— Вот мы и пришли, — выдохнула лемурийка.

Посреди долины бежал в довольно широком каменистом русле узкий ручеёк, и срывался водопадом вниз, в глубину большого трога.

Тропа немного отклонялась вверх, в сторону домиков, и пересекала ручеёк по сложенной из дикого камня плотине, выше которой голубело в наступающих сумерках небольшое озеро.

Перейдя плотину, Ильма спустилась к самой воде по пологому каменистому пляжу, сняла рюкзак, немного порылась в нём, и, сбросив с себя футболку и шорты, резко прыгнула в воду. Буквально через несколько секунд она выскочила из воды, как ошпаренная, и принялась растираться приготовленным полотенцем.

Анджей последовал её примеру. Вода была действительно ледяная, но усталость длинного перехода смыло начисто. Надев чистую одежду, они были готовы встречаться с местными жителями.

Деревня, казалось, уже заснула. Правда, услышав лай собак, из крайнего дома выглянула пожилая женщина в чём-то типа халата, с волосами, закрытыми платком.

Ильма перекинулась с ней несколькими фразами на совершенно непонятном языке, та указала куда-то рукой.

Теперь спутница Анджея сбросила с себя рюкзак на краю ровной лужайки и жестом поманила его сделать то же самое.

— Ставь палатку, а я пока до местного башкани добегу.

Палатка у Ильмы была весьма недешёвая. Сделанная из чего-то типа плёнки марсианских хандрамитов, она весила не больше килограмма вместе с кольями и насосом, но при накачивании превращалось в двухкомнатное сооружение размером чуть ли не больше, чем квартирка Ильмы в университетском кампусе.

Анджей внимательно осмотрел лужайку, убедился, что острых камней нет, потом аккуратно вбил восемь достаточно длинных кольев, растянув дно, потом взялся за насос.

Небольшим недостатком этой палатки было то, что она была рассчитана на туристов, имеющих моторизованное средство транспорта и пользующихся электрическим компрессором. А тут приходилось качать ножным насосом.

Так что к тому моменту, когда Ильма вернулась с довольно-таки длительных переговоров с местным начальством, Анджей только-только успел накачать палатку до рабочего давления.

Они быстро втащили рюкзаки в первую комнату, игравшую роль гостиной или ильминого кабинета, расстелили спальники во второй и оборудовали кухню в третьей. Быстренько вскипятили чай, перекусили, почти молча, и Анджей отправился спать. Для него количество впечатлений было какое-то запредельное. Ещё утром — нечеловеческие постройки древнеарктурианского Хчыагнула, потом горы, какими они здесь, наверное, были задолго до того, как первый птицечеловек поставил один камень на другой, и будут после того, как уйдут потомки землян, и вот теперь эта деревня, как провал в земное прошлое. Ильма ещё что-то делала. Он и не заметил, когда она улеглась рядом с ним.

Проснулся Анджей рано. Арктур только-только позолотил своими первыми лучами вершины, а в долине лежала глубокая тень. Ильма ещё спала, совершенно безмятежно посапывая. Он тихо, чтобы её не потревожить, выбрался из спального отсека палатки, оделся и вышел прогуляться по деревне.

Заборов здесь не признавали. Вокруг домиков стояли шпалеры, по которым вился виноград, кое-где даже висели грозди, стояли широкие, примерно три на три метра, не то лежанки, не то столы высотой от силы по колена, зеленели грядки.

На лавочке около одного из домиков сидел старик. Анджей вежливо поздоровался по-английски. Старик что-то ответил на непонятном языке.

— I don’t understand you, sir! — только и смог сказать Анджей.

Старик поднялся и быстро исчез в доме. «Неужели я нарушил какой-то местный этикет?» — подумал журналист, но тут старик вернулся с планшетным компьютером в руках. Корпус компьютера был из розового пластика и с цветочками. Старик что-то сказал, и компьютер перевёл:

— Извини, я давно забыл эту вашу городскую речь. Вот приходится железякой пользоваться. И то, что-то сослепу свой планшет не нашёл, взял правнучкин.

В этот момент кто-то потёрся о ногу Анджея где-то на уровне середины бедра. Анджей обернулся и увидел кота бело-черной мраморной расцветки, размером с хорошую лайку. Пушистый хвост трубой поднимался где-то до уровня плеча Анджея.

Такая зверюшка с дюймовыми клыками могла бы и напугать неподготовленного человека, но Мара в своё время познакомила Анджея с котом семейства Джоунсов в Порт-Шамбала. Поэтому журналист уже имел представление о том, что такое тагарская пастушеская кошка.

Он почесал кота за ухом. Тот милостиво подставил щёку, но до мурлыканья не снизошёл.

— Ну что, Анмар, познакомился с новым человеком? — спросил кота старик. — Теперь, пожалуй, и на работу пора.

— Ты, если интересно, приходи на пастбище, это тут недалеко километра два выше деревни. Только какой-нибудь компьютер переводящий захвати. Пасти отару работа нехитрая, время на поговорить остаётся.

Старик отложил планшет на лавочку, взял прислоненный к стене длинный посох с кривым концом, и отправился выгонять из овчарни овец.

В этот момент из дома выскочила девушка, или девочка, нет всё-таки девушка, старшего студенческого по спейсианским меркам возраста, в футболке и шортах:

— Дедушка Парвиз, зачем ты уволок мой планшет?

Планшет послушно перевёл эти слова на понятный Анджею язык. Девушка сделала стойку, обернулась на синтезированный голос, и схватила лежащий на лавочке аппарат.

— Он тебе больше не нужен? Давай я лучше твой найду.

Старик что-то буркнул в ответ, махнув рукой. Поскольку он был уже слишком далеко от планшета, тот не счёл нужным это переводить.

— А вы новый аспирант доктора Линдсней? — обратилась она к Анджею на вполне чистом городском диалекте, смеси европейских языков, на которой говорили в Му-Сити — Меня зовут Нэсрин, я вообще-то учусь в Хчыагнуле, в горном техникуме, а к родичам на каникулы приехала.

— Анджей, — представился тот. — Я вообще-то не аспирант, а журналист. Прилетел тут посмотреть, как в системе Арктура люди живут, и мне посоветовали пристроиться к доктору Линдсней в экспедицию.

— Ну тогда вам точно надо подкатить к дедушке Парвизу, чтобы он порассказывал своих историй. А Анмара не бойтесь, он добрый. А то могу наш рудник показать. Подходите часа через два, как раз должен будет вертолёт прийти за недельной добычей.

— Спасибо за предложение. Я пойду пожалуй, а то Ильма, наверное, скоро проснётся, сварю ей кофе.

— Ой, — воскликнула Нэсрин. — Подождтите секундочку. Она исчезла в доме, и через минуту выскочила обратно, таща полбуханки ещё горячего хлеба, кусок овечьего сыра и маленькую пластиковую бутылочку с чем-то белым.

— Вот вам с Ильмой на завтрак. Ей очень нравится мой хлеб.

Когда Анджей вернулся в палатку, Ильма ещё безмятежно спала. Растапливая примус и ставя на него джезву, он то и дело поднимал глаза чтобы полюбоваться её по-детски беззащитным во сне лицом.

Но запах свежесваренного кофе моментально разбудил её и через несколько секунд она была уже на ногах. Ильма быстро сбегала к водохранилищу искупаться, и к тому моменту, когда её спутник нарезал принесённый хлеб, уже устраивалась за импровизированным столом, распустив по плечам мокрые волосы.

— О, ты уже познакомился с Нэсрин, — заметила она, принюхавшись к хлебу.

— А что, здесь у каждой хозяйки неповторимый уникальный рецепт.

— Не у каждой. Но Нэсрин — отдельное явление. Она ещё в возрасте подмастерья обожала кулинарные эксперименты. А поскольку она не совсем скэттерлинг, то и не особенно чувствует себя связанной традициями.

— Если она не совсем скэттерлинг, то кто? Вроде же типичнейший для Агнульских гор дом, и типичнейший традиционный прадедушка-пастух.

— На самом деле, все Агнульске горы — не совсем скэттер. Тут что ни хыгр, то какая-то нетрадиционная связь с внешним миром. Вот, Ихран, например, горный перевал, дорожная служба. Вайкен — вообще наполовину театрализованная деревня, аттракцион для туристов. Кермак — контора природного резервата. А Айол — рудник редкоземельных элементов. Этого практически не видно, бактериальное выщелачивание не та технология, которая требует огромных горных разработок и кучи народу, весь рудник обслуживают три-четыре семьи, но на самом деле родственники Нэсрин это горнопромышленники, а не пастухи или фермеры. Поэтому она и учится на горного инженера.

— Она обещала мне рудник показать.

— Ну сходи с посмотри. Я буду заниматься тут совершенно скучными и неинтересными опросами. А ты лучше погуляй по окрестностям. К Нэсрин на рудник вон сходи, к старому Паврузу на пастбище.

— Ты тут всех знаешь?

— А то! Я тут уже скоро пятнадцать лет ежегодный мониторинг веду.

В назначенный момент Анджей подошёл к дому дедушки Павруза. Нэсрин уже была готова к походу на рудник и ждала на завалинке. Одета она теперь была не в футболку и шорты, как утром, а в брюки и куртку, вызывавшие представление о какой-то форме. На рукав была нашита эмблема, изображавшая гору усеянную разнообразными химическими символами, и надписью «Ayol sällsynta jordartsmetaller gruvor». Офицерская планшетка, висевшая через плечо замечательно дополняла этот почти милитаристский образ.

По горам Нэсрин бегала с такой скоростью, что Анджей запыхался к тому моменту когда они поднялись по узкой тропинке к руднику. Рудник представлял собой довольно большую пещеру, закрытую металлическими воротами, перед которой была расположена вертолётная площадка.

Девушка открыла маленькую дверцу в воротах и пригласила гостя внутрь.

Внутри было более-менее обычное индустриальное помещение. Грубые стены со следами камнерезного инструмента, ровный бетонный пол. Вдоль стены тянулся ряд каких-то странных аппаратов, связанных системой труб, уходивших куда-то вглубь горы по узким штрекам. Посреди пещеры стоял автопогрузчик, а у противоположной стены — невысокие штабеля металлических слитков на паллетах.

Нэсрин пробежалась вдоль аппаратов, извлекла из трех из них по слитку с кирпич размером, и бросила их на какие-то, видимо, соответствующие, штабеля. Потом вытащила из сумки планшетный компьютер и, видимо, внесла эти слитки в какие-нибудь ведомости.

Тем временем за воротами уже раздавалось гудение вертолёта. Когда оно изменило тональность, свидетельствуя о том, что машина прочно угнездилась на площадке, девушка вытащила засовы, и жестом попросила Анджея помочь открыть ворота.

Хвостом к воротам стоял довольно здоровый вертолёт. Открытые створки кормового люка открывали салон размером примерно с автобус. Нэсрин подошла к пилоту, который стоял у люка и что-то с ним стала обсуждать. Тем временем автопогрузчик совершенно самостоятельно подцепил штабель слитков и потащил его к люку. Потом следующий, потом ещё один.

— Да, привёз, — расслышал Анджей реплику пилота через шум винта, работавшего на холостых оборотах.

— Нет, ты же сказала, что полная загрузка. Поэтому сюда — в последнюю очередь.

Когда погрузчик затолкал в брюхо вертолёта четвертый штабель, пилот вдруг воскликнул:

— Ох, моя центровка, — и, прервав разговор на полуслове, полез в салон, переставлять груз по каким-то своим соображениям.

Минут через десять погрузка была закончена. Пилот закрыл задние двери, уселся на своё место в кабине, и, помахав рукой Нэсрин, прибавил оборотов.

— Бежим в пещеру, — девушка схватила Анджея за руку и поволокла в чёрную дыру на боку горы, — а то сейчас нас нафиг сдует.

Прикрыв большие створки ворот, они наблюдали в маленькую дверцу как потяжелевшая машина грузно оторвалась от площадки и поплыла к Большому Трогу над самой землёй, несколько даже теряя высоту.

— Ну всё, здесь больше делать нечего. Если интересно, какое здесь геологическое строение, я лучше дома на профиле покажу. Пошли обратно в деревню.

За обедом Анджей спросил у Ильмы:

— А зачем мы сюда добирались таким сложным путём? На попутке, потом целый ходовой день пешком? Могли бы дождаться этого вертолёта и прилететь из Хчыагнула за час.

— Ну и какими бы мы здесь были? Ты заметил как Нэсрин вела себя с пилотом? Как будто они люди совершенно разных даже не социальных слоёв, чуть ли не биологических видов, и кроме торговли редкоземельными металлами ничего между ними общего нет.

Я тебя уверяю, встреть она этого же самого пилота на дискотеке в Хчыагнуле, у них бы был совсем другой разговор. Просто здесь и сейчас пилот — пришлый, городской, а она деревенская.

Ты обратил внимание, что перед отлётом с планеты космонавты идут в Храм Космоса? Им просто необходимо сбросить с себя планетарное настроение и настроиться на полётное. Точно так же и мне необходимо переключиться из режима университетского профессора и эксперта-этнографа в режим полевого наблюдателя, человека, который здесь для всех свой. Вот овринг Айольского перевала мне и служит вместо Храма Скэттера.