хотя… Вот должна ещё пойти машина к буровой за кернами. Туда можно пристроиться. Как раз к закату обернётесь.
И вот Анджей сидит на открытом сидении странного вездехода, катящегося по едва заметной колее на огромных колёсах, рядом с водителем. Оба в скафандрах, но это совершенно не мешает переговариваться.
Минут через десять машина нырнула в густую тень горного хребта. Марс, конечно, не Луна, где тень это всё равно, что ночь, но всё равно тени на харандре гораздо резче чем в местах с пригодной для человека атмосферой.
Водитель оживился, и начал показывая руками в обе стороны, рассказывать какие интересные здесь обнаружились геологические структуры. Непосвященному глазу было не видно ничего. Просто более-менее крутые обветреные скалы, примерно как в пустынях Аризоны или Невады. Даже привычных в земных горах обрывов, обнажающих земные пласты, здесь практически нет — они создание текущей воды, а текущую воду последний раз в этих местах видели несколько миллиардов лет назад, если было тогда кому видеть.
Управлением машиной он не занимался. Зачем, не XX век на дворе, единожды пройденный маршрут машина запомнит и пройдет сама.
Наконец колея оборовалась у какой-то голенастой машины, котороая стояла, уткнувшись в склон горы своим хоботом. Рядом лежала пачка пластиковых труб.
Вездеход встал рядом с громоздкой гусеницей буровой машины, спутник Анджея взобрался с ногами на сиденье и легко перепрыгнул на её корпус.
Он что-то там осмотрел, потом пришла в движение механическая рука машины, и начала перегружать в кузов вездехода узкие длинные ящики.
— Неплохо. Пятнадцать метров прошли за последние сутки. Поехали домой.
С этими словами он вытащил из поясного чехла то-ли большой коммуникатор, то-ли маленький планшет, и минуты три что-то туда записывал.
Дома ящики пришлось разгружать руками под тот же навес, под которым хранились экзоскелеты. Даже экзоскелет никто не подумал надеть — не так уж и много весит ящик с метровым керном.
— А зачем был нужен человек в поездке за керном? — cпросил Анджей, когда они вошли в купол и сняли скафандры. — Вездеход прекрасно доехал бы до буровой сам, буровая своим манипулятором перегрузила бы керны и без участия человека.
— Э, нет. За машиной пригляд нужен. Я ведь не просто так перегружал добытое, я сначала осмотрел машину, посмотрел на долото, на шарниры. Телеметрия всего не расскажет. А так, глазами или на ощупь, можно заметить надвигающиеся неприятности раньше, чем они случатся.
Опять же, характер работы буровой кое-что скажет об этих породах, чего на глаз не заметишь. Поэтому хотя бы раз в сутки на буровую надо заглянуть.
Ещё через полчаса Жоан засобирался. Здесь уже ночь вступала в свои права, и надо было дать людям отдохнуть. Но в 50 градусах долготы была ещё одна точка, которую надо посетить.
В Офир-западный они вернулись только через двенадцать часов, посетив четыре партии, раскиданные по разным углам планеты.
— Больше чем по четыре точки за один вылет я стараюсь не ставить, — рассказывал Жоан в последнем баллистическом полёте. Я в конце концов тоже не железный. А тут нужно перед каждой точкой готовиться, вспоминать кто там, что там.
В вагоне рейлера Офир-Западный — Мельдилорн Анджей сидел с закрытыми глазами, прокручивая перед внутренним взором калейдоскоп лиц, скал, кратеров. Ему и раньше приходилось сталкиваться с людьми, которые были безумно влюблены в какие-то совершенно бесчеловечные ландшафты вроде сухих долин Мак-Мёрдо или Долины Монументов. Но здесь это воспринималось как-то по-другому. Особенно на фоне О’Фира и вообще хандрамитов.
Вот есть сухой, почти лишённый воздуха, шарик, летящий в Космосе. Вот есть люди, которые считают его своей родиной. Одни из них превращают маленькую бороздку вдоль экватора этого шарика в место, полное жизни, а другие — изучают этот шарик таким, каким он был до прихода человека. И те, и другие по-своему любят этот мир.